Декабрьское полнолуние (джен)

— Северус, ты до сих пор не удостоен Знака. Я ждал, пока ты сам заговоришь об этом, но я не взял в расчёт твою гордость.

— Мой Лорд, я...

— Я не порицаю тебя. Сам факт того, что ты являешься студентом Слизерина, есть повод для гордости. Твои же личные таланты ставят тебя на голову выше остальных твоих сокурсников, даже чистокровных по рождению. Обычно я не объясняю причин тех или иных своих действий, но ты — ты заслуживаешь объяснений.

— Мой Лорд, я не прошу объяснений. Но я прошу позволения сказать, что я думаю.

— Разумеется, говори, Северус. Ты весьма умён, и твоё мнение важно для меня.

— Полагаю, ваше нежелание отметить меня Знаком связано не с вашим недоверием ко мне, а с моим происхождением. Я полукровка, и не могу получить Знак по праву рождения. Я знаю, что вы выделяете меня среди всех, но я понимаю, что вы не можете принять меня в свой ближний круг, не подвергнув искусу.

— Ты понял меня правильно, мой друг. Сожалею, но ты прав.

Собеседник Снейпа прошёлся из угла в угол большой комнаты своей скользящей, неестественно бесшумной походкой. И весь он был неестественный, точнее, сверхъестественный — нечеловечески высокий, очень худой, с голой уродливой головой, с пронзительным голосом. Он был так уродлив, что мог бы быть даже смешным, жутко-смешным, как персонаж детского ужастика, если бы не чувствовалась за этим гротескным обликом тёмная неисчерпаемая мощь.

Северус знал, что собеседник его был когда-то красив, но заплатил благообразностью за знания, за овладение такими областями магии, о каких остальные волшебники и думать не смели. Снейп благоговел перед его самоотверженностью, перед его умением быть выше обычных человеческих слабостей. Собеседник, несомненно, был величайшим магом современности, и Северус давно бы, по примеру других, преклонил бы перед ним колени, добровольно и восхищённо, но Лорд ему этого не позволял. Ему — единственному из всех! Чтобы хоть как-нибудь выразить своё уважение, Снейп долго приучал себя твёрдо выдерживать взгляд огромных глаз собеседника — оголённых, цвета запёкшейся крови. Но сейчас он был взволнован разговором, выбит из колеи, и когда Тёмный Лорд развернулся на ходу и в упор посмотрел на Снейпа, тот всё же вздрогнул и опустил глаза. Но он знал, что ему незачем стыдиться своего страха. Ему случалось видеть, как под взглядом Лорда вздрагивали и склонялись взрослые и могучие маги — не чета ему, шестнадцатилетнему полукровке. Сила, обитавшая в теле Тёмного Лорда, скованная и направляемая его сверхчеловеческой волей, находила выход только в его взгляде, и ничто не могло противостоять этой силе.

Но ни разу ещё Лорд не смотрел на него так прямо и испытующе, он всегда словно щадил Снейпа, не позволял ему ощутить всю мощь своего взгляда. Ни разу — до сегодняшнего дня.

А значит — пришло его, Снейпа, время. Значит, он должен доказать свою преданность. Свою готовность следовать за величайшим волшебником современности — куда бы тот ни направлялся.

С головокружительным чувством не то падения, не то полёта, он опустился на колени и склонил голову.

— Я готов, — сказал он.

Холодная и лёгкая, почти бесплотная рука легла на его голову, слегка потянула за волосы, заставила поднять лицо навстречу страшным глазам.

— Готов ли? — спросил Тёмный Лорд.

Точно два лезвия приблизились к глазам Северуса. Он сразу ощутил жжение и набежавшие слёзы, но он знал, что не моргнёт. Ни в эту секунду, ни в следующую.

— Что ж, — очень медленно произнёс Темный Лорд, — если готов, то вот первое испытание: на правдивость. Скажи мне, Северус, зачем ты пришёл ко мне? Ты, повторю, умён, и пришёл ко мне не из юношеской восторженности. Ты горд, и пришёл ко мне не потому, что тебе нужен вождь. Я знаю, что ты пришёл ко мне за чистыми знаниями — так было вначале, но потом кое-что изменилось, у тебя появилась настоящая цель. Какая цель, Северус?

