Сквозь кости (гет)

От футона, бесцельно лежавшего в кладовой годами, пахнет шерстью, горелым деревом и сыростью одновременно. Невзирая на прохладу непрогретого пола, утро не кажется мёрзлым — Какаши впервые за последние недели чувствует себя нормально, почти так же, как до возникновения связи с Сакурой.

Он медленно и бесшумно поднимается и видит её, лежащую в его кровати: прямая натянутая поза, руки сложены поверх одеяла, чуть вздымается от ровного дыхания грудь. В беспорядке только перепачканная после вчерашней тренировки одежда. Даже волосы в полной сообразности — ластятся контрастом в серости спальни.

Всё, что Какаши вчера себе позволил, — это снять с Сакуры нелепо яркий хитайате. Сейчас он позволяет себе сесть рядом, невесомо коснуться её запястья и влить ещё немного собственной чакры.

Губы Сакуры приоткрываются — они багряно-красные от мелких затрещин и от вернувшихся к ним признаков жизни. Обнажая влагу молочно-белых зубов, она сдавленно выдыхает в тишину спальни. Звук не громкий — но он разносит по позвонку леденящую прохладу. Впивается болезненным жаром в пах.

Когда через полчаса дыхание стоящего в планке Какаши шевелит скошенную траву полигона, а указательный палец, куда сконцентрирована чакра, продавливает мягкую землю, он думает, что Сакуру можно назвать в некоторой степени привлекательной. Но Какаши не переносит даже случайной мысли о простом сексе с той, кого знает. А Сакуру он знает слишком хорошо: надоедливая, по-детски капризная, не считающаяся с чужим мнением, до лицемерия любезная и…

И он узнаёт её чакру до того, как слышит шаги.

Она приносит с собой запах его дома и замирает с ним рядом. Холодный ветер шевелит подол тёмно-бордового платья и бьёт нахлестом по залеченным ссадинам.

— Извини, что доставила неудобства. Но я вполне могла ночевать в своей комнате, — звучит сухой декламирующий голос. На «ночевать» — сбивается. Должно быть, без конца прокручивала фразу в голове, и в конечном счёте слова слиплись от волнения на языке.

— У тебя было очень сильное истощение. — Какаши подбирает правую руку и переносит вес на указательный палец левой. Тело слушается так же, как раньше. — Пока искали Цунаде-сама, я заметил, что, если мы с тобой в непосредственной близости во время сна, запас чакры восстанавливается с невероятной скоростью. Думаю, ты и сама это заметила.

Молчит.

Конечно, заметила.

— У меня не было возможности спросить твоего разрешения. — Он выдыхает, легко встаёт несколькими короткими движениями и прикрывает левое веко — так шаринган беспокоит немного меньше, чем с открытым глазом. — Приношу извинения.

Сакура розовеет, отводит взгляд. В серебре её протектора отражается мутное очертание запятнанного неба — перелив этот мелькает под его подбородком, в её розовых волосах, куда вплетён развязанный им ночью малиновый хитайате.

Раньше Какаши всегда раздражался, когда видел Сакуру такой. Сейчас он тоже раздражается, хотя и понимает, что теперь её смущение вызвано не какими-то особенными чувствами, которые она нарисовала в своей голове по отношению к нему.

— Тогда давай обговорим заранее — больше так делать не нужно.

— Если я увижу, что твоё состояние критическое, я буду вынужден поступить так снова.

— Я медик. Я не доведу свой организм до полного истощения, — Сакура поджимает губы, собирает в пальцах чёрную тесьму по бокам платья и на этот раз выдерживает его взгляд, — поэтому не переживай. Тебе ничего не грозит.

Несколько секунд они не говорят ни слова. Увидь их кто со стороны, подумал бы, что оба охвачены силой гендзюцу — настолько неестественны и неподвижны их позы.

— Вчера я думал не о собственной безопасности, — ровным голосом говорит Какаши, и теперь ему безразлично, надумает ли Сакура чего-нибудь лишнего. — Я просто увидел тебя при смерти и помог единственным возможным способом. На моём месте так поступил бы любой человек. — Выдержав короткую паузу, он прибавляет: — Мне жаль, что способ, которым я мог помочь, — это уложить тебя в свою постель.

На последних словах Сакура широко распахивает глаза. Соразмерно тяжести дыхания усиливается и сила красноты на её щеках.

