Диагноз: Апокалипсис (джен)

Первой реакцией был инстинкт. Животный, первобытный инстинкт жертвы, которая поняла, что за ней наблюдает хищник.

— Отключить все! — крикнул Форман.

Катнер бросился к компьютерам, выдергивая сетевые кабели из разъемов. Тауб заклеил объективы всех веб-камер в комнате пластырем из аптечки. Они двигались быстро, лихорадочно, как будто могли спрятаться от всевидящего ока, просто задернув шторы.

Хаус молча наблюдал за этой суетой. Он подошел к главному серверу, от которого Тауб уже отключил внешний кабель. Красная нить исходящего трафика на мониторе погасла.

— Поздно, — сказал он. Тишина в комнате стала плотнее. — Вы пытаетесь запереть дверь, когда вор уже давно сидит с вами за одним столом и пьет ваше вино.

— Он был в файле, — сказал Тауб, тяжело дыша. — Троян. Мы можем перезагрузиться в безопасном режиме, вычистить его…

— Ты не понимаешь, — перебил его Хаус. Он обвел рукой комнату. — Они не смотрят на нас через камеры. Они не слушают нас через микрофоны. Это слишком… по-человечески. Они просто… знают. Они знали, что мы вскроем архив. Они оставили этого «жучка» не для того, чтобы шпионить. А для того, чтобы сказать нам «привет». Чтобы дать нам понять, что мы больше не одни.

Осознание этого было страшнее любого взлома. Они боролись не с хакерами. Они столкнулись с разумом, который предвидел каждый их шаг.

— Но зачем? — спросил Катнер. — Зачем им это? Почему они просто не сотрут нас? Не уничтожат данные?

— Потому что, — ответил Хаус, и на его лице появилась странная, горькая усмешка, — мы только что сделали их эксперимент в сто раз интереснее. До нас у них была просто чума, пожирающая город. предсказуемо, скучно. А теперь… — он указал на доску, на искалеченную формулу «Ариадны», — …теперь у них есть сопротивление. Есть конфликт. Есть драма. Мы превратили их скучный научный опыт в захватывающее реалити-шоу. И они хотят посмотреть, чем закончится сезон.

Эта нечеловеческая, уэллсовская логика обрушилась на них всей своей тяжестью. Они были не врагами, которых нужно уничтожить. Они были переменными в уравнении, которые делали результат более изящным.

— Но у нас есть их имя, — возразил Форман. — «Praxis Innovations». Мы можем…

— Что «мы можем»? — перебил Хаус. — Рассказать об этом людям в черном, которые стоят за окном и ждут, пока мы все здесь сдохнем? Они, скорее всего, работают на тех же хозяев.

Он подошел к окну и посмотрел на оцепление. На белый фургон мобильного крематория.

— Они не будут нас штурмовать. Они не будут сжигать больницу. Это слишком грубо. Слишком неэффективно. Они просто будут ждать. Ждать, пока вирус не закончит свою работу. А потом придут «ученые» в защитных костюмах, соберут образцы, проанализируют результаты и напишут блестящий отчет о том, как муравейник отреагировал на новый, усовершенствованный вид дихлофоса. А мы… мы будем просто строчкой в этом отчете. «Контрольная группа, проявившая неожиданную инициативу».

Он отвернулся от окна.

— Они дали нам понять, что знают о нас. Это было предупреждение. Но это была и ошибка.

— Какая ошибка? — спросил Тауб.

— Они думают, что мы — крысы в их лабиринте. Они забыли, что одна из этих крыс — Грегори Хаус. А я ненавижу, когда мне указывают, где лежит сыр.

Он стер с доски все, кроме двух вещей: искалеченной формулы «Ариадны» и имени «Арис Торн».

— Они наблюдают. Прекрасно. Значит, мы должны дать им шоу, которое они никогда не забудут. Они хотят посмотреть, как мы будем решать их загадку? Отлично. Мы ее решим. Мы найдем Торна. Мы синтезируем антидот. Мы вылечим Тринадцатую и всех остальных в этой больнице.

