Монстр (гет)

Ни на что ни смотря, он лишает меня

И любви, и надежды

Значит, в праве и я, ни на что ни смотря,

Отвечать ему тем же.

(Мюзикл «Граф Монте-Кристо»)

День Лили начался с недоумения. Она никак не могла понять, зачем подхватила шутку Поттера, зачем сказала ему такое, зачем целовалась?

Эванс прекрасно помнила, что еще вчера была уверена в своих чувствах к Джеймсу — а сегодня от них не осталось и следа. Вместо этого девушка отчетливо осознавала, что невыносимо соскучилась по Северусу, и что внешность его не такая уж и отталкивающая… или просто не имеет значения.

Ей остро хотелось помириться с другом детства — все причины ссоры казались сейчас такой ерундой! В груди поселилась натянутая струна, болезненно звенящая от мысли о том, что Снейп, быть может, уже давно равнодушен к ней. Они ведь не разговаривали полгода, в течение которых Лили не менее десяти раз отвергла его извинения.

Она бы на его месте не стерпела унижения, но мысль об этом причиняла мучительный страх, поселившийся чуть ниже желудка. Просто сидеть и бояться — бессмысленно, это вовсе не в духе Эванс. Нужно обязательно написать Северусу, быть может, он согласится встретиться и поговорить. Она вспомнила вдруг Хэллоуин: свое пробуждения от сборов соседок. Марлин, Мэри и Луиза (Мерлин, Луиза!) были под действием проклятия Империус, а Лили — нет; значит, она еще важна Севу, наверняка это он убедил других слизеринцев не втягивать ее в это. Разумеется, Эванс все равно пошла, нельзя было не пойти, когда друзьям угрожает опасность — но она сделала это по собственной воле.

Написать ему сегодня же! — решила Лили. Но прежде следовало поговорить с Поттером.

День Джеймса начался с самого плохого развития событий, которое ему только могла пообещать карта "Смерть", включая саму смерть.

Еще до завтрака Лили Эванс подошла к нему и сообщила, что все, произошедшее между ними вчера, было ошибкой, вызванной, наверное, радостью от победы над Эйвери, несмотря на то, что они оба практически не участвовали в этом. Выглядела она при этом очень грустной и виноватой, но от этого ни капли не становилось легче. Он почувствовал себя так, как будто падает с метлы, летевшей над облаками, и даже не смог ответить ничего внятного.

За завтраком Мародеры и Алиса обсудили это происшествие, но никто не смог даже предположить, почему Эванс могла так поступить — пока они не увидели ее обнявшейся со Снейпом.

— Он подлил ей Амортенцию, — уверенно заявил Сириус. — Если бы Эванс была настолько сумасшедшей, они бы давно встречались, и все бы об этом знали.

Питер и Ремус согласно покивали.

— Как вообще можно связаться с человеком, у которого такой нос? — фыркнула Алиса. — Это должна быть какая-то очень сильно усовершенствованная Амортенция! А еще он выглядит так, как будто воняет, потому что никогда не моется.

— Он не воняет, — зачем-то сообщил ей Люпин. Мародеры не раз оказывались достаточно близко к Снейпу, чтобы почувствовать неприятный запах, если бы он был.

— Это ничуть не делает его привлекательнее.

— Пожалуйста, — сказал ей Джеймс, впервые за это утро перестав выглядеть возмущенным. — Постарайся продолжать общение с Лили. Нам понадобятся свежие новости.

Алиса деловито кивнула и пообещала также обсудить это с Мелс.

Первой парой стояло зельеварение, и, едва Слагхорн отвернулся, Джеймс левитировал в котел Снейпа всего пару миллиграмм сушеного рога взрывопотама. Этого оказалось достаточно, чтобы слизеринца с ног до головы окатило недоваренной Дурманящей Настойкой. На Лили, работавшую с ним за одной партой, не попало ни капли — Сириус заранее позаботился об этом, аккуратно прикрыв ее щитом.

— Северус! — испуганно воскликнул Слагхорн. — Сейчас-сейчас, я найду нейтрализатор…

Зелье обладало галюциногенным эффектом, настолько сильным, что достаточно было контакта с кожей.

Испуганная Лили помогла Снейпу сесть — судя по выражению лица, он уже видел розовых единорогов вместо кабинета зельеварения. Гриффиндорцы смеялись в голос, даже Мэри и Марлин, большинство слизеринцев вежливо сдерживали ухмылки. Пытались, по крайней мере. Эванс обиженно поджала губы, глядя на подруг — она ни на секунду не находила произошедшее смешным; наверное, девочки вели себя так, потому что были недовольны ее внезапным примирением с Северусом.

Слагхорн влил нейтрализатор в приоткрытый рот Снейпа, и тот резко встрепенулся, приходя в себе.

— Северус, что случилось? — встревоженно спросил процессор. Лучший зельевар в классе определенно не мог взорвать свою работу просто так.

— Это Поттер, — прошипел слизеринец, бросив гневный взгляд на Мародеров. — Он что-то подбросил в зелье.

— Почему ты так уверен, Нюнчик? — громко спросил Блэк. — Может, близость Эванс так волнует тебя, что на внимательность не остается ресурсов? Девственнику вроде тебя, наверное, очень сложно держать себя в руках рядом с такой красивой девушкой.

— Мистер Блэк! — предупреждающе воскликнул Слагхорн. — Что бы ни было, я чувствую себя обязанным снять десять баллов с Гриффиндора.

Сириус равнодушно пожал плечами, и инцидент показался исчерпанным — до самой перемены, когда Снейп набросился на них в коридоре.

— Сектумсемпра! — яростно выкрикнул он, яростно взрезав палочкой воздух. Джеймсу было знакомо это проклятие, и он едва успел увернуться.

Сириус взорвал пол под ногами слизеринца, ранив его ноги каменной крошкой. Отскочив с яростным шипением, от хлестнул Блэка Чарами Помех, решительно принятыми на Протего.

— Что здесь происходит?! — из-за угла появилась Лили. — Северус, ты же пошел в туалет!

— Нет, он пошел убивать Джеймса, — фыркнул в ее сторону Сириус.

— Нет, я… — Снейп смутился и опустил палочку.

— А что это, по-твоему, было? — Поттер вежливо улыбнулся.

— Короче, я объявляю нашу войну возобновленной, — громко объявил Сириус, и Мародеры ушли под злобным взглядом Снейпа и удивленным — Лили.

* * *

Под одеялом Регулус нашел сверток серебристой ткани и записку. "Это Мантия-невидимка. Ровно в полночь надень ее, прихвати Забини — она будет ждать с гостиной, и идите к Гремучей Иве. Что делать дальше, она объяснит. Сириус".

Дочитав до подписи, младший Блэк бессильно опустился на кровать. Его сумасшедший брат хочет поговорить — но что ему сказать? Они почти не общались с самого поступления в Хогвартс и ни разу не заговорили друг с другом за последний год. Им просто нечего обсуждать… хотя Регулусу было интересно, кто из них убил Роули.

А если Сириус приведет Джоэла? Он точно это сделает, наверняка Бьянка им всем все рассказала. Блэка передернуло от унижения. Он категорически не желал, чтобы гриффиндорцы что-то знали о его личной жизни; Моэм никому ничего не рассказывал, и это было правильно, а Забини… если Сириус в курсе, значит, ей понадобилась помощь в исполнении спасательной операции, а если она обращалась к ним за этим, то должна была объяснить ситуацию достаточно подробно.

Если арест Эйвери был скорее элементом ее плана, чем последствием сентябрьского нападения, тогда, возможно, и мадам Моэм знает слишком много. Или как младшая дочь объяснила ей, почему не потребовала наказания преступника ранее?

Регулус со стоном уткнулся лицом в подушку.

Ошейник Непреложного Обета растаял еще вчера, сегодня Слагхорн спрашивал всех подряд, не видел ли кто Роули, и Блэк, как и все, сказал, что ничего не знает. На самом деле он подозревал, что тело семикурсника найдут где-нибудь в районе леса, поднимется жуткий переполох, в школу приедут авроры, директор будет толкать грустные речи, а в результате будет установлено, что смерть наступила по естественным причинам.

Нет, Регулус был действительно благодарен любому, кто в этом участвовал, за то, что ему больше не нужно бояться каждого вечера — теперь оставалось только зализать уже нанесенные раны. Но он не хотел, чтобы широкий круг людей знал о том, что произошло — хотя бы так, раз уж полностью сохранить тайну не удалось.

Блэк не мог злиться на Бьянку за то, что она попросила о помощи, слишком уж тяжелый камень упал с его души благодаря этому, но хотел знать почему она обратилась к Сириусу. Или она сперва поговорила с Джоэлом, а он — с Сириусом? Но ведь они оба знают, какие отношения в их семье!

