Descent (джен)

Жарко. Снова парит, а где-то над северной башенкой уже собирается темный клочок туч. Снова будет гроза. Джин сидит спина к спине с Куртом, закрыв глаза, и старательно не думает ни о чем. Это сложно, почти не реально, но Профессор сказал, нужно научиться так делать. Получается что-то вроде обратной концентрации — для таких, как они, для телепатов, это необходимо. Иначе Джин не выдержит и свихнется. «Или сопьется», — думает Хэнк, когда Джин выходит из кабинета часом раньше.

И теперь Джин сидит в тени дуба на зеленой лужайке недалеко от пруда и пытается не думать. Где-то рядом носится Питер, а на балконе торчит Скотт. Причина, по которой носится Питер (кроме того, что ему уже осточертело сидение и передвижение с черепашьей для него скоростью) и не спускается вниз Скотт, тоже стоит здесь, неподалеку, чуть шевелит белыми крыльями — Уоррену уже тоже осточертела земля, но он пока осторожничает.

Джин морщится — нужно не думать. Не думать, а не спонтанно заглядывать в чужие головы в радиусе сотни метров вокруг. Тем более в головы Саммерса, Ангела и Питера — как будто ей своих кошмаров не хватает (да и она уже успела нападаться за эти несколько месяцев по горло).

Курт сидит, ощущая спиной напряжение рыжей и смотрит на небо сквозь листву. Когда Джин в очередной раз вздрагивает, будто обжегшись, и трясет головой, он еле слышно вздыхает. Вот же несчастье в силе. Еще через пятнадцать минут Джин не выдерживает — зло хлопает рукой по коленке и давит пальцами на виски:

 — Не могу, не могу, не могу! Это невозможно! — Ей уже плакать хочется от досады и какой-то абсолютной беспомощности. Курт сочувственно смотрит и кладет руку на плечо.

 — Не получается?

 — Нет. Я только еще больше начинаю всех слышать. Я либо думаю сама, либо концентрируюсь на других. Но это не то, что нужно, а полностью обратное. — голос дрожит от отчаяния. А у Курта идея. Уже довольно давно, но он всё боялся ее предложить. Может, раз больше ничего не действует, все же попробовать….

 — Джин, слушай… А ты можешь сконцентрироваться и слушать, ну например только меня?

 — Могу.

 — Я просто подумал… Если ты будешь слушать меня, а я буду говорить о чем-нибудь… да хоть про погоду. И думать то же самое, что я говорю… Может у тебя получится со временем просто перестать слушать мысли — они же одинаково со словами звучат… — Курт замолкает, совсем стушевавшись. А Джин думает минуту, потом отнимает руки от головы.

 — Ну… Можно попробовать. Только… Ты уверен, что…?

 — Конечно, Джин. — Он улыбается тепло и мягко, и очень добро. И Джин думает, какой же он классный друг, и как хорошо, что он есть здесь, рядом — добрый, славный Курт, готовый помочь всегда и во всем.

Джин сидит спиной к спине Курта, закрыв глаза, а Курт говорит — про солнце, траву, про блики на воде и ветер, про всё, что видит. Джин иногда вставляет пару слов, и Курт легко переходит на новую тему. Когда он начинает говорить про сны, рыжая передергивает плечами:

 — Знаешь, Уоррену всё время снится, как он падает. И там такая горячая решетка… Я видела, даже падала вместе с ним. Откуда он взял это? Как будто и вправду падал так… — Курт вздрагивает.

 — Он… Падал. Это я ему левое крыло так… Не совсем я, решетка. Но падал он из-за меня.

 — Ты знал его до этого?

 — Не совсем. Мы с ним… дрались минуты три, а потом нас вытащила Мистик. Точнее меня она вытащила, а он сам улетел куда-то. Ты его не читала?

 — Нет. Если ему снится такое, то я боюсь того, что с ним было.

 — Да… Он был… в не самом лучшем месте. И судя по царапинам на полу, которые я успел разглядеть, был довольно долго.

 — Курт, а… Нет. Если тебе тяжело — не рассказывай, но…

 — Все хорошо, Джин. Я расскажу. — Курт чувствует, как его руку на миг сжимают тонкие пальцы. Джин слушает.

 — Когда я его увидел, он стоял у края арены. Такой настороженный, но при этом изображающий для тех, кто за пределами клетки, полную уверенность в себе и азарт. Перья распушил, крылья так красиво приподняты… А в глазах тоска-тоской. И настороженность, вечная, как у бездомной загнанной собаки. Но это я потом разглядел, сначала просто испугался, попытался телепортироваться, но не получилось. А он тоже вроде как сначала от неожиданности растерялся, но потом присмотрелся, успокоился. Рявкнул мне: «Дерись», — а я не понимаю, зачем. А он опять для этих рыкнул, а сам мне уже тише крылом за решетку показывает: «Дерись, или убьют». А потом я его уронил. Телепортировался на самый верх, а оттуда уже падать вдоль решетки. А там «высокое напряжение». Но я думал, он полетит. Уже потом, когда Рэйвен меня вытащила, я догадался, что ему там негде было крылья раскрыть… Его сильно тогда приложило, хотя, ты же видела его крыло. Это тогда его обожгло. Хорошо, что он восстановился. Он бы без неба не выжил. А я… Мне до сих пор его глаза помнятся.

 — Курт, я дура. Зачем ты все это…

 — Все хорошо, Джин. Спасибо, мне нужно было это кому-то рассказать. — Курт улыбается немного грустно, но убедительно.

 — Курт, ты удивительный. После всего вот этого остаться таким… А Уоррен, господи, да тут не то что характер испоганится, тут кусаться начать не долго. Как собаке. — Курт усмехается.

 — Знаешь, Джин, а он мне и вправду собаку напоминает. Такую побитую жизнью дворнягу, которую сначала растили в доме. А потом выбросили на улицу. И вот потрепало ее, перевернуло всё, скалиться научило… А потом эту дворнягу подобрали полумертвую, вылечили, пустили в дом. А она всё никак не может поверить, что это правда, и по привычке щерится на протянутую руку и задирает домашних болонок. Он тебя извел, мистера Маккоя, Профессора… Скотта до ручки доводит. Но знаешь, он как та дворняга, все никак привыкнуть не может, ждет удара. Ороро такая же, только ее меньше потрепало, потому с ней легче. Но у них у обоих внутри еще осталось хорошее, нужно только время и терпение, чтобы дотуда добраться. Только не бросайте их снова.

 — Откуда ты знаешь? У меня такое чувство, что ты всех насквозь видишь. Как ты так угадываешь людей?

 — Я не знаю. Я чувствую. А Уоррен и Ороро не могут быть плохими.

 — Почему?

 — Потому что они живут с небом, Джин. Посмотри на небо — оно огромное. И такое… Тот, кто с небом не может быть плохим, иначе он потеряется, пропадет. Небо, оно хранит сердце, Джин…. — «И твое — тоже. Просто посмотри на него — оно огромное. Неужели ты думала, что тебе там не хватит места?»

Они сидят в тени под дубом, прислонившись спой к спине. И где-то на горизонте пока еще тихо перекатывается гром, но над поляной еще солнце. И Джин смотрит в огромное-огромное бескрайнее небо, и наконец-то ни о чем не думает.

… А Ангел… Дворняга в конце концов привыкает доверять новому дому и перестает задирать болонок за то, что те спят на подушках в тепле, потому что у нее тоже теперь есть свой угол, подстилка и теплые руки, которые гладят и чешут за рваным ухом…