Парадокс выбора (джен)

Уильям может авторитетно заявить, что девушки, вошедшие в кураж шоппинга — страшные, неостановимые ни перед чем создания. Он сполна прочувствовал это на себе, когда поход с Лили слегка… затянулся.

Удивительным образом всё началось в обычном, забитом посетителями ателье Хогсмида, тогда как закончилось в одном из лучших магазинов одежды всей Косой Аллеи. Парень затрудняется сказать, в какой момент всё пошло не так. Единственное, что он знает — так это то, что спал той ночью он как младенец, уснув сразу же, стоило только коснуться подушки.

Обычно девушки сами себе выбирают платья, либо же в компании таких же шопоголиков подружек, полагаясь на их абсолютно объективное мнение. И всё ради того, чтобы, когда её увидит партнёр, тот оказался обескуражен «вау»-эффектом. Однако и тут Лили пошла по иному пути.

И ему это нравится. Даже такая, казалось бы, мелочь, как выбор платья на бал, и то пошла против общих стандартов. В этом она полностью доверилась мнению парня, желая выбрать самое-самое из того, что ему бы понравилось.

В день «Хэ» друзья собрались в спальне. До начала минут десять, последние приготовления в самом разгаре. Казалось, вся атмосфера замка была пропитана ожиданием предстоящего бала. Нытьё младших курсов про то, что им не повезло туда попасть, парень тактично опустит.

Эдвин ходил по комнате так, словно был полководцем перед битвой, а не студентом перед школьным балом. Он останавливался у каждого, словно проверяя строй, подбадривал, выдавал реплики и даже пытался внести в происходящее налёт торжественности, как перед генеральным сражением.

Перед Фрэнком Эдвин принял серьёзный вид, аккуратно сдул несуществующую пылинку с лацкана и крепко хлопнул друга по плечу.

— Ты знаешь, что делать. Вперёд и только вперёд.

Фрэнк скривился, но уголки губ дрогнули — напряжение хоть на миг спало.

Мимо Адама Эдвин прошёл с почти военной сдержанностью. Просто кивнул, будто говоря: «да, тебе слов не надо, ты и так готов». Адам в ответ даже бровью не повёл, продолжая сидеть в своей каменной позе. Либо волнуется, либо просто слишком уверен в успехе и нет повода сомневаться в себе.

Наконец, подошёл к Уильяму.

— А ты, Уильям, — произнёс он с особым ударением, — я в тебя верю. Мы все в тебя верим.

Уил усмехнулся, отвечая с лёгкой иронией:

— Спасибо. Удачи тебе героически развлекать закуски и сливочное пиво.

Эдвин закатил глаза, но хохотнул, а в комнате повисла та особая, чуть дрожащая тишина, которая предшествует не драке, не экзамену, а чему-то куда страшнее — встрече с девушками под музыку.

Напоследок Уильям подошёл к ростовому зеркалу, специально трансфигурированному для такого события, и осмотрел себя, проверяя всё ли идеально.

Оно отражало не просто школьника, а фигуру, которая сама себе казалась почти взрослой. Чёрная рубашка сидела ровно, ни единой складки. Красный галстук горел акцентом, резким и дерзким, будто бросал вызов чьей-то обыденности. Брюки того же глубокого, чёрного цвета подчёркивали стройность, а лакированные туфли собирали весь образ в завершённый и выверенный.

Тёмно-каштановые, практически чёрные волосы были уложены так, словно он провёл у зеркала не один десяток минут — чуть набок, с намёком на небрежность, которая на деле выглядела тщательно продуманной. Обычные зелёные глаза сейчас казались сосредоточенными, внимательными: парень изучал в отражении каждую деталь, будто хотел убедиться, что перед ним стоит не мальчишка, а тот, кто умеет производить впечатление.

И, пожалуй, впервые за долгое время он позволил себе лёгкое удовлетворение — стиль был его, выбор был его, и это ощущение собственной завершённости приятно грело изнутри.

Они вышли четвёркой — словно маленькая свита, но с такой уверенностью, будто и правда собирались пройти по красной дорожке. Просторная гостиная встретила их мерцающим светом свечей и лёгким гулом разговоров: человек тридцать — от пятых до седьмых курсов — уже собрались, кто-то оживлённо спорил, кто-то смеялся, кто-то поправлял манжеты или пряди волос, пока в воздухе висело предвкушение. И удивительным образом — ни капли того напряжения, что обычно преследовало Уильяма. Толпа не давила. Не раздражала. Впервые за эти месяцы ему было… просто комфортно.

При спуске взгляд сразу зацепился за знакомый силуэт. Лили стояла у камина рядом с Марлин, чуть наклонив голову, с чего-то смеясь.

Моррисон помогал ей с выбором наряда? Да. Но сейчас, когда она так выглядела — с мягкой улыбкой, блеском глаз и этим образом, в котором сошлось всё и сразу, — парень внезапно осознал, как легко девчонки способны валить парней с ног. Без заклинаний, без усилий — одним лишь появлением. И от этой мысли даже сам себе показался смешным: вот уж действительно, штабелями.

Лили выглядела так, словно вышла не из дверей факультета «Гриффиндор», а со страниц какой-то старинной сказки, где героини пленяли взгляд одним своим появлением. Рыжие волосы были аккуратно уложены и слегка завиты, так что каждый локон играл светом и подчёркивал изумрудную глубину глаз — слишком ведьмовских, чтобы быть просто красивыми. Лёгкий макияж не прятал её, а наоборот, обнажал всё природное очарование, добавляя едва уловимую нотку загадочности.

