Тёмная магия с ароматом Polianthes tuberosa (гет)

Если бы Аластор Грюм заглянул сейчас в личные комнаты Северуса, он немедленно получил бы подтверждение всем своим подозрениям. Потому что заклинание, над которым бился Северус, явно не относилось к числу светлых.

Ему никак не удавалась мордредова призрачная лента!

Он сидел, обложившись дополнительной литературой, и пытался понять, что идёт не так. После долгих поисков он откопал-таки словесную формулу и её невербальный аналог. Обнаружил не то случайную ошибку, не то намеренное искажение в описании. Провёл ночь за расчётами.

Но лента всё не выходила.

И Северуса мучило неприятное подозрение, что ей просто недостаточно подпитки. Он не мог создать её, наполняя заклинание злостью. Требовалась другая база.

«Чем вы питаете эти чары? — Как вы считаете?»

Франческа вкладывала в гибкую ленту, способную и удерживать, и душить, свои чувства. Любовные чувства.

Северус не хотел бы идти по этому пути, но неудача воспринималась слишком болезненно. Поэтому он закрыл книгу, над которой просидел последние полчаса, взял палочку, закрыл глаза и сосредоточился.

Его любовь.

Когда он видел её в последний раз, им обоим было по семнадцать с небольшим. Она стояла на станции Хогсмида возле «Хогвартс-экспресса». Рыжие волосы рассыпались по плечам. Она обернулась, и Северус смог разглядеть её лицо. Светлую кожу в веснушках. Как она мечтала от них избавиться на третьем курсе! Но оставила. Что ещё? Большие зелёные глаза. Издалека невозможно было разобрать оттенка, но Северус помнил его. Это цвет молодой весенней травы.

Она заправила волосы за уши и рассмеялась какой-то шутке Мэри МакДональд. Они обнялись. И тут подошёл Джеймс Поттер.

Северус отвернулся с раздражением.

Если бы знал, что это последний раз, продолжил бы смотреть во все глаза.

Ей тогда было семнадцать. Как сегодняшним старшекурсникам. Безмозглые студенты ходили к Северусу на занятия, пытались тайком передавать любовные записочки, болтали о ерунде и были такими... детьми. Наивными, непугаными, бестолковыми.

Лили запомнилась другой.

Удивительно талантливая. Не только для магглорождённой, как снисходительно говорили некоторые профессора, а по-настоящему. Ей давались сложнейшие чары выше уровня ЖАБА, она обладала природным чутьём хорошего зельевара и умела нравиться людям. Причём никогда не прикладывала для этого особых усилий. Просто была такой — внимательной, чуткой, смешливой и живой.

Она вытирала первокурсникам сопливые носы и отчитывала здоровенных квиддичистов. У неё в карманах всегда лежала всякая всячина. Безо всяких чар незримого расширения Лили хранила там яблоко для голодающих, запасное перо, ту самую потерянную запонку, ампулу для зелье, флакончик обезболивающего...

Однажды Мэри подсунула ей в карман коробочку с лягушачьей икрой. Обнаружилось это только неделю спустя, в Коукворте. Причём нашла коробочку Петунья. Крику было!

У Лили были тёплые руки. Она часто брала Северуса за руку и ругалась, что он «ледышка». Почему он опять без перчаток? И шапка, «куда ты опять дел свою шапку, Сев? Это уже несмешно!».

Ей можно было сокращать его имя. Ей одной.

Их разногласия начались задолго до той унизительной минуты, которую Северус до сих пор считал худшим событием своей жизни. Лили вступалась за слабых — Северус считал, что слабым надо становиться сильными. Она с палочкой в руках кидалась против слизеринских семикурсников, не думая о последствиях, а он предпочитал отступать, выжидать и нападать со спины.

«А что мне оставалось? Ты знаешь, что этот придурок собирался сделать с Трейси?!» — возмущённо.

«О, Сев, видишь ли, твои новые друзья не боятся потери баллов. Зато им не понравилось валяться в Больничном крыле. Может, поумерят пыл», — язвительно.

«Это тёмная магия, Северус!» — осуждающе.

Она презирала тёмную магию. Сначала неосознанно, повторяя за своим окружением. Потом — со знанием дела, когда Северус научил её одному тёмномагическому проклятию.

«Я словно испачкалась и не знаю, как отмыться. Спасибо, что показал Сев, но это не для меня», — спокойно, доброжелательно, но как будто... разочарованно.

Лили читала газеты. Она понимала, кто такой Тёмный лорд и чего он хочет. Но она не видела другой стороны. Ей не было дела до того, что он внимателен к сиротам и беднякам, что он ценит не богатство, а талант и преданность.

Она считала, что если он придёт к власти — это будет катастрофа для магического мира.

«Ты думаешь, он пощадит меня, Северус? — настойчиво, с нажимом. И зло: А другие? Менее, как ты говоришь, талантливые и блестящие? Что будет с ними?»

«Ах, тебе нет до них дела? Зато мне есть».

Северус никогда не представлял себе их совместное будущее. Что он мог бы предложить? Брак? Это слово вызывало у него ассоциации с домом в Паучьем тупике. Брак его родителей был чудовищен и омерзителен. И, размышляя о своей жизни, Северус всякий раз приходил к выводу, что брак ему противопоказан. Всё-таки яблочко от яблоньки... Что если он станет таким, как отец? Или, ещё хуже, как мать?

На четвёртом курсе все вокруг начали с кем-то встречаться. Богатые знатные чистокровки говорили о помолвках, а все остальные бегали на свидания. Мерлин, даже Мальсибер влюбился!

Северус лежал в кровати, задёрнув полог, и пытался представить, как берёт и приглашает Лили на свидание. И, допустим, она соглашается. А что дальше?