Он посмотрел на свою команду. В его глазах больше не было страха. Только ярость. Холодная, чистая, дистиллированная ярость.

— А потом, — закончил он, и его голос упал до ледяного шепота, — мы найдем их. И мы выставим им счет. За каждого, кто умер в этом городе.

Это было не просто обещание. Это было объявление войны. Войны, которую они не могли выиграть. Но это уже не имело значения.

Главное было — нанести ответный удар.

Осознание того, что за ними наблюдают, изменило все. Воздух в диагностическом кабинете, и без того тяжелый, стал вязким от паранойи. Каждый скрип, каждый щелчок оборудования теперь казался неслучайным.

— Они ждут, — сказал Тауб, отходя от окна, за которым темнел пустой двор. — Ждут, пока мы сделаем ход.

— Значит, мы должны сделать ход, который они не ожидают, — ответил Хаус. Он подошел к доске, к формуле «Ариадны» и имени «Арис Торн». — Они знают, что мы знаем. Они знают, что нам нужен Торн. Они, скорее всего, уже перекрыли все очевидные пути.

Именно в этот момент больница содрогнулась. Свет моргнул, погас на секунду и включился снова, но теперь он был тусклым, аварийным. Загудели резервные генераторы.

— Что это было? — спросил Катнер.

На селектор Кадди поступил звонок из инженерного отдела. Она выслушала, и ее лицо стало еще бледнее.

— Взрыв, — сказала она, повесив трубку. — В главном генераторном отсеке в подвале. Небольшой. Но он вывел из строя основную линию питания. Мы полностью на резервных генераторах.

— Саботаж, — констатировал Форман.

— Не обязательно, — возразил Хаус, хотя в его глазах не было сомнения. — Системы перегружены уже неделю. Могло и само рвануть.

— Но теперь, — продолжила Кадди, — у нас топлива для генераторов осталось на… двенадцать, может, четырнадцать часов. После этого больница умрет. Отключатся аппараты ИВЛ, холодильники в морге, все.

Часы, которые до этого тикали для Тринадцатой, теперь тикали для всей больницы.

— Они поднимают ставки, — прошептал Тауб. — Они не хотят нас убивать. Они хотят, чтобы мы умерли сами, от «несчастного случая».

— И это еще не все, — Кадди указала на датчик на стене. — Пожарная система зафиксировала утечку газа в лабораторном крыле. Небольшую, но она есть. Вентиляция отключена из-за карантина.

Они поняли. Это был идеальный шторм. Взрыв, который можно списать на аварию. Утечка газа, которая не позволит им использовать лабораторию для синтеза, даже если они получат формулу. И отсчет времени до полного отключения энергии.

Их загоняли в угол. Лишали инструментов. Лишали времени.

— Они не просто наблюдают, — сказал Хаус. — Они начали играть. Они сделали свой ход. Теперь — наш.

Он посмотрел на карту города на стене. Потом на схему больницы.

— Они ждут, что мы будем сидеть здесь и пытаться починить генератор. Что мы будем паниковать из-за утечки газа. Они ждут, что мы будем вести себя, как врачи в осажденной больнице.

Он провел пальцем по схеме, от подвала к самому нижнему уровню.

— Но мы не пойдем через парадную дверь. Мы даже не пойдем через черный ход. Мы уйдем через мусоропровод.

Он указал на схему канализационных тоннелей.

— Это единственный путь, который они, скорее всего, не контролируют. Он грязный, унизительный и неэффективный. Они не ждут, что мы полезем в дерьмо. Они считают нас слишком цивилизованными.

Он обвел взглядом свою команду.

— Они ошибаются.

* * *

Тихий гул аварийных генераторов стал новым пульсом больницы. Пульсом умирающего. В диагностическом кабинете, освещенном тусклым светом, лежала развернутая схема канализационных тоннелей. Она была похожа на карту неизвестной, враждебной территории.

