Сияние разбитого Грааля (джен)

Мир застыл.

На одну бесконечно долгую секунду грохот битвы, скрежет стали и рёв монстров стихли, сменившись оглушительной тишиной. Все взгляды, полные шока, страха и благоговейного ужаса, были прикованы к нему. К существу, которое раньше было Сергеем.

Он стоял, покачиваясь, словно сломанное дерево на ветру. Его белые, пустые глаза не видели никого, кроме своей цели. Кровь, стекавшая по его подбородку, казалась единственным ярким пятном в этом выцветшем, искажённом мире. Сила, вырвавшаяся на свободу, гудела вокруг него, и от этого гула вибрировали зубы. Это был не звук. Это была анти-музыка. Музыка распада.

Зокен Мато, оправившись от ментального удара, смотрел на него уже не с насмешкой, а с жадным, нечестивым восторгом.

— Великолепно! — проскрипел он. — Ты не просто сломал поводок. Ты сожрал его! Ты превзошёл все мои ожидания! Возможно, именно ты, а не осквернённый Грааль, и есть истинный ключ к бессмертию!

Он рассмеялся, и этот смех был полон безумия.

— Ты ведь даже не знаешь, как ты сюда попал, правда, грязь? Думал, случайность? Божественное вмешательство? Ха! Это я нашёл тебя! Я почувствовал твою ничтожную, полную злобы и зависти душу, гниющую в твоём умирающем мирке! Твоя душа резонировала с Граалем, с той самой гнилью, что лежит в его основе. Я лишь помог тебе, подтолкнул! Я призвал тебя сюда, чтобы ты стал моим идеальным сосудом, моей марионеткой!

Слова падали в тишину, как капли яда. Но они не достигали цели. Существо, бывшее Сергеем, не слушало. Оно лишь подняло свою серую, уродливую руку.

— Нет! — крикнула Рин. — Если он это сделает, он разнесёт весь дом! Нас всех!

— Арчер, останови его! — приказал Широ.

Арчер натянул тетиву, но колебался.

— Я не уверен, что смогу. То, что он собирается сделать… это не магия. Это…

Медея-Avenger бросилась вперёд. Не чтобы атаковать. Чтобы встать между ним и остальными.

— Серёга! — её голос был как удар хлыста. — Контроль! Возьми себя в руки! Не дай ему сожрать тебя!

Её слова, казалось, на мгновение пробились сквозь пелену безумия. Белые глаза моргнули. На долю секунды в них проступили нормальные, человеческие зрачки, полные невыразимой агонии.

Он видел их всех. Рин, Широ, Сэйбер, которые пришли его спасти. Райдер, которая поверила в него. Медею, которая сделала его тем, кто он есть.

Он не хотел их убивать.

Он издал звук, похожий на скрежет рвущегося металла. Это был вопль борьбы. Борьбы человека со зверем, что сидел внутри. Он боролся не за свою жизнь. Он боролся за их.

Он медленно, с нечеловеческим усилием, начал сжимать пальцы своей серой руки, пытаясь сфокусировать, сжать высвободившуюся мощь в одну точку. Чёрная дыра на его ладони, которая уже начала расширяться, поглощая свет, замерла, а затем начала съёживаться.

Всё, что было вокруг него, начало притягиваться к его руке. Пыль, обломки, даже свет от ламп — всё устремилось к этому крошечному фокусу аннигиляции.

— Он… он сдерживает её! — с недоверием прошептала Рин.

Зокен перестал смеяться. На его лице отразилось недоумение, сменившееся яростью. Его идеальное оружие снова проявляло волю.

— Убить его! — взвизгнул он. — Убить их всех!

Но было поздно.

Серёга закончил фокусировку. Вся чудовищная мощь, способная стереть квартал, теперь была сжата в одну крошечную, вибрирующую точку, сиявшую не светом, а тьмой, на кончике его указательного пальца.

Он вытянул руку. Его белые глаза снова сфокусировались на Зокене.

И он отпустил.

Это не был выстрел. Это не был луч. Мир просто… моргнул.