— Необязательно говорить об этом так!.. — выпаливает, и тесьма платья сжимается в кулаках.

— Необязательно во всём искать подтекст, — безразлично бросает Какаши. — Разве тебе не пора в госпиталь?

— Я туда и иду, — проговаривает Сакура поспешно. — Сегодня буду поздно. Можешь не ждать.

Она уходит, смотря себе под ноги, продолжая теребить платье, не узнав, что Какаши не ждёт её возвращения в том смысле, в каком она могла предположить. Подлинная суть в том, что он не привык к чужому присутствию, а потому хочет всегда знать наверняка, когда Сакура дома, а когда — нет.

* * *

Всю следующую неделю Сакура после работы в госпитале тренируется с Цунаде. Домой она возвращается с сильным истощением — не таким критическим, как в первый раз, но всё же с достаточно явным.

Какаши проводит с ней время только днём, когда наблюдает за её исследованиями в лабораторном кабинете, и такого количества времени оказывается более-менее достаточно, чтобы она не исчерпала весь свой запас чакры.

На восьмой день Какаши направляется в штаб АНБУ, чтобы договориться с Итачи о выполнении заданий небольшой продолжительности. Возле главного входа он встречает Лиса с позывным Кейчи и Югао, которая, наряду с Итачи и Какаши, является одной из немногих АНБУ, не скрывающих своих лица и имени.

— Какаши-семпай! — Югао почтительно кланяется, и Кейчи мигом ей вторит. — Раз вы здесь, значит, Хокаге-сама более не нужна ваша помощь в особо важном вопросе? Я рада видеть вас в добром здравии.

— К сожалению, я всё ещё не могу полноценно вернуться к текущим заданиям. Только если к краткосрочным.

— Времена для Конохи сейчас непростые, — раздаётся низкий голос Кейчи за маской. — Вы пришли к капитану? Он у себя.

— Да, я пришёл к нему. Спасибо, Кейчи.

Штаб АНБУ расположен недалеко от резиденции Хокаге, в одном из самых не пострадавших от нападения Кьюби районов. Это обветшалое, трёхэтажное здание старой библиотеки, с побитой из-за постоянного по ней бега крышей. Сюда может беспрепятственно заглянуть любой шиноби или гражданский — но никто из них не сумеет миновать барьер, ведущий в подземелье по круговому, утягивающему вниз лестничному пролёту: Хокаге лично запечатывает в татуировке каждого АНБУ ключ от защитного Кеккай Ниндзюцу⁽¹⁾.

В подземелье характерный полумрак, мрачные коридоры освещают лишь трещащие в звонкой тишине факелы с огнём. Подобный покой здесь бывает не всегда: порой из комнаты пыток доносятся нечеловеческие вопли схваченных вражеских шиноби и нукенинов, а из зала тренировок по кендзюцу слышатся звуки бесперебойно и ритмично бьющихся друг о друга боккэнов⁽²⁾.

Со времён Второго Хокаге в бытности АНБУ мало что изменилось. Отступление от созданных им правил произошло лишь раз — когда Итачи надел маску ласки, не достигнув пороговых тринадцати лет. Стоило ему до них дорасти, и он стал командиром отряда, а спустя ещё несколько лет — капитаном АНБУ.

Но от правила, что у возглавляющего АНБУ шиноби должен быть свой кабинет, не смог отступить даже тот, кто единственный раз нарушил самое главное из них — касающееся возрастного ограничения.

— Как поживаешь, капитан?

В кабинете капитана АНБУ мерцает электрический свет, но из-за отсутствия окон стойкое ощущение, что находишься во мраке, не отступает. Стеллажи с отчётами и архивными сведениями окружают письменный стол, и пространство кажется визуально меньше, чем оно есть на самом деле.

— Какаши-сан, — Итачи привстаёт с места и садится обратно лишь после того, как на высокий стул напротив него располагается Какаши, — что вас привело?

Всегда будет загадкой, почему наследник главы клана Учиха предпочитает уединяться в этом навевающем скуку месте. У него и оправданий не найдётся: всю бумажную работу выполняет Учиха Изуми, которая хотя и не член АНБУ, но работает на штаб в качестве помощника капитана.

— Хочу брать одиночные миссии.

Итачи выслушивает Какаши, не перебивая. Скрещивает руки на груди, но не грузно, а с карикатурным изяществом актёра Кабуки. Не меняется в лице.

