The brand new Monday (джен)

Долбаный понедельник. Просыпаюсь и тут же понимаю, что каким-то образом умудрился проспать и опоздать на смену. Чертыхаясь, вскакиваю и, даже не пытаясь умываться или хотя бы прополоскать рот от той дряни, которой, судя по ощущениям, заливал глотку все выходные, начинаю впопыхах натягивать самую чистую из двух моих маек.

Вылетаю из своей крохотной, пожалованной мне социальной службой конуры и сломя голову мчу в порт, с замиранием сердца представляя, что сделает со мной за опоздание начальник смены. Долбаный трудоголик бухает все выходные наравне со всей бригадой, но с началом каждой новой рабочей недели каким-то образом умудряется восстановить презентабельный внешний вид. Он, черт возьми, даже бреется каждое утро, в отличие от вашего покорного слуги, чьей щетиной можно пугать до обморока дикобразов.

Что поделать, когда выпивка становится главной ценностью и основной статьёй бюджетных расходов, все остальное незаметно уходит на задний план. Даже моя специальность, «Логистика международных транспортных операций», в последние пару лет заключается для меня в транспортировке пустых бутылок до свалки с попыткой избежать излишнего внимания соседей к характеру моего груза.

Я пью уже года три, пытаясь избавиться от отвратительно назойливых ощущений где-то на дне черепной коробки, которые иногда становятся совсем уж нестерпимыми. Когда-то, когда у меня ещё хватало денег на мозгоправов, мне ставили диагноз «диссоциативное расстройство», считая, что это мне как-то поможет. Врачи вообще часто считают, что если дать непонятной чертовщине имя, загнать её в классификацию и присвоить порядковый номер, она — чертовщина — тут же начнет повиноваться придумавшему ей название профессору как шёлковая.

В моем случае это, к сожалению, не работало, и чувство, что я живу какой-то не своей жизнью, временами становилось столь нестерпимым, что не давало спокойно спать. Удивительно, но отдушину удалось найти в интернете, где из таких, как я, сформировалось целое сообщество. Мы обменивались мнениями, поддерживали друг друга и всячески пытались убедить окружающих и самих себя, что мы не тронулись умом и все ещё способны вести приемлемый с точки зрения обывателей образ жизни. Наверное, это действительно было так, но все же…

К сорока годам у меня за плечами женитьба по залету в восемнадцать, смерть новорождённого сына, не менее стремительный развод и несчётное число последовавших за всем этим ничего не значащих романов, родня, которая давно махнула рукой на ожидания того, что из меня выйдет что-то путное, и оглушительное одиночество.

Иногда мне, как и многим моим собратьям по несчастью, кажется, что все у нас когда-то было по-другому. Что где-то есть точно такая же, но чуть иначе повернутая к Солнцу Земля, где у каждого из нас есть свой дом, а в нем кто-то, кто ждёт нас вечером к ужину, терпит наш скверный характер и не попрекает бесчисленными недостатками. Не знаю, не люблю об этом думать. В конце концов, даже если та, другая жизнь где-то и существует, здесь и сейчас имеется моя нынешняя, в которой у меня есть друзья и собутыльники, с ними можно переброситься парой слов под сносную выпивку в местном баре, есть миловидная толстушка Фелиция, работающая там же и взявшая в последнее время моду строить мне глазки, есть порт, в котором я работаю, и старина Вульф, выплачивающий мне зарплату, есть… Да, пожалуй, это и все. Об этом я думать тоже не люблю, как и о своих перспективах, как и том, что бы было, сложись моя жизнь так, как она порой видится мне в снах наяву. Возможно, мне действительно стоит что-то поменять. Попытаться сделать свою жизнь хоть немного похожей на ту, призраки которой постоянно вертятся у меня в голове. Возможно, делать это надо как можно скорее, пока на это ещё есть силы, пока мой изъеденный алкоголем мозг ещё может подавать хоть какие-то тревожные сигналы игнорирующему его доводы владельцу… Возможно…

Пробегая мимо очередного проулка в попытке догнать захлопнувший двери прямо перед моим носом автобус, наблюдаю стоящего на деревянной коробке уличного проповедника, неожиданно привлекшего мое внимание. Очередное дежавю и ощущение, будто поверх реальности вокруг меня проступает еще одна, почти не отличимая от первой, но другая. У старого хрыча, продолжающего дурным голосом вещать свою мантру, вид поистрепавшегося и проигравшегося вчистую в академических схватках научного сотрудника, всклокоченная голова, слежавшиеся лохмы волос на которой живописно перетекают в залысины, старый, погрызенный в баталиях с крысами и заштопанный в нескольких местах серый пиджак, глаза безнадежного сумасшедшего и ровно двое слушателей — подвыпившие бродяги, у которых нет сил и денег, чтобы опохмелиться и отползти из зоны поражения чокнутого горлопана. Трое, если считать меня. Проповедник вопит что-то про антихриста и про то, что мы не заметим конца света, даже если вдруг окажется, что он уже давно наступил. Больной ублюдок, как и все они. Как и все мы.

Телефонный звонок врывается в мои размышления грозной трелью, означающей, что я уже пропустил летучку перед началом погрузочных работ, и этот мой промах не укрылся от всевидящих глаз старины Вульфа, нашего начальника смены. Чертыхаюсь и смахиваю кнопку вызова, надеясь, что к моменту моего прибытия пыл начальства подугаснет. Что за чушь я там молол? Ах, да! Возможно, стоит уже наконец зазвать Фелицию к себе на ночь и как следует рассмотреть все её скрытые униформой достоинства.