Чёрное платье сидело филигранно, будто создано по её мерке (базовые чары), подчёркивало линию плеч и талию, филигранно облегая фигуру и выделяя все достоинства тела, а ниже переходило в роскошную, чуть пышноватую юбку. Серебряные узоры, вплетённые в ткань, светились мягко, как будто наряд вобрал в себя отблеск лунного света. Смелый выбор — открытые плечи, намекающие на то, что она совсем не девочка, а юная женщина, уверенная в своей красоте. Бордовый блеск на аккуратных ногтях добавлял штрих дерзости. Чёрные туфли с серебряной инкрустацией завершали образ, превращая его в гармоничное целое.

Она стояла посреди зала, и трудно было отделаться от ощущения, что это уже не просто Лили Эванс — перед глазами была богиня, спустившаяся среди смертных.

Уильям подошёл ближе, и шум гостиной будто отступил.

Сдержать себя в данный момент было выше его сил. Да и зачем? Один раз живём.

— Лили, — сказал он просто, без выкрутасов, — ты… настолько красива, что я даже слов подобрать не могу.

Несмотря на то, что они вдвоём и выбирали наряд, всё равно… его сразило наповал. Одно дело, когда девушка немного дурачится и не пытается выставить себя слишком уж в хорошем свете, стоя в примерочной, и другое, когда она… скажем так, в полной боевой готовности.

Эванс неловко закусила губу, но улыбка всё равно прорезалась, тёплая. Обхватила его за руку — уверенно, как будто всегда так делала.

— Пошли уже, — буркнула, чтобы спрятать смущение. — Ты мой партнёр сегодня. Ты и веди.

Они влились в общий поток. Три курса — от пятого до седьмого — стройной волной двинулись к выходу из башни, и разговоры сами собой стихли. На лестнице звуки шагов стали чище: чёткий такт лакированных туфель, цокот каблуков, шорох тканей, редкие перешёптывания, которые тут же глохли. Воздух наполнился той выжидательной тишиной, от которой за километр несёт неловкостью. Уильяма это, наоборот, чуть развеселило: столько парадного пафоса на квадратный метр — и все делают вид, что ничего особенного не происходит, боясь даже дышать громко. Ну не иронично ли?

Двери Большого зала распахнулись, и их накрыл мягкий свет. Слизнорт, без сомнения, договорился с директором — зал преобразился в вечернее, почти столичное пространство. По краям, ближе к выходам, полукругами стояли круглые столы на шестерых, каждый сервирован до мельчайшей детали: тонкие тарелки, узкие бокалы, серебро, которое не ослепляет, а сияет ровно настолько, чтобы захотелось улыбнуться. На каждом столе — небольшие зачарованные хрустальные чаши, разделённые перегородками: в одной мерцал цитрусовый настой, в другой — лёгкий ягодный, в третьей — пряный яблочный. Закуски уже ждали — мини-пирожки, тарталетки, тонко нарезанные сыры и что-то, что подозрительно похоже на крошечные корнуэльские пирожные.

В центре зала поднимался высокий хрустальный фонтан — грани ловили свет свечей и разбрасывали его по потолку невесомыми осколками. Потоки были разделены прозрачными перегородками: слева пузырилось шампанское, в середине лился Волшебный глинтвейн без градуса — густой аромат корицы, цитруса и гвоздики шёл от него чёткой тёплой волной, — справа искрился яблочный пунш. На мгновение захотелось просто стоять и смотреть, как тонкие струи встречаются внизу и снова поднимаются вверх.

Главный стол — тот самый, учительский, — почти не меняли. Разве что мантии преподавателей сегодня спорили друг с другом в элегантности: бархат, парча, строгие вырезы и аккуратные броши. Состав — полный, все на местах. Кто-то улыбался, кто-то уже оценивал происходящее прищуром, но в целом здесь тоже царила праздничная дисциплина.

С остальных факультетов пришло примерно столько же — не толпа, но и не камерный вечерок. В сумме набралось человек сто, где-то практически треть школы. Уильям скользнул взглядом по залу и иронично отметил про себя: «Много, однако, потенциально влиятельных детишек собралось».

Пахло не только глинтвейном — пахло ещё и правильной политикой. В этом весь Слизнорт: не бесконечно гонять собрания своего клуба Слизней, а одним красивым жестом выставить себя в идеальном свете перед будущими выпускниками и сразу перед всеми. Ход, достойный мастера: и праздник, и визитная карточка в одном флаконе.

Лили сжала его руку на полтона крепче. Уильям мельком глянул на неё — на открытые плечи, на мягкий блеск серебряных узоров, на ведьмовские глаза — и понял, что тишина вокруг больше не кажется неудобной. С ней рядом — просто правильной.

Под сводами зала, украшенного золотыми гирляндами, вспыхивали свечи — их огонь отражался в зеркальных стенах, создавая ощущение бесконечного сияния. Гости неторопливо рассаживались за длинные столы. Воздух был пропитан ароматом цветов и лёгким возбуждением предстоящего вечера. Уильям устроился рядом с Лили, которая улыбалась ему, поправляя прядь своих рыжих волос. Чуть дальше расположились Фрэнк и Алиса: она выглядела особенно нежно в белом платье, которое мягко струилось по её фигуре, контрастируя с элегантным чёрным смокингом Фрэнка. Её каштановые волосы спадали свободными волнами на плечи, будто собирая свет свечей в каждом изгибе.