— Безумие, — наконец сказал Тауб, нарушив молчание. Он смотрел на план, потом на Хауса. — Ты предлагаешь нам совершить увеселительную прогулку по городской клоаке. А снаружи — чума и отряд «чистильщиков», которые, как мы теперь знаем, не стесняются нажимать на курок. Отличный план. Шансы на успех я бы оценил, как у снежка в доменной печи.

— Значит, они тебя устраивают, — ответил Хаус, не отрываясь от карты. Его палец вел по запутанной сети линий.

— Я просто хочу понять, — вмешался Катнер. Он нервно теребил край своего халата. — Даже если мы выберемся. Даже если найдем Торна. Даже если он даст нам ключ. Что дальше? Основная лаборатория отрезана из-за утечки газа. Больница обесточена. Мы не сможем ничего синтезировать.

Вопрос повис в воздухе. Практический, убийственный вопрос, который ставил крест на всей их авантюре.

Все посмотрели на Кадди. Она была их последней надеждой. Их связью с реальностью, которая, казалось, уже не существовала.

Кадди молчала долго. Она смотрела в окно, на пустой, темный двор. На безликих часовых.

— В секторе «Гамма», в подвале, — наконец сказала она, и ее голос был тихим, но твердым, как сталь. — Есть старая лаборатория. Еще со времен холодной войны. Часть программы по гражданской обороне. Автономное питание от собственного дизельного генератора. Свинцовые стены. Запас базовых реагентов на случай ядерной зимы. Старый, но рабочий секвенатор. Ее должны были демонтировать двадцать лет назад. Но я… — она сделала паузу, — …я постоянно откладывала это в бюджете. Официально ее не существует.

Они смотрели на нее с изумлением. Лиза Кадди, королева правил и протоколов, только что достала из рукава секретный бункер.

— Я всегда знала, что однажды этот день может настать, — сказала она, и в ее голосе прозвучала горькая ирония. — Я просто думала, что это будут ракеты. А не… это.

Теперь у них был не просто план. У них был шанс. Крошечный, призрачный, но шанс.

— Хорошо, — сказал Хаус. План из безумного превратился в рискованный. Это была уже территория, на которой он умел играть. — Теперь — роли.

Он окинул взглядом свою измотанную, но не сломленную команду.

— Форман, ты остаешься. Ты — командир этой крепости. Твоя задача — чтобы Тринадцатая и вся эта больница дожили до нашего возвращения. Изображай панику. Кричи на инженеров из-за генератора. Создай дымовую завесу. Пусть наши наблюдатели думают, что мы заняты выживанием, а не контрнаступлением.

Форман молча кивнул.

— Кадди, — продолжил Хаус, — тебе нужна вся твоя ложь. Все твое умение водить за нос монстров. Если люди в черном выйдут на связь, тяни время. Ври. Угрожай. Плачь. Стань для них самой невыносимой проблемой в мире. Купи нам каждый час, каждую минуту.

— А мы? — спросил Тауб.

Хаус посмотрел на него и на Катнера.

— А мы идем в гости к Минотавру. Я — потому что Торн ждет Дедала, и только я говорю на языке безумных гениев. Тауб — потому что нам понадобится тот, кто сможет вскрыть любой замок, будь то ржавая дверь или человеческая душа. И Катнер…

Он сделал паузу.

— …потому что в этой истории должен быть хоть кто-то, кто еще верит, что мы можем победить.

Катнер не улыбнулся. Он просто кивнул, и в его глазах блеснула отчаянная решимость.

— Когда? — спросил он.

— Прямо сейчас, — ответил Хаус. — Пока наши наблюдатели еще не поняли, что спектакль с аварией закончился. И началась война.

* * *

Подготовка была быстрой, тихой и деловой. Не было ни пафосных речей, ни прощаний. Каждый просто делал то, что должен. Они нашли три защитных костюма в хранилище старого оборудования — громоздкие, неудобные, пахнущие нафталином. Тауб проверил герметичность каждого шва. Катнер — давление в кислородных баллонах. Хаус молча наблюдал, упаковывая в герметичный контейнер несколько ампул со стимуляторами и пистолет, который он забрал из шкафчика мертвого охранника. Он не умел стрелять, но само ощущение тяжести в кармане было… успокаивающим.

