В чужой шкуре (джен)

Люциус услышал пение еще на втором этаже. Банам завывал, не жалея своей глотки и чужих ушей. Снейп уже занял наблюдательный пост у двери. Судя по его кривоватой улыбке, Малфоя ждало унизительное зрелище. Люциус заглянул в кухню. Фрэнк крутился перед плитой со сковородкой в руке. Он повязал какую-то тряпку на манер пиратской косынки и раздобыл фартук с оборками. Скинув пышный блинчик на стопку других, он налил на сковородку новую порцию теста. И снова завопил:

— «О, она такая, Она такая штучка. Я — твоя Венера, Я — пламя твоей страсти. Я — твоя Венера, Я — пламя твоей страсти».

— Сколько сейчас в мире маглов? — спросил Люциус, потирая глаза.

— Около четырех миллиардов.

— Четыре миллиарда безумцев. Почему ты так спокоен?

Из горла Снейпа вырвался хриплый смешок.

— Я не псих, мистер Малфой, — Банам повернулся к ним. — Когда я им пою, блины получаются вкуснее. Попробуйте. Гарантирую, это будет любовь с первого кусочка.

— Разумные люди путешествуют между мирами на пустой желудок, — сказал Северус.

Воодушевление Банама сдулось. Сковородка зашипела, он кинулся спасать блинчик.

— Я наведу чары, они сохранят блины теплыми до нашего возвращения.

— Спасибо, мистер Снейп, — Фрэнк ловко подцепил блин и перевернул. — Магия творит чудеса.

— Как и воздержание от выпивки, — съязвил Люциус. — Наш Снейп стал чутким.

Темные глаза Северуса ехидно сощурились.

— Я всегда считал, что человеку следует дать возможность успокоиться. Даже если для этого ему нужно петь блинчикам или самоутверждаться за счет других.

Малфой по привычке попытался заломить бровь, но не преуспел. Оставив полукровку и магла, он направился в гостиную, которая превратилась в ритуальный круг. На полу была выложена пентаграмма, в ее углах торчали вороньи головы, а линии набухли от магии будто вздувшиеся вены. Головы повернулись к Люциусу, на месте глаз сверкали багровые огни. Но пламя огромной черной свечи, возвышавшейся в центре, снова перетянуло на себя мертвые взгляды.

Сбоку от двери висели защитные накидки, пока больше похожие на пыльные мешки. Под вешалкой стояла деревянная шкатулка со сложным многоуровневым заклинанием возвращения. На крышке поблескивали два флакона из тонкого стекла, наполненные эссенцией ночных кошмаров. Руки вспотели, но Люциус еще не настолько «обанамился», чтобы вытереть их о штаны.

«Мы спятили, если решились на это», — подумал Малфой. Он вспомнил сумасшедшее любопытство Фрэнка в своих глазах. Вспомнил Снейпа, у того глаза напоминали пустой холодный камин. И хмыкнул: что еще ждать от подобной компании?

— Сочиняешь очередную колкость для успокоения нервов? — Северус будто материализовался на пороге комнаты.

— Мне интересно, чем успокаиваешь себя ты? — буркнул Малфой. — Мыслями о стакане огневиски?

— Почти угадал, — Снейп заправил за уши грязные волосы. — Мыслями о бутылке огневиски. К полуночи я собираюсь надраться в стельку.

— Где Банам?

— В туалете, — зельевар набросил накидку поверх видавшей виды мантии. — Я бы на твоем месте не списывал его со счетов.

Однако Люциус не спешил убирать с лица брезгливую гримасу.

— Я готов, — магл суетливо вкатился в комнату.

Банам избавился от фартука и косынки, облачился в темно-серую мантию с вышитыми манжетами. Люциус заплатил за нее четыреста галлеонов, но на чужаке она выглядела как минимум в два раза дешевле. В руках Фрэнк вертел трость, будто ненужную безделушку. Неужели Снейп сварил обезболивающее? Люциус думал, что даже угроза возвращения Волдеморта не заставит Северуса провести в лаборатории лишнюю минуту. Слишком там тесно для него и его вины.