Регулус до дрожи боялся идти к Гремучей Иве, но, если Бьянка не дождется его в гостиной, она придет сюда и все равно заставит пойти. К тому же, кто бы там ни был и как бы это ни было унизительно, надо выразить благодарность.

— Кто убил Роули? — прошептал Регулус на ухо Бьянке, когда они, тесно обнявшись под мантией-невидимкой, выбрались из школы.

— Он сам умер, — равнодушно ответила девушка. — Нарушил Непреложный Обет и все.

— Кто-то должен был его заставить.

— Какая разница? — она немного повысила голос. — Если ты не перестанешь, я брошу тебя здесь и убегу в слезах!

— Что?

Забини улыбнулась его замешательству, но ничего не ответила.

Регулус просто предпочитал, чтобы проблемы были у него, а не у тех, кто ему дорог. Он был очень рад избавиться от Обета, но уже начинал серьезно волноваться за того, кто убил Роули, кто бы это ни был — Джоэл, или Сириус, или Бьянка, или какой-нибудь гриффиндорец... Даже если его просто вынудили нарушить Обет — это тоже является преднамеренным убийством, и, если кому-нибудь будет также надо, как мадам Моэм, дело может раскрыться без особого труда. К тому же, убийство навсегда ломает что-то внутри, и с этим уже никак, никогда ничего не сделаешь.

Младший из Блэков вовсе не был уверен, что стоит подобного. Он продал бы свою жизнь куда дешевле.

Под Гремучей Ивой обнаружился длинный грязный лаз, по которому они пробирались уже без мантии — за отсутствием необходимости и свободного места. Постепенно подземный ход расширялся, пока не закончился деревянной дверью, ручку которой Регулус дернул с неприятным чувством в желудке.

За дверью обнаружилась потрепанная комната и Сириус посередине нее.

— Брат, — помедлив, произнес Регулус. — Спасибо.

— Я все еще чувствую ответственность за тебя, — сказал Сириус. — А раз уж мы теперь на одной стороне...

— Нет.

Младший Блэк резко дернул головой и даже чуть-чуть отшатнулся, выражая отрицание всеми доступными методами.

— Я стал мыслить иначе, да, но Метка Темного Лорда от этого никуда не делась. Из Организации не уходят живыми, и все сполна расплачиваются за ошибки.

— Значит, надо избавиться от этого вашего Лорда, — твердо заявил Сириус.

— Что? — спросил Регулус.

— Что? — спросила Бьянка.

— Сумасшедший, — сказал Регулус. — Темный Лорд бессмертен. Его девиз...

— ...это девиз рода Поттеров, я слышал, — фыркнул Сириус.

В дверь постучали.

— А, это ты, — сказала Бьянка. — Заходи.

Внутри Регулуса нарастало чувство постановочности действия. Как будто его выпнули на сцену, где все, кроме него, знают свои роли.

В комнату вошел Джоэл, и волосы его были чуть-чуть белее, чем в обычном состоянии. Блэка словно ударило под дых, он едва не согнулся от того, как перехватило дыхание и стиснуло живот. Они не виделись несколько дней и целую вечность, событий хватило бы на годы, если растягивать, как прием горького яда.

Он почувствовал себя умирающим. Захотелось закричать, но голоса не было — то ли горло пережало, то ли мысль о конфеденциальности сдерживала.

Джоэл шагнул вперед, и Регулус отшатнулся, споткнулся о кровать, упал.

Сириус и Бьянка внезапно оказались за дверью, в другой комнате; скрип петель — и он оказался наедине с болью, страхом и чувством вины.

— Ты чего? — тихо спросил Моэм. Не считая сияющих волос, он выглядел грустным и жалким, как будто попал под дождь и упал в помойную яму, только не испачкался и не вымок, но ощущения остались соответствующие. Эти чувства переполняли комнату, от них было тяжело дышать, почти как от его фирменного ужаса, только болезненнее.

— Не подходи, — Регулус встал с кровати, но продолжил отодвигаться — теперь вбок. Бестолку. Одним прыжком Джоэл оказался рядом с ним, перед ним и задрал левый рукав — на секунду Блэка пронзило ожидание увидеть Метку. Но нет. Внутренняя сторона руки, где особенно нежная кожа и вены совсем близко, была покрыта круглыми ожогами, не залеченными специально, чтобы оставить шрамы. Регулус взмахнул палочкой, стягивая все раны с одной эмоциональной вспышки.

— Зачем? — напряжение слегка ослабло, чтобы спустя несколько секунд вспыхнуть вновь: Блэк расстегнул мантию, следом — рубашку и показал круглые ожоги на животе, которые не лечил с тем же смыслом.

Джоэл взмахнул палочкой, возвращая услугу, и глаза его провалились во тьму.

— Это сделал Эйвери, — сказал Регулус.

Джоэл молча смотрел.

— Я читал один древний трактат, где было сказано, что дементоры — это то, что обесценивает человеческую жизнь. Интеллект, воображение, чувства. Человек рождается — и видит улыбки родителей. Даже в худшем детстве есть моменты, секунды счастья. Первая дружба, когда ты еще умеешь протянуть руку и сказать: «Давай дружить», первая любовь, когда ты больше ничего не умеешь, только думать и думать о ком-то единственном, кто сменится другим или останется в тебе навсегда. Отблески красоты мира, солнце в окнах, деревья на фоне неба, снег искрится под звездами. Наши представления о реальности, далекие от чужих и бесконечно далекие от истинных, наши мысли о других людях, их отражения в наших глазах. Частички всего есть во всем. Я увидел тебя — и ты во мне, и я в тебе. Каждый, с кем ты имеешь какую-то связь, забирает кусочек тебя навсегда. Чувства — это необратимая жертва другому, которая умирает вместе с ним. Если ты умрешь — частицы меня тоже не станет, и я уже никак не смогу ее вернуть. Каждый человек — мир, состоящий из мозаики других миров. Дементор уничтожает отражения в своей жертве, не убивая… жертву.

— Итак, ты хочешь сказать, что Эйвери в Азкабане, и куча людей лишились небольших частичек себя?

— Получается, так.

— Я думал, дементоры уничтожают только хорошие воспоминания.

— Тут речь не о воспоминаниях, а о связях. Они обрезают любые.

— Ладно, и что? Представь, что тебя привязали нервущейся веревкой к трупу коровы, умершей от ящура, а потом пришел кошмарный монстр и разрезал веревку. Это — благо.

— Это софистика.

— Все, что касается этики — софистика, потому что истина трансцендентна. Путь непротивления ведет в твой личный Ад при жизни. Забудь о том, чтобы обдумывать моральное право на уничтожение врагов, иначе никогда не победишь.

— Я и так проиграл.

Джоэл подался вперед, чтобы обнять его, но Блэк отшатнулся, отскочил и выхватил палочку.

— Не-подходи-ко-мне, — выпалил он. — Нет-нет-нет-нет…

Джоэл опустил руки и отошел на пару шагов назад, достал сигарету, поджег ее от волшебной палочки, выпустил струю дума в потолок.

— Это ты убил Роули? — спросил Регулус, не поднимаясь.

— Ага.

— Прости, — вздохнул Блэк и заставил себя сесть. — Дай, пожалуйста, сигарету.

— За что простить? — Моэм дал ему сигарету. Все нечеловеческое уже слезло с него змеиной кожей, и бледное вытянутое лицо выражало лишь смирение и тоску.

— Ты Испачкался из-за меня, а я не могу даже подойти…

Джоэл закатил глаза. Что за бред, — хотел сказать он. — Что за бред ты несешь… Конечно, я убил его, хоть и не приложил ни малейших сил к этому, но он умер из-за меня, и умер достойно — так, что я почти уже не могу его ненавидеть. Но разве трещина в душе не стоит тебя?

— С собой я разберусь сам, честное слово, — произнес он вместо этого. — А тебе станет лучше… Это посттравматическое стрессовое расстройство, так всегда бывает, когда человек попадает в ужасную ситуацию. Это нормально, это пройдет. Если нужно, мы можем обратиться к маггловским психоаналитикам…

— Пока вы тут выясняли отношения, я сходил за виски! — Сириус вломился в комнату, всем своим видом демонстрируя, что успел еще и продегустировать. За его спиной хихикала Бьянка.

Регулус выпрямился на диване.

Комната украсилась толстыми желтовато-белыми свечами, покрылась сеткой из желтого света, коричневого полусвета и черной тени. Они пили и пели маггловские песни, вразнобой, от большинства слизеринцы не знали слов, но быстро запоминали припев и втягивались, Сириус раскачивался, сидя полу и мечтательно улыбаясь. Он вовсе не выглядел раненым, в отличие от прочих, тепло поднималось в нем и, выплескиваясь, согревало всякого, кто находился рядом.

