О всяком (гет)

Больше всего на свете с того самого момента, когда у ребенка появляется хоть какая-то сознательность и умение восстанавливать причинно-следственные связи, Тэд ненавидел этот день. Как бы Люпин не делал вид, что этого дня не существует, как бы сильно он не старался забыть о нем, все равно его было не вычеркнуть из календаря.

Кажется, другие вообще не понимали всю чудовищность этого дня. Они надевали парадные мантии и шли на главные улицы своих городов, где проходили почетные шествия в память о великом горе и о великой Победе, они выкрикивали названия страшных битв, имена павших героев, славили выживших. И не было человека, который не любил бы эти масштабные торжества.

Еще бы! Второе мая. День, когда силы Добра одержали победу над силами Зла. День, когда Мальчик-Который-Выжил вместе со своими друзьями, преподавателями и разными существами разбил Лорда Волан-де-Морта и Пожирателей смерти раз и навсегда. День, когда весь магический мир смог без страха поднять голову, чтобы увидеть новое светлое будущее.

Для Тэда Люпина все обстояло иначе. Второе мая. День, когда Ремус и Нимфадора Люпины ушли на войну и не вернулись. День, когда Мальчик-Который-Выжил, его крестный отец Гарри, избегал его взгляда, потому что до сих пор считал: это он виноват в их смерти, да и в смертях всех, кто пал тогда. День, когда хотелось зарыться в песок, стать невидимкой, лишиться слуха, чтобы не было за спиной этого шепота, который не утихал из года в год: «Видишь этого с голубыми волосами? Он сын героев Войны!».

Безусловно, он был благодарен всем тем, кто сохранил этот хрупкий мир. Конечно, он знал, что родители отправились драться, чтобы он, Тэд, мог спокойно просыпаться по утрам и не бояться за себя и близких. Да, он понимал, что на войне не бывает без жертв.

У него были эти благодарность, знание и понимание. Но в то же время у него не было двух людей, которых он мог назвать «мама» и «папа».

Второе мая всегда особенно остро напоминало ему об этом.

Второго мая он исчезал из всех шумных компаний, стараясь уединиться где-нибудь в Хогвартсе.

Второго мая его голубые волосы становились черными, чтобы он привлекал как можно меньше внимания к своей персоне.

Порой ему казалось, что второго мая он просто не существовал.

В Хогвартсе этот день всегда проходил одинаково, и последний год обучения Тэда не стал исключением. В коридорах появились разные полотна с надписями об отваге и памяти, были вывешены гербы сражавшихся факультетов, а на стене при входе в Большой зал прошедшей ночью Филч развесил портреты всех тех волшебников, которые погибли в битве за Хогвартс. Тэд искренне радовался тому, что добрые эльфы с кухни позволяли ему брать еду, потому что он не мог пересилить себя, отправиться есть вместе со всеми остальными и пройти мимо этой стены славы.

Была середина дня, все студенты разошлись по кабинетам на занятия. Люпин же сидел на подоконнике в коридоре, где обычно не ходили люди, поблизости от башни Равенкло. Погода в начале мая была еще переменчива, и если вчера приятно пекло солнце, сегодня холодный ветер не щадил никого. Вот и сейчас Тэд кутался в свою мантию, стараясь спастись от сквозняка, который был частым гостем на такой высоте.

Люпин уперся лбом в окно и просто смотрел куда-то перед собой. Он попросил однокурсника передать преподавателям, которые будут его спрашивать, что он неважно себя чувствовал и направился в Больничное крыло. Конечно, любой, кто хотел бы это проверить, его там не нашел бы, но ни у кого такого желания не возникало. Все ведь понимали.

Тэда передернуло от холода.

Он сидел так без движения в абсолютной тишине уже очень давно. И хоть сознание его уносилось далеко отсюда, в какой-то момент он все равно услышал приближающиеся шаги. Первой мыслью было спрятаться за гобелен в десяти метрах от него, потому что несмотря на все обстоятельства, прогуливать занятия нужно было грамотно, не попадаясь преподавателям. Но если это и был один из них, у Люпина в любом случае не хватило бы времени скрыться. Поэтому он, выпрямившись, повернул голову в сторону, откуда доносились шаги, и напрягся.

