Псы рая не видят (джен)

Туман был серым, как старое молоко, оставленное в железной кружке на подоконнике. Он обволакивал ржавые шпалы и вылизывал платформы так, будто хотел стереть само их существование. Ветер, если он и был, не свистел — он стонал. А над этим всем нависала вывеска: СТАНЦИЯ «ГДЕ НИКТО НЕ ЖДЁТ» — выжженная по камню, будто ножом по мясу.

Снейп и Гарри вышли из темноты леса воспоминаний прямо на платформу. Пёс дрожал. Его ноздри ловили запах угля, пыли, тоски и чего-то постороннего. Запах, который чувствуют только животные. Поезда стояли. Один за другим, вдоль бесконечной платформы. У каждого — табличка: «НЕ НАПРАВЛЕНИЕ», «ВОЗВРАТ НУЛЕВОЙ», «ПОЕЗД В НИКУДА». Ни один не готовился к отправлению. У всех — пустые кабины машинистов, застывшие колёса, окна, запотевшие изнутри. Как глаза усопших.

И всё же — они прибывали. Медленно. С лязгом. С гулом, будто везли в себе что-то тяжёлое. Что-то, что не хотело быть доставленным. Гарри подошёл к одному из вагонов. Заглянул в мутное стекло — и отпрянул. Там сидела девочка. Совсем маленькая. Без глаз. На месте глаз — монетки.

— Кто это? — шепнул он.

Пёс только фыркнул. Они прошли дальше. В каждом вагоне — души, забытые, неназванные. Люди, которых никто не оплакивал. Которых стерли из фотографий, сожгли в архивах, вычеркнули из семейных деревьев. Те, о ком никто не вспоминал, даже случайно. Их лица были размыты. Головы запрокинуты. Они спали с открытыми ртами, как будто что-то пытались сказать, да не успели. Их души — застряли. Снейп чувствовал, как эти вагоны тянут за собой липкую боль. Как будто всё человеческое в нём — всё, что ещё могло бояться — начинало кричать. Но он не останавливался. И вот — главный зал. Огромный. Потолки высокие, как у собора. Только вместо витражей — табло с направлениями, где названия менялись с безумием снов: «Улица Забытых Братьев» «Переулок Зеркал Без Отражения» «Платформа 0» «Дорога Вспять».

Пёс поднял голову. Где-то там, выше, было окно. Из него лился тусклый свет — единственный живой свет на этой проклятой станции. Как сигарета на дне шахты.

— Здесь… они больше не уезжают, — пробормотал Гарри.

Пес рыкнул.

— Потому что их никто не ждёт.

Он обернулся. Смотрел на пса с выражением, которого Снейп не видел даже у Дамблдора, когда тот стоял на границе между жизнью и смертью: жалость. Но не та жалость, которой спасают. Та, которой уже бесполезно спасать.

— Ты тоже думал, что тебя ждут?

Пёс не ответил. Он только посмотрел на один из вагонов. И там — мелькнула тень. Его лицо. Но моложе. Усталое. В мантии. И в глазах — пустота. Станция скрипела. Как кости старика, который слишком долго сидел. Поезд у перрона затрясся. Двери заскрежетали.

В этот момент — появился проводник. Высокий, хищный. В форме, с пустым лицом, где вместо глаз — карманные часы, тик-так, тик-так. На груди — эмблема в виде песочных часов с дыркой. Он кивнул им, как будто давно ждал.

— У вас билет? — спросил он.

— Мы не пассажиры, — произнес мальчик.

— Тогда вы… проводники?

Он протянул им два жетона. Один был сломанный. Второй — ещё тёплый. Станция снова дрогнула. И где-то далеко, в кабине поезда, зажёгся огонь.

Поезд казался спящим зверем. Тихим, выжидающим, но с ощутимой тяжестью в каждой заклёпке корпуса. Гарри подошёл ближе. Его шаги отдавались гулом в пустом зале, как будто кто-то в глубине станции повторял их с задержкой — или издевался, копируя с насмешкой. Пёс не шёл дальше. Он остался у края платформы, напрягшись, будто чувствовал — этот вагон не как остальные. Гарри положил ладонь на прохладное стекло. Сквозь грязные разводы он увидел силуэт.

Мальчик. Он сидел у окна, неподвижно, как музейная экспозиция: спина прямая, руки на коленях. Он не обернулся, даже когда Гарри тихо постучал. Что-то в нём было сразу неправильным — и слишком знакомым.

— Эй… — Гарри прошептал, голос слился с шорохами ветра. — Кто ты?

Мальчик не ответил. Но он повернул голову. Тело — да. Голова — да. А вот лица у него не было. Совсем. Ни глаз, ни рта, ни даже впадин. Лишь гладкая бледная поверхность, будто кто-то стёр выражение, как графит с бумаги, оставив только призрак очертаний. И всё же — Гарри узнал. Он узнал себя. Это было в том, как он сидел. В том, как держал плечи. Даже в мелочи — левый локоть чуть ниже, рубец на правой кисти, которую никто никогда не замечал.