Линия абсолютного ничто, тоньше человеческого волоса, пересекла холл. Она не издала ни звука. Она не несла ни тепла, ни холода. Она просто была.

Она прошла сквозь Котомине, который всё ещё стоял на полпути к Зокену. Священник замер, на его лице застыло выражение крайнего удивления.

Она прошла сквозь Мастера Кастер. Его безэмоциональное лицо не изменилось.

Она прошла сквозь кресло, в котором сидел Зокен.

Она прошла сквозь самого Зокена.

А затем она исчезла, оставив в дальней стене дома идеальную, микроскопическую дыру.

Секунду ничего не происходило.

А затем тела начали распадаться.

Мастер Кастер просто исчез, распавшись на частицы света. Его кукла-тело, лишённое хозяина, не могло больше существовать.

Медея-Кастер, потеряв якорь, издала тихий, печальный вздох и тоже начала растворяться. Перед тем как исчезнуть, она посмотрела на своё отражение, на Avenger, и едва заметно кивнула. То ли в знак прощания, то ли в знак уважения.

Тело Котомине распалось иначе. Верхняя его часть, над линией разреза, просто соскользнула вниз и с влажным шлепком упала на пол. Крови не было. Разрез был настолько чистым, что он прижёг саму реальность.

А Зокен… Зокен не умер. Его иссохшее тело, разрезанное пополам, рухнуло на пол, но из него, как из потревоженного улья, хлынул поток. Тысячи, миллионы отвратительных, извивающихся крестовых червей. Они расползались по полу, пытаясь спастись.

Но Гильгамеш, наблюдавший за всем этим с брезгливой усмешкой, поднял руку.

— Приберись в своём доме, герой, — бросил он Берсеркеру.

Геракл взревел и обрушил свой каменный меч на кишащую массу, превращая её в кровавое месиво.

Битва была окончена.

Серёга стоял, покачиваясь. Белый свет в его глазах погас. Его зрачки вернулись, но были расширены от шока. Он опустил свою руку. Серое пятно не исчезло, но перестало светиться. Он сделал это. Он направил ураган. Он выстоял.

Он сделал шаг и рухнул на пол без сознания.

Последнее, что он увидел, прежде чем тьма поглотила его, были три фигуры, бросившиеся к нему. Медея. Райдер. И, к его бесконечному удивлению, Сакура Мато, на чьём лице были слёзы. Но не страха. Благодарности.

Он не слышал, о чём они говорили, стоя над его телом. Он не знал японского. Но он чувствовал. Впервые за долгое время он чувствовал не холод пустоты и не шёпот гнили.

Он чувствовал тепло.

* * *

Пробуждение было похоже на всплытие со дна Марианской впадины. Не было ни рывка, ни света в конце тоннеля. Была лишь медленная, мучительная смена давления. Тьма не отступала, а истончалась, превращаясь в серый, вязкий туман, сквозь который проступала реальность.

Первым, что он осознал, был запах. Не гниль подвала, не озон магии, не кровь. Запах дерева, нагретого солнцем. Запах зелёного чая и чего-то съедобного. Запах… дома. Чужого, незнакомого, но дома.

Он открыл глаза.

Потолок был из светлого дерева, с аккуратными тёмными балками. Солнечный свет пробивался сквозь сёдзи — бумажную раздвижную дверь, — рисуя на полу тёплые прямоугольники. Он лежал на мягком футоне, укрытый лёгким одеялом. Воздух был чистым.

Серёга медленно, с усилием, которое стоило ему титанических мук, сел. Его тело ощущалось как чужой, избитый, пустой костюм. Он посмотрел на свою правую руку. Она лежала на одеяле, и серый, мертвенный цвет кожи расползся почти до самого плеча. Чёрная точка в центре ладони была спокойна, но её присутствие ощущалось как осколок льда, вживлённый в его плоть. Он чувствовал пустоту. Не метафорическую, а буквальную. Словно часть его души была ампутирована, и на её месте осталась фантомная боль.

— Ты очнулся.