— Я слышал историю, — сказал он. — О том, что миров множество множеств и, умирая, люди рождаются в каком-нибудь из них другом, снова чистыми — и ничего не помнят, и я решил тогда, что хотел бы помнить.

Регулус понимающе улыбнулся.

— В нашей библиотеке есть книга, там есть о порталах между Мирами, найдя их, можно перейти в другой Мир таким, какой ты есть сейчас и умереть там…

— Но ты все равно умрешь и родишься чистым. Если это так, я хотел бы вспомнить, что было со мной раньше, в других мирах, — возразил Сириус. — Или жить вечно и вечно путешествовать, но только не одному.

За спиной Бьянки грозно взметнулись уютные прежде тени.

— То, о чем вы говорите, — сообщила она, — Это побег от Смерти. Каждый мир двойственен, в нем есть живая лицевая сторона, и мертвая изнаночная, на ней неудачные швы видны, как на ладони, и именно туда отправляются после смерти те, кто не смог сбежать, то есть — большинство. Но путешествуя так, человек обрекает себя на жизнь в розыске, потому что Смерть едина во множестве лиц, одна на все Миры, и она будет искать того, кто бежит, и гнаться следом, потому что Смерть не терпит поражений, и Дары ее — лучшее тому доказательство.

— Старшая Палочка никого не спасет, Воскрешающий Камень вернет тень любимого, тоскующую по Загробному Миру, Мантия-Невидимка, если под ней станешь прятаться от Смерти, а не от Филча, сделает одиноким, потому что никто не сможет тебя найти, и, однажды не выдержав, всякий сбросит ее — а Смерть только того и ждет, — подхватил Джоэл.

— Ни у кого не выйдет бежать вечно, нет никого быстрее и хитрее Смерти.

— Память — это все, что мы есть, — серьезно сказал Сириус. — Неважно, попадешь ты на Изнанку или родишься заново, ты не будешь помнить прошлое, а значит, уже не будешь собой.

— Мне снились истории о тех, кто вспоминал, — Джоэл улыбнулся, блеснув зубами, и тень в углу съежилась, будто напуганная смехом. — Обычно это бывало благодаря любви.

— О да, любовь решает, — старший Блэк рассмеялся, запрокинув голову и откинувшись назад, оперевшись руками о деревянный пол. Его глаза блестели, отражая пламя, волосы рассыпались по плечам, а кожа сравнялась цветом с узорчатым от теней полом.

* * *

Девушка сжимала в руках черную игрушечную собачку, сшитую из прекрасного мягкого бархата, с глазами — бессмысленными пуговками. Прижимала к сердцу, боясь отпустить, но что-то рвало ее из рук, что-то бросалось на нее, клацая гнилым острозубым ртом, пытаясь схватить игрушку, но кусая куда придется — в руку, в плечо, в ногу, во все, чем она успевала повернуться, защищая самое дорогое. Голова была легкой, волосы не тянули ее к земле, платье — должно быть белым, но было розовым, красилось кровью в противный бурый, туфли скользили на асфальте, брусчатке, грязной земле, траве.

Нечто приходило за всяким, кто решался бежать от смерти, играть со Временем, кроить судьбы. Являлось сначала в кошмарах, потом наяву, и нельзя было от него спастись, только прижимать к сердцу главное, что связывало себя с собою, ценой любой боли не позволяя забрать.

Одиночество жгло все сильнее, надежда гасла, теряясь в буро-серых цветах сумрачного неба и засыхающей крови, зубы у твари, наверное, оказались ядовитыми, потому что в глазах темнело, и крупная дрожь заставляла дергаться, как в припадке.

После пробуждения в холодном поту, завтрак прошел скомкано, и сразу после него Омела поспешила к столу Гриффиндора. Там между Лили и Джеймсом сидели все остальные Мародеры, Алиса, Мэри и Марлин.

Сноу, едва увидев ее, вскочила и, схватив под руку, быстро шепнула на ухо:

— Ты к Лили?

Омела кивнула, и Алиса потянула ее за руку.

— Привет, — заметив их приближение, Эванс отвернулась от еды и смущенно улыбнулась.

— Мы все равно друзья? — серьезно спросила Омела.

— Если вы… — Лили вздохнула и потерла глаза. — Если вы не против, то конечно же да.

Марлин и Мэри не смотрели в ее сторону.

— Конечно, не против! — воскликнула Алиса. — Встретимся после обеда, ладно?

— Надо поговорить, — серьезно добавила Омела.

Они встретились в одном из заброшенных классов, слегка благоустроенном, потому что его облюбовали Алиса и Ремус. Дверь была хозяйски заперта на пароль, на окне висели шторы, а парты Люпин трансфигурировал в стол, диван и несколько мягких пуфиков.

В отличие от брата, Омела предпочитала думать вслух и в хорошей компании, поэтому сейчас делилась с девочками необработанными данными и обрывками идей.

— Мне приснился сон-предостережение, в котором Сириус был в Азкабане по ложному обвинению, — сказала она, не желая грузить подруг объяснением смысла выражения «вещий сон». — Я немного покопалась в информации, которая витала вокруг и узнала, что кто-то целенаправленно подливает ученикам зелье-чары и из-за этого погиб мальчик с моего факультета. То есть, он же покончил с собой. Зелье обладает психотропным эффектом.

— Каким? — деловито спросила Лили. То ли она что-то подозревала сама, то ли решила отложить удивление на потом.

Омела задумалась, пытаясь облечь в слова визуальный образ. Язык Пространства Сна не всегда легко было перевести на человеческий.

В озеро падает золотая капля и со дна его поднимается тина — так быстро, что даже круги не успевают улечься, и тина разрушает их. В мгновение ока озеро затягивается ряской и вокруг него поднимается затхлый мертвый запах.

— Оно поднимает со дна души всю грязь и боль, от которой человек бежит. Все эти вещи, в которых невозможно признаться даже самому себе, то, о чем изо всех сил стараешься не думать — это всплывает и становится навязчивыми мыслями.

— Получается, ты выяснила что из-за этого зелья Сириус попадет в Азкабан? — задумчиво протянула Алиса. Она привычно растянулась на диване и листала учебник по трансфигурации, не в силах просто слушать. Этой девушке было необходимо вертеть что-то в руках и думать сразу о десятке вещей — иначе она не соображала совсем.

— Верно.

Лили улыбнулась.

— Мое предложение — разрушить Азкабан.

Омела нисколько не удивилась. Она вообще мало что находила странным, и почти на любые необычные вещи реагировала молчаливым принятием того, что так — бывает.

— Помнишь, Джеймс объяснял тебе, почему Азкабан такой, какой есть? — Алиса подняла глаза от книги.

— Помню, — поджала губы Эванс. — Но ведь в других странах тоже есть тюрьмы, например, Нурменгард, а дементоры есть только в Англии. Значит, есть какой-то выход!

— Какая разница, будут там дементоры, или нет?! — склонность Лили зациклиться на какой-нибудь мировой несправедливости и сводить все к ней немного раздражала. — Сириус в тюрьме — это плохо! Давай мы будем спасать мир немного позже, а сейчас подумаем, как спасти Сириуса и других ребят, пострадавших от этого зелья?

— Ты уверена, что он именно пострадал от зелья? — деловито спросила Алиса, пока Лили переживала секундную обиду на резкий тон. — Может быть, пострадал кто-то другой, а потом соответствующим образом сложатся обстоятельства?

Сириус почти произносит слово «грязнокровка», из-за которого не раз лез в драку со слизеринцами.

Сириус говорит, что злится на Джеймса из-за того, что его любят родители: понимает, что это неправильно, но не может справиться с собой.

Сириус вслух раздумывает о том, что его семья отвратительна, и нельзя так просто простить то, как они поступали с ним.

Сириус жестоко смеется над Питером, который просит помочь с заданием по трансфигурации.

Сириус откровенно злорадствует над Эйвери и называет его «непредусмотрительным дураком, который даже не в состоянии продумать хороший план».

Омела перебирает все эпизоды, фразы, взгляды, которые можно расценить как негатив. Но откуда ей знать — может быть, Сириус всегда такой?

— Надо поговорить с Джеймсом, — произнесла она, признав свою необъективность. Когда пять лет следишь за человеком украдкой, а общаешься с ним около месяца, сложно справедливо судить о том, что для него является нормой поведения.

— Лучше с Ремусом, — возразила Алиса, поймав ее мысль. — Он более чувствителен, рассудителен и наблюдателен.

— Нужно найти хоть кого-нибудь, кто попал под удар, — деловито сказала Лили. — И взять у него какую-нибудь органику для исследований. Волосы и ногти — это крайний случай, самый неудачный вариант.

На том и порешили.

