Альберт и Консуэло (гет)

Альберт едва заметно улыбнулся. Его улыбка всё ещё таила в себе печаль, но Консуэло знала, что он никогда не делал этого без желания. Но сквозь это выражение уже были видны нотки радости, и с прекрасных черт начала медленно, постепенно, но неуклонно сходить эта тень тревоги и безрадостной обречённости.

Наша героиня понимала, что только так, используя всё своё артистическое дарование — не притворяясь в своей сути, но лишь усилив внешние проявления чувств — она сможет направить мысли Альберта в иное русло.

Да, Консуэло и сама не имела совершенно никакого желания петь, и тем паче — такой лёгкий, весёлый, простой, бесхитростный мотив, что абсолютно не соответствовал душевному состоянию нашей героини. Но она должна, обязана была начать исполнение и непременно увлечь и его — иначе всё будет напрасно.

И наша героиня запела. Голос Консуэло звучал чисто, легко и звонко, словно детский колокольчик, подобно серебряному ручью, что журчит в тишине густого леса, скрытый пышностью зелёных крон деревьев.

Всё это время она, широко распахнув глаза, продолжала вглядываться в бесконечную глубину глаз своего возлюбленного, как бы стремясь вновь воодушевить Альберта, передать ему ту атмосферу беззаботности и весёлости, что пронизывали эту незамысловатую песенку. Казалось, к нашей героине теперь в полной своей мере возвратилось её обычное спокойное настроение, чему Консуэло была несказанно рада, испытывая огромное облегчение и более не боясь впасть в продолжительную меланхолию по причине явления им обоим загадочных неясных знамений и порыва страстного чувства, что, томившееся теперь в его груди подобно дикому зверю, насильно взятому из природы и брошенному жестокими, бессердечными людьми в клетку, едва не вырвалось из самой сердцевины его существа раньше срока.

— Да, да, прости меня, родная, конечно же, я всё помню.

Альберт наконец смог совершить над собой неимоверное усилие, чтобы отвлечься от тягостных размышлений и обратил свой взгляд к Консуэло.

— Конечно, моя родная, конечно же, я всё помню.

— Тогда давай же не станем медлить — начнём?

«Господи, помоги мне впредь сохранять ясность разума, не посылай мне более подобных видений. Никто из нас ни в чём не провинился перед тобой, а значит, это искушение или козни дьявола или иных злых сил, что находятся у него в услужении. Молю тебя, отгони от нас эти обманчивые призраки и губительные порывы, — так прозвучала в душе нашей героини самая короткая молитва в её жизни. — Помоги мне сбросить с себя весь этот морок. Подобное восприятие простительно Альберту, и, быть может, я бы даже пришла в некоторое недоумение и в известной степени испытала разочарование, если бы он говорил обо всём этом слишком просто и относился без придания грядущей ночи каких-то, не вполне ясных мне мистических смыслов. Но даже для его особенной натуры такие представления чересчур экзальтированны. И потому я не могу стать такой же. Прошу, господи, воспрепятствуй этому. Кто-то из нас должен твёрже стоять на этой земле, чтобы небеса не приняли нас к себе раньше времени», — подумала она про себя и уже в следующий миг обратилась мыслями к наивному и безмятежному отрочеству.

Эти три, пережитые одно за другим потрясения не лишили голос нашей героини силы и чистоты, он не был даже слегка охрипшим, как часто случается после приступов сильных рыданий, захватывающих, сжимающих всё существо в неимоверном, почти невыносимом напряжении, когда исчезает реальность, исчезает всё вокруг, на мгновение пропадают и прошлое, и будущее, и остаётся только вселенское одиночество — бескрайняя, холодная, тёмная, серая звёздная пустыня. Напротив — перенесённый катарсис пробудил в нём ангельскую звонкость — тот предел, который — Альберт был в этом уверен — не смог перейти ещё ни один человек, ни одна великая певица. Конечно, в силу того, что он посетил оперное представление лишь однажды — ему не с чем было сравнить эти божественные звуки, но этого ему и не требовалось, он даже не думал об этом, как и никогда в своей жизни.

Что же касается самого Альберта, то его прекрасный, нежный, бархатистый глубокий тембр всякий раз доставлял нашей героине неизъяснимое наслаждение.