Голос был тихим. Райдер сидела в углу комнаты, в позе сэйдза, прямая, как струна. Без своей боевой одежды, в простом тёмном кимоно, она выглядела почти как обычная женщина. Почти. Её глаза были снова скрыты повязкой.

— Где я? — хрипло спросил Серёга. Русский язык прозвучал в этой японской комнате чужеродно, как скрежет металла по стеклу.

— В доме Эмии Широ, — ответила она. — Ты был без сознания три дня.

Три дня. Он пытался вспомнить. Битва. Хаос. Его рука. Боль. Он поморщился.

— А… остальные? Медея?

— Она внизу. Вместе с ними. Они ждут, когда ты проснёшься.

«Они». Враги. Спасители.

Раздвижная дверь тихо скользнула в сторону. На пороге стояла Сакура Мато. Она была одета в светлый домашний фартук. Увидев, что он очнулся, она вздрогнула, но не от страха. В её глазах была… робость. И благодарность. Она что-то сказала на японском, её голос был мягким, как весенний ветер.

— Она говорит, что рада, что ты пришёл в себя, — перевела Райдер. — И спрашивает, хочешь ли ты есть.

Серёга тупо смотрел на неё. Эта девушка… он знал из аниме, через какие круги ада её провёл Зокен. Он был тем, кто убил её мучителя. Для неё он был не монстром. Он был освободителем. Это простое осознание было таким тяжёлым, что он едва мог дышать. Он молча кивнул.

Сакура улыбнулась — впервые, кажется, искренне — и исчезла.

— Они хотят поговорить с тобой, — сказала Райдер. — Все.

— О чём?

— О том, что делать дальше.

Через несколько минут комната наполнилась людьми. Это было сюрреалистическое зрелище. Широ Эмия, неловко переминающийся с ноги на ногу. Тосака Рин, стоящая со скрещёнными на груди руками, её лицо было серьёзным и сосредоточенным. Сэйбер, в своём синем платье, стоявшая за спиной Широ, её взгляд был настороженным, но не враждебным. Арчер прислонился к стене в дальнем углу, молчаливый наблюдатель. И Медея. Она вошла последней и встала у двери, перекрывая выход. Её взгляд был прикован к Серёге, и в нём читалась смесь собственничества, беспокойства и холодного расчёта.

Возникла неловкая тишина. Они смотрели на него. А он — на них. Он не понимал их языка. Он был чужим на этом совете победителей.

Первой заговорила Рин. Она говорила быстро, на японском, обращаясь то к нему, то к Медее.

— Тосака Рин спрашивает, что ты такое, — перевела Медея, её ментальный голос был холоден, как и всегда. — Она говорит, что твоя сила не подчиняется ни одному известному закону магии. Она хочет знать её природу, её источник и степень твоего контроля.

Серёга посмотрел на свою серую руку.

— Скажи ей… я не знаю, — ответил он по-русски. — Это просто… пустота. И она жрёт меня.

Медея перевела. Рин нахмурилась, явно не удовлетворённая ответом.

Затем заговорил Широ. Его речь была медленнее, тон — мягче. Он смотрел на Серёгу без страха, с чем-то похожим на сочувствие.

— Эмия Широ благодарит тебя, — голос Райдер на этот раз был теплее. — Он говорит, что ты спас Сакуру. И всех их. Он говорит, что видел, как ты боролся… с самим собой, чтобы не навредить им. Он предлагает тебе остаться здесь. В его доме. Как гостю. Как союзнику.

Серёга удивлённо посмотрел на него. Союзник? Он? Ходячая чёрная дыра?

— Зачем? — спросил он.

Райдер перевела вопрос.

Широ ответил просто, и в его голосе была та самая наивная, но несгибаемая убеждённость, которую Серёга раньше презирал.

— Потому что Война не окончена, — перевела Райдер. — Гильгамеш исчез после битвы. Но он жив. И он зол. А в лесу всё ещё сидит Иллиясфиль со своим Берсеркером. Они не враги, но и не друзья. И главное… — Широ посмотрел на Сакуру, которая вернулась с подносом, на котором стояла миска с рисом и чашка с чаем. — Мы не знаем, что Зокен успел сделать с Граалем. Мы победили в битве, но не в войне. Нам нужна твоя сила. И мы думаем, что тебе нужна наша помощь.

