Смерть Альберта Рудольштадта за правое дело. Святая одинокая узница (гет)

А тем временем, пока полицейские таким образом разговаривали с Консуэло и вели её прочь от того места, где наша героиня навек попрощалась со своим возлюбленным в земной жизни — их помощники продолжили свой путь к королевской резиденции.

Гости приёма, что пришлось прервать, неумолчно говорили меж собой, боязливо оглядывались и беспрестанно указывали друг другу на дверь комнаты, где произошло убийство.

Когда работники полиции миновали порог дворца, оставив обе створки двери открытыми — чтобы беспрепятственно вынести тело грáфа из летнего дворца короля, то все взгляды, по мере того, как пришедшие на бал замечали их, постепенно стали обращаться к слугам закона.

Дойдя наконец в полном молчании, никак не комментируя случившееся и не отвечая на встречные взгляды — до крайнего помещения, где лежал жестоко убитый Альберт Рудольштадт — служители правопорядка отворили дверь комнаты, и, так же, не закрыв её, приступили к самой грязной и неприглядной, а по натуре своей непривычным к подобным зрелищам светским дамам, проводящим всю жизнь среди балов и пикников — и страшной — части своей работы. Многие женщины и девушки, что ещё оставались в помещении, едва не падая в обморок, в ужасе хватали за рýки своих мужей и детей, коих не приходилось долго уговаривать, и так, целыми семействами они покидали резиденцию. Более же стойкие и мужественные, и, к тому же движимые любопытством — преодолевая приступы дурноты, отворачивались, заслонив лица ладонями, но не уходили. Хотя — будем честными — когда взрослые, зрелые мужчины увидели обагрённые кровью останки гра́фа, что поднимали с пола служащие полиции — многие из представителей сильного пола так же сглатывали и сдерживались, чтобы не закрыть глаза́. С тéла младшего Рудольштадта всё ещё стекали частые красные капли.

— Господи, какая же мерзость. На этот раз нам точно не удастся не испачкаться — даже не старайся.

— Ну точно как вампир, коему вонзили кол в сердце. Хотя — если подумать — то в сущности, так оно есть — он обладал невероятной силой и с помощью своих приспешников бы уничтожил всё действующее правительство — пусть и не физически — подмял под себя. Уж слишком резвый попался. Поделом ему. Надо же быть таким сумасшедшим, чтобы пойти против власти. Неужели этот Рудольштадт — такой умный, начитанный — а в особенности в области истории — не знал, не понимал, что так было, есть и будет с каждым?.. Даже не верится, что мы наконец-то избавились от него. Честно признаться, я думал, что это будет сложнее, что придётся изворачиваться, пытаясь обхитрить этого поборника справедливости. Однако, слушай, мне кажется, что он бледнее всех покойников, коих нам доводилось видеть — никогда не думал, что такое может быть. В этом действительно есть нечто сверхъестественное. Не посчитай меня сумасшедшим, но… тебе так не кажется?

— Я надеюсь, ты шутишь? — усмехнулся напарник.

— Нет. Клянусь тебе.

— Не выдумывай, — всё с той же ухмылкой отвечал второй блюститель закона.

— Да, — также рассмеялся в ответ первый полицейский, — наверное, это просто следствие того, что сейчас уже глубокая ночь и мне давно пора спать. Или того, что из него успела вытечь почти вся кровь.

— Бог, мой, сколько же тут её — вот это меня действительно поражает. Сдаётся мне, что кто-нибудь посторонний, увидевший это ужасное зрелище, сочтёт совершённое проделками злых сил. Удастся ли её отмыть полностью? Весь пол залит. Бедные дворцовые служанки — как же им не повезло. Бьюсь об заклад, что они долго не решатся войти сюда. Но, что делать — придётся — это их работа.

— А какой худой! Будто и вправду не питался земной пищей!

Невозможно было сказать, в действительности ли первый слуга закона был настолько поражён видом бездыханного тела Альберта, или же это была жестокая ирония, смешанная с каким-то бессознательным мистическим впечатлением и неясным, не осознаваемым предчувствием скорого возмездия, либо же он и сам не понимал, какие чувства обуревают то, что в нём можно было назвать душой.

— Прекрати, — вновь со смехом сказал помощник.

— Господи, еле умещается… — проворчал первый полицейский служащий.

Когда земной облик молодого грáфа клали на носилки, кровь, залившая весь его камзол, в свете свечей блестела на чёрном облачении Альберта, и это сияние невозможно было отличить от маленьких золотистых бликов, игравших на немногочисленных пуговицах и запонках элегантного, со вкусом подобранного, идеально сидевшего даже на безжизненном теле костюма для приёмов самого высшего света.