Они встретились в подвале, в секторе «Дельта». Форман и Кадди провожали их. Никто не произнес ни слова.

Они стояли у ржавой двери в подвале. Три фигуры в громоздких, неуклюжих защитных костюмах, похожие на астронавтов, готовящихся шагнуть в вакуум. И двое — в обычной одежде врачей, провожающие их. Прощание было безмолвным, потому что все слова уже были сказаны и все они были бесполезны.

Тауб провозился с замком почти десять минут. Его пальцы в толстых перчатках не слушались, а свет налобного фонарика выхватывал из темноты лишь его напряженное лицо. Наконец, с оглушительным, протестующим скрежетом, который, казалось, услышала вся больница, замок поддался.

Дверь отворилась, и на них пахнуло.

Это был запах забвения. Смесь сырости, гнили, ржавчины и чего-то еще — сладковатого, почти органического. Запах города, умирающего изнутри.

Форман коротко, по-мужски, кивнул Хаусу. В этом кивке было все: неохотное уважение, тревога, тяжесть принятой на себя ответственности. Хаус ответил таким же едва заметным движением головы.

А потом Кадди шагнула вперед.

Она подошла к Хаусу. Он был выше ее почти на голову, а в громоздком костюме казался еще больше, почти нечеловеческой фигурой. Она подняла руку и на мгновение коснулась прорезиненной ткани на его предплечье. Холодный, безжизненный материал.

Их взгляды встретились через толстое стекло его лицевого щитка.

Ее глаза, всегда полные силы, усталости, раздражения, сейчас говорили о другом. В них не было приказа. Не было мольбы. В них была сложная, горькая смесь страха и… веры.

Они говорили: «Я ненавижу тебя за то, что ты делаешь это. За то, что ты снова выбрал самый безумный, самый самоубийственный путь. За то, что ты тянешь за собой моих людей. За то, что ты заставляешь меня ставить на тебя, когда все ставки уже проиграны».

Но в то же время они говорили: «Но я знаю, что никто, кроме тебя, на это не способен. Никто, кроме тебя, не обладает такой гениальностью, таким упрямством, таким презрением к правилам, чтобы иметь хотя бы один шанс из миллиона. Я ставлю на тебя не потому, что хочу. А потому что больше не на кого».

И в самой глубине ее зрачков было что-то еще. Что-то, чего Хаус не видел уже очень давно. Нечто личное, почти забытое.

«Только не умри там, идиот. Возвращайся. Потому что если ты не вернешься, то этот ад, который творится вокруг, действительно станет концом всего».

Он смотрел на нее сквозь стекло. Он ничего не ответил. Он не мог. Но на долю секунды его собственное лицо под маской утратило свою непроницаемость. И в его глазах она увидела ответ.

Он не был ни обещанием, ни утешением. Это было простое, упрямое признание факта.

«Я знаю».

Она убрала руку. Мгновение было прервано. Она отступила в тень.

Хаус повернулся и, не оглядываясь, шагнул в темноту.

Тауб и Катнер последовали за ним.

Ржавая дверь за ними закрылась с глухим, финальным стуком.

Кадди осталась стоять в тишине подвала, глядя на эту дверь. И она впервые за много дней позволила себе одну-единственную, скупую слезу.

Канализационный тоннель был тесным, давящим. Низкий, сводчатый потолок, казалось, опускался все ниже с каждым шагом. Под ногами хлюпала ледяная, грязная вода. Единственным светом был луч фонарика Хауса, который метался по стенам, выхватывая из мрака отвратительные детали. Толстые, похожие на вены, кабели, покрытые слоем слизи. Ржавые вентили, ведущие в никуда. Иногда в свете фонаря мелькали быстрые, темные тени — крысы, единственные полноправные хозяева этого подземного царства.

Они шли в тишине. Единственными звуками были их собственное, тяжелое дыхание в масках, похожее на предсмертный хрип, и глухой, методичный стук трости Хауса.