Сакура поставила поднос перед Сергеем. Она посмотрела ему в глаза — прямо, без страха. И снова что-то сказала.

— Она говорит, — прошептала Райдер, и в её голосе впервые прозвучало удивление, — «Спасибо, что вернул мне мои сны».

Серёга смотрел на дымящийся рис, на простую керамическую чашку с чаем. Простая, человеческая еда. Простое, человеческое спасибо.

Он медленно протянул свою левую, здоровую руку и взял чашку. Она была тёплой. Это тепло, казалось, было единственной реальной вещью в этом безумном мире.

— Я… — начал он, и голос его дрогнул. — Я не герой. Я не спаситель. Я просто… мусор, которому случайно дали в руки гранату.

Медея перевела.

— Иногда, чтобы убрать другой мусор, нужна именно граната, — ответила за всех Рин, и в уголке её губ мелькнула тень усмешки. — Мы не просим тебя быть героем. Мы предлагаем тебе быть нашим… ядерным оружием сдерживания. И мы поможем тебе не взорваться к чертям вместе со всеми нами.

Серёга посмотрел на них всех. На этих персонажей из мультика, которые оказались реальнее и сложнее, чем он мог себе представить. На свою проклятую, искалеченную «семью» из двух женщин-монстров. Они были разными. Они ненавидели друг друга, боялись, не доверяли. Но сейчас, в этой тихой японской комнате, их всех объединяло одно. Общий враг. И общая, хрупкая, почти невозможная надежда на то, что они смогут дожить до завтра.

Он сделал глоток чая. Он был горьким, терпким и невероятно настоящим.

— Хорошо, — сказал он. — Я согласен.

Война была не окончена. Но впервые он был в ней не один.

* * *

Дни, последовавшие за заключением этого странного перемирия, были похожи на затишье в эпицентре урагана. Снаружи, в городе, воцарилась неестественная тишина. Ни всплесков магической энергии, ни сообщений о пропавших людях. Гильгамеш и Иллия, казалось, испарились, затаились, выжидая. Но внутри дома Эмии Широ бушевала своя, тихая буря.

Это был дом, полный призраков и монстров, пытавшихся притвориться людьми.

Каждое утро начиналось с одного и того же ритуала. Широ и Сакура готовили завтрак на всех. Огромный стол, за которым собиралась эта невозможная компания. Сэйбер, с её рыцарским аппетитом, уплетала рис, с вежливым достоинством игнорируя Арчера, который сидел на другом конце стола и молча пил свой кофе. Их напряжение было осязаемым, как натянутая струна. Рин пыталась вести светскую беседу, обсуждая с Широ планы по восстановлению городских барьеров, но её взгляд постоянно возвращался к троице, сидевшей обособленно.

К ним. К Медее, Райдер и Сергею.

Они были как инородное тело в этом хрупком организме. Медея не ела. Она просто сидела, прямая, как стрела, и наблюдала за всеми с холодным, аналитическим презрением. Она не доверяла никому из них, считая их союз временной и вынужденной мерой. Райдер ела мало, молча, и большую часть времени проводила в тени, на веранде, читая книги из библиотеки Широ. Она была единственной, кто, казалось, нашёл в этом доме подобие покоя.

А Серёга… Серёга был чёрной дырой в центре этой маленькой вселенной.

Он ел левой рукой, неловко и медленно. Правую, уродливую, серую, он прятал под столом или в кармане. Он почти не говорил. Языковой барьер был лишь частью проблемы. Он просто не знал, что говорить. Как общаться с людьми, которые видели, как он стирает человека из реальности? Как сидеть за одним столом с девушкой, чьего мучителя ты аннигилировал?

Шёпот Зокена исчез, но тишина, оставшаяся после него, была не менее мучительной. Она была заполнена его собственными мыслями. Воспоминаниями о битве. Ощущением пустоты, выжигающей его изнутри. Он часто просыпался по ночам от кошмаров, в которых его серая рука пожирала его самого, а затем и весь мир.

