Эпоха (гет)

У Гарри палочку отобрали, чему он совершенно не удивился. Сбивало с толку совсем другое: его, не угрожая и не пытая, посадили в камеру и оставили одного. Долго никто не приходил, но когда дверь наконец отворилась, в комнату впихнули Джинни и оставили их вдвоем. Они не понимали действий противника — и это означало поражение.

Занимался рассвет, когда Гарри попал в эту камеру, и только через трое суток на его персону соизволили обратить внимание. Сам Люциус Малфой почтил его своим присутствием.

— Ну что, Поттер, ты — герой! Ты победил Вольдеморта, и теперь твое имя не забудут и через двести лет! Благодарные маги и колдуньи захотят сказать тебе спасибо за старания. Неужели ты не уделишь им пару часов? Страна должна знать своих героев!

— Чего ты добиваешься, Малфой?

— Тсс, считаем, что я ничего не слышал! И на будущее — меня можно называть министром. И желательно все-таки на «вы». Хотя к чему нам эти условности, пока нас никто не видит? Кроме вашей милой жены, разумеется. Ей, кстати, тоже неплохо было бы поприсутствовать. Пустая формальность, но как министр я не могу отказать своему народу в удовольствии видеть своих освободителей. Мистер Поттер, с вами что-то не то?

— Ми… Министр?.. Да прекратите вы!…

— Да, вы совершенно правы, каюсь. Я не министр и не имею никакого права называть себя так. Ведь я стану министром только 2 декабря. 3 числа я хотел бы видеть вас обоих на торжественном параде. У вас есть время подумать. Это помещение защищено по проекту покойного Лорда, и отсюда еще никто не убегал. Пищей и постелью вы останетесь довольны. Искренне надеюсь, что мы поладим. Всего хорошего.

Прошло много времени, действительно много. Прошла ночь, день, наступила следующая ночь, и ничего не происходило. Тонкс часто зевала, лихорадочно и быстро, но уснуть не могла. Уже давно она успокаивала себя ласковыми словами, например: «Нервничать бесполезно, от судьбы не уйдешь, все равно ничего не изменить, надо поспать». Но, несмотря на это, чувствовала себя как никогда близкой к истерике.

— Ложитесь, не мучайтесь.

Так было гораздо лучше — когда голова лежит у Снейпа на коленях, и он тихонько перебирает ее волосы. Шесть дней просидели Снейп и Тонкс в каменной темнице. Оба знали, что все зависит не от них, и это сознание давало такую свободу, какую они уже и забыли. Шесть дней свободы — в тюрьме — это казалось им не абсурдным, а, напротив, естественным и даже прекрасным. Холодные стены и клочок серого неба были единственными свидетелями их короткой любви.

В конце концов за ними пришли. Двое. Каждый грубо схватил по пленнику и потащил их к выходу. По одному. На расстоянии не меньше двух метров один от другого.

Снейп через рукав, чтобы не касаться кожей портключа, быстро достал нож и бросил Тонкс. Она инстинктивно поймала и в ту же секунду исчезла. Не обращая внимания на Пожирателей, Снейп сосредоточился — это необходимо для колдовства без палочки; через десять секунд раздался небольшой взрыв, в котором нашли свою смерть и он сам, и его несостоявшиеся конвоиры.

Тонкс упала на колени и разжала руку; металл звякнул, ударившись о каменный пол. Минуту она не шевелилась. Затем, осознав и приняв случившееся, решительно, насколько это позволили ей болевшие мышцы и душа, встала и направилась к выходу. Но, не сделав и двух шагов, вернулась, подняла нож, аккуратно протерла его подкладкой мантии и спрятала во внутренний карман.

Тонкс забрала свои средства из Гринготса и успела покинуть банк за тридцать секунд до того, как туда аппарировали Пожиратели. Она не знала, кто подарил ей эти полминуты.

— Я не собираюсь скрываться! — орал Джордж на Фреда и Ли Джордана. — Неужели вы не видите: все катится к чертям, и магазинчик этот уже не имеет НИКАКОГО значения!

— Дружище, ты абсолютно прав, никакого значения. А теперь быстро собирайте все, что можно унести с собой, и мотайте, пока живы! Хоть в Ирландию, хоть на Северный Полюс, только быстрее!

Ли буквально впихнул братьев в магазин приколов, а сам остался снаружи караулить. Быстрее, чем он надеялся, появились несколько человек со слишком серьезными лицами. Они спокойно прошли к магазину, и один из них обратился к Ли:

— Юноша, вы не знаете, кто сейчас внутри?

— Внутри? О, внутри находится много, много существ! Это магазин приколов, как вы можете прочитать на этой вывеске, а не продуктовый магазин, но, тем не менее, здесь полно крыс — понятия не имею, чем они питаются, ведь…

— Отойди! — один перебил громко орущего ерунду Ли и попытался отодвинуть его.

— Эй, приятель, что значит — отойди? Я не…

— Заткнись, идиот!

— Мистер, у нас свободная страна, по крайней мере, я всегда так считал, и вы не имеете никакого права затыкать меня!