* * *

Последний раз Северус был так счастлив еще в детстве, до Хогвартса. Когда не было факультетов, вопросов чистоты крови, Темного Лорда, Поттера — только он и Лили.

Теперь все это было, но и Лили была — в новой роли, не просто подругой, с которой делают домашние задания и обсуждают мировые проблемы, а его девушкой. От этой мысли сладко замирало сердце и ноюще тянуло в животе.

Северусу было страшно трансгрессировать в незнакомое место и искать дом по адресу. Страшно было думать, как обойти защиту, усыплять маггла, подниматься по лестнице с высокими ступеньками и копаться в чужой спальне, да еще так, чтобы оставить все как было. Страшно было проходить гостиную, где в неровном свете луны поблескивало распятие.

Ему очень повезло, что мадам Моэм не слишком тщательно защищала дом, полагая, видимо, что успешно спряталась от бывших знакомых в небольшом маггловском городе. Повезло, что дочь притащила ее в Хогвартс — присутствие в доме взрослой сильной ведьмы было серьезным препятствием в его планах и потому Снейп тянул с кражей артефакта. Повезло, что одноклассники, взвинченные и возмущенные арестом Эйвери, обсуждали это до сих пор и легко поверили объяснению, что он не присутствовал при этом событии, потому что ходил в лес за ингредиентами. В этой школе, наверное, только Дамблдор, Слагхорн и Лили достаточно разбирались в зельеварении, чтобы точно знать, можно ли собрать что-то под снегом накануне зимы.

Зато эффект был невероятным. Он лишь слегка коснулся кожи Лили камнем — так, что она даже не почувствовала этого, а на следующее утро девушка подошла к нему сама, несмотря на то, что вчера ночью целовалась с Поттером в коридоре.

Северус провернул свой план очень вовремя. Не исключено, что, даже несмотря на невероятную силу артефакта, действие было бы куда слабее, успей Лили начать по-настоящему встречаться с этим уродом.

Камень был идеален.

Изучая приворотные зелья, Снейп выяснил, что под их действием человек зачастую начинает вести себя не очень адекватно, непривычно для себя — поэтому от этой идеи пришлось отказаться. Он любил Лили целиком и полностью, со всеми ее недостатками, и вовсе не желал, чтобы она превратилась в визжащую от восторга дурочку — пусть даже этот восторг будет вызван им. Даже хваленая Амортенция в этом моменте не сильно отличалась от менее эффективных аналогов.

Приворотные чары тоже не обрадовали. Они относились к классу волеподавляющих, поэтому были запрещены законом — в отличие от большинства зелий. Впрочем, для будущего Пожирателя Смерти это было незначительным недостатком — в отличие от того, что действовали такие чары, по сути, как узконаправленный Империус. То есть, жертва почти переставала соображать самостоятельно и приобретала нездоровую зависимость от того, кто ее приворожил — вплоть до того, что впадала в депрессию, теряя его из вида. Это Северусу тоже не подходило — он хотел, чтобы Лили жила нормальной, полноценной жизнью, просто любила его, а не проклятого Поттера.

Он уже решил было составить подходящий приворот самостоятельно, благо имел опыт в изобретении как зелий, так и заклятий, но тут ему очень удачно подвернулся Моэм, рассказывающий Блэку историю своей семьи. План получился действительно рискованным и имел множество незащищенных мест, но это было лучше, чем заниматься изобретательством — намного быстрее и метод проверенный.

Теперь Лили держала его за руку, гуляла с ним, разговаривала — снова! — и даже позволяла себя целовать.

* * *

Предположение о том, что Снейп использовал Амортенцию, только в первый момент показалось шуткой. Спустя буквально пару дней Джеймс понял, что не может, Мордред его побери, все это выносить и начал продвигать идею сварить антидот. Друзья, разумеется, поддержали его, хоть и отнеслись к идее с недоверием. Мысль о привороте выглядела логичной — просто потому, что Лили очень уж резко сменила ориентиры, однако лучшее из любовных зелий действовало не совсем так, по крайней мере, согласно описаниям.

Лили и Снейп ходили вместе почти все свободное время и Джеймс почти видел натянутую между ними нить, но сама Эванс нисколько не изменилась. Она не стала спокойнее относиться к Темным Искусствам, не перестала ругать Снейпа из-за общения с одноклассниками, не отказалась от желания перетянуть его на «светлую сторону», не висела на нем, как кошка во время гона.

Только смотрела так, что Поттеру, невольно наблюдавшему, становилось до жути больно. Каждая ее улыбка, адресованная слизеринцу, словно окатывала его кипятком.

Мир Джеймса разлетелся на мелкие кусочки, и он не собирался оставлять это просто так. Смирение ни коим образом не входило в список его недостатков.

Он понимал, что возобновление драк со Снейпом ничего не решает, но просто не мог удержаться от мелочной мести: разум вскипал всякий раз, когда Лили целовала слизеринского ублюдка в щеку, держала за руку, обнимала… Конечно, Джеймс понимал, что вредит и ей тоже, но это было гораздо лучше, чем избавиться от Снейпа, как однажды предложила Омела. Она любила радикальные решения проблем, и Поттер тогда подумал, что, видимо, неспроста многих мимолетных пассий Сириуса преследовали несчастья. Девочка из кошмаров, видимо, считала аморальным трогать самого Сириуса — подливать ему зелья, как делали многие, или что-нибудь еще в том же духе, но от более — на тот момент — удачливых девушек старалась избавляться по мере сил. Никакого смертоубийства, просто отойди от него, сучка!

В мораль Джеймса не вписывалось даже серьезное причинение вреда сопернику. (Мерлин, это — соперник!) Он давил морально, не пытаясь изгнать врага, потому что не хотел причинить Лили слишком много боли.

Ведь она ни в чем не провинилась перед ним.

Седьмой курс определенно был самым поганым годом в жизни Джеймса. Друзья, забросившие его из-за девушек, странные взгляды Питера, проклятый Хэллоуин, жутковатая история с братом Бродяги, и, конечно, вся эта дрянь с Лили.

И — в качестве coup de grâce — сегодня, когда Мародеры собрались в Визжащей Хижине, чтобы сварить антидот, Сириус сообщил, спокойно нарезая свежие листья крапивы, что собирается прикончить Волдеморта.

Джеймсу захотелось его укусить, несмотря на то, что олени — травоядные животные. Ремус едва не выронил тяжелую книгу рецептов, а Питер ощутимо вздрогнул.

— Почему это вообще должно быть твоим делом? — сердито спросил Поттер. — Мы станем аврорами после школы, или не станем, но все равно будем воевать с Пожирателями Смерти, это даже не обсуждается! Но лично убить Волдеморта? Ты что, хренов Дамблдор?

Сириус поднял, наконец, взгляд от разделочной доски, и медленно растянул губы в улыбке, до жути напомнив Моэма в момент обращения.

— Мой брат никогда не сможет нормально жить, пока змеиный ублюдок существует. Никто не сможет нормально жить, да, но меня это касается лично. В конце концов, моя девушка — полукровка. А Эванс и вовсе — магглорожденная. Умерь свою скромность, Сохатый, чем мы хуже Дамблдора?

— Мы — семнадцатилетние школьники, — вмешался Питер. — А директор — столетний председатель Визенгамота, мастер всего-что-под-руку-попадется и победитель Гриндевальда. Чем мы хуже, в самом деле?

Сириус покрепче стиснул серебряный нож, и Ремус бросил на него напряженный взгляд.

— Никто еще не обвинял меня в скромности, — Джеймсу стало смешно, несмотря на то, что Бродяга вел себя странно. — Я просто, как бы, пытаюсь мыслить рационально, как твои любимые равенкловцы.

— А Мелс меня поддержала, — Блэк поднял брови. — Видишь ли, я считаю себя достаточно крутым… Конечно, в прямом бою против Волдеморта нам делать нечего, но мы же, Мордред побери, Мародеры.

Джеймс заметил, как испытующе Ремус смотрит на Сириуса и почувствовал себя невольным участником заговора. Где же подвох?

— Сириус, — мягко сказал Люпин. — Будет очень мило, если ты перестанешь отвлекаться. Я не против обсудить убийство Волдеморта, но сейчас мы решаем сегодняшние проблемы, а это будет потом.

Блэк послушно вернулся к крапиве, но и не подумал замолкать.

— Рег сказал, что Волдеморт якобы бессмертен. Как вы думаете, это байка для широкой общественности фанатов, или в этом есть доля правды?

— Вряд ли это чистой воды обман, — Ремус, похоже, действительно задумался. — Бессмертие — очень опасная вещь. Тот же Философский Камень стал причиной множества трагедий. Если кто-то утверждает, что бессмертен, сразу же находится куча желающих это проверить и узнать, в чем секрет.