Его тренировки не прекратились. Но теперь у него были новые учителя.

Рин Тосака, с её прагматичным подходом, пыталась понять природу его силы.

— Это не магия, — заявила она в первый же день их «занятий», которые проходили на заднем дворе дома. Медея выступала переводчиком. — Магия — это процесс изменения реальности по определённым законам, пусть и отличным от физических. То, что делаешь ты, — это отрицание законов. Ты не создаёшь и не изменяешь. Ты удаляешь. Это… фундаментально неправильно.

Она ставила перед ним цели — камни, куски дерева — и заставляла его пытаться контролировать свою силу. Не просто стирать, а, например, стереть только половину камня. Или сделать в нём дыру определённого размера. Каждая такая попытка была пыткой. Он чувствовал, как сила вырывается, жаждет поглотить всё, и ему приходилось с нечеловеческим усилием воли сдерживать её, направлять. После каждого «урока» он был выжат как лимон, а серое пятно на руке, казалось, становилось темнее.

Широ учил его другому. Он видел, что Серёга — не боец. И он пытался научить его не драться, а защищаться.

— Ты не можешь всегда полагаться на свою… эту штуку, — говорил он через Райдер, которая иногда соглашалась помочь с переводом. — Она убьёт тебя. Тебе нужно уметь двигаться. Уметь выжить, когда она тебе не поможет.

Он учил его базовым стойкам, уклонениям, простым приёмам самообороны. Для Широ, чьё тело было усилено магией, это были азы. Для Серёги, с его раскоординированным, измученным телом, это была каторга. Он постоянно падал, спотыкался, выглядел жалким и неуклюжим. Но Широ был бесконечно терпелив. Он видел не то, кем Серёга был. Он видел то, кем он отчаянно пытался не стать.

Самые странные уроки были с Арчером. Герой в красном почти не разговаривал с ним. Но иногда, когда Серёга сидел один на веранде, пытаясь унять дрожь в руках после очередной тренировки с Рин, Арчер подходил и молча садился рядом.

Однажды он протянул ему чашку с чаем.

— Она всё ещё болит? — спросил он на идеальном русском.

Серёга от неожиданности поперхнулся воздухом.

— Ты… ты говоришь?..

— Я — Слуга. Я знаю все языки, которые были, есть и будут, — безразлично ответил Арчер, глядя на сад. — Я спрашиваю про руку. Не физически. Внутри.

Серёга посмотрел на свою ладонь.

— Всегда, — честно ответил он.

— Я знаю, — кивнул Арчер. — У каждого героя есть такой шрам. Рана, которая никогда не заживает. Цена, которую он заплатил за свою силу или за свою ошибку. У Сэйбер — это её королевство. У меня… — он на мгновение замолчал, — …у меня — это мои идеалы. А у тебя — это.

Он указал подбородком на серую руку.

— Ты можешь позволить этой ране сожрать тебя. Превратить тебя в циничного монстра, который видит во всём лишь грязь и боль. Или ты можешь принять её. Сделать её частью себя. Напоминанием о том, кем ты никогда не должен становиться снова. Выбор только твой.

Он встал и ушёл, оставив Серёгу одного с его мыслями и чашкой остывающего чая.

В тот вечер, когда он лежал в своей комнате, не в силах уснуть, раздвижная дверь снова тихо открылась. Это была Медея. Она вошла и села рядом с его футоном. Впервые он видел её без капюшона и маски в такой близости. Её лицо, бледное и совершенное, было лицом древнегреческой богини, но её глаза… её глаза цвета запёкшейся крови были полны такой бездонной печали, что у него перехватило дыхание.

— Они пытаются тебя «исправить», — сказала она тихо. — Пытаются сделать из тебя одного из них. Героя.

— А ты? — спросил он. — Чего хочешь ты?

Она долго молчала, глядя на его руку, которая лежала поверх одеяла. Затем она медленно, почти нерешительно, протянула свою ледяную ладонь и накрыла его серые, мёртвые пальцы. Её прикосновение было странным. Не тёплым, не холодным. Оно было просто… настоящим.