Тук… тук… тук…

Этот звук стал их метрономом, их единственным ориентиром в этой бесконечной, удушающей темноте.

— Ты уверен, что мы идем правильно? — спросил Катнер через час, который показался им вечностью. Его голос в наушнике интеркома звучал глухо и тревожно.

— Карта не врет, — ответил Хаус. — Врут только люди.

Они шли дальше. Тауб постоянно сверялся с компасом и планом. Он вел их, как штурман, ведущий подводную лодку по враждебным водам.

Один раз им пришлось остановиться. Проход был завален обрушившейся кирпичной кладкой.

— Тупик, — констатировал Катнер.

— Нет, — сказал Тауб. Он указал на узкую, ржавую решетку в стене, из которой сочилась вода. — Это обводной коллектор. Он должен вывести нас в основной тоннель за завалом.

Проход был невероятно узким. Им пришлось снять кислородные баллоны и проталкивать их перед собой. Хаус, с его больной ногой, двигался с трудом, его лицо исказилось от боли, но он не произнес ни звука. Когда он пролезал через самое узкое место, его фонарик на мгновение осветил что-то в воде.

Это была детская кукла. Старая, тряпичная, с одним оторванным глазом-пуговицей. Она медленно плыла в мутной воде, глядя на него своей единственной пуговицей. Образ из игровой комнаты, из другого, верхнего мира, вдруг материализовался здесь, в самом сердце преисподней.

Хаус замер на секунду. Потом оттолкнулся и полез дальше.

Когда они выбрались в основной тоннель, они были грязные, измотанные и насквозь промокшие.

— Вот, — сказал Тауб, указывая наверх. — Лестница. Мы на месте.

Они поднялись по скользким, ржавым ступеням. Тауб с усилием навалился на тяжелую чугунную крышку люка. Она поддалась с глухим скрежетом.

В щель ворвался серый, тусклый свет. И свежий, холодный воздух.

Они выбрались в другой мир.

* * *

Тауб с усилием навалился на тяжелую чугунную крышку люка. Она поддалась с глухим скрежетом, который в воцарившейся тишине прозвучал, как выстрел. В щель ворвался серый, тусклый свет и запах. Запах мокрого асфальта, озона и еще чего-то… сладковатого, почти неуловимого. Запах города, где перестали работать мусоровозы и морги.

Они выбрались на поверхность один за другим, неуклюжие, как глубоководные рыбы, выброшенные на берег.

И замерли.

Они стояли посреди пустой улицы. Абсолютно пустой. Это не была тишина раннего утра. Это была тишина вечности. Брошенные на перекрестке машины стояли с распахнутыми дверями, как будто их водители просто испарились. В одной из них на приборной панели монотонно мигала красная лампочка аварийной сигнализации, создавая единственный, беззвучный ритм в этом мертвом мире.

Ветер гнал по асфальту мусор и обрывки газет. Один из заголовков на мгновение прилип к ботинку Хауса: «МЭРИЯ ВВОДИТ КАРАН…». Дальше было оторвано.

— Как в кино, — прошептал Катнер, его голос в интеркоме был полон благоговейного ужаса.

— В кино всегда остается в живых хотя бы собака, — ответил Тауб. — Я не слышу даже птиц.

Они начали двигаться. Медленно, осторожно, от тени к тени, прижимаясь к стенам зданий. Их громоздкие защитные костюмы, которые под землей казались спасением, здесь, на открытом пространстве, делали их заметными, уязвимыми. Они были тремя белыми мишенями на сером фоне.

Каждая деталь этого мира кричала о катастрофе. Разбитая витрина магазина игрушек, за которой на них смотрели стеклянные глаза кукол. Одинокий детский ботинок, лежащий посреди лужи. Светофор, который продолжал методично переключать цвета для несуществующих машин и пешеходов. Красный. Желтый. Зеленый.

На одной из стен они увидели надпись, нацарапанную, видимо, баллончиком с краской: «БОГ НАС ОСТАВИЛ».

— Оптимистично, — прокомментировал Хаус. — Хотя я бы поспорил с начальным тезисом о том, что он здесь когда-либо был.