— Тогда наденьте свои накидки, возьмите пузырьки и встаньте в центр пентаграммы, — произнес Снейп учительским тоном.

Банам замялся, неужели все-таки струсил? Люциус раздраженно выдохнул.

— Что еще? Забыли палочку?

— Нет-нет… Я просто… Я хотел сказать «спасибо», мистер Малфой, за возможность посмотреть на магический мир и вообще за возможность посмотреть на мир вашими глазами. Он правда потрясающе красив.

Люциус поморщился и, застегнув костяную фибулу, взял флакон, надеясь, что Банам молча последует его примеру. Они замерли друг напротив друга. Малфой раздавил свой флакон первым. Жжение заглушило боль, стекло растаяло и взвилось серой дымкой. Эссенция, смешанная с кровью, закапала на свечу, та разгорелась ярче. Банам поднял кулак и сжал. Новое подношение закрутило пламя в багряную воронку. Она ввинтилась в щель между досками, и пол провалился под ногами.

* * *

Воздух был затхлым, как в гробнице. Не надышишься. Рот наполнился кислой слюной. Малфой заставил себя сесть. Тусклый свет защитных накидок расчистил для них небольшой пятачок на шершавом полу. Банам нелепо хлопал глазами. Снейп опустился на одно колено. Тонкие пальцы споро поворачивали печать на крышке шкатулки. Яркий свет ослепил. Вспышка взмыла и полетела, прожигая себе путь в темноте. Все трое замерли, следя за тем, как удаляется их шанс на спасение. Но вот свет остановился, и вниз спустилась тонкая спиральная лестница. Люциус разжал кулаки. Он поднялся, пошатнулся, но не от боли — нога молчала, — а с непривычки. Собственное тело нужно было срочно обживать заново.

— Господа.

Северус кивнул в сторону лестницы и достал палочку. Малфой подобрал трость. В крайнем случае светящийся набалдашник мог отогнать мелких тварей. И, вдруг поддавшись странному порыву, Люциус вручил ее маглу. Крошечный отряд двинулся к лестнице. Малфой шел первым, Банам за ним. Снейп замыкал, прикрывая.

Сияние накидок теснило тьму, та шевелилась, будто ткань мешка со змеями. Малфой не присматривался. Он сосредоточился на лестнице, черпая силу в ее жемчужно-белом свечении. Радость от возвращения в свое тело была краткой, как всполох фейерверка. Увы, гасла не только радость, но и волшебный свет накидок. Люциус с мрачной решимостью выставил перед собой палочку.

Перед ним встала стена из щупалец, выраставших друг из друга. Чем больше он видел, тем громче протестовал рассудок. Идти туда — да первое же прикосновение кошмара прожжет его, будто кислота! Но для магии было слишком рано. Все здесь забирало силы: движение, самоконтроль, колдовство. Если разбрасываться заклинаниями, то он выдохнется, а до лестницы еще так далеко.

— Кто из нас собирается жить вечно? — дрожащим голосом продекламировал Банам.

Снейп откликнулся:

— Волдеморт.

Имя Темного Лорда, которое наводило ужас на весь магический мир, здесь звучало смешно. Малфой оскалился и, заслонив лицо рукой, навалился на тьму. В этот раз она отступила. Они выиграли еще шагов тридцать, но их защита слабела, пока не стала свечением птенцов эрцинии, которые сами нуждались в том, чтобы их укрыли материнские крылья. Мужчины перегруппировались, попробовали превратиться в многорукого воина, способного отражать атаки со всех сторон.

Банам должен был стать обузой, но именно его взмах тростью рассеял огромный рот, едва не отхвативший Снейпу плечо. И его тычок отогнал от Люциуса кривую руку, слепленную из мух, пока тот помогал Северусу отбросить сгусток из сросшихся голов. Уже через секунду Малфой выручал магла, отбивая удары длинных острых клювов. Будто в колдовском вихре мужчины отражали, нападали, блокировали — и вдруг стали чем-то большим, чем троица людей, повязанных неудачным стечением обстоятельств.