— Тогда вопрос такой, — Сириус фыркнул, стряхивая крапиву в миску и доставая корундовую ступку. — Достаточно ли Волдеморт неадекватен, чтобы пускать такие слухи безосновательно?

— Спроси своего брата, — предложил Джеймс. — Ему точно виднее.

Блэк отрывисто кивнул.

Идея была плодотворной, только вот разговаривать с Регулусом он немного опасался. Брат был как открытая рана, и Сириус не понимал толком, что его задевает, а что нет.

Не хотелось лишний раз причинять ему боль.

* * *

Туалет перестал быть достаточно защищенным местом для тайных встреч, и Мародеры любезно поделились с ними Визжащей Хижиной.

Регулус пришел раньше и ждал, но все равно вздрогнул, услышав в коридоре шаги. Разум говорил, что никакой опасности нет, и, если он не позволит, Джоэл даже не подойдет к нему близко, но нервы натянулись до предела и он едва не выхватил палочку, когда скрипнула дверь.

Память о беспомощности проросла в него, обвила душу, как вьюнок или ядовитая лиана — и вылилась в беспричинные попытки защититься от несуществующей угрозы, лишь бы знать, что больше не нужно молча терпеть что бы то ни было.

— Это я, — очень спокойно сказал Джоэл.

Регулус улыбнулся. В первую секунду ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы светлые волосы не вызвали неприятной ассоциации. С Роули они были якорем, помогающим справиться и смириться, теперь мозг все время пытался построить обратную цепочку.

Джоэл достал сигарету и перебросил ему пачку. Блэк все еще не был уверен, что к нему можно подходить — по крайней мере, на трезвую голову.

Моэм сел на пороге, почти что в позу лотоса и начал говорить. Он рассказывал о том, как проходит подготовка к ТРИТОНам, как умопомрачительна трансфигурация на седьмом курсе, как Слагхорн не желает звать его в Клуб Слизней несмотря на отличные оценки…

— Это он, видимо, не знает, кто твоя мать, — серьезно сообщил Регулус. — Я спрашивал маму о ней, она сказала, что мисс Айрис МакГи успешно завоевала уважение Слизерина, несмотря на то, что все знали о ее происхождении.

— Да, мама говорила, — равнодушно отозвался Джоэл. — Вообще, Слагхорн должен был узнать ее, когда она приезжала. Он же декан и прекрасно в курсе об этом.

Блэк презрительно фыркнул, и они замолчали, глядя друг на друга. Слишком много стало запретных тем, слишком много вещей, которые было страшно произнести вслух.

Я думаю о тебе бесконечно, Млечный Путь вращается вокруг Черной Дыры, Земля вокруг Солнца, мои мысли — вокруг тебя.

Я боюсь чувствовать, потому что не уверен, что имею на это право.

Мне невыносимо тяжело быть тактичным и не приближаться, потому что я очень этого хочу. Я настолько плохой человек, что ночами думаю о том, что с тобой было и жалею, что не успел сделать этого первым.

Я боюсь подпустить тебя к себе, боюсь подойти, потому что не уверен, что все еще могу быть полноценным.

— Твоя мать — прекраснейшая женщина, какую я когда-либо видел, — вздохнул Регулус. Молчание — это последнее, чего он хотел. Разговаривая, он мог думать только о словах, поэтому в последнее время Бьянка была здорово озадачена всплеском общительности интровертного обычно друга.

— Она и сестра — единственные женщины в моей жизни, — усмехнулся Джоэл. — Единственные, кого я когда-либо любил…

Блэк поднял свинцовый взгляд.

— …кроме тебя. Да ладно, не отвечай.

Регулус стиснул покрывало; лицу стало жарко. Он хотел ответить, он знал свои чувства, но горло сжало невидимой рукой, которая, кажется, принадлежала Эйвери. От шеи до низа живота разлилась горячая злость — неужели он позволит этому испортить все-все-все?!

— Иди сюда.

Он заставил себя сказать это, но проблема была не в преодолении нежелания, а в холодных руках дементоров и мертвецов, закрывающих ему рот.

Джоэл подошел и отряхнул брюки, испачканные пыльным полом. Регулус поднял голову и поймал его руку в свою, с отвращением понимая, что ладонь вспотела от напряжения.

Моэма это, похоже, ничуть не смутило. Он сверкнул зубами и пожал пальцы Блэка — неужели решил перестать вести себя как сверхзаботливый и невероятно тактичный домашний эльф?

— Я в следующий раз принесу виски, — Джоэл продолжал улыбаться, глядя сверху вниз. Свободной рукой Регулус провел по его бедру — и тут же отдернулся, как обжегшись. Замелькали обрывочные воспоминания, каждое из которых било под дых.

Хищная ухмылочка конфетного красавчика Эйвери.

Роули наклоняется близко-близко, и волна светлых волос щекочет спину.

Волна

Светлых

Волос

Блэк отчетливо вздрогнул и подобрал ноги на кровать, выдернул руку из чужих жестких пальцев и прижался спиной к стене. Джоэл только слегка нахмурился и вздохнул.

Обреченно вздохнул.

— Это пройдет, — прошептал Регулус, глядя вниз. Покрывало было вышито узором из цветов и спиралей, его можно было почувствовать, если закрыть глаза и просто водить ладонью туда-сюда.

— Конечно, — Моэм тихо присел на кровать. Глядя на его поникшие плечи, Блэк испытал на себе тяжелое и тоскливое чувство вины.

— Слушай, я…

— Да забудь. Все будет хорошо.

На следующую встречу Джоэл явился с волосами, выкрашенными в цвет красного дерева и это непостижимым образом сработало.

* * *

Готовый антидот от Амортенции, аккуратно подлитый в сок Лили, ничего не изменил. Она все также ходила со Снейпом за ручку, смотрела на него жарким взглядом и, наверняка, позволяла себя лапать в пустых классах.

А может, и чего побольше.

От мысли об этом Джеймсу хотелось разорвать Нюниуса на мелкие клочки, но он ограничился тем, что облепил его совиными перьями, снабдив заклятием Вечного Приклеивания. А после пытался убедить Лили, что снимет чары в обмен на поцелуй — с ее стороны, разумеется — пока Ремус его не одернул, сказав, что это шантаж и насилие. От этих двух вещей Мародеров тошнило, как от протухшего мяса; Поттеру просто зачастую не хватало эмпатии, чтобы поймать момент, когда его поведение становится омерзительным.

Нападения на Снейпа, разумеется, не прекратились, но Джеймс больше не трогал Эванс. Пожалуй, проще всего было ее игнорировать, как в начале года — если из списка космически сложных вещей вообще можно было выбирать самое простое.

Ничего не помогало — они испробовали еще несколько зелий, снимающих мороки и наваждения, индивидуальные антидоты и контрзаклятия от разных известных приворотов. Однако, отказываться от мысли о том, что Лили не могла повести себя так сознательно, в здравом уме и твердой памяти, Джеймс не собирался. Он чуял подвох, чугунное знание заполняло его — нужно было только понять, как и найти доказательства.

Они уныло торчали во внутреннем дворике; там можно было спокойно курить, а еще — наблюдать за школьной жизнью, которая в последнее время радовала все меньше и меньше. Джеймс стоял, прислонившись к стене, и наблюдал, не в силах отвести взгляд, как Лили легко тянет Снейпа за руку, оттаскивая его от Мальсибера, Розье, Флинта и Нотт.

Рядом, невольно усугубляя его страдания, стояли, тесно обнявшись — под его расстегнутым пальто — Сириус и Мелс. Джеймс поржал бы над тем, что девушка едва дотягивается до ключиц Бродяги, но вместо этого мысленно примерял, докуда ему Лили; получалось, что она почти такого же роста. Как и со Снейпом.

Друзья, чувствуя свою вину, но будучи не в силах оторваться друг от друга, пытались втянуть Поттера в разговор. Он не очень-то активно участвовал в обсуждении западно-европейской литературы двадцатого века (Кафка слишком безумен для меня, не люблю сюрреализм и все такое — Он же модернист — Да какая разница, у него уши дурацкие!), но потом тема мистическим образом повернулась в сторону приворотов, и Джеймс прислушался — как раз в тот момент, когда Мелс потянула его за рукав, ради такого дела даже отстранившись от Блэка.

— Я вдруг поняла, — сказала девушка, — Что поведение Лили очень напоминает моего отца. Это безумно, почти как Кафка, но при этом вполне логично. Надо написать маме.

— Чего? — за парой фраз пряталась длинная цепочка рассуждений, которую Поттер абсолютно не уловил.

— Моя мама приворожила отца, — объяснила Мелс. — И использовала для этого наш, ну, родовой артефакт, доставшийся ей от бабушки. И вот ситуация с Лили выглядит очень похожей — ничего не помогает, она не кажется сумасшедшей или пьяной, как от зелий, и все такое. Только вот откуда Снейпу знать — и откуда ему взять этот камень? Это единственное, что меня смущает в этой версии.