Постыдные воспоминания поднялись в нём, и жжение в глазах сразу прошло, а горло так сжалось от злобы, что он с трудом выдавил из себя заветное слово:

— Месть.

Глаза Лорда блестели. Так блестит только что пролитая кровь — ночью, в зареве пожара.

— Это правда, — констатировал он. — Но, если я дам тебе знания, то чем ты заплатишь мне за них? За возможность отомстить и остаться безнаказанным? За умение подчинять окружающих своей воле? За власть, невозможную в наше время для человека твоего возраста и происхождения? Что ты дашь мне взамен, Северус?

— Всё, — ответил он.

Во рту стало вдруг сладко, и он сглотнул. И повторил:

— Всё, что угодно.

Снейп вздрогнул, выйдя из задумчивости, поднял голову, прислушался. Нет, показалось. По этому коридору вообще мало кто ходит, а если кто и ходит, то мимо.

Про этот туалет рассказала ему когда-то Лили, и он, вскоре после того, втихую обустроил в нём лабораторию. Здесь он спокойно мог возиться со своими зельями, потому что живым в неисправный туалет заходить было незачем, а сортирному привидению угрюмый и, мягко говоря, некрасивый подросток пришёлся не по вкусу, поэтому оно… то есть, она, не слишком ему докучала. Он сидел здесь, можно сказать, безвылазно, особенно в последние месяцы, экспериментируя бесконечно, радуясь возможности спокойно применять на практике знания, полученные от Тёмного Лорда. Результаты были поразительными. Воистину, стоит сломать стереотип мышления, переступить неизвестно кем и когда наложенный запрет, приобретший силу закона — и за спиной вырастают крылья. Тысячу раз прав Лорд, когда говорит, что законы писаны для посредственностей…

Он ощутил болезненный внутренний толчок и выхватил палочку. Кто-то обнаружил и взломал его охранные заклятья!

Распахнулась дверь. В тёмную и жаркую берлогу, полную испарений кипящего зелья, ворвался прохладный воздух из коридора. И ещё кто-то, намного более вещественный.

Северус засветил Люмос, увидел знакомое лицо, без памяти зацелованное солнцем, пламя волос, стиснул зубы и погасил Люмос, чтобы посетительница не увидела его смятения. Спросил, надеясь, что в его голосе звучит только раздражение и ничего больше:

— Что тебе нужно? Зачем ты сюда пришла?

— Сев, что происходит? Во что ты вляпался? — выпалила она в ответ.

Он поморщился. Какая фальшь.

— Вляпался? — повторил он с неприязненным высокомерием. — Такие слова тебе совсем не к лицу.

Она, в свою очередь, засветила Люмос, всмотрелась в его лицо, вся вспыхнула и проговорила, словно бы едва сдерживая гнев:

— Почему же? Вполне нормальное слово для грязнокровки.

Что?!

Он подскочил к ней, наклонился над ней, такой маленькой, и прошипел ей в лицо:

— Не смей. Произносить. Это. Слово.

— Пошипи ещё у меня! А ну, говори, что ты натворил?

Похоже, случилось что-то серьёзное, раз она так расшумелась. Надо как-то её утихомирить.

— Не нужно здесь кричать, — сказал он ровным голосом, — если уж ты взломала мою защиту, то хотя бы позаботься о том, чтобы не привлекать внимания…

— Не заговаривай мне зубы, — решительно отрезала она, — Морж обвинил Петтигрю в краже ингридиентов, причём утверждает, что собственными глазами видел Питера, убегающего с места преступления!

Он недоумённо нахмурился. Только и всего?

— И что?

— А то, что Пит этого не делал!

— Разумеется, не делал. Мне это известно, точно так же, как и тебе. Что-то я не пойму, что в этом такого нового...

— Да уж. Подставлять невинного человека — чего же в этом нового?!

Какого чёрта ей от него надо?

— Если этот недоносок тебе ещё зачем-то нужен, то так и скажи, — сдерживаясь, сказал он, — скажи и уходи, я должен сегодня всё закончить, а ты меня отвлекаешь.