Они как раз пересекали небольшую площадь, когда Катнер, шедший первым, резко замер и поднял руку.

Они застыли, прижавшись к стене старого театра. Катнер указал на противоположную сторону площади.

Там, у входа в банк, стоял черный внедорожник без номеров. Рядом с ним, на мокрых гранитных ступенях, лежали два тела. Не гражданские. Солдаты. В стандартной форме национальной гвардии. Они лежали в неестественных позах, а вокруг их голов расплывались темные, почти черные пятна.

— Профессиональная работа, — прошептал Тауб, который знал толк в таких вещах. — Два выстрела. В голову. Без суеты.

Они смотрели на эту тихую, застывшую сцену казни. И вдруг Тауб заметил еще кое-что.

— У них забрали оружие, — сказал он. — Но не рации. И не бронежилеты.

Это было странно. Нелогично.

И тут Хаус понял.

— Они не забирали. Они — оставили, — прошептал он. — Рации. Чтобы слушать.

Он поднял глаза и начал сканировать крыши зданий вокруг площади. И он увидел его. На крыше банка, почти невидимый на фоне серого неба, темный силуэт. Человек с винтовкой. Снайпер.

Это был не патруль. Это была засада. Они не просто патрулировали город. Они расставляли ловушки. Они ждали. Ждали кого-то, кто еще мог передвигаться по этому городу. Кого-то, кто мог попытаться прорваться. Кого-то вроде них.

— Уходим, — скомандовал Хаус. — Медленно. Не поворачиваясь.

Они начали отступать назад, в тень переулка. Шаг. Еще один. Сердце колотилось в ушах, заглушая все остальные звуки.

Они почти скрылись в тени, когда с крыши донесся тихий, металлический щелчок. Звук, который ни с чем не спутаешь.

Звук взводимого затвора.

Щелчок взводимого затвора был не звуком. Он был физическим ощущением. Как укол льда в основание черепа.

Инстинкты сработали быстрее разума.

— Вниз! — крик Хауса был хриплым рыком.

Они рухнули на мокрый асфальт за секунду до того, как над их головами со злым, шипящим свистом пронеслась пуля. Она ударила в кирпичную стену, выбив фонтанчик красной пыли.

Тишина.

Они лежали, распластавшись в тени переулка, не смея дышать. Сердце колотилось в ребра, как пойманная птица.

— Он не один, — прошептал Тауб в интерком, его голос дрожал от адреналина. — Этот выстрел был не с крыши банка. Он был с другой стороны. Слева.

Они в ловушке. В перекрестном огне.

— Они не стреляют на поражение, — заметил Катнер. Его разум, даже в панике, продолжал анализировать. — Если бы хотели, мы бы уже были мертвы. Они… загоняют нас.

Хаус, прижавшись к стене, осторожно выглянул из-за угла. Он увидел это. В дальнем конце переулка, метрах в ста, стояли две фигуры в черном. Они не бежали к ним. Они просто стояли. Один держал в руках что-то громоздкое, с баллоном за спиной. Огнемет. Другой — автоматическую винтовку.

Они перекрывали выход.

— Они знали, что мы здесь, — сказал Хаус. — Они ждали. Наша прогулка по канализации не была такой уж секретной.

С неба донесся новый звук. Тихий, жужжащий, похожий на стрекот гигантского насекомого. Катнер поднял глаза. Над крышами, медленно кружа, зависли три черных дрона. Их объективы, как безразличные глаза, смотрели прямо на них.

— Прекрасно, — пробормотал Тауб. — У них есть глаза в небе, снайперы на крышах и парни с огнеметами на земле. Чего-то не хватает для полного счастья.

И тут земля в паре метров от него вздрогнула. Небольшой фонтанчик грязи взлетел в воздух. Потом еще один, чуть ближе.

— Мины, — выдохнул Хаус. — Противопехотные. Датчики движения. Они не просто перекрыли выход. Они заминировали весь переулок. Они загоняют нас, как крыс, в единственное место, где нет мин.

