Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

Очнувшись наконец от размышлений и воспоминаний, Консуэло отошла от окна́, взяла расчёску со стула, где висело её платье, приблизилась к столу, возле которого к стене было прислонено зеркало, принадлежавшее Альберту, и тихо опустилась на стул, что стоял возле рабочего ме́ста её возлюбленного.

Конечно же, нашей героине никогда не доводилось сидеть за «святая святых» своего любимого человека, и потому Консуэло ощущала великие робость и стеснение, и по этой причине старалась как можно быстрее закончить эту процедуру.

«Если бы я была твоей супругой — здесь стоял бы мой туалетный столик. На нём было бы очень немного вещей. Он был бы таким же скромным, как и вся твоя мебель, и очень нравился бы мне. Мне было бы так уютно жить здесь, с тобой… Господи — как же больно от этих мыслей!.. Думы о том, что я могла бы быть твоей женой — о том, как бы всё могло тогда быть — не покидают меня… Как же, должно́ быть, сильно моё сердце не хочет отпускать тебя, хочет быть рядом с тобой — так, что, быть может, я и сама не могу до конца осознать степени своего го́ря… Я не должна занимать это место — оно по праву принадлежало и всегда будет принадлежать тебе… Но когда же ты делал последние записи здесь?.. Мне бы так хотелось если не прочесть их, то хотя бы познакомиться с ними. Прошу тебя, не сочти это актом неуважения, но напротив — я смогу лучше понять тебя. И, если, на небесах нам будет дарована возможность говорить друг с другом — то, быть может, у нас будет больше общих тем для бесед. Господи, сделай так, чтобы у меня осталось время для этого…», — думала наша героиня, стараясь как можно скорее привести волосы в порядок.

Но у Консуэло были от природы густые, пышные волосы, и потому пряди запутались очень сильно, и это обстоятельство заставляло её нервничать и испытывать ещё бо́льшую неловкость.

Наконец, когда нашей героине удалось справиться с непокорными прядями — она с осторожностью, коя, разумеется, была излишней, поднялась со стула, подошла туда, где висело её платье, взяла его и удалилась к той стене, где было окно.

«Господи… — но чего же я стесняюсь? Ведь, даже если твоя душа́ и может сейчас видеть меня — то ей неведом человеческий стыд… А если бы мы жили вместе — то я бы совершала это каждый день — без всякого стеснения, но с благоговением, с каким-то священным чувством, словно готовясь к ритуалу… Господи, как же больно думать об этом!.. Да, мне предстоит обнажиться — но разве же теперь это важно для тебя, для нас обоих?..»

Однако наша героиня, снимая свою ночную сорочку, как ни пыталась, не могла преодолеть себя, своё природное смущение и продолжала оставаться в са́мом дальнем углу спальни.

«Проснуться в одной комнате вместе с покойником, проведя с ним ночь в одной постели — это же… это ужасно… просто нет слов… это за гранью нашего понимания… Как же она выдержала это, не лишившись рассудка?..» — верно, такие мысли сейчас посещают родных моего возлюбленного, — размышляла Консуэло, надевая своё скромное, но очень элегантное, выполненное с больши́м вкусом платье. — Да… Никто из близких Альберта не в силах был бы оказаться на моём месте, и не каждая влюблённая отважится на такое — и дело здесь совсем не в возрасте… Быть может, это так потому, что настоящая любовь и вправду встречается очень редко... А быть может, у меня нет страха перед безжизненными телами потому, что тогда у меня не было иного выхода, кроме как ждать, когда мою мать заберут у меня… Я была ребёнком, и, испугавшись того, что произошло, не зная, что делать, просто вышла из дома и постучала в первое попавшееся жилище, и добрые люди помогли мне. Но я боялась не самой смерти — не того, что передо мной теперь лежит земной облик моей матери, но того, что случилось — ведь раньше я никогда не сталкивалась с этим. Наши соседи предложили мне свой кров, свой ночлег, но я отказалась — наотрез — потому что хотела побыть с тобой, о моя добрая мать, ещё хотя бы немного, недолго. Они жалели меня, думали, что я боюсь, не доверяю им — ведь я так мало общалась с другими людьми, будучи погружённой лишь в музыку и заботы о своей матушке, что все, кто окружал меня, ощущая, что я чужая среди них. Но это было не так. Я совсем не думала об этом. Просто мне не было де́ла ни до чего другого — у меня было слишком много своих забот. Та женщина зашла в наше жилище вместе со мной — дабы убедиться в том, что моё детское воображение, моя восприимчивая натура, мой разум не приняли иллюзию за реальность, не испугалась ли я чего-то иного — быть может, её очередного, ещё более сильного приступа. И, когда она во всём уверилась — то, взглянув в мои глаза́ — то узрела в них что-то такое, что поразило её, убедило в том, что я выдержу эту ночь. Уже́ тогда, несмотря на свой детский страх, я ощущала себя взрослой по причине тех дел, коими я занималась рядом с ней. И эта печаль была не грустью ребёнка, оставшегося в одиночестве — в ней было нечто большее и глубокое… И тогда я осталась в нашем доме одна. Я всю ночь не сомкнула глаз, говоря со своей матушкой и прикасаясь к её лицу. У меня никогда не было страха перед смертью, что испытывают все живые. Быть может, им внушают его родители?.. Но — зачем?.. Мне кажется, что это просто бессмысленно. Ведь страшна не сама смерть — это всего лишь мгновение — даже меньше — это совсем незаметный промежуток времени. Гораздо больше пугают му́ки, что могут предшествовать ей. И этой ночью я стала свидетельницей тому. Господи, почему Ты не дал мне сил смотреть на то, как сгорает в агонии мой избранник, держать его за ру́ки? Я должна была быть с ним хотя бы так. Но я закрыла руками, зажмурила глаза́ и молилась. Да, я молилась о том, чтобы страдания моего возлюбленного поскорее закончились, но я не была в полной мере рядом с ним. У меня не хватило духа. Мне было страшно. А что, если меня ждёт такая же кончина?.. Я приму её. Приму. Ибо я заслужила это за свой грех. Господи, дай мне мужества… Но, если и Альберту не удалось сохранить присутствие духа, переживая — что так часто оказывался на этом краю, на грани — то что тогда будет со мной?.. Но не стоит сейчас думать об этом. Я должна проститься со своим любимым. А после — если у меня останутся силы — я стану размышлять обо всём остальном.»

Последние мысли пришли к ней тогда, когда она вновь держала в руках зеркало своего избранника, осматривая себя перед тем, как покинуть комнату своего возлюбленного.