На против расположились Адам и Ранни Блишвик. Последняя сразу выделялась в толпе — тёмно-синие волосы, густые и блестящие, в обрамлении лица с выразительными сапфировыми глазами. На ней было платье того же оттенка, словно ткань была соткана из самой ночи и украшена звёздным сиянием.

Лёгкий гомон стих, когда из-за стола поднялся профессор Слизнорт. Он театрально кашлянул, постучал серебряной ложкой по бокалу шампанского и, обведя зал довольным взглядом, воскликнул:

— Дорогие мои юные таланты! Какая редкая радость для меня — видеть вас такими блистательными и полными надежд! — Он развёл руки, будто хотел заключить всех присутствующих в широкие объятия. — Сегодня мы собрались не только для того, чтобы насладиться музыкой, танцами и изысканными блюдами. Сегодня мы празднуем то, что делает нас сильнее всех чар — наше будущее.

Декан змей сделал паузу, смакуя внимание слушателей, и продолжил с оттенком напускного пафоса:

— Каждый из вас — жемчужина. Я вижу перед собой будущих великих магов, целителей, политиков, исследователей! Таланты, которые сумеют изменить мир. Но позвольте напомнить: что бы ни случилось, никогда не стоит недооценивать ценность связей. Дружба, поддержка, умение протянуть руку в нужный момент… ах, да! Именно это станет залогом ваших успехов.

По залу пробежал лёгкий смех, но Слизнорт с удовлетворением кивнул и, слегка приглушив голос, добавил:

— И, конечно же, я не могу не выразить глубочайшую благодарность нашему дорогому Альбусу, — он сделал почтительный жест в сторону директора, — без его содействия эта ночь была бы невозможна.

Стол взорвался аплодисментами. Дамблдор в ответ поднял бокал, а в глазах его сверкнула добрая улыбка.

Слизнорт дождался тишины и с довольным выражением лица возвестил:

— А теперь, мои дорогие, позвольте представить первую пару, которая откроет наш праздник чудесным танцем! Барти Крауч и очаровательная Валери Селвин!

Голоса стихли. Барти Крауч вышел вперёд в чёрном смокинге с парадной мантией, идеально выглаженной и строгой, словно сам он был воплощением дисциплины. Рядом с ним шла Валери Селвин — её светлые волосы мягко сияли, а серебристое платье переливалось, словно ткань отражала каждый отблеск свечей. Приятная улыбка не покидала её лица.

Музыка появилась будто сама собой: первые аккорды вальса разлились по залу, и воздух словно задрожал от волшебства. Крауч и Селвин синхронно склонились друг к другу и начали танцевать. Их движения были точными и сдержанными, но в этом чувствовалась особая красота. Волшебная мелодия подхватывала их, заполняя пространство вокруг, и гости, затаив дыхание, наблюдали, как плавные шаги первой пары открывают вечер, наполненный обещанием чар и праздника.

Уильям чуть подался вперёд, скользнув внимательным взглядом по лицу Лили, и, пока все глазели на танец слизеринцев, почти незаметно наклонился к её уху. Голос его прозвучал тихо, но вкрадчиво, с весёлой искоркой:

— Знаешь, я затанцую тебя так, что потом на ногах стоять не сможешь.

Он отстранился лишь на полшага, словно проверяя её реакцию, и позволил себе довольную ухмылку. Смущать её, кажется, парню никогда не надоест. Свет заливал зал мягким золотым свечением, переливаясь в её рыжих волосах, и казалось, что в этом шумном празднике они остались наедине. Лили, всё ещё наблюдавшая за слизеринцами, вздрогнула от его близости и, наконец, обернулась к нему. Её улыбка вышла чуть смущённой, но в то же время тёплой, искренней:

— Очень надеюсь, Уил…

Кх-м… Кажется, он был переигран и уничтожен.

Музыка сменилась, и под потолком закружились новые аккорды, лёгкие, с примесью чего-то непривычного — будто классика переплелась с модным сейчас ритмом. Слизнорт, сияя, возгласил, чтобы все танцевали и веселились, но для Уильяма этот шум растворился. Он видел только Лили, её взгляд, в котором мелькало предвкушение.

Зал словно раздвинулся, пропуская их в центр, где уже кружились десятки пар. Музыка зазвучала ярче, поднялась на волну имперского вальса, и всё пространство вдруг стало похоже на озеро, где каждое движение отражается, умножается, и нет ни начала, ни конца.

Уильям галантно подал руку Лили, и она почти невесомо вложила свою ладонь в его. Тепло её пальцев пробежало по коже так, будто это было не простое касание, а скрытая искра, пробравшаяся под рубашку и ударившая прямо в сердце, фигурально выражаясь. Похоже, даже он не избежал романтического бума…

Когда она склонилась ближе, её дыхание едва коснулось его щеки, а слова прозвучали с интимной наглостью:

— Будь со мной нежен. Это… мой первый раз.

Моррисон едва не поперхнулся воздухом, но удержался, даже ухмыльнулся краем губ, отвечая тихо, почти на выдохе:

— Если ты того желаешь, Лили.