— Мы можем проверить также, как все предыдущие варианты, — с надеждой выдохнул Джеймс.

— Не можем… — Мелс отвела взгляд и снова уткнулась в Сириуса. — Такой приворот вообще никак не снять, — пробормотала она еле слышно. — Так что это плохие новости.

— Если Снейп украл у тебя что-то, я его убью и это решит все проблемы, — сказал Сириус, глядя ровно вперед.

— Лили умрет вместе с ним, — совсем уж беззвучно возразила Омела. — Этот камень создает связь между людьми, которая тянет их друг к другу. И если один умирает, второго ведет следом — в могилу.

Джеймс стоял, глотая морозный воздух, не в силах сказать ни слова. В эту секунду он чувствовал — вопреки всему, что было им — что сам с радостью отправился бы в могилу. Пусть не будет ничего — лишь бы не было этого.

Ему хотелось бежать без оглядки от своей жизни, от всего, что составляло ее — даже мысли о друзьях и семье вызывали ужас и отвращение, потому что каждый из близких казался счастливее его. Со всем своим юношеским максимализмом, со всей энергией и силой, живущей в нем, Джеймс уверился, что никогда больше не сможет радоваться. Улыбка казалась трудным и ненужным напряжением мышц; ему захотелось уйти.

Свои душевные травмы Мародеры традиционно лечили забегами по Запретному Лесу во второй ипостаси, но сейчас не помогало и это. Уже давно позади остался дворик с Лили и Снейпом, Сириусом и Мелс, Визжащая Хижина, где Джоэл играл в психотерапевта, гриффиндорская спальня, где Ремус и Алиса скромно сидели рядом и держались за ручки, но кипяточно-горячая тяжесть в груди никак не желала уходить, или хотя бы остывать.

Ни разу за семнадцать лет Джеймсу не было так плохо — и так страшно. Он до сдавленного дыхания и слез в глазах боялся, что это состояние, острая, обжигающая боль, не закончится ни-ког-да.

Даже во сне он не мог найти покоя. Чужие грязные руки касались прекраснейшей из девушек и он чувствовал этот контраст, как чувствовал бы собственные руки, погруженные в гниющий мусор. Каждую ночь Джеймс видел отвратительного ядовитого паука: лапы, покрытые сальным мехом, сжимали нежное тело, гладили рыжие волосы, горевшие, как единственный факел в ночи, восемь желтых глаз мертво таращились вперед. Он ловил туманный бездушный взгляд и просыпался по нескольку раз за ночь от звенящего ужаса и омерзения.

Сириус назвал его безумцем, но помнил ли Блэк свою собственную осеннюю лихорадку, когда Мелс была на грани жизни и смерти?

Джеймс понимал, что не в порядке, но чувствовал себя вправе сходить с ума. Это не было жалостью к себе, только пониманием того, что в происходящем нет его вины.

Однако, недосып серьезно беспокоил. Поттер засыпал на ходу, за едой, на парте — и спустя минуты вырывался из дремоты, неизменно встречавшей его восьмью холодными взглядами. Ночами, уставившись в темноту, он вместо обволакивающей тишины слышал ритмичный скрип кровати в Визжащей Хижине — туда ходили все по очереди, кроме него-и-Лили.

Поддавшись встрепанным нервам и вымотанному телу, сегодня он выпил снотворное, только не додумался до Сна Без Сновидений, поэтому получил еще больнее, чем раньше.

Восемь глаз, тусклые линии пахнущих погостом взглядов — и не проснуться. Нет пути к отступлению.

Он стоял, нанизанный на две сюрреалистические вилки и чувствовал, как из иллюзорных глаз катятся настоящие слезы. Паук укутал Лили паутиной, погасив факел ее волос: теперь ничто не удерживало тиски тьмы, сжимавшей Джеймса в своих гранитных объятиях; он истекал кровью и слезами, задыхался от материальности своей боли и верил, что в действительности умирает.

Внутри, от сердца и по всему телу, нарастало напряжение, буря; дикий крик, который он сдерживал наяву, искал выхода во сне.

И нашел.

Он взрезал тьму, распорол, как острым ножом картонную коробку, и увидел небо, переполненное механизмами. Шестеренки цеплялись друг за друга, крутясь, и ни одна не могла двигаться без других.

Самое маленькое колесико было надтреснуто и едва выносило тяжесть остальных, мир дрожал, как башня из кубиков за секунду до падения.

Крик взвился к самому синему куполу — цвет его проглядывал сквозь орнамент механизмов — и затек в трещину алым от своего солнечного жара припоем.

Миг — и будто не было ничего.

Он проснулся утром на удивление бодрый и чувствовал себя так, будто с плеч упала гора — пока не увидел, что на самом деле ничего не изменилось.

* * *

Сириус и Омела лежали в Визжащей Хижине, соприкасаясь только мизинцами рук, и молча думали.

Каждую секунду рядом с ним она чувствовала себя балансирующей на канате над пропастью, и каждое его слово о любви сбрасывало с неба дополнительную страховку.

Более всего в своей жизни Омела прислушивалась к словам и образам, созданным ими. Она не видела смысловой части картины, не понимала музыки, и только в литературе находила гармонию, красоту и множество подтекстов. Слова создавали картины в воображении — и там они смотрелись лучше, чем в реальности, из слов скручивались истории, души героев, бывших для нее живыми людьми. Образы персонажей сливались с образами тех, кто окружал ее. Сириус был Ретт Батлер, лорд Дэвид Дэрри-Мойр, мистер Дарси — человек странной морали, способный, однако, на благородство и высокие чувства.

Сейчас, под действием зелья, Сириус все больше проявлял жесткость, гордыню и самовлюбленность, прежде припудренные юмором, честностью и добротой. На глазах Омелы его выставочный образ — тот, что приготовлен, как нарядный костюм, для посторонних людей, превращается из «благородного короля» в «наследного принца, вынужденного жить в деревне». Даже ей или Мародерам приходилось периодически одергивать Блэка, чтобы он не смотрел свысока хотя бы на них.

Это было очень неприятно.

Да, Сириус — опасный хищник — всю жизнь он будет оставлять за собой след из вольно или невольно выдранных сердец, и кровь никогда не остынет на его клыках. Но хорошим для нее его делало умение выделять тех, с кем недопустима жестокость, небольшую компанию для искренности.

Если он перестанет это делать, Омела все равно захочет остаться с ним — ведь, по вере ее, любовь вечна — но тогда ей придется отвечать ударом на удар и держать его за горло, чтобы не быть разорванной собачьей пастью. Втиснуть себя в образ герцогини Джозианы, Скарлетт О’Хары или Жоан Маду — жесткой женщины, la femme fatale.

Но она никогда не хотела так жить. Было бы забавно поиграть в эти игры с кем-нибудь подобным, кто не вызывал бури эмоций — но ей жаль было сил на безразличного человека. А у Сириуса она была в «кругу избранных», вероятно, из-за впечатления, оставленного в детстве, и решительно не желала покидать его ради любви-войны.

Значительную часть жизни Сириус провел наедине с собой, а потому приучился к рефлексии. Он отмечал моменты, когда вел себя непривычно по сравнению с тем образом, который воспитал в себе вопреки родителям, и искренне пытался притормозить, но не мог. В такие моменты Блэку казалось, что он едет вниз с высокой горы, у мотоцикла сорвало тормоза, а у подножья — ад.

В чистокровном обществе считается нормой быть хищником, особенно если ты старший сын, наследник. Для младших детей и дам это не столь принципиально, хотя и они стараются не отставать.

Оказавшись на Гриффиндоре, Сириус, в детства чувствовавший подвох, воочию убедился, что борьба — это не единственный вид человеческих отношений; тогда он понял, что именно было не так, что ему не нравилось в семье.

Жестокость, борьба за место под солнцем — все это было нормой и вбивалось в голову с самого раннего детства, вместе с умением «правильно» держать нож и вилку, читать, писать и говорить. Чистокровные дышали этим, плавали в этом, как рыбы в загрязненной нефтью воде, к которой им пришлось привыкнуть ради выживания. (Слава эволюции!)

У всякого, кто увидел альтернативу, создавалось ощущение, что он впервые в жизни вышел из затхлого зашторенного дома на солнечный свет. Естественно, что возникало желание более никогда не возвращаться в пыль и полумрак. И Сириус очень старался, несмотря на то, что семье все же удалось его надломить. Очень трудно было мыслить человеческими категориями — дружба, любовь, верность, взаимопомощь… Он справился, он стал своим среди друзей. Но теперь какое-то едкое нечто острым крюком выдергивало со дна его личности все то, что было ему отвратительно.