Малфой переливал свою силу в заклинания света и огня. Он упрямо переставлял свинцовые колодки, в которые превратились ноги. Он ругался. Он кричал. Он горел внутри от злости и от вдохновения. В нем никогда не было столько жизни. Вот теперь он мог представить, что чувствуешь, оседлав дракона.

Рывок, еще один. Они у цели. Банама пихнули первым, потом полез Малфой. А Снейп медлил, будто собираясь опустить палочку и сдаться. Магия Люциуса дернула полукровку, буквально впечатав в перекладины.

Ученые маги утверждали, что сложные заклинания обладают представлениями об отдельных абстрактных понятиях. Например, о справедливости. Они помогали хорошим людям, а плохих испытывали на прочность.

Лестница изгибалась синусоидой, ныряя то вверх, то вниз, скручивалась, колебалась и тряслась. По ней можно было карабкаться, только вжимаясь всем телом. Мышцы болели от напряжения, как после побоев. Виски сдавило. Люциус дышал глубоко, но воздуха не хватало. Малфоя пугали темные пятна перед глазами. Он рискнул отдохнуть на относительно ровном участке, и перекладины тут же начали таять под его пальцами. Он пополз дальше. Конец лестницы терялся в мутном белом тумане. Люциус отвернулся от унылого зрелища и заметил, что Северус отстал.

— Неужели ты правда решил сдохнуть?

— Тебе какое дело? — отозвался Снейп, не поднимая головы.

— Не хочу, чтобы ты легко отделался, — Малфой подтянулся, выползая на горизонтальный участок.

Северус предложил ему поиметь скручервя.

— Все это из-за той грязнокровки?

— Заткнись!

Он не мог видеть зельевара, но голос у того звучал зло.

— И в чем смысл, Снейп? — Люциус не торопился, экономя силы. — К чему твое пьянство? Твое барахтанье в омуте вины? Твой отказ от алхимии и темных искусств? Это театр одного актера. Она мертва, и ей все равно, проживешь ли ты свою жизнь долго и счастливо или утопишь в бутылке.

Он обернулся, голова Снейпа как раз показалась над изгибом лестницы. Лицо в бледном свете лестницы напоминало маску мстительного духа. Малфой ускорился, но оскорблять не перестал.

— Скажу больше, будь она жива, ей тоже было бы все равно. В этом суть безответной любви. Ей наплевать на тебя. Она забыла про тебя в тот момент, когда поняла, что может захомутать чистокровного. Грязнокровки своего не упустят.

Лестница задралась вверх. Скрюченными пальцами Люциус хватался за скользкие перекладины. Первая, вторая, третья... Снейп выкрикивал проклятия вперемешку с ругательствами. Малфой в долгу не остался, не забывая держать дистанцию. Перепалка заглушала другие голоса, которые Люциус закрыл в тайниках памяти. Но запоры слетали, а воспоминания уже наточили ножи. Им нужно было только его подловить.

И когда голос осекся, когда уставшее горло, саднившее от криков, сдалось тишине, Люциуса ударило одно слово, один короткий приговор. Ничтожество. Лестница завалилась на бок, он не успел отреагировать. Ноги потеряли опору, правая ладонь разжалась. Секунду он висел над пропастью.

Что его спасло? Хорошая реакция? Благословение рода? Рефлексы? Малфой качнулся, зацепился ногой и рукой, крепко обняв лестницу.

Жив! Сердце бахнуло об грудную клетку. Жив! Рот распахнулся в безмолвном вопле. Легкие раздулись, впуская воздух. Но мышцы рук и ног не откликнулись. Тело будто окаменело, и никакая сила воли не могла его расшевелить. Лестница размягчалась. Сколько секунд ей нужно, чтобы превратиться в паутину, которая порвется под весом Малфоя? «Ну же, — приказал он пальцам. — Ну же!»

— Неужели решил сдохнуть? — хриплым голосом поинтересовался Снейп.

— Пошел ты!

— Я бы пошел, да ты мешаешь.

Люциус выругался.

— Знаешь, что мне это все напоминает? — задумчиво протянул Северус. — Каждое лето отец таскал меня к своему двоюродному брату. У них был кот, очень трусливый. И вот однажды другой кот загнал его на яблоню. Тогда трус взял и обмочился прямо врагу на голову. Надеюсь, ты так не поступишь?