Она уставилась на него непонимающим и рассерженным взглядом, красная и растрёпанная. Она действительно хочет, чтобы он поверил, что такая буря эмоций вызвана этим ничтожеством Петтигрю? Разве он давал ей повод считать его дураком?

Она вдруг перестала сверкать глазами, глубоко вздохнула и сказала почти спокойно:

— Я ничего не понимаю. Почему ты ведёшь себя так, как будто я перед тобой в чём-то виновата? Насколько я помню, дело обстоит как раз наоборот.

Ему захотелось её ударить. У него даже сжались кулаки, но она не обратила на это внимания, потому что смотрела ему в лицо. И она совсем тихо произнесла:

— Что происходит, Крёстный? Расскажи мне. Пожалуйста. Вместе мы что-нибудь обязательно придумаем.

Крёстный, восприемник. Так она называла его за то, что он был первым человеком, сказавшим ей, что её удел — магия. Она редко называла его так в детстве и совсем перестала называть его так, когда они повзрослели. Её пугала его реакция: он то взвивался до потолка, то становился прямо-таки недостойно кротким. Это происходило потому, что это слово лишало его власти над собой. Даже не само слово, а то, как она произносила его. Её губы, розовые под веснушками, произносили это слово так, что мир пропадал — оставались только эти губы. Вот как сейчас…

Он отшатнулся от неё, провёл ладонью по лицу. Чушь. Послышалось. Она не могла этого сказать.

— Ты… — с трудом произнёс он, — ты… Лили?

— Нет, Плакса Миртл, — раздражённо сказала она. — Ты что, не соображаешь, с кем говоришь? Зельем своим надышался?

Он машинально взглянул в сторону булькающего котла, потом снова уставился на неё. Потянулся было дотронуться до её щеки, но собственная рука вдруг показалось ему слишком большой и тяжёлой рядом с её ярким и хрупким, как фарфор, лицом, и он испуганно убрал руку.

— Лили, — с трудом повторил он, — зачем ты здесь? Тебе нельзя здесь быть.

— Давай я сама буду решать, где мне быть, ладно? И давай ты расскажешь мне, во что ты влез?

Он сразу отрезвел и сразу сообразил, что ему делать. План действий созрел мгновенно, даже не созрел, а прямо-таки возник перед его мысленным взором. Наверное, какая-то часть его сознания была готова к такому обороту событий. Всё-таки он очень хорошо знал Лили Эванс.

Он пожал правым вздёрнутым плечом, зная, как это её раздражает.

— Зачем? Всё идет своим чередом, и ты ничего здесь сделать не сможешь.

Он повернулся к котлу и принялся плавно вращать палочкой над булькающей жидкостью.

Лили подошла ближе, надо полагать, чтобы взглянуть, что он там варит. Варил же он микстуру сложную и опасную, и всем своим расцветшим талантом алхимика, чутьём и зрением, всей кожей воспринимал, что зелье близко к идеалу. От варева тянуло то звериным кислым мускусом, вызывавшим древний тёмный страх и древнюю же готовность к драке, то сладковатым дурманом, от которого слабели ноги, и присутствие Лили ощущалось ещё острее. Хотелось отбросить страх и стыд, выпустить наружу нового себя — сильного и властного. Схватить Лили своими большими, уже почти мужскими руками. Но он сдерживался. Высшая власть — власть над собой.