Но вопреки его опасениям в поле зрения попала Мари-Виктуар.

Люпин выдохнул и спокойно оперся спиной о стену. Уизли не замечала его. Она шла, опустив голову вниз и глядя под ноги. Волосы, наскоро заплетенные в косу, растрепались и лезли в глаза, но Виктуар этого как будто не замечала. Мантии на ней не было, только мягкий свитер в бежевые, темно-красные и серые полоски; она натянула рукава на самые запястья и сложила руки на груди.

Такая красивая.

Она уже почти поравнялась с Люпином, но была так погружена в свои мысли, что вот-вот должна была пройти мимо, так его и не заметив.

— Хей, птичка, — позвал Тэд, привлекая ее внимание.

Мари-Виктуар вздрогнула и, остановившись, подняла голову. Тэд улыбнулся ей, приподняв одну сторону губ.

— Привет, — отозвалась Уизли и, чуть улыбнувшись в ответ, подошла к нему. Она бросила короткий взгляд на его волосы. — Извини, я тебя не увидела.

— Да, это я понял, ничего. Почему ты не на занятиях?

— У нас должна была быть лекция по травологии, но дядя Невилл… то есть, профессор Лонгботтом в этот день всегда уезжает к семье, — объяснила Мари-Виктуар. Тэд заметил, что она сказала «этот день», а не «День памяти» или «День освобождения», как это делали многие. — А ты почему?

— Ты спешишь? — спросил Тэд, игнорируя ее вопрос. Он закинул одну ногу на подоконник, согнув колено, и распахнул мантию. — Посидишь со мной?

Виктуар не думала ни секунды. Она просто села на подоконник, прижимаясь к Тэду спиной. Люпин закинул на него вторую ногу с другой стороны от Уизли и обнял ее, вместе с тем закутывая в мантию. Виктуар откинула голову ему на плечо. Какое-то время они просто молчали.

— Тебя не было ни на завтраке, ни на обеде, — первой нарушила тишину Уизли. Она откинулась еще сильнее, но все равно могла видеть только часть его подбородка, правую щеку и полуприкрытый глаз.

— И на ужине тоже не будет, — заявил Тэд, опустив голову, поцеловал ее в висок и прижался к нему щекой. Он вздохнул и собрался с мыслями. Вик имела право знать, что было у него на душе. — У них не отдельный, как у всех, а общий портрет. Они улыбаются, а потом смотрят друг на друга.

— Ты про родителей, верно? — спросила Мари-Виктуар и почувствовала, как он кивнул. Конечно же, она тоже знала, что «этот с голубыми волосами» был сыном Ремуса и Нимфадоры. Она помолчала, думая, что сказать. — Я и раньше обращала внимание на них, но сегодня вместо завтрака я стояла и разглядывала их внимательней. И это было так странно.

— Почему?

— Человек на волшебном портрете не живой, это просто его проекция, его запечатленные характерные черты, движения и фразы. Но я смотрела на твоих родителей, и мне казалось, что они тоже смотрели на меня. Осознанно. Глядели с улыбкой, как на очень хорошую знакомую, а потом — друг на друга, будто спрашивая друг у друга без слов: «Ты тоже рад ее видеть, верно?», — Мари-Виктуар прикрыла глаза и почувствовала, что Тэд вздрогнул от ее слов. — Прости, если мои слова тебя беспокоят. И, если что, скажи, когда мне пора прикусить язык. Боюсь, я не могу представить, что ты чувствуешь.

— И хвала Мерлину за это.

Мари-Виктуар думала, что он скажет что-то еще и действительно попросит оставить эту тему, но он этого не сделал. Тогда она решилась добавить:

— Ты можешь менять свой облик как угодно благодаря твоим способностям. Но ты очень похож на них.

Она почувствовала, как он сначала напрягся, но потом расслабился. Уизли понимала: он принимает какие-то непростые решения внутри себя. И она не торопила его делать это. Люпин заговорил где-то через минуту.

