Падение (гет)

Вечером Лиза возвращается домой, по дороге забирая дочь из детского садика. Молодую женщину беспокоит состояние Антонина, его кошмары, не дающие спокойно спать и отравляющие их счастье... Лиза хочет узнать больше о прошлом своего мужчины, что его мучает?

— Мама, — прерывает её невесёлые мысли Надя.

— Что, солнышко моё? — Елизавета пробует выдавить из себя улыбку, но это даётся ей с большим трудом. У их дочери — глаза Долохова. Такие же голубые, но без синих огоньков в зрачках, манящих и одновременно пугающих.

— Папа.

— Что папа? — спрашивает молодая женщина, но вместо ответа Надя берет обе её руки своими маленькими пальчиками и пристально смотрит матери в глаза. И от этого совсем не детского взгляда Елизавете становится не по себе. Её мозг точно пронзает молния, и молодая женщина видит картинки, словно это кино на экране телевизора.

Дома их встречает сам Долохов, в комнате — накрытый стол, видимо, готовится романтический ужин...

— По какому поводу торжество? — уставшим голосом спрашивает Елизавета. После увиденного у неё совсем не праздничное настроение. Антонин замечает настроение своей гражданской жены, улыбка моментально сходит с его перекошенного лица.

— Что-то не так? У тебя неприятности на работе?

Эти вопросы лишь раздражают Лизу, но она берет себя в руки.

— Нет, всё в порядке, — лжёт она, и Долохов это замечает. Его трудно обмануть. Тягостная пауза повисает между ними.

Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, Антонин помогает Елизавете снять куртку с отороченным мехом капюшоном, покрытую мелкими снежинками. Зима на Балканах не такая суровая, как в Англии или в России, но всё равно снежная. Лиза помогает снять пальтишко их дочери и вместе с Надей идёт к столу. Настроение — явно не то, но не пропадать же продуктам? После окончания Войны их страна оказалась в глубокой экономической яме, из которой не в силах была выбраться. Лиза, хоть и волшебница, а до недавнего времени — супруга офицера (формально таковой и остающаяся), но на себе узнала, что такое жизнь в условиях послевоенного кризиса.

Антонин, Елизавета и Надя садятся за стол. Молча кушают. Повар из Долохова — никакой, но вареная картошка со свининой, тушеные овощи и свежезаваренный чай идут на "ура", как говорят русские.

Надя первая справилась со своей порцией и встала из-за стола. Лиза провела её в детскую комнату, уложила в кроватку, после чего вернулась в гостиную.

— Так и будем молчать? — откупоривая жестяную банку с пивом, спрашивает Антонин. При дочери он никогда не употребляет алкоголь — чтобы не подавать дурной пример.

— Очень вкусно, — произносит Елизавета, наминая блюдо, которое успело уже остыть. Долохов криво улыбается, хочет сказать что-то ласковое своей любимой, но слова застряли у него в горле, когда молодая женщина, оторвавшись от еды, пристально посмотрела на него. В серо-зеленых глазах он видит укор и невыразимую тоску. — Кто была та девушка? — Вопрос, который бьёт наотмашь, словно пощечина.

Долохов даже не решается прикинуться, что ничего не понимает: мол, "Какая девушка?" или, что было бы ещё глупее, "Откуда ты знаешь?". Роззи, лежащая на морском берегу в красной мантии мракоборца и смотрящая застывшими карими глазами в холодные небеса, её загадочная улыбка и разметавшиеся по камню-валуну каштановые волосы с кудряшками моментально возникают в памяти бывшего Пожирателя Смерти.

Антонин залпом допивает пиво, швыряет смятую банку в мусорное ведро, его голубые глаза сейчас стали свинцовыми — как небо из воспоминаний.

— Розалина, — хрипло отвечает Каратель. — Мы дружили. В детстве. — Слова даются ему с трудом. Но мужчина продолжает: — Потом я учился в Дурмстранге. А когда возвращался в Англию, случайно встретил ее на пароме через Ла-Манш.

— Ты... Любил её? — снова спрашивает Лиза, хотя наперёд знает ответ.

Долохов кивает.

— Да. Но это было очень давно. В прошлой жизни. С тех пор многое изменилось...

— А ты? — В голосе молодой женщины прозвучали нотки отчаяния. — Ты сам изменился? Тони... Так не может длиться вечно. Если тебе дороги я и наша дочь, ты должен избавиться от призраков прошлого! Нельзя каждую ночь вспоминать о ней. Она давно мертва, а мы с Надей — живые. Понимаешь это?

Долохов снова кивает, но ничего не говорит. Он лишь слушает Лизу.

— Ты нужен нам...

— Даже после всего, что ты знаешь обо мне? — Синие огоньки в зрачках и зловещая ухмылка на губах. Долохов сейчас напоминает приговоренного к смерти, которому перед казнью дали право на последнее слово.

Две слезинки скатываются из серо-зеленых женских глаз.

— Какой же ты глупый... Волк.

Это прозвище дала Долохову Беллатриса Лестрейндж: на его родовом гербе действительно был изображён волк, перепрыгивающий через красные охотничьи флажки.

— Да, я глуп, — хрипло отвечает Антонин. — Влюбленный мужчина всегда глупеет. — Его улыбка становится более мягкой, а глаза приобретают свой естественный цвет, щурятся.

Но Елизавета не улыбается в ответ. Наоборот, её красивое лицо словно окаменело. Она утирает предательские слёзы.

— Так определись же, Тони: кого ты на самом деле любишь? Меня с Надей или ту девушку... Роззи?

— Вас, — на одном дыхании произносит Долохов. — Только вас. Вы — единственное и самое дорогое, что у меня есть...

— Возможно, когда-нибудь ты, Долохов, — при упоминании своей фамилии Пожиратель Смерти непроизвольно вздрогнул, — поймёшь, что все мы уходим, близкие уходят, друзья уходят! Ты останешься в этом никчемном мирке сам, совершенно один! И убийства, которые ты совершал, повинуясь долгу чести Темному Лорду, меня не радуют... Лишение жизни невинных людей! А если бы тебе выпала участь убить нас? Что бы ты сделал? — почти крикнула Лиз, вставая из-за стола. Горькие слезы неприятно щипали глаза. Между ними вновь повисло тягостное молчание, а на душе словно скребли кошки. — Не дай этому произойти... Одиночество страшнее смерти, особенно сейчас, Антонин.

Мужчина, медленно приблизившись к девушке, попытался обнять её, однако она отстранилась со словами:

— Спокойной ночи, Тони.

Лишь тихие шаги и тиканье часов нарушали давящую тишину, стоящую в комнате. Именно сейчас Долохов остался один, наедине с собой...