Им надо будет пойти в Хогсмид вдвоём, так? Держась за руки? Уже глупость какая-то. Они иногда брались за руки, но в основном чтобы быстрее куда-то добежать вместе. Северус вытягивал перед собой ладонь и разглядывал её в тусклом свете «Люмоса». Сжимал пальцы, представляя, что берёт Лили за руку. Ладно, допустим, это бы имело смысл. Остальные атрибуты свидания уже не лезли ни в какие ворота. Северус готов был пожертвовать добытыми с трудом деньгами и заплатить за кафе. Но целоваться?!

Однокурсники и соседи Северуса были воспитанными мальчиками из хороших семей только днём, на глазах учителей. По вечерам они превращались в подростков, сходящих с ума от буйства гормонов. В разговорах перед сном «трахаться» звучало куда чаще, чем «тёмная магия».

Северус, пожалуй, не был исключением. Разве что категорически не желал переходить от теории к практике. Представлялось, что ему не понравится. Мордред, он недолюбливал людей, даже когда они были одетыми!

А с Лили подобная пошлость вовсе не сочеталась.

Он проклял Эйвери, когда тот заявил: «А у твоей рыженькой сиськи ничего растут!» Потом досталось Мальсиберу и старшекурснику Тревису — больше на эту тему не шутили. Пусть Северус и не мог одолеть их всех в открытом противостоянии, он в совершенстве освоил техники партизанской войны. Может, его и не боялись, но иметь во врагах не желали.

В то же время возле Лили постоянно болтался Джеймс Поттер. Вот уж кому не надо было кидаться заклятиями из-за угла! Ходил как король, словно ему принадлежала вся школа. И открыто заявлял Лили, что хочет отвести её на свидание. Признавался в любви на людях, ничуть не стесняясь. Писал нелепые стихи и даже однажды подлетел к окну спальни на метле и спел серенаду. Дарил цветы, крутился рядом, шутил и бесил-бесил-бесил.

Северус не обманывал себя. Он потерял Лили задолго до того дня, когда оскорбил её. Но они могли бы остаться... кем-то.

Он ненавидел Джеймса Поттера, но не в состоянии был соперничать с ним. Потому что Поттер заявлял: влюблён, очарован, хочу прожить с тобой всю жизнь и завести пятерых детей.

А Северус спрашивал, не собирается ли она делать домашку по арифмантике. Он был бы счастлив, если бы всё так и осталось. Они — подростки. Не надо взрослеть, не надо решать. Можно валяться в траве, спорить о теории превращений, разглядывать облака и просто быть вместе.

Они выросли и больше не встречались.

И Северус не видел её взрослой. И не видел мёртвой. Для него она осталась семнадцатилетней девушкой. Она готовится шагнуть в большую жизнь, смеётся над шуткой подруги и, обернувшись, протягивает руку парню, в которого влюблена.

Вот такая была у него любовь.

Он пробовал и то, что называется «отношениями», и то, что называется «сексом без обязательств». Одинаково плохо. По всему выходило, что он просто не предназначен для подобного.

Его удел — это одиночество. И память о единственной настоящей любви.

Сейчас эта память должна была сослужить хорошую службу. Северус погружался в неё, чтобы собрать нужные эмоции. Нет, не боль — её следовало оставить в стороне. Любовь, наполняющую сердце, отдающуюся в каждой клетке тела.

Взмах палочкой.

Ничего.

Потому что, наверное, Лили Эванс любил семнадцатилетний Северус Снейп. И даже он не столько любил, сколько боготворил её. А теперь, годы спустя, от того чувства остались только нежность, боль и вина.

Совсем не то, что подходит для тёмной магии подобного толка.

«Такие, как мы с вами, эмоциональные, ранимые, чувственные».

Северус не хотел бы даже для пользы дела касаться темы своего отношения к Франческе. Но он не собирался мириться с неудачей.

Он вспомнил, как она наколдовала эту злосчастную ленту. Невидимые путы поднимались по его руке, забрались под одежду. Одновременно угрожающе и интимно.

Северус сталкивался, пусть и нечасто, с женским флиртом, навязчивым и раздражающим.

Франческа не флиртовала. Не с ним. Она делала то, что доставляло ей удовольствие. Запускала в него острые коготки, потому что хотела посмотреть, как он будет трепыхаться.

Он ей не был нужен. Ни зачем. Как верно было сказано, «у Франчески есть стандарты». Все её мужья были пугающе богаты. Любовники, которых она бесстыдно выводила в свет, красивы. Северус до сих пор не простил «Вестнику зельевара» того кадра с парижской вечеринки, где Франческа кружилась в вальсе с юношей лет двадцати пяти. Юноша смотрел ошалелыми глазами и что-то шептал ей на ухо, а живая фотография подкидывала всё новые и новые ракурсы. Северус её в итоге спалил.

Нет, очевидно, Северус не был нужен Франческе, и она не расходовала на него своих чар. Вела себя непринуждённо, расслабленно. Вытягивала на диване босые ноги. Широко зевала, показывая ровные острые зубы. Говорила порой резкие и неприятные вещи. А в другое время обращалась с заботой, вниманием и участием.

Они могли бы стать хорошими друзьями. Со временем.

Но она появлялась, и Северус начинал медленно, но неотвратимо сходить с ума. Вот Франческу как раз хотелось взять за руку. А потом запустить пальцы в её тяжёлые чёрные волосы, сильно сжать, поцеловать в красные тонкие губы и уже не отпускать.

Хорошо. С этим Северус, пожалуй, готов был иметь дело. Не любовь, разумеется, а примитивное желание. Он позволил ему заполнить разум, распространиться по телу, и с кончика палочки на свободную руку скользнула невидимая шёлковая лента.