— Я хочу, чтобы ты выжил, — прошептала она. — Потому что в твоём безумии, в твоей боли, в твоей уродливой силе… я впервые за две тысячи лет вижу не отражение своего проклятия, а… что-то другое. Что-то, что посмело сказать «нет» самой судьбе.

Она не убирала руку. И он не отдёргивал свою. В этой тихой, залитой лунным светом комнате, двое монстров, колдунья-детоубийца и ходячая чёрная дыра, на мгновение нашли утешение в прикосновении своих шрамов.

Впервые за много ночей Серёга уснул без кошмаров.

* * *

Неделя хрупкого мира закончилась не громом, а тихим плачем замерзающей души.

Это случилось днём. Серёга был на заднем дворе, пытаясь под руководством Широ отработать очередной неуклюжий блок. Идиллия была хрупкой, как стекло, и в этот день оно треснуло.

Первым это почувствовал Серёга. Холод. Не в воздухе. Внутри. Словно его собственная пустота, заключённая в серой руке, нашла своё отражение, своё эхо где-то поблизости. Он замер, опустив руки.

— Что-то не так…

В тот же миг воздух в саду стал плотным. На идеально зелёной траве появился иней. Яркое летнее солнце продолжало светить, но его тепло больше не достигало земли. Цветы, которые с такой заботой поливала Сакура, начали стремительно темнеть, их лепестки сворачивались и покрывались ледяной коркой.

— Барьер! — крикнула Рин с веранды. — Его не ломают. Он… тает. Превращается в лёд.

Все замерли. Арчер и Сэйбер материализовались рядом со своими Мастерами. Медея и Райдер напряглись, готовые к бою.

И тогда они увидели её.

Она не стояла на крыше, как завоеватель. Она просто вошла через калитку, которую никто не запирал. Иллиясфиль фон Айнцберн. Маленькая девочка в фиолетовом зимнем пальто, которое выглядело абсурдно в эту летнюю жару. За её спиной, как гигантская тень, молча шёл Берсеркер.

Она не выглядела угрожающе. Она выглядела потерянной. Её огромные красные глаза были полны не злобы, а бездонной, недетской печали. Она остановилась посреди замерзающего сада и посмотрела на Широ.

— Я пришла, братик, — её голос был тихим и дрожащим, как звон льдинки. — Ты не пришёл за мной. Поэтому я пришла сама.

Широ шагнул к ней, его лицо было полно боли и вины.

— Иллия… я…

— Ты выбрал их, — она обвела взглядом всех присутствующих. — Новую семью. А меня оставил в том замке. Ждать. Девять лет. В холоде.

С каждым её словом мороз усиливался. Это не было направленной атакой. Это была эманация её души. Её одиночество, её боль, её обида обретали физическую форму, замораживая мир вокруг.

— Я просто хотела… чтобы ты почувствовал, — прошептала она, и по её щеке скатилась слеза, которая тут же превратилась в крошечную льдинку и упала на землю со звенящим стуком. — Каково это. Быть одному. В вечной зиме.

Берсеркер рядом с ней зарычал. Не от ярости. От боли. Он был не просто оружием. Он был её единственным другом, её защитником, и он чувствовал каждое страдание своей маленькой госпожи. Он поднял свой каменный меч не для атаки, а как щит, инстинктивно защищая её от мира, который причинил ей столько боли.

— Иллия, стой! — крикнула Рин. — Твоя магия выходит из-под контроля! Ты убьёшь не только нас, но и себя!

Но Иллия, казалось, не слышала. Она была заперта в своём мире холода и предательства.

— Сэйбер! — скомандовал Широ. — Не атакуй! Просто сдерживай его! Не дай ему никому навредить!

Сэйбер, с тяжёлым вздохом, шагнула вперёд, её невидимый меч встал на пути гиганта. Их противостояние было не битвой, а трагическим балетом. Берсеркер не пытался убить её. Он лишь отталкивал её, рыча, не подпуская никого к своей плачущей госпоже.