— Когда я был младше, мой метаморфический дар виделся мне проклятьем. Я боялся, что потеряю над ним контроль, и мое лицо изменится, потеряет их черты, и я уже никогда не смогу восстановить их. Поэтому я по несколько часов смотрел на себя в зеркало и запоминал, как я выгляжу, проверял: достаточно ли я похож на них. И я до сих пор делаю это временами, — Люпин закрыл глаза и почувствовал, как птичка в его руках прижалась к нему чуть сильнее.

— Расскажи что-нибудь еще. Если хочешь, конечно.

— Когда я родился и оказалось, что во мне нет проклятия оборотня, мой папа чуть не умер от счастья. В свое время из-за ликантропии он отказывался от своих чувств к маме, потому что не желал ей участи быть женой чудовища. Но чудовищем себя считал только он один, а не все те, кто окружали его, — Люпин вздохнул, а потом вдруг хмыкнул. — А у мамы до войны волосы были цвета розовой жвачки.

Мари-Виктуар хохотнула и чуть отпрянула, чтобы повернуться и посмотреть на него.

— Любовь к экстремальному цвету волос передается по наследству? — улыбнулась она. — Сейчас твои волосы черные, потому что ты не хочешь выделяться? — Тэд кивнул. — Пока мы здесь только вдвоем, сделай так, как нужно.

Люпин тряхнул шевелюрой, и она вмиг снова стала голубой. Мари-Виктуар запечатлела на его губах короткий поцелуй и села как раньше, прижавшись к его груди спиной. Тем временем улыбка на лице Тэда постепенно начала сходить на «нет».

— Я порой чувствую такую злость, — сказал он негромко, — и такой стыд. Но ничего не могу с этим поделать. Я знаю о родителях только со слов других людей. Мне рассказывают о них с добротой и уважением в голосе, с улыбками и со слезами. Папа и мама все еще вызывают эмоции у тех людей, которые знали их. А все, что остается мне — это частички этих эмоции, осколки. Мне сложно делать вид, что этого достаточно.

Мари-Виктуар ничего не ответила. Да и нечего было сказать на это. Она лишь сжала его руки, сцепленные в замок у нее на животе.

— Ты ненавидишь этот день, верно? — спросила она.

— Скорее да, чем нет.

Уизли вдруг хмыкнула.

— Я ожидала такого ответа, но все равно как-то даже обидно слышать такое от парня в свой день рождения.

Тэд на секунду, кажется, перестал дышать, настолько сильно ей поразили слова Виктуар. Он опустил одну ногу и, отлепив Уизли от своей груди, повернул ее лицом к себе.

— День рождения? Почему ты мне не сказала? Я ведь спрашивал, когда он у тебя.

— Потому что я тоже ненавижу второе мая.

Тэд нахмурился.

— Объясни.

Вик опустила глаза, вздохнула, и снова подняла их.

— Очень многим семьям эта Война принесла горе, — сказала она. — Родиться в день всеобщей скорби — лучше и не придумаешь. Я не праздную день рождения, даже с семьей. Особенно с семьей. Ничего, кроме поздравлений, — Мари-Виктуар покачала головой, словно собираясь с мыслями. — Хоть ты всегда больше времени проводил с дядей Гарри, ты все равно, конечно же, знаешь, что моя семья очень большая. И раньше, когда я была маленькой, на мой праздник приходили все-все. Они дарили подарки, говорили красивые слова. Конечно же, будучи ребенком, я была счастлива. Но лет пять назад на очередном таком празднике, когда ко мне подошел дядя Джордж, чтобы рассказать о том, как он меня любит и как рад, что я расту послушной, умной и красивой девочкой, я впервые по-настоящему заглянула ему в глаза. В битве за Хогвартс убили дядю Фреда. На глазах у всей семьи. Я знала, как о нем тоскует папа, да и все Уизли, даже я сама, хотя никогда не видела его. Но почему-то я никогда не осознавала, каково дяде Джорджу. Ведь они были близнецами! — Мари-Виктуар почувствовала руку Тэда на своей щеке. Он вытирал ее слезы, а она даже не заметила их. — И теперь всегда, когда кто-то говорит о праздновании моего дня рождения, я вспоминаю глаза дяди Джорджа. И мне просто становится стыдно за то, что я появилась на свет именно в тот день, который напоминает всем о невозместимых утратах. И все они должны изображать радость и счастье, хотя не чувствуют ни того, ни другого.