Пес истошно зарычал. Но Гарри не слышал. Он уже тянулся к двери вагона, которая вдруг щёлкнула и медленно раскрылась, выдохнув клуб мертвого пара. Шаг. Второй. Он вошёл. Внутри было холодно. Не мороз — пустота. Тот холод, которым веет от фотографий погибших, особенно если снимок был сделан в день смерти. Мальчик всё ещё сидел. Он не двигался. Но Гарри чувствовал — он его слышит.

— Ты… это я? — спросил Гарри, и тишина проглотила его слова, как провал во сне.

Пёс бросился к вагону. Залаял. Запах изменился — теперь он чувствовал магическую вонь прошлого, заплесневелый след чего-то, что не должно было остаться в памяти. И тут — имя. Кто-то произнёс его. Где-то в недрах поезда. Глухо. Слишком близко. Слишком понятно.

— Гарри.

Мальчик без лица дрогнул. Он повернул голову к окну. Его пальцы вжались в подлокотник, ногти скребли ткань. И вот — Гарри сделал ещё шаг, почти рядом — протянул руку — хотел коснуться — хотел… понять, спасти, стереть или вспомнить — сам не знал.

— Гарри! — снова голос. Теперь из-за спины.

Он обернулся. И в этот момент — мальчика не стало. Он растворился, как пыль. Без вспышки. Без звука. Без следа. Только сиденье осталось тёплым, будто он ещё сидел здесь секунду назад. Пёс вбежал в вагон. Сквозь оскал, хрип, шерсть и бешеный блеск в глазах читалась одна эмоция — паника. Но Гарри стоял в тишине. Смотрел в окно. И в мутном отражении на стекле — теперь у него не было лица. Он резко отвёл взгляд. Потрогал лицо. Всё было на месте. Губы. Глаза. Щёки.

Вагон задрожал. Тени начали подниматься в проходе. Они не двигались — сгущались. Не души — отголоски. То, что остаётся от тех, кого никто не хочет вспоминать, но кто всё ещё ждёт. Платформа вздохнула. Они выбежали, дверь захлопнулась. Табло над вагоном вспыхнуло: «ПОЕЗД В ПРЕДАТЕЛЬСТВО»

Пёс сидел на краю платформы, не сводя глаз с мёртвой линии горизонта. Глаза его были сухие — собака не умеет плакать, не так, как человек. Он шёл внутрь. Внутрь своей смерти. В глубь той секунды, где кровь залила деревянный пол и тишина наконец воцарилась после слов: «Посмотри на меня…» Он опустил морду на лапы. Уши прижались. В носу всё ещё стоял запах станции: пыль, металл, и… пепел. И вот, в этой тишине, когда даже поезда затаили дыхание, он вспомнил. Он не хотел вернуться. Не изначально. Не в ту ночь, не после укуса, не после темноты. Он хотел исчезнуть. По-настоящему. Не в рай, не в ад. Без пафоса. Без признания. Просто — исчезнуть. Раствориться, как его жизнь растворилась в чужих ошибках и кровавом выборе.

Быть псом? Бродить по ярмарке мёртвых? Бродить за мальчиком, которого он ненавидел, любил, боялся, спасал, предавал, и которому завещал себя в последнем взгляде? Он согласился сразу, как только Конферансье предложил сделку. Не потому что хотел вернуться. А потому что хотел доказать себе, что у него ещё есть право что-то выбирать. Теперь же — спустя все улицы, тени, куклы, пиявок, всё, что он видел, — он понял: Это не дорога обратно.

Гарри подошёл ближе.

— Ты знал, что это всё будет? — тихо.

Пёс не ответил.

— Ты… ведь правда хотел умереть?

Снейп моргнул. Глаза у пса были жёлтые, как у дикого зверя. Но внутри, где-то в глубине, вспыхнула тоска. Сильнее, чем у любого человека. Потому что зверь, обретший разум, уже никогда не вернётся к покою.

И он кивнул. Медленно. Почти неощутимо. Гарри не шевелился. Только руки сжимались в кулаки.

— Тогда почему ты всё ещё со мной?

Пёс снова посмотрел на линию горизонта. Затем на мальчика.

— Что? — мальчик прошептал, будто боясь, что ответ убьёт его.

Но ответа не последовало. Станция задрожала. Тьма пошла по платформе. Медленно, как ржавчина, как воспоминания, как смерть. Пёс встал. Высокий. Массивный. Шерсть — чёрная, как безлунная ночь. И рядом с ним — мальчик с часами, с золотой стрелкой. Они были одни. Пока не вернулся Конферансье. В пиджаке, пахнущем гробовой землёй. В цилиндре, с глазами без зрачков. И он улыбнулся так, будто всё это время был здесь. Ждал. Следил.

— Ну что ж… — он сказал. — Осталась последняя остановка. Или ты заберёшь его время, или останешься здесь.

Снейп не ответил. Но Гарри сжал его лапу.

— Пошли.

Он зашли на первый попавшийся поезд и двинулись дальше.