Ситуация была патовой. Они не могли атаковать ребёнка. Но и бездействие было равносильно смерти — всепоглощающий холод продолжал наступать, сковывая их движения, высасывая тепло и жизнь.

Серёга смотрел на Иллию. И он понимал её. О, как он её понимал. Её одиночество. Её чувство, что весь мир отвернулся от неё. Её пустота, рождённая из боли. Она была такой же, как и он. Только её пустота была ледяной, а его — мёртвой.

«Ты такой же, как я», — её мысль коснулась его сознания. Не атакующая, а вопрошающая. Полная детского, отчаянного любопытства. «Внутри тебя тоже зима. Я чувствую её. Она зовёт мою».

Он сделал шаг вперёд.

— Стой! — крикнула Медея. — Что ты делаешь?!

Он не ответил. Он медленно, не делая резких движений, пошёл через замерзающий сад. Прямо к ней. К маленькой девочке, вокруг которой бушевала магическая метель. Лёд хрустел под его ногами. Холод пробирал до костей, но он почти не чувствовал его. Его собственная внутренняя зима защищала его.

Берсеркер, увидев, что он приближается к Иллии, взревел и занёс над ним свой меч. Но Сэйбер, предугадав его движение, бросилась наперерез, и её клинок с трудом остановил удар гиганта.

Серёга не остановился. Он подошёл к Иллии на расстояние вытянутой руки. Она смотрела на него своими огромными, заплаканными красными глазами. Она видела его серую руку, которую он не прятал.

Он не знал японского. Он не мог сказать ей ничего утешительного. Он мог сделать лишь одно.

Он медленно, превозмогая внутреннее сопротивление и ужас, протянул к ней свою серую, мёртвую руку. Не для атаки. Не для защиты. Он просто раскрыл ладонь. Чёрная точка в центре, его стигмат, его проклятие, смотрела на неё, как пустой, всепонимающий глаз.

— Я… знаю, — сказал он по-русски. Голос был хриплым, сломанным, но в нём не было угрозы. Только бесконечное, тяжёлое сочувствие.

Иллия смотрела на его руку. На это воплощение пустоты и боли. И она поняла. Он не пытался её остановить. Он не пытался её осудить. Он просто показывал ей свой собственный шрам. Он говорил ей без слов: «Я вижу твою боль. У меня есть своя. Ты не одна».

Она колебалась лишь мгновение. А потом, с тихим всхлипом, она шагнула вперёд и вложила свою крошечную, ледяную ручку в его мёртвую, серую ладонь.

В тот момент, когда их руки соприкоснулись, произошло нечто невероятное.

Её ледяная магия, её всепоглощающий холод хлынули в него. Любого другого мага это бы убило, превратило в ледяную статую. Но они встретили не жизнь. Они встретили пустоту. Чёрная точка на его ладони вспыхнула, и холод Иллии начал втягиваться в неё, как вода в сухую землю. Он не поглощал её боль. Он… принимал её. Разделял.

А от него к ней потекло нечто иное. Не тепло. У него не было тепла, чтобы дать. Но в его пустоте была тишина. Покой. Отсутствие боли.

Магическая метель вокруг них начала стихать. Иней на траве таял. Солнце снова начало греть. Берсеркер замер, опустив свой меч, и растерянно посмотрел на свою госпожу.

Иллия стояла, держась за руку Серёги, и её слёзы больше не замерзали. Они просто текли по её щекам. Она плакала. Впервые за долгие годы она плакала не от одиночества и холода, а от облегчения.

Серёга стоял, принимая в себя её боль, и на его лице не было ничего. Он просто смотрел на эту маленькую девочку и понимал, что впервые в жизни его проклятие, его уродливая, пожирающая душу сила… сделала что-то хорошее. Она не разрушила. Она утешила.

Все остальные молча наблюдали за этой сценой, не в силах вымолвить ни слова. Они стали свидетелями не битвы. А тихого, странного чуда. Чуда, рождённого из встречи двух разбитых, одиноких душ посреди замёрзшего сада.