И вот уже они среди других, но будто бы в отдельной сфере, где всё вращается вокруг их шагов. Левая рука Моррисона уверенно легла ниже её лопатки, чувствуя изгиб фигуры. Правая — крепко, но бережно держала её ладонь. Лили положила руку ему на плечо, и теперь каждое их движение соединялось, словно струны одного инструмента.

Взгляд в глаза оказался испытанием, куда труднее, чем сложные па. Она не отводила зрачков, и в её зелёном свете таилась смесь вызова и мягкости. Он ловил себя на мысли, что начинает вести не только танец, но и игру, в которой любое неверное движение будет тут же замечено.

Имперский вальс требовал чёткости — шаг, поворот, лёгкий толчок, снова шаг. Но между этими движениями возникали маленькие паузы, где дыхания пересекались, где пальцы чуть крепче сжимали друг друга, где казалось, что музыка служит лишь прикрытием их собственного разговора телами.

Уильям неожиданно понял, что не испытывает никакого страха споткнуться или сбиться с ритма. Ему было достаточно того, что Лили позволила ему вести. Она двигалась уверенно, доверяя, и это доверие странным образом расправляло плечи, придавая сил.

Скрипка, поддержанная флейтой, взлетела в верхний регистр, и зал словно наполнился мягким золотым светом. Они вошли в ритм — шаг, поворот, лёгкий наклон, и тела двинулись синхронно, будто давно знали друг друга в танце. Лили смотрела прямо в его глаза, в которых отражались переливы свечей, и улыбалась той чуть насмешливой улыбкой, от которой становилось теплее внутри.

Она шепнула почти неслышно, подыгрывая музыке, но Уильям уловил каждое слово:

— Как тебе этот вечер?

Парень не сразу ответил — сначала подтянул её чуть ближе, выведя в поворот, позволив подолу её платья описать в воздухе мягкую дугу. Он уловил аромат её волос, тонкий и чистый, и только потом сказал, всё ещё глядя в её глаза:

— В твоей компании он гораздо лучше, чем я мог представить.

Щёки Лили слегка порозовели, но она не отвела взгляда. Лёгкий шаг в сторону, перекрёст, и они снова оказались вровень. Её рука на его плече чуть сильнее сжала ткань, будто слова задели больше, чем она готова была признать.

— А ты умеешь подбирать слова, Уил. Осторожно… иначе я могу привыкнуть.

Он усмехнулся краем губ, плавно ведя её в разворот, и почти вплотную прошептал:

— Я и не возражаю, Лили.

Музыка качала их, словно волна. Девушка чуть склонила голову, волосы скользнули по его руке.

— Где ты так хорошо научился танцевать?

Уильям на мгновение задержал дыхание, чувствуя, как её пальцы скользнули по его плечу, и, сдерживая желание ответить слишком прямолинейно, сказал тише, чем следовало:

— Просто мне повезло с партнёршей. Она вдохновляет.

Её глаза сверкнули, и она улыбнулась шире, но без привычной иронии, искренне, почти смущённо. На секунду музыка и зал будто исчезли — остались только ритм их шагов, лёгкость её движения и тепло, которое передавалось сквозь прикосновения.

Сквозь мелькающие силуэты других пар Лили снова тихо заговорила, её дыхание скользнуло по его щеке:

— Если бы не танец, я подумала бы, что ты решил меня очаровать.

Уильям чуть приподнял бровь, но продолжил движение уверенно, не позволяя сбить шаг. Ответ прозвучал почти шутливо, но с оттенком серьёзности:

— А если я и решил — у меня получается?

Она рассмеялась тихим, звонким смешком, который растворился в музыке, и позволила себе довериться его руке чуть больше, чем раньше.

Танец продолжался, но каждый их шаг всё больше походил не на выученные движения, а на игру взглядов и слов, где партитура уже принадлежала только им двоим.

— О, ещё как, — чуть насмешливо и тихо фыркнула Эванс, которая сегодня была куда более… смелой, чем обычно. — Ты даже не представляешь, насколько.

— Ты сегодня невероятна, — сказал он тихо. — И опасна для всех, кто умеет смотреть.

— Хорошо, что ты в списке, — Лили подмигнула, но голос снова стал чуть серьёзнее, в прочем, все ещё с долей иронии в тоне. — Мне нравится, как ты держишь меня. Будто мы танцуем не первый раз.

— Может, просто мы хорошо выучили друг друга, — Моррисон улыбнулся краем рта. — И ещё… ты чуть смещаешь вес на правую, когда музыка замедляется. Это красиво.

Она хмыкнула едва слышно и, не меняя темпа, перетекла в следующий поворот, будто подтверждая его наблюдение.

— А ты замечаешь слишком многое, — шепнула Лили. — Осторожнее. За это влюбляются.

— Укажешь, когда надо будет остановиться? — Он не удержался от тихого смеха.

— Уже поздно, — её пальцы сжали его плечи чуть сильнее, и в этом было признание, сформулированное мягче, чем слова.

Слова вошли в него, как глоток после долгой жажды. Он ощутил, как воздух между ними наэлектризовался — знакомое предвестие, когда тишина сжимается, а мир подталкивает к одному-единственному шагу.

В этот миг поцелуй был бы прост, как вдох. Но Уильям удержал себя. Можно лучше. Идеальнее. Он уже видел, как это сделать — видел свет, слышал музыку потише, представлял детали, которые подготовил заранее. Он обязан ей за то, что одним присутствием вернула его разуму устойчивость. Лили заслуживает не поцелуя в порыве атмосферы, а момента, собранного как заклинание: точно, красиво, безошибочно. И который та запомнит на всю свою жизнь.