Блэк не мог остановить это усилием воли, как делал всегда и со всем, что ему не нравилось, а потому был напуган. Уже почти достаточно для того, чтобы попросить помощи, даже не зная толком, как сформулировать проблему. «Помогите, я становлюсь плохим?» «Помогите, воспитание дает о себе знать?»

Все чаще и чаще он чувствовал напряжение в общении с друзьями. Штуки становились все более жестокими, росло недоверие, презрение и раздражение по пустякам.

Он становился сам себе неприятен и до дрожи боялся потерять друзей. Они замечали перемены и, не зная, как объяснить их, невольно злились. Сириус не винил их — он сам бы наверняка реагировал также.

— Я отвратителен? — спросил Блэк. Мелс приподнялась на локте, погладила его по лицу и таинственно сказала:

— Пока не очень.

Лили обещала поговорить со Снейпом, и Омела ничуть не сомневалась, что она сможет.

Они решили не говорить Эванс о привороте — это только испортило бы ей жизнь, глобально не изменив ничего. Однако, Мелс посчитала нужным все же уточнить у матери, как там артефакт, и, разумеется, узнала, что его нет на месте. Видимо, Снейп украл его, когда Айрис приезжала в Хогвартс, а вернуть обратно не смог — или не собирался.

Мадам Моэм была в ярости, когда дочь рассказала ей, что произошло, однако, ей пришлось согласиться с тем, что такая информация — неплохой канал для давления на Снейпа, и лучше приберечь ее до того момента, когда это пригодится, чем прямо сейчас срываться и требовать назад свое имущество. В конце концов, их семья больше не нуждалась в помощи артефакта. Омела не сомневалась, что даже если Сириус окончательно сойдет с ума и пошлет ее к черту, она не станет использовать такие методы. Привороты и интриги — это все игры для тех, к кому ты на самом деле равнодушен.

Пока что Сириус смотрел на нее с грустью. Говорить с ним о том, что не было полностью проверено и исследовано, Мелс не хотела — к тому же, разные способы влияния на личность по-разному реагируют, когда жертва о них узнает. Внутренний конфликт и так, судя по всему, имел место быть, и она не хотела его усиления: это могло здорово травмировать Блэка.

* * *

— Северус, нам нужно поговорить.

Взгляд Лили был необычайно серьезен, и это напугало его. А вдруг артефакт не так хорош, как говорил Моэм, и она решила расстаться? Однако, уйти от разговора нельзя — насколько Северусу было известно, девушки такого не любят и очень обижаются.

Он не хотел ее обижать.

— Конечно, — сказал Снейп. — Давай поговорим.

И Эванс утащила его в заброшенный кабинет, да еще повесила заглушающие чары.

— К чему такие предосторожности? — спросил Северус, и она огорошила его.

— Я знаю, что гриффиндорцев и полукровок травят зельем для… ммм… ухудшения характера, — выпалила она и добавила: — Если ты не расскажешь мне все, что знаешь об этом и не поможешь создать противоядие, я тебя брошу.

Ему всегда нравилось, что справедливость и принципы для нее дороже чувств.

Но только не в этот раз.

— Что? — голос почти отказал ему, губы онемели, а все тело прошиб холодный пот, как в предобморочном состоянии.

— Ты все прекрасно слышал, — Лили скрестила руки на груди, лицо ее было суровым и холодным.

— Но… Я не могу, Лилс!

— Сев! — яростно воскликнула она. — Мы с тобой тысячи раз говорили о твоих друзьях! О том, куда ты катишься вместе с ними! И вот! Думаешь, я не понимаю, что только ты способен на такое зелье?! — (если только оно не было сварено за пределами школы, но Эванс была почти уверена, что это все же дело рук Снейпа). — Мы не можем быть вместе в таких условиях. Мои друзья будут гибнуть из-за твоих, твои — из-за моих. Что я должна сделать, по-твоему? Что выбрать?

«Меня!» — хотел воскликнуть Северус. «Выбери меня, или к Мордреду этот проклятый камень, потому что зачем нужно делать так, что ты сможешь уйти от меня из-за своих тупых друзей?!»

Но такие слова оскорбили бы Лили, и она точно выполнила бы свою угрозу. Что ему оставалось делать? Снейп знал, что она сможет уйти, даже если будет страдать, поэтому оставалось выбрать то, что она предложила в качестве единственного способа предотвратить боль.

— Хорошо, я расскажу тебе и помогу. Хорошо.

Он ценил любовь больше, чем то, что считал справедливостью.

Северус отвел ее в лабораторию, которую устроил в одном из заброшенных кабинетов зельеварения — самом холодном и сыром, чтобы Слагхорн точно не заинтересовался. Теперь там горел камин и были наложены согревающие и маскирующие чары, но Лили все равно вздрогнула, заходя пускай в теплое и сухое, но все равно мрачное помещение. Снейп в такой обстановке был как рыба в воде, а ей никогда не нравились интерьеры в стиле «пещера злого средневекового колдуна».

Сперва Эванс хотела сама исследовать зелье, но потом пришла к выводу, что проще припереть к стенке Северуса. Тем более, ее действительно возмущало его общение с чистокровными — особенно после этой ужасной истории с Эйвери и Роули! Лили правда чувствовала, что любит Сева, но, если бы он сменил круг общения, перестал использовать слово «грязнокровка» и все прочее в этом духе — стало бы гораздо лучше. А так, пока он вращается среди молодых Пожирателей Смерти, их отношения так или иначе обречены. Можно побыть вместе во время учебы, но потом их дорожки обязательно разойдутся из-за войны… и даже думать об этом было больно.

— Это зелье создано из болотной гнили, из тины и ряски, из двойного дна рек и озер. Потому что человек — это река или озеро, или море, и лишь у немногих ровное песчаное дно.

— Я так и поняла, — кивнула Лили, вспомнив слова Омелы.

— Соответственно, — продолжал Северус, — Берешь железо, растворяешь его в девяностопятипроцентной моче нунду, нейтрализуешь мраморной крошкой и варишь в течение суток на маленьком огне. Очень важно, чтобы зелье не выкипало, но, даже если оно не выкипает, все равно нужно работать в защитной маске, иначе отравишься испарениями.

— Я знаю, как обращаться с мочой нунду, Сев! — воскликнула Лили.

— Точно, извини. После этого нужно резко довести его до кипения, чтобы выкипел ровно один процент жидкости — и сразу снять с огня. Доводишь до полного остывания, добавляешь десять волос вейлы и заново нагреваешь до восьмидесяти градусов тонкой струей огня, направленной в центр котла. Убираешь пламя, добавляешь унцию осиновой трухи и накладываешь заклинание. Лилс, это рецепт, разработанный самим Темным Лордом! Я не знаю, как придумать антидот. Я пытался.

Девушка вздохнула и потерла лоб, задумываясь. Зелье оказалось основанным на Идеях, а не на свойствах веществ, как большинство классических. Волшебники почему-то считали, что образы и метафоры, в которые вложена сила, хитрее и надежнее обычной магической науки.

Их общество никогда не рассматривало философию и литературу с научной точки зрения. Эванс часто думала об этом — в том числе и с точки зрения практика, но еще никогда не пробовала применять свои выкладки.

Настало время эксперимента.

— Давай рассмотрим смысловой подтекст ингредиентов, если уж зелье является метафоричным.

Снейп удивленно поднял брови.

— Ну, смотри, волос вейлы обозначает изменчивость, двуличность и зло под маской добра. Это вполне классическая трактовка, используемая в ритуальной магии. Я думаю, по сути, это зелье является ритуалом, — она взволнованно прошлась по комнате и куснула длинный ноготь на мизинце. — Осиновая труха — предательство, тоже классика, Библия. Даже в самых языческих практиках используют это! Но железо… Оно, вроде как, обозначает твердость духа, Марс, мужество…

— Его растворяют. Мужество растворяется.

— Ты гений! — Лили восхищенно взглянула на Северуса и широко улыбнулась. — Точно! А моча нунду — это кислота, во-первых, растворитель, во-вторых, боль.

— Эта изящная идея принадлежит тебе, — он изогнул губы. — А мраморная крошка?

— Мрамор — камень Афродиты и популярный оберег, — задумчиво протянула Эванс. — Странно. В данном случае он нейтрализует кислоту, то есть, заглушает боль…

— Нарциссизм, — фыркнул Северус, подумав о Блэке и Поттере. — Нарциссизм и эгоцентризм заглушают боль, вызванную ослаблением воли, предательством и двуличием, и еще мешают жертве осознать процесс.

Лили притянула его к себе и поцеловала.

— Итак, мы разобрали состав, — несколько минут спустя произнесла она, поправляя растрепавшиеся волосы, раскрасневшаяся, с искрящимися глазами. — Как звучало заклинание?