Серьезные люди сделали шаг назад, перекинулись парой слов; в следующий момент небольшая группа зевак, собравшихся поглазеть на начинающийся скандал, увидели, как Ли поднял палочку, кто-то из его противников вскрикнул, отпрянул, приготовил палочку к обороне; Ли, с каменной улыбкой, пару раз стрельнул чем-то огненным — не попав, впрочем, ни в кого, — а потом развернулся к магазину, взмахнул палочкой, выкрикнул что-то; здание вспыхнуло и обрушилось, скрыв под собой Ли.

— Этот человек сумасшедший, вы видели — он взорвал магазин! А ведь внутри находились люди! Да сделайте же что-нибудь с огнем!

И правда, пожар готов был охватить и ближайшие здания, поэтому совет пришелся весьма кстати. После наведения порядка обнаружилось, что собеседники Ли исчезли. Зрители покачали головами, пожалели погибших юношей и разошлись.

Добрались люди Малфоя и до Хогвартса.

Ученики к тому времени пребывали в растерянности — средства связи нарушились, совы летали туда-сюда, некоторых родители порывались забрать домой, другие никак не могли выйти на связь со своими. Исчезли директор и декан Гриффиндора, так что целый факультет фактически оказался предоставленным самому себе; Флитвик мужественно нагрузил себя обязанностями пропавшей коллеги — и вовремя. Группа самых храбрых студентов собралась было уже совершить внеплановый визит в Хогсмид.

Поздно вечером Филиусу наконец удалось утрясти все дела, решить проблемы на сегодня; теперь в его планы входил лишь полноценный отдых — давно пора, да и завтра рано вставать. Только он устроился в кресле перед натопленным камином, намереваясь посидеть спокойно перед сном, как прямо из пламени выскользнул кусок пергамента — неровно оторванный, с прожженной дыркой внизу. Флитвик прочитал послание, сжег его и оставил щепотку пепла в камине; сон как рукой сняло — он сидел в кресле и смотрел в окно до тех пор, пока над дальним берегом озера не засеребрилась полоска холодного утреннего света. Только тогда он поднялся, вытащил все пергаменты из письменного стола, просмотрел их, некоторые положил обратно, а большинство кончили свою жизнь в пламени. Для надежности, просто на случай, если его записи понадобятся человеку, который тоже умел восстанавливать сожженные предметы (а Филиус это, конечно, умел), Флитвик открыл окно и выбросил золу из камина наружу. Профессору не повезло — утренний ветер был хоть и не сильным, но дул прямо в окно, так что пришлось заклинаниями развеять остатки уничтоженных документов.

Поеживаясь, Флитвик закрыл раму; взгляд его упал на часы. «Мерлин мой, я же на завтрак опаздываю!» — подумал он по привычке и тут же посмеялся сам над собой. Еще раз убедившись, что ничего не забыл, Флитвик сел в любимое кресло и с помощью заклинания остановил себе сердце.

Вечером того же дня, когда Хагрид только вернулся из очередного длительного экскурса по Запретному лесу, в дверь его хижины кто-то громко и требовательно постучался. Ворча: «Кого это нелегкая принесла, в такой-то час?», он открыл дверь и обнаружил за ней белокурого Фиренца. Лицо его было строгим и даже немного торжественным, голос — глубоким и значительным. Но для кентавра эти признаки естественны, поэтому не сразу Хагрид понял, что дело крайне серьезно. А когда все-таки понял, в чем дело, то первым порывом его было броситься в замок. Серый лошадиный бок перекрыл ему дорогу.

— Нет! Ты не должен идти туда!

Хагриду потребовалось полминуты на то, чтобы успокоиться и внять голосу разума. Еще через десять минут он был уже полностью готов: Клык, арбалет, еще некоторые вещи и, конечно, розовый зонтик. Фиренц с Хагридом почти достигли опушки, когда к хижине подошли люди в темных мантиях и принялись стучать в дверь, но тут незваные гости заметили две фигуры и бросились к ним, посылая на бегу заклятия. Кентавр инстинктивно рванул было в чащу, но тут же резко затормозил, подтолкнул Хагрида в спину:

— Я задержу их!

Великан знал, что ничем не сможет помочь другу, и с негриффиндорской рассудительностью сделал, как ему сказали, то есть добрался до самого сердца дикого леса и только тогда стал думать, что ему вообще-то делать дальше.

Через полчаса его нашел Фиренц. Бока кентавра были взмылены, а глаза воинственно сверкали.

— Они не дошли даже до передних деревьев! — гордо произнес он. — Они испугались и послали за подмогой — кажется, собираются прочесать весь лес. Как будто мы позволим им это!

— Кто это — мы?

— Мы — кентавры! Настала пора вернуться в мое племя.

— Да они просто убьют тебя!

Но кентавр не слушал его. Через миг Хагрид остался в одиночестве, если не считать Клыка, который был озадачен происходящим и на всякий случай прижимался к сапогам хозяина.