Нота скрипки тянулась, как нить, и под неё они сделали медленный оборот на месте. Слепящая россыпь свечей по потолку, приглушённый говор за столами, редкий звон бокала — всё превратилось в далёкую рамку картины. Он ощущал только тепло её талии под ладонями и спокойную тяжесть её взгляда. В груди было тихо, ровно и легко. Даже редкие ночные тени, что ещё иногда возвращались, казались неопасными: как будто Лили стояла между ним и ими, и этого было достаточно.

Лили закрыла глаза на мгновение, будто прислушалась, как эти слова ложатся ей под кожу, и открыла их снова — глубже, темнее, чем прежде.

— Не торопись. Не хочу запыхаться, — её шёпот стал почти невесомым.

Уильям покорно замедлил темп. Музыка откликнулась, приняла их ритм, и пара, что кружила рядом, отступила на полшага, уступая место их траектории. Уильям заметил на периферии Фрэнка и Алису — они выглядели счастливыми до нельзя, что-то друг другу говоря. Видел, как Адам и Ранни двигаются безупречно, даже слишком правильно, будто это мастер-класс. Но всё это было за стеклом. Внутри — только они. И мысль, простая до дерзости: всё идёт так, как нужно.

— Знаешь, — сказал он, когда мелодия опустилась ниже и их шаг превратился почти в покачивание, — я ещё кое-что должен тебе сегодня. Но позже.

— Тайна? — Её улыбка вернулась, светлая и тёплая.

— Скорее очень особый сюрприз, — он ненадолго разорвал зрительный контакт — чтобы снова найти её глаза и понять, что сказал верно. — Чтобы этот вечер стал твоим любимым.

— Уже близко, — Лили наклонилась немного вперёд, и кончик её носа едва не коснулся его. — Очень близко.

Он почувствовал, как весь зал ожидает — не их, конечно, а чего-то общего, очередного всплеска музыки, аплодисментов, смеха. Но его собственный мир ждал другого — простого касания, которое просилось само. Он удержал руку на её талии неподвижной, подчёркнуто бережной, и позволил желанию пройти по нервам, как ток. Сделал вдох. Медленный выдох.

— Доверься мне ещё на один танец, — прошептал он. — А потом — увидишь. Обещаю — ты не будешь разочарована.

— Верю, — ответила она без паузы, чуть наклонив голову и приняв невысказанное оправдание. — И вижу уже сейчас.

Последние такты упали мягкими ступенями. Он замедлил их движение так, чтобы остановка вышла естественной, как затихание сердца после бега. На мгновение ни он, ни она не пошевелились — словно боялись спугнуть тонкую кожу момента. Потом Уильям сжал её ладонь — не отпуская, а закрепляя.

— Спасибо, — сказал он просто.

— Глупый, — Лили улыбнулась так, как улыбаются, когда действительно счастливы. — Это я должна говорить спасибо.

Музыка сменилась снова — и зал ожил, заговорил громче, двинулся, засверкал. Но для них всё было по-прежнему тихим. Уильям кивнул в сторону фонтанов.

— Пойдём? Глоток яблочного — и ещё один танец.

— Веди, — ответила она. — Ты делаешь это лучше всех.

И Уильям повёл, чувствуя, как лёгкость не улетучивается, а оседает в груди ровным светом.

Чуть позже Слизнорт, с привычным театральным жестом, объявил о конце танца и, после чуть дольше положенной паузы, произнёс, что пришла пора фуршета. Уильям мягко повёл Лили обратно за их стол. Она оглянулась на него, будто в ожидании того самого обещанного сюрприза, и при этом в её взгляде мелькнула тень лёгкого разочарования. Чтобы снять эту ноту, он чуть приобнял её за плечи и уверенно пообещал, что она не останется разочарованной. Лили ответила несмелой, но доверчивой улыбкой, оставив ладонь на его плече, словно не желая отпускать.

Когда они вернулись к столу, Фрэнк рядом с Алисой выглядел весьма неловко — смущение читалось в каждом его движении, и это было ещё мягко сказано. Уильям, не подав виду, занялся Лили: галантно подавал ей тарелки с закусками, подвинул к ней бокал шампанского и с некоторым удовлетворением отметил, что оно оказалось безалкогольным.

— Куда делся Адам с Ранни? — Спросил он у Фрэнка.

Но вместо него ответила Алиса, качнув головой.

— Их и в зале не было, видимо, ушли куда-то.

Моррисон только покачал головой, удивлённо и почти восхищённо пробормотав что-то о проворности Фоули. В этот момент к их компании подошли Марлин с Сириусом. У обоих румянец на щеках, смех лёгкий и быстрый, движения чуть свободнее, чем обычно.

Сириус, с той самой щербатой ухмылкой, откинулся на спинку стула и, не удержавшись, выдал:

— Сейчас я покажу вам, что значит истинная гениальность.

Он извлёк палочку и провёл ею над чашами на столе. Лёгкий золотистый свет проскользнул в напитках, и пузырьки заиграли чуть ярче.

— И что это ты сделал? — С любопытством наклонилась Лили.

— Всего лишь добавил немного градуса, — самодовольно пояснил он, — а то какой же это праздник без настоящего огня?