Изучает.

Стóит Какаши закончить свой короткий, строго фактический рассказ об изученных им свойствах чакры, изменённой связью, как Итачи тут же спокойно говорит:

— Хорошо. Полагаю, вы и впрямь можете справиться с миссиями небольшой продолжительности, Какаши-сан.

Этот разговор — их первый с того утра, когда Итачи заявился к Какаши домой. Они не обсуждают ни разрушенную поверх них Коноху, ни возможную причастность к тому клана Учиха.

Итачи бледен. Впервые думается, что в одиночестве и темноте кабинета он сидит неспроста.

— Что говорит совет клана? — спрашивает Какаши после продолжительной паузы.

— Я не присутствовал на последнем заседании.

Время и место собрания всегда можно подстроить под старшего сына Фугаку-сана, особенно учитывая то, каким уважением Итачи пользуется среди остальных соклановцев. Если его там не было — значит, так захотел его отец.

— Итачи, — Какаши пытается выдать всю искренность, на какую способен, в надежде, что его слова будут поняты верно, — если тебе станет известно о чём-то, что может создать проблемы для Конохи, то ты всегда можешь обратиться ко мне и Обито.

Итачи холодно-спокоен, но едва выступившие от напряжения желваки выдают неестественный характер его невозмутимости.

— Вы напрасно беспокоитесь, Какаши-сан. Клан не так сильно, как вы могли предположить, оскорблён подозрениями других шиноби Конохи.

— Надеюсь, что, если чувства клана всё-таки будут задеты, капитан АНБУ окажется достаточно доверенным для них лицом, чтобы поделиться своими переживаниями.

Пауза облачается незримым напряжением. Её прерывает только треск ламп и проводов — они старые, их провели ещё в то время, когда электричество только начало распространяться в Стране Огня.

— Как я уже сказал, вам не о чем беспокоиться, Какаши-сан, — наконец говорит Итачи. Он не опускает взгляд — глядит прямо, неотрывно, с холодной бесчувственностью. Какаши вспоминает, как, увидев Итачи впервые, Тензо, смеясь, сказал, что ему и маска АНБУ не нужна («Он мне чем-то вас напоминает, семпай!»).

— Ну, раз так, то хорошо. — Какаши натягивает на лицо иронично-безразличную улыбку. — Я тогда пойду. Спасибо, что пошёл на встречу. Завтра зайду за заданием.

Снова оказавшись во мраке коридора, Какаши думает о бесцельности своих действий и собственной беспомощности: он превратился в сосуд чакры для Сакуры, вынужден выуживать информацию из натянутых разговоров с Итачи и выпрашивать у него миссии, даваемые обычно новичкам.

Какаши не пришлось бы настаивать на последнем, не будь необходимости не выглядеть подозрительно, когда он, временно отстранённый от заданий, вдруг станет выяснять обстоятельства нападения Кьюби на Коноху.

— Какаши-семпай! — Югао всё ещё стоит у центрального входа в штаб. Кейчи нигде не видно, вместо него её окружают Анко и Хаяте. — Вы быстро.

— Да, — Какаши останавливается напротив, кивает сначала Хаяте, а затем — не глядя — Анко, — так получилось. Что к нам привело двух уважаемых экзаменаторов?

— В этом году мы никакие не экзаменаторы. Экзамен перенесён на следующий год.

— Слишком много сожаления в голосе, — проговаривает Хаяте.

Анко всё продолжает сверлить Какаши взглядом, словно и не слыша слов своего давнего товарища.

— Я думаю, что правила есть правила, — говорит она. — Экзамен проводился даже во время войны. Такими отменами мы рискуем, что молодое поколение совсем размякнет.

Только из-за того, что Анко так настырно ждёт от него хотя бы какого-нибудь ответа, Какаши вынужден сказать:

— Отчасти да. Но сейчас генины будут более полезны в работах по восстановлению деревни, чем на экзамене на чуунина.

— Ты прав, — немедленно выпаливает Анко. — Но всё же было бы неплохо, увеличь мы их силу и выносливость при помощи экзамена. Деревне нужны сильные шиноби, приспособленные к бою… Ты сам так говорил!..

Какаши понимает, что действительно мог сказать нечто подобное, но сейчас, когда он слышит эту фразу от другого человека, возникает ощущение неправильности.

