Смерть Консуэло. Святой одинокий узник (гет)

Говоря так, полицейские вывели Альберта Рудольштадта из последнего убежища его возлюбленной. Наш герой бросил взгляд в окно в надежде ещё хотя бы одно, последнее мгновение лицезреть свою избранницу, но, увы, оно находилось слишком высоко, чтобы можно было увидеть пол, где лежало распростёртое тело той, что избрала его душа́ задолго до рождения обоих в этом мире, в этом воплощении.

Перед каретой, куда было предписано посадить арестованного, стояла ещё одна — предназначенная для перевозки тел, найденных на месте преступления, в морг.

Около экипажа уже ждали двое людей в такой же форме, в какую были одеты и те, что пришли для проверки территории, где произошло убийство, на предмет безопасности, но столкнулись с неожиданным везением. Они держали наготове носилки и смотрели на всех троих потрясёнными взглядами, слегка расширив глаза.

Увидев в их руках, этот предмет, Альберт сразу же понял всё.

Работники полиции, сопровождавшие его, остановились возле своих сослуживцев, и один из первых с лёгкой усмешкой проговорил:

— Да, мы тоже не думали, что вот так… — и ужé обыденным тоном быстро добавил, — Всё чисто. За исключением, — он с усмешкой поворотом головы показал на нашего героя, — вот этого, — и вновь перейдя к будничной интонации, закончил, — можете забирать тело.

Ожидавшие уже собрались было идти к дому, но тут Альберт, неожиданно произнёс:

— Позвольте мне увидеть, как будут выносить тело моей… Консуэло.

Эта просьба зародилась в его сердце в первое же мгновение, когда он увидел двух других работников полиции.

— Ишь чего захотел! Это запрещено законом! Да и к тому же — ты ведь видел, сколько там работы! Его так просто не возьмёшь! Столько крови — с ног до головы перепачкаться можно — надо ещё как-то подступиться… Это сколько же ещё нам тогда пришлось бы тут стоять! Ну и прибавил же нам работёнки ваш неродившийся отпрыск! — успели, заделать, надо же, — говоря эти слова, полицейский нехорошо усмехнулся.

Взгляд и все черты Альберта загорелись праведным гневом невероятной силы. Глаза его расширились, а дыхание участилось. Он уже открыл было рот и набрал воздуха, чтобы во второй раз вступиться за свою любимую женщину, но на сей раз не нашёлся, что ответить.

— Да и день уже́ кончается, а мы ведь уже́ говорили, что устали, — добавил тот же работник полиции.

— Пойдём уже́, а. Время действительно по́зднее, — поторопил его помощник. — Я спать хочу.

И оба сослуживца, продолжая держать руки на плечах нашего героя, быстро, бесцеремонно и неумолимо пошли вперёд. Альберт принял решение, что не будет унижаться перед этими людьми, не станет настаивать, не взмолится, не опустится перед ними на колени.

«Что ж… Я уже попрощался с тобой, моя любимая, моя родная… Я просто хотел увидеть тебя ещё один раз. Но я мог предположить, что они не разрешат мне…»

А тем временем двое других служащих, войдя в дом, первым делом удивились тому, насколько маленьким и хрупким оказалось то тело, которое им предстояло забрать. Да, если бы существовала такая возможность — то с этим действительно мог бы справиться один человек.

И такое изящное телосложение нашей героини только лишь подчёркивало её ангельскую суть.

Они положили носилки на пол, всё-таки слегка испачкав их кровью.

Один из напарников ненароком вступил краем ботинка в лужу.

— Чёрт… — тут же с брезгливостью и отвращением выругался он.

Затем, стараясь не касаться юбки Консуэло, они вдвоём подняли тело — первый держал плечи и голову, второй — ноги и спину — и поместили то, что осталось от этой святой молодой женщины на земле, на носилки.

И уже через минуту тело нашей героини, умершей в невыразимых муках, лежало в полицейской карете, следовавшей за той, где, прислонив голову к стене — почти запрокинув — сидел безутешный Альберт Рудольштадт, из закрытых глаз которого временами падало несколько прозрачных ка́пель.

— Господи, какой же он всё-таки размазня! Гляди-ка — испугался-таки, — в который раз усмехнулся один из полицейских, — перестал строить из себя бесстрашного борца со всемирным злом!