— Sit essentia incarnatum in substantia. (Пусть суть воплотится в вещество — лат.)

— Здорово! — обрадовалась Лили. — Формулу менять не придется. Заменим ингредиенты, оставляя процесс и закрепим теми же словами.

Северус вздохнул и потянулся за котлом.

* * *

Неумолимо близилось Рождество. Хогвартс все больше и больше напоминал замок в стеклянном шаре, вокруг которого вьются игрушечные снежинки: они, хоть и были на самом деле холодными, нисколько не пытались причинить людям неудобство.

Пушистая и мягкая стекловата укутала Шотландию.

Строго говоря, это случилось еще в Самайн, но только сейчас стало по-настоящему заметно — дух приближающихся каникул расслабил школьников, и они постепенно начали переключать свое внимание с учебы на игру в снежки и катания с горок. Особенно зимнему безумию поддались младшекурсники, еще не слишком озабоченные проблемой межличностных отношений и прочими вещами, которые мешают радоваться жизни, когда ты становишься взрослым. Несколько гриффиндорцев построили огромную снежную горку, с которой скатывались на толстый лед, покрывший Черное Озеро, и сбивали с ног тех, кто предпочитал коньки.

Все свободное время между занятиями кто-нибудь возился в снегу, носился по льду или пил Бодроперцовое зелье.

Хогсмид уже начинали украшать к Рождеству, и каждый поход туда становился в несколько раз жизнерадостнее: школьники выбирали подарки, возились в снегу, и даже привычное, и без того любимое сливочное пиво становилось вкусней в окружении гирлянд и ангелочков.

По школе ходили неясные слухи о том, что после Рождественского ужина планируются танцы для старшекурсников — несмотря на то, что не было ни единого официального объявления, отовсюду регулярно доносились разговоры о том, кто с кем и в чем пойдет.

Ни Омела, ни Джоэл не рвались уехать на зимние каникулы, но и остаться не могли. Каждое домашнее Рождество состояло из похода в церковь, проповедей отца, пудинга и красно-зеленых конфет — под бесконечный повтор Gaudete на старом патефоне, который каждые несколько минут проезжался иглой по пластинке, издавая омерзительный скрежет.

Каждый учебный год они решали, что не могут оставить мать наедине с этим безумием.

Двадцать шестого, часов в двенадцать утра они всей семьей ходили на рождественскую постановку в небольшом театре при церкви. Там были жесткие деревянные скамьи, высокие стрельчатые своды и сквозняк, не простужавший всех четверых только благодаря магии Айрис. Спектакль был каждый год один и тот же, с небольшими вариациями вроде замены двух слов или одного сопрано в хоре; актеры играли преувеличенно воодушевленно, экзальтированно и бездарно. Всякий раз, когда кто-нибудь подавал идею не посещать это издевательство над высоким искусством, у отца начиналась истерика. Он кричал, он бил кулаками в стены, швырял на пол посуду, а потом пил виски с валерьянкой; мама раз двадцать применяла Репаро, и тема оказывалась закрыта.

Когда дети были маленькими, Айрис часто повторяла им, что отец болен и некоторые его странности стоит просто потерпеть. Впрочем, это ничуть не отменяло того, что она сама неплохо била тарелки — если он переходил определенные границы. Невроз, требующий бесконечного повторения одних и тех же действий, дурацкая рождественская постановка, гимн на повторе, молитвы на завтрак, обед и ужин — этому она не придавала особого значения; скандал в доме поднимался только тогда, когда он в своих монологах или истериках касался детей и колдовства.

Таким образом, каждый год они проводили время под зацикленный рождественский гимн, за лакированным столом, на который было холодно класть руки, и запивали еду несколькими глотками крови Христовой.

И над камином не висело ни одного носка для подарков.

Регулус и Бьянка должны были поехать на Гриммо, 12, потому что так полагается, когда молодые люди недавно заключили помолвку. На Йоль Вальбурга планировала большой прием, и в список гостей входила вся элита чистокровного общества, в том числе Эйвери-старшие, а также Волдеморт. Услышав об этом, Забини решительно сказала, что им нужно будет изобразить пламенную страсть и нежную романтическую любовь одновременно, чтобы позволить себе уединение, которому все будут умиляться. Даже Темный Лорд, которому плевать на подобную чушь, будет вынужден дать им право побыть друг с другом — Бьянка, по крайней мере, выражала твердую уверенность в этом.

Блэк не был бы столь категоричен.

Его принадлежность к Пожирателям Смерти пока что носила скорее символический характер. После прохождения вступительного испытания он не участвовал ни в чем, кроме Хэллоуина, организованного слизеринцами по собственной инициативе. Темный Лорд не вызывал школьников на собрания и не давал никаких заданий, кроме таинственного «ослабления духа врага», которым занимались исключительно семикурсники.

Учитывая все, что произошло за этот учебный год, Регулус очень боялся привлечь к себе внимание Волдеморта — он был не слишком силен в окклюменции и не хотел случайно получить какое-нибудь неприятное задание.

Он хотел бы сделать что-нибудь неожиданное — например, трансгрессировать в маггловскую Швейцарию — и провести каникулы под одним одеялом с Джоэлом. Но вместо этого нужно было ехать к родителям вместе с невестой и терпеть светские вечеринки.

Когда Сириус узнал, что его девушка планирует отправиться на Рождество домой, чтобы провести праздники в обществе скрипящего граммофона и сумасшедшего отца, он отнесся к этому понимающе.

Это не было даже преувеличением, не то что ложью. Блэк искренне верил, что связь с семьей — это просто невероятно важно, и отношения стоит сохранять, пока это возможно.

Подумаешь, набор психиатрических диагнозов. Главное, что мистера Моэма можно было не слушаться. Семья потакала его капризам, но авторитетом для детей все равно была лояльная, разумная Айрис.

В семье Блэков главной была Вальбурга. Властная, злая и помешанная на чистокровности — даже этого хватило бы, чтобы уйти из дома, и Сириус поступил бы также, даже если бы мать его любила. Ну, наверное.

В общем, так или иначе он одобрительно отнесся к желанию Омелы провести каникулы с семьей, хоть и отметил, что будет скучать.

— Я тоже буду, — мягко сказала она. — Очень. Но я ведь не могу все бросить и уехать с тобой в Исландию ловить йети!

Сириус не удержался от смеха, и сказал, что это просто замечательная идея для Рождества и им стоит провести так свадебное путешествие.

— Только давай не будем заводить детей, хотя бы лет до ста, — Омела усмехнулась и поцеловала его в щеку.

Все ее сегодняшние идеи были на удивление хороши.

Определившись с тем, что на каникулы останется одинок и сексуально не удовлетворен, Сириус попытался принять какое-то решение, и тут же оказался атакован друзьями, которые решили отправиться к Поттерам вчетвером, из всех возможных дам взяв с собой только Алису. Они с Ремусом не могли расстаться более, чем на пару дней, которые у него «болела мать».

Мародеры не одобряли решение Люпина замалчивать свою «пушистую проблему», но уважали его выбор. Он оказался непоколебим даже после того, как Джеймс резонно заметил, что умной девочке не составит особого труда сопоставить единственные дни, когда они вообще отходят друг от друга, с фазами Луны.

Но Ремус все равно боялся говорить об этом. Не из-за недоверия к Алисе, а просто так — он, вроде бы, даже хотел сказать ей, но горло перемыкало, и рот отказывался открываться.

Джеймс пытался строить невероятные, фантастические, по-настоящему гриффиндорские планы на каникулы, вроде вылазки на маггловский концерт, похода по окрестностям озера Лох-Несс, ночевки в палатке без помощи магии… но ему здорово мешала намертво засевшая в голове мысль, крутившаяся фоном, не отпускавшая ни на миг, лезущая вперед всех прочих.

Лили и Снейп соседи.

Они вместе поедут на каникулы.

Две недели они будут совсем рядом друг с другом.

А он — на другом конце страны.

Здесь, в Хогвартсе, Джеймс, по крайней мере, мог срывать на Снейпе свою ревность — а что будет там? Вдруг он начнет кидаться на друзей, как иногда Сириус?

Сравнение с Сириусом чем-то зацепило его, но Поттер, не поняв сразу, в чем дело, отложил эту мысль в сторону, с пометкой «Я подумаю об этом завтра» (Скарлетт О’Хара™). Размышлять, обращаться к интуитивному и бессознательному сейчас хотелось меньше всего.

Все его безумные планы друзья горячо одобрили. Сириус поспешил пошутить о том, что ему будет необходима физическая активность, дабы не погибнуть от воздержания, Ремус и Питер посмотрели на него укоризненно, а Джеймс в ответ изобразил злорадство. Конечно, это было шуткой — даже завидуя другу, он не радовался его огорчениям.

Однако, их планам суждено было пойти наперекосяк.