Ведь после нападения Кьюби больше всего пользы принесли ирьёнины, основная часть которых не использует боевые техники.

— Вообще… — Югао неловко переглядывается с Хаяте. — Мы планировали сходить выпить. Не хотите с нами, Какаши-семпай? О сорванных экзаменах можно поговорить и за чашкой саке.

Какаши соглашается — как-никак общество других поможет скоротать время, — и направляется вместе с Анко, Югао и Хаяте в идзакая⁽³⁾ неподалёку. Пока они добираются, солнце успевает полностью скрыться за горизонтом. Прохлада поздней осени морозит кожу рук — хотя Анко и шагает в непосредственной близости, — а пожухлая листва трескает, рассыпаясь, под сандалиями.

Бар, расположенный на центральной улице, оказывается переполнен людьми: смех, громкие выкрики, звяканье посуды и запах спиртного накрывают, как ударной волной. В последнее время шиноби всё чаще стали приходить в такие места по вечерам, после тяжёлых изнуряющих работ по восстановлению деревни.

Какаши натыкается на извиняющийся взгляд Югао. Говорит:

— Всё нормально, — и коротко ей улыбается.

Они встают у барной стойки, где старик-владелец щедро наливает им тёплого саке в расставленные в линию глиняные отёко. Какаши не планирует напиваться, потому отпивает понемногу, чуть приспуская маску. Югао и Хаяте нет ни до кого дела, они о чём-то тихо переговариваются, приблизившись друг к другу на интимное расстояние, а Анко, хотя она и стоит максимально близко к Какаши, хватает деликатности, чтобы развернуться к залу, облокотившись на стойку локтями.

— Хокаге-сама поручил тебе какую-то работу в госпитале?

Отёко, по привычке волочимый по столу, замирает на месте. Какаши усмехается и коротко отвечает:

— В Конохе ничему не скрыться.

— Да вот смотрю на них и вспомнила, что ты теперь частый гость в госпитале.

— Ты о чём? — Он прослеживает за её взглядом до тех самых пор, пока не приходится развернуться всем корпусом к залу.

И на долю секунду озадачиться от увиденного: в нескольких метрах, у самого входа, перелив от красного тётина мигающим пятном ложится на розовые волосы Сакуры, которая сидит за большим столом и, чокнувшись с гражданским, улыбается во все зубы. Судя по облачению — белый балахон с вышитым символом Страны Огня, — гражданский работает на даймё, а судя по его прикосновениям к обнажённому из-под ципао плечу Сакуры — слишком увлечён сидящей рядом.

— Да вот, о них. Видимо, у ирьёнинов праздненство по случаю прибытия главного спонсора госпиталя, — хмыкает Анко.

Прежде чем развернуться обратно к стойке, из сидящих за тем столом Какаши успевает признать Таджи-сан и темноволосого шиноби, с которым встречается Сакура.

— Это ведь маленькая подопечная Хокаге-сама, которая за тобой бегала, Какаши, — весело проговаривает Анко. — Ты знал, что она теперь работает в госпитале?

— Знал. — Какаши делает небольшой глоток. Саке остыл, отчего древесный вкус становится слишком явным. — Откуда тебе известно, что прибыл спонсор?

— Изумо сегодня сказал.

Задавая Анко вопрос, он рассчитывал узнать, почему ни Хокаге, ни его советники не сопровождают политического гостя. Но раз её источник информации Изумо, то дальнейшие расспросы не имеют смысла.

— Бедняга даже не смеет ему сопротивляться, — усмехается Анко, воротя отёко перед губами. — Ками упаси, обладая силой куноичи, быть вынужденной пресмыкаться перед такими жалкими мужчинами, как он. Иногда мне жаль ирьёнинов.

— Они в твоей жалости не нуждаются. — Голос Какаши спокоен, но Анко от сказанного стыдливо замирает и больше тему не развивает.

Владелец тем временем наливает Какаши новую стопку: саке плещется, отёко согревает пальцы.

— Ты знаешь черноволосого шиноби, который тоже сидит с ней рядом?

— С кем? — непонимающе переспрашивает Анко.

— С Сакурой.

— А, ты про того красавчика. — Она разворачивается и цокает пустым отёко по столу. Старик протягивает руку, в которой держит токкури, чтобы налить Анко тоже, но Какаши осторожно его останавливает, перехватывая инициативу и благодарным взглядом давая понять: «Дальше мы сами». — Его зовут Наоки. Он из клана Учиха. Недавно начал работать медиком в госпитале. В позапрошлом году он со второго раза прошёл у меня экзамен на чуунина.