Марлин тем временем решительно подсела к Лили, чуток придвинула её со стула и с игривым видом отодвинула Уильяма, после чего наклонилась ближе и принялась что-то шептать на ухо Лили. Та удивлённо вскинула брови и рассмеялась. Алиса, улучив момент, тоже пересела поближе к подругам, так что они втроём образовали тесный уголок для своих разговоров, из которого парни были фактически изгнаны.

Фрэнк не выдержал и всё-таки остался стоять возле их столика, скрестив руки на груди, с видом человека, которому хочется и участие принять, и при этом сохранить независимый вид наблюдателя. Моррисон заметил его взгляд и, едва заметно усмехнувшись, кивнул в сторону свободного места рядом. Фрэнк помялся, но всё же сел, продолжая бросать на Лили и Алису любопытные взгляды.

Сириус в это время вновь вернулся к компании парней, что сидели за соседним столом. Он с подчеркнутым энтузиазмом что-то объяснял, размахивая руками, а Поттер слушал, издавая звуки, похожие на смешки.

Уильям, поглядывая на происходящее, лишь качнул головой. Для него куда важнее было то, что относительно рядом сидела Лили — расслабленная, в хорошем настроении, в платье, которое теперь явно не доставляло ей неприятностей.

Он отметил, как мягко играют огни люстр в её волосах, как те самые серьги с изумрудами тонко поблёскивают при каждом её движении головы. Было что-то правильное в том, что она надела их именно сегодня, и в этой детали таилась едва уловимая близость, которая не требовала слов.

Когда, наконец, Марлин снова ретировалась к Блэку, всё вернулось на круги своя.

— Ты выглядишь довольной, — тихо заметил он, придвигая к ней тарелку с закусками, чтобы ей не пришлось тянуться.

— А разве не стоит? — Лили улыбнулась, коснулась пальцами бокала. — Всё же получается достаточно мило. Даже с тем, что творит Сириус.

— «Достаточно мило» — звучит как похвала, — сказал Моррисон, сделав вид, что обдумывает её слова. — Для этой компании это редкость.

Фрэнк хмыкнул, бросив быстрый взгляд в сторону Блэка, который как раз в этот момент что-то громко доказывал, стукнув ладонью по столу.

— У них своя атмосфера, — произнёс Лонгботтом, как будто пытался оправдать их бурное веселье.

— Да у них всегда своя атмосфера, — спокойно отозвался Уильям. — Вопрос в том, сколько в ней выпитого шампанского.

Эванс тихо засмеялась, допивая остатки из бокала. Потом задумчиво посмотрела на Моррисона.

— Всё-таки ты сам не изменяешь себе, — произнесла она. — Всегда найдёшь, на что поворчать.

— Просто не вижу смысла в лишнем шуме, — пожал плечами он. — Лучше, когда всё остаётся в пределах разумного.

Лили кивнула, соглашаясь, и снова потянулась за тарталеткой. В её движениях была лёгкая женская грация, небрежная, почти несознательная, и от этого только более естественная.

Фрэнк некоторое время молчал, потом всё-таки не выдержал:

— Слушайте, а вы так и будете сидеть, как будто два обычных друга?

Лили едва не поперхнулась, услышав его прямолинейность, а Уильям, напротив, остался невозмутим.

— А что в этом плохого? — Спокойно спросил он.

Фрэнк не нашёлся с ответом и замялся, прикрывшись бокалом. Лили, всё ещё краснея, отвернулась к залу, где пара студентов уже пыталась завести танцы.

Музыка играла негромко, но постепенно атмосфера накалялась — смех, разговоры, звон бокалов сливались в единый фон. Уильям заметил, что шампанское на столах кончается быстрее, чем появляется новое, и подумал, что скоро веселье перейдёт в шумную стадию.

Лили вдруг посмотрела на него внимательнее, словно прищурилась, разглядывая выражение лица, но ничего не сказала.

Фрэнк поспешил сменить тему, заговорив о том, что преподаватели наверняка не одобрили бы подобные сборища, особенно с алкоголем. Но даже он звучал скорее из вежливости, чем из настоящего беспокойства.

Это было довольно иронично, учитывая Хагрида, который уже поддатый ушёл с праздника, выпив десять литров глинтвейна.

Уильям сделал вид, что вслушивается в его слова, но взгляд всё равно невольно возвращался к Лили. Её живая реакция на каждую деталь происходящего, лёгкие движения рук, искорки в глазах от смеха — всё это подкупало куда сильнее, чем любая изысканность.

Сириус тем временем уже успел встать во весь рост и, под общий смех, что-то провозгласил. Марлин хлопала ему, явно поддерживая. Несколько студентов из других курсов откликнулись, и стало ясно, что к утру здесь не останется ни малейшего намёка на спокойный вечер.

Лили, заметив это, с лёгкой усмешкой повернулась к Уильяму:

— И что будем делать, когда это превратится в хаос?

— Смотреть, — просто ответил он. — Мы же всё равно сидим в лучшем месте.

— Это ещё почему? — Приподняла брови она.

— Потому что здесь ты.

Ответ прозвучал почти буднично, без намёка на пафос, и именно поэтому Лили задержала взгляд на нём чуть дольше. Ну и да, просто — как топор. Зато действенно.

Она допила бокал, отставила его в сторону и сказала уже тише:

— Иногда удивляюсь твоей… фантазии.

