О вы, джентльмены Англии... (гет)

Флитвик понимал всю несвоевременность и неуместную навязчивость своего визита. Он был недавним и случайным знакомым осиротевшего семейства. Профессор и полковник во время их единственного разговора взаимно не понравились друг другу. Смерть старшего Малфоя ужаснула Флитвика жестокостью убийства, испугала как всякое насилие, произошедшее поблизости, когда невольно представляешь себя его жертвой, но искренне печалиться о погибшем он не мог, как и, наверное, большинство обывателей деревушки. С визитом можно и следовало повременить, если бы не притихшие близнецы, прячущая слезы Молли, и миссис Прюэтт, вдруг снявшая привычный передник, в воскресной шляпке отправилась навестить миссис Уизли. Вернувшись, она обняла детей, прижала к себе дочь в стойкой убежденности честного и доброго человека в обязательной победе добра и справедливости.

Флитвик пережил многое: разочарование, предательства, крушение прежней жизни — когда вослед за, казалось бы, незначительными, сразу и незаметными трещинками в таких незыблемых правилах, в неизменном жизненном укладе вдруг со страшной беспощадной силой все обрушилось, погребая под собой принципы, привязанности. Он, раздавленный действительностью, смог лишь отползти в сторону. Профессор смирился, принял с внутренней болью, но без борьбы и поражение, и свою уверенность в неизбежности этого поражения. Могли ли он что-то сделать тогда? Флитвик не раз задавал себе этот вопрос, но не находил или не мог принять ответ.

К особняку Малфоев Флитвик подошел встревоженным не столько произошедшей здесь трагедией, а тем, что многое в ней было для него непонятно: поспешные выводы местного полицейского, принятые многими как очевидные, он отверг именно из-за их навязчивой очевидности. Молчаливый дворецкий провел профессора в уже знакомую маленькую гостиную.

Миссис Малфой, совершенно растерявшаяся, перебирала пальцами бахрому легкой бледно-сиреневой шали. Рядом с вдовой на диванчике восседала монументальная особа, уже облаченная в траур. Гостья часто подносила тонкий платочек к сухим глазам, шумно вздыхала, с навязчивым, покровительственным сочувствием поглядывая на хозяйку дома.

Посреди комнаты, широко расставив ноги и заложив ладонь за борт полицейского мундира, разглагольствовал Фадж. Невысокая, коренастая фигура была одновременно неприятно карикатурна и наивно величественна в откровенном самолюбовании. Констебля распирало от гордости и осознания своей значимости, и в тоже время в его обращении к хозяевам поместья явственно чувствовалось лакейское восхищение тем, что столь знатные персоны слушают его, что он сам оказывает им поддержку, а они принимают его помощь.

— Не сомневайтесь, леди, преступник понесет заслуженную кару. Этот Уизли уже давно — паршивая овца, теперь-то ему не отвертеться…

— У вас есть конкретные доказательства его вины, какие-либо улики, указывающее на него? — прервал напыщенную тираду констебля Флитвик.

Фадж, прерванный в момент своего триумфа, раздраженно процедил:

— У него был повод. И почему он отказывается сообщить, где был ночью? Это подозрительно!

— Этак можно каждого подозревать, — Флитвик пошел ва-банк, — вот и мистер Малфой вряд ли сможет поминутно отчитаться за тот вечер.

Миссис Малфой с тревогой взглянула на сына. Он серый от вдруг выступившей бледности не сводил взгляд с профессора.

— Что за вздор! — взорвался было в праведном негодовании Фадж.

Тишина в гостиной, нервное молчание Люциуса подтверждали невысказанное подозрение профессора.

— Все же, господин Малфой, где вы были во время трагедии?

Юная девушка, хрупкая блондинка, стоявшая у окна и до того не принимавшая никакого участия в разговоре, резко повернулась, обвела взглядом всех присутствующих в комнате и со спокойной решительностью произнесла:

— Люциус был у меня.

— В полночь? — уточнил Флитвик.

— И до утра.

— Нарцисса, боже мой, что ты говоришь? — простонала дородная гостья. — Твоя репутация… боже… твоя репутация…

— Полно, мама. Свет не рухнет от того, что мистер Малфой провел несколько часов со мной в моей комнате.

-Вы готовы подтвердить это под присягой? — обратился к девушке Флитвик.

Нарцисса ответила сразу же, без колебаний:

— Разумеется.

— Возможно, нам стоит объясниться спокойно, не тревожа дам. — Предложил Флитвик.