— Говоришь так, как будто ты единственный экзаменатор, — подхватывает Хаяте. Югао молча улыбается, перебирает в пальцах чашку, и его внимание тут же возвращается к ней.

— Мой этап самый сложный! — обиженно произносит Анко. Но заметив, что товарищу нет до неё никакого дела, она обращается к Какаши: — Не считая того раза, когда Ибики-семпай тоже был в числе экзаменаторов. Слышал про тот раз?

— Нет, — коротко отвечает он и осушает содержимое отёко одним глотком. Какаши знает лишь, что Ибики был экзаменатором в год, когда Наруто, Саске и Сакура сдавали экзамен на чуунина впервые — Обито тогда все уши прожужжал своими стенаниями и переживаниями.

— Ну, тот самый этап, когда нужно было умудриться списать. Как ты мог не слышать?.. Там было два очень забавных случая: один генин не ответил ни на какие вопросы и прошёл только благодаря тому, что не предал свою команду. А другая — дала верные ответы абсолютно на все.

Какаши на секунду задумывается. Кажется, он начинает припоминать, как Обито с лучезарной улыбкой говорил, что невероятно горд своей командой, даже если им не удалось стать чуунинами с первого раза. «А Сакура — ты только представь! — ответила на все теоретические вопросы, которые на самом деле задаются джонинам».

— Тот генин, который ответил на все вопросы, не справился с заданием, — произносит Какаши. — Проверялись уловки, на которые способен ниндзя, а не знание голых фактов. Таким людям не стоит быть шиноби.

Анко хмыкает.

— Вот поэтому тебя и не зовут в экзаменаторы. Из-за тебя все так бы и оставались генинами.

Через полчаса Хаяте и Югао предлагают пойти домой, и Какаши охотно соглашается. Анко выглядит подвыпившей, и, когда они направляются к выходу, берёт Какаши за локоть: под градусом она всегда становится чрезмерно тактильной.

— Нет, ты всё же посмотри, что он себе позволяет… — чуть пьяно произносит Анко рядом с его ухом.

Вместо ответа Какаши ненадолго оттягивает повязку с левого глаза, чтобы открыть шарингану доступ — и чтобы разглядеть под столом потоки чакры Сакуры и подчинённого даймё: пальцы того скользят от голых коленок выше, к чёрным бриджам.

Какаши прикрывает шаринган и наблюдает, как Сакура продолжает натянуто улыбаться и кивками выражать согласие со всеми фразами, которые слышит. Когда он останавливается в шаге от их стола, Анко пьяно спотыкается и ойкает.

— Эй, ты чего?..

Сакура откидывает голову и сталкивается с ним взглядом, в котором сначала виднеются следы натянутой для других улыбки, а затем, почти сразу же при виде Какаши, следы эти тухнут, и ничего, кроме оцепенения, не остаётся.

В темноте, в красном свете тётина, в гуле голосов, в поволоке совсем лёгкого опьянения она кажется Какаши не просто привлекательной, а красивой. И он надеется, что Сакура не усмотрит во взгляде на неё осуждения — потому что Какаши его не испытывает: он чувствует только слепую злобу, проходящую по лопаткам и глотке.

И говорит себе: это потому, что он знает как никто другой — Сакура не заслужила такого отношения.

Говорит: вот бы выдрать этому помощнику сухожилия.

На улице, в прохладе ночной Конохи, Какаши всё ещё жарко, как будто что-то въелось в грудину. Он даже не чувствует хватки Анко на своих руках.

Хаяте курит — выдыхает дым сигареты под светом мигающего фонаря, — а Югао стоит с ним рядом. Спрашивает у Какаши:

— Что-то случилось, семпай?

— Нет, ничего. Югао, ты проводишь Анко? У меня ещё есть кое-какие дела.

— Меня провожать не нужно! — Анко отбрасывает его руку и отступает на один шатающийся шаг вбок. — Иди, куда тебе там надо.

Какаши всё же дожидается от Югао согласительного кивка и только после того запрыгивает на крышу соседнего здания. Черепица трещит от усиленной в ступнях чакры. Ночной горный ветер бьёт наотмашь в лицо.