Лили стояла и смотрела. Она была так взвинчена, что с трудом удерживала Люмос— огонёк на конце её палочки то ярко разгорался, то тускнел. Но при всём при том она молчала. Он подумал, что она, по старой памяти, не решается вмешаться в процесс. Однажды он запорол зелье, потому что она неслышно подкралась к нему сзади и крикнула: “Бу!” Он, разумеется, вздрогнул и перелил лишнего в котёл из зажатой в кулаке склянки. Совершенно обеспамятев от ярости, он отшвырнул склянку, схватил котёл и… Он и сам не знал, что удержало его от того, чтобы опрокинуть кипящее зелье Лили на голову. Котёл выскользнул из его ослабевших рук, грохнулся о кафель, зелье расплескалось, бурля, ошпарило (счастье, что только ошпарило!) ноги и Лили, и ему, а он, до кучи, ещё и наподдал по котлу обожжённой ногой — так, что котёл полетел, как пушечное ядро, и разбил один из немногих уцелевших унитазов. Потом он сидел на мокром полу, ссутулившись, обхватив ладонями голову и стуча зубами. Лили стояла рядом с ним. Наверное, её ошпаренные ноги болели так же, как у него, но она терпела, и осторожно гладила его по голове и по вздрагивающей спине. Он так и не смог заставить себя посмотреть на неё, только и сумел, что процедить сквозь зубы: "Больше никогда так не делай"…

Только когда он закончил считать обороты палочки и погасил огонь под котлом, Лили, наконец, нарушила молчание. Голос у неё прерывался, точно она собиралась плакать:

— Сев, ты...совсем ничего не хочешь мне сказать?

Он внутренне подобрался, как перед прыжком, и медленно произнёс:

— Может, и хотел бы. Хотел бы попросить у тебя прощения — ещё один, последний раз... если бы в этом был хоть какой-то смысл.

— А ты попробуй, — шепнула она.

— Stupefy, — ответил на это Снейп.

Палочка Лили со стуком упала на пол и погасла, но сама Лили упасть не успела — Снейп подхватил её. Прижал её к себе, тяжело дыша. Дурочка, дурочка, разве можно быть такой доверчивой? Разве так можно?..

Он грудью ощущал биение её сердца, лицом — шёлк её волос. Обнимал её всё крепче. Хмелел от ощущения собственной силы, от своей власти над её телом, сжимал её так, что её дыхание вырывалось стоном, и в мареве желания этот бессознательный стон казался ему поощрением. Жаркий бред, знакомый, привычный, тягостный, овладевал им, а дурманящие испарения зелья гасили последние проблески сознания.

Должны были бы погасить. В последний момент он вспомнил, для кого варит это зелье, и его окатило отвращением, как кипятком. Он не животное. Он даже больше, чем человек — он маг. Он устоит перед соблазном.

Он сжал зубы и отстранил её от себя, постоял минуту, выравнивая дыхание. Подманил откатившуюся палочку Лили, сунул себе в карман. Потом осторожно поднял Лили на руки. Времена, когда он катал её на закорках, давно миновали, почти забылись, и он подивился, как чему-то новому, лёгкости её тела. Выглянул за дверь, прислушался, принюхался к непривычно прохладному воздуху, и быстро понёс Лили прочь.

Унеся её по пустому коридору как можно дальше от злополучного туалета, он осторожно опустил её на скамью, стоящую в нише. Палочку вложил ей не в карман, а в рукав, как она любила. Помедлил, вглядываясь в её лицо, такое бледное, что его, собственно, не было видно под веснушками. Давним, тоже почти забытым, движением провёл большой рукой по её лицу от лба до подбородка, пытаясь собрать в горсть россыпь золотистой меди. Не удержавшись, посмотрел на свою ладонь, по-старому, по-детски обиделся на то, что ни единой веснушки не осталось у него в руке. Хотел посмеяться над собой, но понял, что сейчас заплачет. Нюниус, подумал он со злобой, выпрямился и достал свою палочку. Сказал так, словно Лили могла его услышать:

— Мне не нужно твоё прощение. Мне нужно, чтобы ты была в безопасности. А потому…

Он снял Оглушающее заклятие и быстро, пока она не пришла в себя, прошептал:

— Забудь.

И рванулся от неё с такой скоростью, будто за ним гнался весь Гриффиндор с разъярённым Поттером во главе.

И как в воду глядел, потому что буквально через несколько мгновений вывернула из-за угла гриффиндорская четвёрка — правда, в составе всего трёх человек, но под предводительством неизменного и великолепного Капитана Поттера. До Снейпа донёсся встревоженный возглас Джеймса:

— Эванс!

Эхо этого возгласа словно подтолкнуло Снейпа в спину. Он скрипнул зубами и ускорил шаги.