Моррисон лишь пожал плечами, снова возвращаясь к закускам, будто ничего особенного не произошло.

Фрэнк закатил глаза, но промолчал, решив, видимо, не встревать. Музыка тем временем становилась громче, кто-то уже вытаскивал стулья, освобождая место для танцев.

— Не двигайся, — немного азартно сказал Уильям, ловко убирая крошку от тарталетки возле её губ. — Тут крошка одна…

Было заметно, даже несмотря на специально приглушённое освещение, как девушка уже в который раз за вечер немного смутилась.

— Спасибо, — тихо буркнув, она поспешила отвести взгляд в другую сторону.

Через пару минут, под ритм музыки зал словно ожил — пары закружились, кто как умел, кто как чувствовал. Уильям едва успел поймать движение, как Лили уже смело подхватила его ладонь, позволив увлечь себя в центр вихря. Они легко подстроились друг под друга: её шаги — лёгкие, почти невесомые, его движения — уверенные, чуть резковатые, но в этом контрасте рождалась особая гармония.

Он ловил её смех так же, как отблеск света на стекле бокала, — внезапный, искристый, сбивающий дыхание. Лили смеялась от души, запрокидывая голову, и рыжие волосы, выбившиеся из аккуратной прически, падали ей на лицо, касались щёк. Уильям коротким движением убирал прядь за её ухо, и в этом мелькала интимность, будто скрытая от всего зала.

Толпа двигалась единым телом, подхватывая их, втягивая глубже. В такте они то кружились на месте, то шагали вперёд, позволяя ритму вести их куда угодно. Плечо Лили невзначай касалось его груди, ладони встречались, разжимались и снова находили друг друга. В глазах — блеск, в дыхании — короткие, чуть сбившиеся ритмы, словно музыка успевала пробираться в кровь.

Её платье слегка цеплялось о его брюки, и она смеялась ещё звонче, когда он извиняющимся взглядом склонял голову ближе. Он заметил: на щеках вспыхнул лёгкий румянец, но не от усталости, а от чего-то более сокровенного — того, что между ними постепенно рождалось, пока вокруг всё шумело и кружилось.

В конце, когда музыка чуть ослабла, он поймал момент — крепче обнял её за талию, мягко притянув к себе, и они на миг вырвались из общего вихря. Зал ещё пульсировал от танца, но Уильям уверенно повёл её в сторону выхода.

Лили оперлась на его руку, переводя дыхание, и, улыбнувшись, спросила:

— Куда это ты меня ведёшь?

Уильям чуть наклонился ближе, вкрадчиво улыбнувшись уголком губ.

— Тот самый обещанный сюрприз.

Она шутливо дёрнула его за руку, не отпуская, голосом полным притворной обиды:

— И не скажешь какой… Ты издеваешься, да?

Уильям тихо рассмеялся, крепче приобняв её. В ответ на её игривую настойчивость он лишь молча сохранил загадочный вид — и это молчание только сильнее подогревало интригу.

Хлопки и смех в зале постепенно стихали, когда они вышли за массивные двери. Позади оставался ритм музыки, приглушённый, словно сквозь толщу воды. Шаги по каменным плитам отдавались гулко, и с каждым пролётом лестницы становилось тише — как будто сама тьма коридоров поглощала остатки праздника. На восьмом этаже вокруг было пусто, воздух холоднее и свежее, чем в душном зале, и эхо их шагов становилось единственным звуком.

Лили, всё ещё держась за его руку, улыбнулась, но, прищурившись, едва заметно пнула его в бок:

— Нельзя так мучить девушку в ожидании. Ты понимаешь, что растягиваешь интригу слишком долго?

— Мы уже пришли, — спокойно сказал Уильям и, оставив её чуть в стороне, начал ходить по коридору кругами. Раз-два-три.

Девушка подняла бровь, скрестив руки на груди:

— Ты что, напился с двух бокалов больше, чем я?

Моррисон хмыкнул, не отвечая. И в этот момент в стене, где секунду назад не было ничего, проявилась дверь. Камень будто дрогнул, и очертания входа выросли прямо перед ними. Лили в изумлении распахнула глаза, шагнув ближе:

— Ты… ты это видел?

— Видел, — с насмешкой глядя на неё, ответил Уильям. — Кажется, я умею удивлять.

Дверь отворилась мягко, и он, слегка поклонившись, предложил Лили руку. Ведя её внутрь, тихо добавил:

— Это особая комната. Она принимает любой вид, какой пожелаешь. Место, которое отзывается только на нужду или желание.

От Выручай комнаты более не было той же пользы, что и раньше. Крестраж найти — невозможно. Тренировки он может проводить и при Лили, если что. Да и банально необходимо сделать всё идеально. А что может быть лучше, чем общий секрет?

Внутри их встретил просторный зал, удивительно тёплый и уютный. Толстый ковёр приглушал шаги, мягкий диван и два кресла стояли полукругом, приглашая устроиться. На низком столике — кувшин с напитками и лёгкие закуски, будто подготовленные заранее (спасибо эльфам). Свет мягко струился из ламп под потолком, создавая камерное сияние.

Лили обернулась на Уильяма с живым блеском в глазах и, едва слышно пробормотав себе под нос, улыбнулась:

— Так вот где ты всё время пропадал.

Он подошёл ближе, легко взял её под локоть и, склонившись к самому уху, произнёс негромко, почти доверительно:

— Теперь это место — наша общая тайна.