Через минуту он заходит в тот же идзакая с чёрного входа. Шагает к красному свету — сквозь гул голосов, сквозь поволоку отступившего опьянения и накатившего вместо того окостенения. Когда останавливается напротив нужного стола, смотрит на бликующие в темноте зелёные глаза.

И говорит:

— Сакура, пойдём. Нам пора домой.

Звуки за соседними местами не стихают — смех, выкрикивание, бряцание посуды, — но здесь они замерли в один короткий миг, как будто впились в барьер, не пропускающий даже шёпота.

— Что ты?.. — спрашивает Сакура застыло.

— Вставай.

— Какаши-сан, — вмешивается Таджи, оглядывая остальных ирьёнинов, сидящих за столом, вопрошающим взглядом и выражая явное недоумение, — не хотите ли к нам присоединиться? У нас особый гость…

— К сожалению, нам с Сакурой надо уходить.

Таджи замолкает. Какаши же, не дожидаясь того, что будет дальше, встаёт за спиной Сакуры и осторожно кладёт руку ей на плечо.

— Вставай.

Взгляд помощника даймё впивается в стол. Руки сложены на собственных коленях.

А плечи Сакуры подрагивают, словно она готова вот-вот разрыдаться. Или вспыхнуть от негодования — за последнее время не раз пришлось признавать, что порой сложно предугадать её реакцию на те или иные вещи.

Какаши наклоняется, опускает руку ниже и вплетает свои пальцы в её. Она тянется наверх, к нему, встаёт, ни с кем не прощается, переступает через скамейку — и позволяет ему увести себя из этого места.

Оказавшись на улице, они ничего друг другу не говорят. Запрыгивают на крышу и мчатся к дому.

Сакура бежит впереди. Розовые волосы хлещутся на ветру и оставляют след того самого цветочного запаха, который Какаши ощущал уже не раз.

Ему кажется, что она плачет, но, когда за ними захлопывается входная дверь дома, Сакура разворачивается, смотрит на него злобно, шипит:

— Какого чёрта это было? — и глаза если и красные, то только от злости.

Она не проронила ни слезинки.

— Порой шаринган даёт мне увидеть больше, чем я хочу.

— Ты выставил всё так, как будто мы…

— На тебе не было лица, — перебивает её Какаши. Голос не срывается, не дрогнет, с ним вообще ничего не происходит. — Я не смог пройти мимо.

— Я выполняла свою работу, — цедит Сакура. — Куноичи и не такое проходится терпеть. А своё «не смог пройти мимо» засунь себе…

Никогда раньше он не хотел с такой силой, как сейчас, сказать ей, что быть шиноби — это не для неё. И именно сейчас он не может отчего-то этого произнести.

Вместо того Какаши медленно, выдавливая из себя то, к чему не хочется возвращаться, проговаривает:

— Я знаю, что ты решила стать куноичи из-за меня. Оно того не стоит, — так и не сказав: «Тебе не нужно этого делать»; «Пожалуйста, просто живи сама по себе»; «Не заставляй меня чувствовать себя ответственным за тебя».

Услышав сказанные им слова, Сакура ненадолго замолкает. Она ошарашена. Открывает рот и снова закрывает. Сжимает кулаки и вскидывает голову, вытягивая подбородок.

— Ты, судя по всему, считаешь, что весь мир крутится вокруг тебя…

— Я сделал то, что сделал. За сегодняшнее я не буду приносить извинений, — коротко прерывает Какаши. — И вот ещё что, — он проходит мимо, направляясь в свою комнату, — на будущее имей в виду, что твоему другу ты безразлична.

Успевает сделать шаг, два, прежде чем в спину впивается:

— Я знаю. Он мне тоже безразличен. Поэтому я с ним и сплю. — И тихое: — Придурок…

В спальне Какаши дожидается нужных звуков за стенами: закрывается окно, шлёпают шаги по татами, расстилается футон.

И больше не говорит себе, что подлинная суть его внимания только в том, что он не приучен к чужому присутствию в доме.

Потому что к Сакуре он уже привык.

1) Кеккай Ниндзюцу (яп.) — барьерные техники ниндзя.

Вернуться к тексту

2) Боккэн — деревянный макет меча, используемый при тренировках.

Вернуться к тексту

3) Идзакая — тип японского питейного заведения, некий традиционный бар.

Вернуться к тексту