Любовь не перестаёт (гет)

— Гошка, ты офигел? Она же грохнется сейчас!

Большая золотая звезда опасно накренилась, но устояла. Гошка успел её перехватить и утвердить на самой верхушке высокой новогодней ёлки.

— Блин, сама бы и лезла! — пропыхтел он, слезая со стремянки. — Ты вон какая дылда, как только Комаровский тебя поднимает вообще?

— Завидуй молча! У Комаровского разряд по самбо, а у тебя чего? — Олеська показала Гошке язык.

Гошка обиженно засопел и уже примерился дёрнуть нахалку за длинный рыжий хвост, как резкие хлопки прервали их возню.

— Это ещё что такое? Почему до сих пор не на катке?

— Ирина Константиновна, да мы тут... Да мы ёлку... — наперебой загалдела детвора.

Роднина сделала страшные глаза.

— Сейчас Станислав Анатольевич придёт, устроит вам розги вместо ёлки!

Гвалт смолк, как по команде. Ребята замерли, только вечно смотрящий исподлобья Гошка Княжнин вдруг расправил плечи, взглянул на Роднину прямо, разом просветлев лицом:

— Станислав Анатольевич выздоровел?

— Да. Врачи разрешили ему сегодня прийти, — Ирина не видела своего лица, но, наверное, его выражение несильно отличалось от Гошкиного.

Несколько недель назад Жуков сильно напугал их всех неожиданным сердечным приступом. Ирина не стала рассказывать, какую баталию между врачами и упрямым пациентом ей пришлось выдержать прежде, чем это разрешение посетить их ледовый центр «хотя бы накануне Нового года, под нашу личную ответственность» было получено.

Ирина улыбнулась, вспоминая, как сидела рядом с Жуковым, когда её, наконец, впустили в палату, гладила и целовала ему руки, глаза, как водится, были на мокром месте, а Стас гладил её по волосам и успокаивающе приговаривал:

— Чего ты сопли развесила? Овдоветь намылилась сразу после свадьбы? Не дождёшься, задрыга, повоюем ещё...

А Ирина думала, что это лучшее, что она слышала в жизни.

И на перешёптывания медсестёр: «... уже песок сыплется, а всё милуются, как молодожёны», — ей очень хотелось, точь-в-точь как задиристой Олеське Суторминой, сказать: «Завидуйте молча. Мы и есть молодожёны», — и показать им язык и новенькое свидетельство о браке.

Жаль, торопилась. Сюда, к детям. Тем самым детям, которые всё это время ходили притихшие, как в воду опущенные, оживая только на катке. Но даже и там невольно искали глазами своего старшего наставника, место которого пустовало и которого Ирина Константиновна не могла заменить.

Странное дело: раньше перед грозным Станиславом Жуковым трепетали и взрослые ребята-профессиональные спортсмены, а теперь его не боялись и любили даже вот такие малявки. Особенно привязан к Жукову оказался низенький неуклюжий Гошка Княжнин, который носился по льду так, будто ноги у него не две, а четыре, и на каждой — по паре крыльев. Мальчишка постоянно крутился поблизости, лишь бы на глаза тренеру попасться.

То ли годы и опыт сделали своё дело, сняв всё наносное, выставив наружу душу, живую и чувствующую, то ли так сказалось на нём их с Ириной запоздалое счастье, только бояться Жукова стало нельзя. А вот огорчить его — смерти подобно.

Ирина снова сделала страшные глаза, и ребятишек будто ветром сдуло. Отлично. Пока Стас с техником Петровичем пообщается, потом они ёлку посмотрят... Дети всё успеют.

Действительно ребята не подвели. Когда Роднина с Жуковым вышли к бортику, все уже были на льду, разминались. С появлением тренеров разминка прервалась, над катком пронеслось нестройное:

— Здравствуйте, Станислав Анатольевич!

— Здорово, ребята! — отозвался Жуков. — Ну, хвастайте!

— Мы параллельные прыжки выучили, — подал голос Павлик Комаровский. — Сейчас покажем.

Жуков насупился.

— А может, не стоит? Я от ваших параллельных вращений ещё не очухался, — он демонстративно потёр левую сторону груди. — А вот на Гошкины вращения я бы посмотрел. Готов, Княжнин?

Мальчик кивнул, пулей вылетел на свободное место и закрутился тугим веретеном, ни рук, ни ног не видно, один сплошной сияющий вихрь.

— Голову, голову не забывай! — окликнул его Жуков, а Ирине на ухо сказал: — Ох, и хорош пацан! После Нового года на первенство среди юниоров его заявим.

Жуков хлопнул в ладоши.

— Стоп, стоп! — вихрь остановился, в центре оказался маленький мальчик с взъерошенными светлыми волосами и ясной, какой-то нездешней улыбкой. Будто только что слетал в космос и вернулся. — Неплохо, Княжнин, неплохо. Подтянулся. А вы чего такие кислые? — Жуков перевёл взгляд на понурых Сутормину и Комаровского. — Давайте показывайте ваши прыжки... или нет, лучше вращения. Успокоил Княжнин моё сердце, выдержу...

Пара послушно пошла выполнять элемент.

Следом с пристрастием были осмотрены все по очереди. Каждый поставлен отрабатывать замечания. А там и тренировка закончилась.

Гошка вышел из раздевалки последним и застал на катке дивную картину.

— Ириш, ну, пожалуйста, ну, шажочек. Ну, вот до соседнего бортика?

— Стас, ты с ума сошёл? Какие коньки? Тебя под мою ответственность отпустили! Что я врачу скажу?

— А ты ему не говори! — и улыбнулся ей так по-мальчишески — самому бы Гошке впору.

— Что с тобой поделаешь? — махнула рукой Роднина.

Они вышли на лёд вместе, и Жуков повёл Роднину в обычной парной позиции — одна рука на талии, другая держит партнёршу за руку. Шаги, поворот... Сильно, размашисто... и удивительно бережно. Гошка присмотрелся. Да, Жуков вёл Роднину как партнёр, но и она придерживала его за руку, готовая в любой момент при малейшей потере равновесия его остановить. Как будто чувствовала его спиной.

Гошка замер, заворожённый этим годами отработанным синхронным движением, этим годами достигнутым взаимопониманием. Как два крыла одной птицы. Это не было о технике или скольжении, это не было о первенстве на соревнованиях. Это было... о любви, подумал бы Гошка, если бы знал, что это такое. Впрочем, когда он смотрел на Олеську Сутормину с таким же замиранием сердца, как сейчас, он думал, что знает.

Он вспомнил ещё кое-что. Юлька Занозина божилась, что видела, как их тренеры целовались. Ей, конечно, никто не поверил — они же старые!

Наверное, не такая уж Занозина и врушка...