Щелчок пальцев — и в тишине вспыхнула мелодия: мягкий рояль, тёплые скрипки, ритм, что легко подхватывал сердце. Уильям шагнул ближе, зная, что сейчас нельзя играть в лёгкость.

— Соизволит ли леди подарить мне танец?

Лили, смутившись и улыбнувшись, коротко кивнула. Она положила руки ему на плечи, прижалась почти вплотную — их разделяло расстояние в максимум сантиметров пять пространства и общий вдох. Он аккуратно обхватил её талию, под тонкой тканью чувствовалось живое, ровное тепло. Музыка начала вести.

— Ты всё готовил заранее, — шепнула она, глядя прямо в глаза.

— Я готовил момент, — тихо ответил он. — Чтобы не спугнуть то, что уже есть.

— И что же «уже есть»?

— Ты, — он улыбнулся краем рта. — И моё желание не отпускать тебя.

Она чуть ближе придвинулась, едва коснувшись губами шеи.

— Не отпускай. Я только за.

Они сделали медленный круг по ковру. Свет ламп ложился на её плечи ровным золотом. Уильям чувствовал, как в нём одновременно сходятся два ощущения: странная лёгкость и осторожный страх, будто ступает на лёд, который, впрочем, держит.

— Я плох в громких речах, — прошептал он.

— Мне не нужны громкие, — усмехнулась Лили. — Нужны честные.

— Честно? — Он набрал воздух. — Я счастлив. И мне немного страшно. Потому что понимаю: после этого всё уже не будет прежним.

— А ты хочешь, чтобы было прежним?

— Нет, — Уильям улыбнулся увереннее. — Я устал от «прежнего».

— Тогда посмотри на меня, — её ладони мягче легли на его плечи. — И скажи, чего ты боишься на самом деле.

— Сорвать ритм, — ответил он после паузы так, чтобы не было совсем понятно. — Сделать шаг не туда. Потерять то, что только начинаю осознавать.

— Тогда просто веди, — её голос стал ниже. — А если собьёшься — я подхвачу.

— Да?

— Я — Лили Эванс, — она улыбнулась уголками губ. — Я умею многое. В том числе и ждать, когда это важно.

Музыка на секунду утихла и снова набрала силу. Они поменяли направление. Её дыхание чуть обжигало ему шею, и он медленнее, чем прежде, провёл ладонью по линии её спины — не дальше, чем нужно, но достаточно, чтобы она едва заметно вздрогнула.

— Я не хочу теряться в догадках, — прошептал он. — Поэтому скажу сейчас. Мне хорошо с тобой. Спокойно. И живо. Я люблю тебя.

— Повтори, — попросила она тихо.

— Я люблю тебя, Лили Эванс.

Он и правда это сказал…

— Я тоже тебя люблю, Уильям Моррисон, — на грани слышимости сказала девушка, не мигая.

Они замолчали, но тишина не давила: музыка заполняла всё, что требовало слов. Парень чувствовал, как страх превращается не в смелость, а в ясность: да, будущее непрозрачно, да, впереди, возможно, ошибки. И всё равно — он здесь. Рядом с ней. Большего ему сейчас и не надо.

— Скажи что-нибудь, — прошептала она. — Что-нибудь только для меня.

Он задумался на долю такта — и позволил словам прийти без украшений:

— Я рад, что спросил тебя. Рад, что ты сказала «да». Рад, что мы танцуем. И… — он на секунду прижался лбом к её виску, не касаясь кожи, — я давно не чувствовал себя таким живым.

— Этого достаточно, — она мягко кивнула. — Остальное — дело техники.

— И немного магии, — добавил он.

— И двух людей, которые хотят одного и того же, — закончила она за него.

Они остановились почти посреди комнаты. Музыка продолжала течь, но шаги замерли. Он поднял руку к её щеке, дал ей время отстраниться — и не увидел даже намёка на это. Лили смотрела так, будто уже всё решила.

Поцелуй вышел не стремительным, не жадным — точным. Он коснулся её губ осторожно и уверенно, как кладут печать на письме, к которому долго подбирали слова. Вкус — яблочный, чуть пряный, с привкусом сладкого. Лили ответила сразу, без паузы, и её пальцы на его плечах легонько сжались, как будто закрепляя договор.

В той секунде всё сложилось: шумные коридоры остались далеко, Большой зал — где-то в прошлом часу, и даже робкий страх превратился в полезный ток под кожей. Уильям понял, что ни о чем не жалеет. Да, теперь уже иначе. Да, назад не вернуться. И это правильно.

Они разомкнули губы, но не отступили: её лоб лёг к его лбу, дыхание смешалось. Взгляд глаза в глаза. Лили улыбнулась — близко-близко, так что улыбку он почти почувствовал кожей.

— Вот теперь — идеально, — шепнула она.

— И идеальное место, — добавил Моррисон.

— И идеальный выбор, — согласившись, Лили невесомо огладила его по спине.

— Наш, — сказал он. — И только наш.

Музыка всё ещё звучала, но им уже не нужно было её слушать: ритм нашёлся внутри и стал общим. Он поцеловал её снова — чуть глубже, всё так же бережно. А когда отстранился, страх окончательно уступил место спокойной, крепкой радости. Всё правда изменилось. И это было лучшим, что могло случиться.

Эта ночь стала его одним из самых счастливых воспоминаний за всю прожитую жизнь.