Если закрыть глаза и слушать только голос Снейпа, то можно было убедить себя, что они сидят в «Дырявом котле», а не болтаются над бездной. Однако Люциус не мог позволить себе такой роскоши: перекладина под его ладонями медленно прогибалась.

— Предусмотрительный мистер Банам лишил меня этого удовольствия.

— Я ему благодарен. Кстати, не хочешь воспользоваться его способом и спеть, чтобы побороть страх?

— Ты с ума сошел? Какое, к черту, пение?

— Я бы предложил что-нибудь похабное. Недавно один из моих студентов переделал «Тролль в эльфийском граде», заменив тролля на Дамблдора.

— Сомневаюсь, что Дамблдор заинтересовался бы юными эльфийками.

Пальцы не разжимались, а лестница провисала сильнее. Он не вопил от страха лишь потому, что разговаривал со Снейпом о какой-то чуши.

— Юное дарование учло этот момент. Листок я сохранил, если моя кабала когда-нибудь закончится, приложу к своему заявлению об уходе. Знал бы — взял с собой.

— Засунь его себе…

— Сосредоточься на словах, Малфой, вспомни, что ваша чистокровная компания горланила на гулянках.

Единственные слова, которые вертелись у него в голове, звучали так: «Ты упадешь и будешь падать вечно, но мы будем с тобой, ты от нас не спрячешься».

— Давай напомню вашу любимую: так вперёд — за цыганской звездой кочевой — на закат, где дрожат паруса… А дальше что? Про глаза…

— Глядят с тоской в багровеющие небеса…

— Так вперёд — за цыганской звездой кочевой — на свиданье с зарёй, на восток… — промычал Снейп громче, и Малфой попробовал выправить мелодию. Горло протестовало, он будто глотал колотые щепки.

— Где тиха и нежна розовеет волна, на рассветный вползая песок.

— Вперед, вперед к синим айсбергам стылых морей, — Северус понукал его насмешкой, будто хлыстиком.

— Под сиянием полярных огней, — выплюнул Люциус.

Это было озарение: простое и гениальное. Если он все равно упадет, то какой смысл торчать на месте? Его рука разжалась, секунду колебалась, а потом ухватилась за следующую перекладину.

— Кстати, эти стихи написал магл. Любимый поэт нашего Банама.

— Не можешь не пнуть оступившегося, да?

Лестница пошла вниз, и кровь прилила к голове. Он до боли закусил щеку, прогоняя черноту.

— Когда я приду тебя пинать, ты будешь твердо стоять на ногах. По крайней мере, какое-то время.

— Я обезоружу тебя, а потом буду держать в темнице до тех пор, пока ты не скажешь, каким зельем напоил Банама. Не знаю, сколько мы уже тут, но моя нога не болит.

— Для начала выберемся отсюда.

Они пели про цыганскую звезду чертову дюжину раз. Они путали куплеты. А в конце и строчки. Голоса охрипли, походили на карканье простуженных ворон. Но они не прекращали, будто замолчать означало навсегда застыть. Когда Люциус вслепую нашаривал очередную перекладину, его запястье обхватила чья-то рука и дернула. Он ухватился за кого-то, не помогая, скорее даже мешая. Спаситель свалил его тело, будто куль, поволок в сторону, бросил. Малфой прижался к грязному полу. Здесь было тепло. И так правильно, по-человечески правильно. Его затрясло. Перед глазами все расплывалось, он мотнул головой, стряхивая слезы. Рядом шуршала, пыхтела какая-то возня. Люциус с трудом повернул голову. Что ж, Снейп тоже валялся на полу.

Банам причитал:

— Я волновался. Хотел вернуться, но эти... эта... магия меня не пускала. Почему вы так долго? Я думал, вы вот-вот… Ведь лестница была такая короткая с такими миленькими резными перильцами.

Северус будто выкашлял:

— Перильцами, — и повторил, смешав в одном слове горечь и зависть: — Перильцами.

А потом смачно выругался.