На последних словах голос Мари-Виктуар сорвался. Она прикрыла глаза ладошкой. Тэд притянул ее к себе, крепко обнимая и прижимаясь губами к ее макушке. Уизли всхлипнула. Ему же захотелось вернуть все свои слова назад, хотелось, чтобы она не слышала ничего о том, что он тоже был их тех, кто не любил второе мая. Каково это, когда все люди вокруг в светлый праздник твоего рождения не видят ничего, кроме своего собственного горя?

— Эй, Вик, — позвал он Виктуар. Она уже почти успокоилась и чуть кивнула, давая понять, что слушала. — Ты не виновата в том, что родилась в этот день, совсем наоборот. Неужели ты не понимаешь, что это твой маленький дар? У второго мая печальная и страшная история, но именно для того, чтобы горе уходило, на свет появилась ты, — Тэд убрал свои руки, чувствуя, что Уизли зашевелилась. Она выпрямилась, открывая его взгляду свое лицо. Кажется, его слова удивили ее. Люпин, едва прикоснувшись к ее коже, убрал с лица белокурые волосы, которые растрепались еще сильнее. — Только ты и твое рождение — то единственное, что может объединить вашу семью, собрать вместе. Я не говорю, что они перестанут грустить. Но их грусть будет светлой, потому что они смогут провести этот день не наедине со своими мыслями, а рядом с тобой. Мне кажется, такой праздник нужен именно второго мая. Поэтому я бы посоветовал тебе пересмотреть твое решение об отмене дня рождения.

Мари-Виктуар всматривалась в его лицо, переваривая слова, а потом вдруг опустила голову и рассмеялась.

— Великий Мерлин, и как я раньше-то без тебя жила, — сказала она, снова глядя на Тэда.

— Даже не представляю, — пожал он плечами, чувствуя, как учащается сердцебиение. Он смотрел на Вик и чувствовал... что-то. Она смотрела на него с нежностью, она улыбалась, она как будто бы сияла изнутри. Он и раньше считал ее прекрасной, но сейчас от нее просто невозможно было оторвать глаза. Мари-Виктуар протянула к нему руку и, положив ее ему на шею, зарылась пальцами в его волосы.

— Я никогда не думала об этом в таком ключе, — сказала она. — Но то, что ты говоришь, звучит замечательно и реально. Я, конечно, не ангел, который может принести всем счастье, но день рождения как повод забыть на время о горе… черт, это гениально, Тэд!

— Вот видишь, все не так плохо, как ты думала, — улыбнулся он, продолжая чувствовать странное возбуждение, не связанное с тем, что Уизли была восхитительно красива и продолжала перебирать его волосы. Он не мог описать это ощущение. Ему словно срочно хотелось что-то сказать, но он пока не знал, что именно.

— Сегодня я смогу только послать несколько сов, не сорвусь же я из Хогвартса, чтобы воплощать в жизнь все, что ты сказал. Поэтому как насчет того, чтобы сбежать в Хогсмид и посидеть где-нибудь вдвоем? Я бы с удовольствием послушала еще что-нибудь о тебе и твоих родителях. На этот раз все светлые мысли, которые могут потеснить печаль, лишь для тебя, Тэдди. И я вся лишь для тебя! Может, и не только на этот год. Но я еще подумаю.

Она сказала это с широкой улыбкой, почти невзначай, не вкладывая в свои слова какой-то подтекст. Но Тэда как будто током прошибло.

Зазвонил колокол, оповещавший об окончании урока. И вместе с его последним ударом, когда они вдвоем уже сорвались с подоконника, чтобы побежать к тайному ходу, ведущему в Хогсмид, Люпин понял, какое именно ощущение, появившееся в нем, не давало ему покоя последние несколько минут их разговора.

Он смотрел на спину и колыхающиеся волосы Виктуар, которая бежала впереди, утягивая его за собой, и в его голове сложились те самые слова, которые до этого, когда ему хотелось сказать не пойми что, никак не приходили в голову.

«Похоже, я люблю тебя. По-настоящему».