Фиренц возвращался к своему народу, чтобы предупредить его об опасности. Он полагал, что перед лицом внешней угрозы все внутренние противоречия будут забыты, и, в общем-то, не без основания. Сперва его появление вызвало волну ропота, готового перейти во вспышку гнева, но Фиренц сумел несколькими словами убедить большинство. Бейн, правда, остался недоволен.

Однако когда кентавры выступили из леса, никаких врагов не обнаружилось. Не появились они ни утром, ни вечером следующего дня. Над Фиренцем стали насмехаться, сначала тихо, а потом и открыто.

— Я всегда говорил, что этот молокосос не внушает доверия! Посмотрите, сначала он предал нас, а затем обманул, якобы предлагая помощь! — надрывался Бейн.

Фиренц же только сжимал челюсти так, что мышцы тугими узлами перекатывались под кожей, и ничего не говорил. Даже когда остальные ушли, он остался караулить, чтобы враги не застали обитателей леса врасплох.

Как выяснилось, он был прав. Вечером третьего дня, когда Фиренц уже задремал, на дороге из замка к хижине Хагрида появилось множество силуэтов. Кентавр мгновенно проснулся, но стоял неподвижно, как гора, прислушиваясь к словам врагов. Через минуту лицо его исказил такой гнев, что любой случайно увидевший его в этот миг постарался бы немедленно убраться подальше. Он почти зарычал, ударил по земле копытом так, что пропахал почву на десяток сантиметров, и бешеным галопом умчался обратно, к своим недоверчивым сородичам.

Те действительно не поверили ни одному его слову — не желали быть одураченными во второй раз. Только сказав, что, если он окажется неправ и на этот раз, то сам покинет навсегда этот лес, Фиренц убедил кентавров последовать за ним, пусть и неохотно. «Они пришли уничтожить наш лес, они хотят сделать из него парк для прогулок человеческих детей, безопасный, очищенный от тех, кого они боятся! А эти остолопы не верят мне и едва плетутся!» Но несмотря на испытываемый гнев, внешне он все же оставался невозмутимым.

Остальным кентаврам понадобилось не много времени, чтобы дойти до того же состояния бешенства, что и Фиренц, и все атаки магов на земли кентавров остались безуспешными: лошадиное тело позволяло им необыкновенно ловко уворачиваться от заклинаний, а сильными руками они очень метко бросали камни.

Запретный лес так и не смогли покорить.

Мягкие, тихие звуки. На поляне танцует девушка. Ее зеленые одежды струятся и обволакивают стройное тело, волосы бесконечными волнами спадают к траве и тоже участвуют в движении, разнообразя оттенки зеленого золотым дождем. Все ближе и ближе видны ее бирюзовые глаза, и глубина их затягивает, и нет ничего, кроме сине-зеленого света. Он бледнеет, музыка стихает, и снова вырисовывается прекрасная фигура. Появляется другая. Наклоняется и поднимает с земли несколько оброненных длинных золотистых волосков. Он почтительно и серьезно протягивает их ей, и поднимается свистящий вихрь, и вокруг них кружится поток золотого воздуха. Золотого, потому что ветер поднимает с земли опавшие листья, чистые и светлые. Один за другим пробиваются мощные лучи цвета морской волны, фигуры начинают удаляться, и теплого света становится все больше, и мелодия наполняется жизненной силой, и скоро становится ясно, что все происходит внутри огромного изумруда, бесчисленные грани которого играют всеми оттенками зеленого, золотого и ярко-синего.

И последнее. Никакой музыки, много-много хрустальной воды, прозрачные капли разлетаются во все стороны. Вскоре становится видно, что вода эта образует горный ручей, а брызги получаются оттого, что белый единорог рассекает поверхность золотым рогом. Она споро перебирает стройными ногами по каменистому дну, наслаждается прохладой, негромко пофыркивает и подергивает головой. Плеск и журчание перекрывает неожиданный вой. Чистый, сильный и далекий. Единорог застывает на мгновение, а потом встряхивает золотым потоком гривы и несется, словно за ней по пятам движется смерть, словно впереди ее ждет счастье. И они встретились — черный волк и белый единорог...

Тонкс отняла палочку от виска, закупорила небольшую изящную пробирочку со смесью перламутровых и бархатисто-черных нитей и спрятала ее в стол к сине-зеленой и черной с серебристыми блестками, таким же по форме пробирочкам.

«Пророк для чистокровных».

Таким образом, мнения экспертов по этому вопросу не расходятся, и маги могут спать спокойно — Вольдеморт больше не угрожает их жизни и жизни их близких.

«Я всегда знала, что это лживая и никчемная газетёнка!» — думала Луна, смяв страницу. — Они всегда стелятся под тех, кто сильнее, вместо того, чтобы писать об интересных и нужных вещах. Но мы еще посмотрим, кто победит! Я найду всех выживших из Ордена Феникса; я отдам этим дань памяти павшему Невиллу Лонгботтому! О, Невилл! Возможно, ты слышишь меня сейчас. Так знай: я сделаю все, что в моих силах, чтобы смерть твоя была не напрасной!»