Люциус затравленно кивнул головой, покорно оставил гостиную, направился в кабинет отца. Профессор и констебль пошли за ним.

Кабинет был мрачен сам по себе, без оглядки на произошедшую здесь трагедию. Плотные портьеры закрывали окно без единого просвета. В полутемной комнате ошарашенный Фадж несколько раз запнулся о ковер, наткнулся на кресло, прежде чем Малфой включил лампу на столе. Резкий электрический свет отразился в стеклах книжного шкафа, в золоченых переплетах плотно стоящих и, видимо, редко читаемых книг. Приоткрытая дверца сейфа металлическим блеском выделялась на фоне темных дубовых панелей. Профессор прошелся по комнате. Стараясь не пропустить ни единой мелочи, внимательно осмотрел стол, бросил быстрый взгляд в темную пустоту сейфа, остановился у камина, разглядывая толстый слой свежего пепла:

— Что было в сейфе?

— Бумаги, документы, я не рассматривал…

— Рейхсмарки?

— Отец пошел на это не ради денег, — Люциус не хотел защитить отца, а только внести полную ясность. Флитвик понимающе кивнул.

— Я все сжег. Как вы догадались?

Профессор подошел к столу. Возле чернильницы переплетом вверх лежала небольшая книжка в затертой мягкой обложке. Школьный англо-немецкий словарь.

— Полковник был слишком англичанином, чтобы снизойти к изучению немецкого… для этого у него должны были быть очень веские причины.

Фадж, не понимая и не принимая происходящего, растерянно переводил взгляд с хозяина дома на Флитвика:

— Мистер Малфой, да что же это? О чем говорит этот проклятый иностранец?! Да как он смеет!

Люциус тяжело оперся на отцовский стол, тишина кабинета давила ему на плечи, заставляя все ниже склонять голову, безвольно сутулить спину. Судорожно сглотнув, Малфой вдруг резко выпрямился и открыто взглянул в глаза Флитвику.

— Я вернулся до полуночи. Отец еще не ложился, был здесь. Я хотел быстро пройти к себе, но он заметил меня и велел зайти в кабинет. Мы не ладили в последнее время, а в ту ночь он был особенно взвинчен и резок. Говорил, что чернь зарвалась, что только твердая рука спасет Британию, что нам необходим союз с Германией и лидер, который не побоится испачкаться в еврейской крови. Я не мог вставить ни слова, но отец видел, что я не согласен с ним. Это окончательно вывело его из себя. Он упрекал меня в мягкотелости… с каждым словом его оскорбления становились все отвратительнее. Я не сдержался… я ударил его… отец замахнулся… его лицо налилось кровью… он рванул ворот сорочки, задыхаясь, потом он упал…он разбил голову о край стола… я не мог пошевелиться, только смотрел, как из раны на его голове течет кровь… я не помог ему… я хотел, но… нет! не хотел, я почему-то сразу понял, что все кончено… я выгреб все из сейфа и бросил в камин… бумаги горели, а отец лежал рядом, мертвый… а потом я ушел к себе в спальню и, не раздеваясь, заснул. Утром дворецкий обнаружил тело отца. Теперь вы все знаете. Я струсил. Но поверьте, профессор, я не позволил бы, чтобы пострадал невинный. Вы помогли мне признаться. Спасибо.

Люциус замолчал, но тишина в комнате стала другой, не гнетущей, а ясной и успокаивающей. Только Фадж нелепо шевелил губами, как выброшенная на берег рыба.

Резкая трель телефонного аппарата прервала затянувшуюся паузу. Малфой, помедлив, поднял трубку:

— Малфой-мэнор. Слушаю. Здравствуйте, доктор. Благодарю вас, я передам маме ваши соболезнования. Да, это все объясняет. Да, отец часто жаловался на повышенное давление, вам несколько раз пришлось навестить нас по этому поводу. Да, Фадж здесь, будет лучше, если вы скажете ему сами.

Люциус передал трубку констеблю, тот, все еще растерянный от происходящего, отрешенно слушал Сметвика, только к концу разговора смог выдавить:

— Вы абсолютно уверены, доктор, что это инсульт?

Получив утвердительный ответ, Фадж положил трубку и медленно направился к двери. Флитвик остановил его:

— Надеюсь, теперь, когда все выяснилось, вы, как представитель закона, приложите все усилия, чтобы восстановить честное имя Артура Уизли.

— Да, конечно. — Буркнул констебль, собрав остатки выдержки. На этом его силы закончились: сутулясь, шаркая подошвами, он ушел.