Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Первой, как и всегда — с рассветом — как только солнце показалось на горизонте — этим утром в за́мке Рудольштадт проснулась прислуга.

Несмотря на атмосферу глубокой скорби — от господ не поступало никаких особых распоряжений — о том, что, к примеру, завтрак может не состояться — и потому все дела́ и приготовления начинались вовремя и шли своим обычным чередом.

Каждый из слуг, невзирая на настороженное отношение к молодому гра́фу как при его жизни, так и после смерти, испытывал ощущение утраты, не питая ни презрения, ни отвращения, ни неприязни, ни, уж тем более, ненависти к ушедшему в мир иной Альберту Рудольштадту.

И потому на кухне, в погребе, в ванной комнате и подсобных помещениях можно было услышать беседы подобного толка:

— Что ни говори, а он был хорошим человеком. И часто очень добрым. Вспомни хотя бы рассказы о том, как он раздавал деньги беднякам и нищим. А как ухаживал за этой девушкой — Консуэло во время её лихорадки. Я уверен в том, что это была настоящая любовь. Он смог вылечить её. Призна́юсь тебе честно — я боялся за неё. Боялся, что она и вправду умрёт — как же она страдала, бедняжка!.. Ты знаешь, мне кажется, её болезнь была чем-то похожа на эти припадки, что переживал граф, и как же хорошо, что он смог её исцелить… Но оно же теперь вон как вышло… — прости, Господи, нас грешных… — с этими словами первый мужчина средних лет суеверно и немного поспешно перекрестился, словно боясь неисполнением этого ритуала навлечь на себя какую-нибудь беду.

— Это верно. Ведь он не делал нам ничего плохого. Мы лишь не могли понять его поведения и многих поступков, но ведь чаще он сам же и страдал от последних. А нам он никогда не причинял никакого вреда — ведь так? Да, он всё делал сам, не подпускал нас близко к себе, произнося свои слова с таким мрачным и суровым видом, что нам не доставало мужества возразить ему. И, да — ты прав — он был очень начитан, умён и умел. А Он мог бы стать врачом или учёным. Так жаль его талантов!.. Бывают же такие люди, коих нам не понять… Да, я тоже молился за эту цыганочку — очень уж маленькая и хрупкая — мне тоже казалось, что она не выдержит… Но мне до сих пор непонятно — что же с ней тогда случилось…

— Да… Очень жаль его. А что произошло тогда с этой девушкой — мне тоже неизвестно…

— Без нашего молодого господина здесь наступят такая тоска и скука… Ибо сдаётся мне, что хозяева наши теперь вновь, но уже́ навсегда перестанут принимать здесь гостей…

— Да, меня тоже одолевает подобное предчувствие.

— Если честно, то и подумать об этом страшно. Услышим ли мы теперь здесь хоть когда-нибудь человеческий голос или в стенах за́мка отныне наступят гробовая, могильная тишина и вечный полумрак?.. Если раньше они ожидали или прихода нашего молодого господина из его путешествий, или того момента облегчения, когда пройдёт очередной припадок, или что с ним такое было, или занимались его поисками… Всевышний! — я, как только вспомню некоторые его приступы — так сразу страшно становится…

— Но, послушай-ка меня — если поразмыслить хорошенько, то… его конец и не мог бы быть иным… Даже любовь к этой странной девушке — Консуэло — не спасла его. Но эта цыганочка ведь такая хорошая. И она до сих пор любит его — если уж даже решила… — прости её, Создатель… И угораздило же влюбиться в такого! Не заслужила она этого. Знаешь, по мне так уж лучше бы было, чтобы он закончил свои дни в одиночестве, в своих приступах, нежели мучить это невинное, почти юное существо... И за что только ей досталась такая судьба...

— Да, я согласен с тобой. И эта певица — да, очень хорошая. Буду честным с тобой — я до сих пор боюсь за неё — как бы она чего не сотворила с собой…

— Бог с тобой, перекрестись!

И второй мужчина также в каком-то безотчётном, неосознанном испуге последовал совету первого собеседника.

— Да, она добрая, спокойная, набожная. А какой у неё голос — заслушаться можно! Пусть же её благоразумие поможет ей. Но как же жаль, что завтра она уйдёт отсюда. И что же она будет делать одна на улицах, как станет добывать себе пропитание? Господи, помоги ей…