Он указал на полуразрушенное здание старой прачечной слева от них. Выбитые окна, осыпающийся фасад. Единственное укрытие.

Еще один выстрел снайпера ударил в асфальт рядом с ногой Катнера. Это было не предупреждение. Это был приказ. «Идите туда».

— У нас нет выбора, — сказал Тауб.

Они начали двигаться. Медленно, пригибаясь, перебегая от одного укрытия — мусорного бака, остова сгоревшей машины — к другому. Каждый шаг был пыткой. Они не знали, где находятся датчики. Они просто молились.

Дроны следовали за ними, жужжа над головами. Снайперы не стреляли. Они просто наблюдали. Люди в черном в конце переулка не двигались. Они были не охотниками. Они были пастухами, загоняющими стадо на бойню.

Они почти добрались до здания. Оставалось десять метров открытого пространства.

— По одному! — скомандовал Хаус. — Я последний!

Катнер рванул первым. Он бежал, спотыкаясь, его громоздкий костюм мешал движениям. Он добежал. Он нырнул в темный проем выбитого окна.

Следующим был Тауб. Он двигался быстрее, профессиональнее. Он тоже добежал.

Теперь была очередь Хауса.

Он посмотрел на эти десять метров мокрого, блестящего асфальта. Для него, с его ногой, это была марафонская дистанция.

Он глубоко вздохнул. И побежал.

Боль в ноге взорвалась, как граната. Каждый шаг был пыткой. Он слышал собственное хриплое дыхание, стук трости, жужжание дронов.

И тут он увидел его. Прямо перед входом. Едва заметный, тонкий, как паутина, провод, натянутый на уровне щиколотки.

Растяжка.

Он не успевал остановиться. Он просто рухнул вперед, намеренно, всем своим весом, за секунду до того, как его нога коснулась провода.

Он прокатился по асфальту, больно ударившись плечом. И в тот же миг за его спиной раздался оглушительный взрыв. Это была не растяжка. Это была светошумовая граната, которую сбросил один из дронов.

Ослепленный и оглушенный, он почувствовал, как чьи-то руки — Тауб и Катнер — втаскивают его внутрь, в спасительную темноту.

Они были внутри. В ловушке. Но живые.

Снаружи воцарилась тишина. Охотники знали, что жертва загнана в угол.

Теперь они могли не торопиться.

* * *

Темнота старой прачечной пахла сыростью, плесенью и жженой проводкой. Они лежали на бетонном полу, тяжело дыша, пытаясь прийти в себя после взрыва. Снаружи — тишина. Давящая, зловещая тишина, которая была страшнее любых выстрелов.

— Все целы? — прохрипел Хаус, поднимаясь на локте. В ушах все еще звенело.

— Кажется, да, — ответил Катнер. Его голос дрожал.

Тауб уже был у выбитого окна, осторожно выглядывая наружу.

— Они не ушли, — доложил он. — Стоят. Просто ждут.

Они оказались в бетонной коробке. В ловушке.

— Зачем? — спросил Катнер, садясь и прислоняясь к влажной стене. — Зачем все это? Снайперы, мины, дроны… Они могли просто убить нас. Десять раз. Почему они загнали нас именно сюда?

— Потому что это не охота, — сказал Тауб, отходя от окна. — Это — процедура. У них есть протокол.

Хаус, морщась от боли в ноге, поднялся и подошел к нему.

— Объясни.

— Я видел, как работают такие ребята, — сказал Тауб, и в его голосе прозвучали нотки из другой, прошлой жизни. — В корпоративных войнах. Это не солдаты. Это «специалисты по решению проблем». У них нет цели «убить». У них есть цель — «выполнить задачу». И они делают это с минимальным шумом и максимальной эффективностью.

— И какая у них задача? — спросил Катнер.

— Заставить нас исчезнуть, — ответил Тауб. — Тихо. Без следов. Если бы они застрелили нас на площади, остались бы трупы. Свидетельства. А так… — он обвел рукой темное, полуразрушенное здание. — Обрушение. Взрыв газа. Несчастный случай в заброшенном здании во время хаоса и карантина. Чистая работа. Никто никогда не будет искать.

Осознание этого было хуже выстрелов. Они были не просто мишенями. Они были проблемой, которую нужно было «решить». Аккуратно. Методично.

— Они ждут, пока мы сами себя похороним, — сказал Хаус. Он хромал по темному залу, его трость глухо стучала по бетонной крошке. — Они знают, что мы не будем сидеть здесь и ждать. Они знают, что мы будем искать выход. И они, скорее всего, уже приготовили его для нас.

Он остановился у задней стены здания. Там была старая, ржавая пожарная лестница, ведущая на крышу.

— Вот он. Наш «путь к спасению», — сказал он с горькой усмешкой. — Они хотят, чтобы мы полезли наверх. А там…

— …нас уже будут ждать, — закончил Катнер. — Как в тире.

Они были в идеальной западне. Каждый их шаг был просчитан. Каждое их решение было частью чужого плана.

— Но они кое-чего не учли, — сказал Хаус. Он подошел к большой дыре в полу, ведущей в затопленный подвал. — Они думают, что мы будем лезть наверх. К свету. Как и положено испуганным крысам.

Он посветил фонариком вниз, в черную, маслянистую воду.

— Но мы — не обычные крысы. Мы — канализационные. И мы полезем вниз. Обратно, в дерьмо.

— Там же все затоплено! — возразил Тауб.

— Это прачечная, — объяснил Хаус. — У нее должен быть свой собственный сток, соединенный с главным городским коллектором. С тем, по которому мы сюда пришли.

— Ты предлагаешь нам нырять в эту жижу? — с отвращением спросил Тауб.

— Я предлагаю вам выбор, — ответил Хаус. — Умереть здесь, как герои в голливудском фильме, в красивой перестрелке на крыше. Или выжить, проплыв через ад. Лично я всегда предпочитал плохой конец ужасу без конца.

Он посмотрел на них. На Тауба, прагматика, который взвешивал шансы. На Катнера, идеалиста, который все еще верил в чудо.

— Но даже если мы выберемся, — сказал Катнер. — Они же поймут. Они увидят, что мы ушли.

— Да, — согласился Хаус. — Они поймут. Но не сразу. И пока они будут обыскивать это здание и чесать свои бронированные затылки, у нас будет немного времени. Немного форы.

Он выключил фонарик. Комната погрузилась в абсолютную, гнетущую темноту.

— Ну что, джентльмены, — сказал он. — Поплаваем?

* * *

Темнота в подвале была абсолютной, плотной, как ил. Вода была ледяной. Она пахла ржавчиной, тиной и смертью. Они погрузились в нее один за другим, и холод пробирал даже сквозь защитные костюмы. Единственным ориентиром был тусклый, водонепроницаемый фонарик Хауса, луч которого выхватывал из мрака затопленные трубы и разбухшую от воды мебель.

Они плыли, цепляясь за скользкие стены. Хаус, с его больной ногой, двигался медленнее всех. Тауб и Катнер страховали его с двух сторон.

— Вот, — сказал Тауб, его голос в интеркоме был искажен бульканьем воды. — Сливной коллектор. Как ты и говорил.

Это была большая, круглая труба, наполовину скрытая под водой. Течение было слабым, но ощутимым. Оно тянуло их в спасительную темноту городского подполья.

Они вплыли в трубу. Она была тесной. Им приходилось двигаться на полусогнутых, цепляясь за склизкие стены. Стук трости Хауса здесь был другим — глухим, подводным.

Они прошли так метров пятьдесят. Напряжение начало спадать. Казалось, план Хауса сработал. Они обманули их.

И тут Катнер, плывший последним, закричал.

Крик был коротким, оборванным. В наушниках раздался лишь треск помех.

— Катнер! — крикнул Хаус, оборачиваясь.

В свете его фонаря они увидели это.

Из воды, прямо за спиной Катнера, выросла фигура. Черная. Безликая. В таком же, как у них, защитном костюме, но другом. Более обтекаемом, военного образца, с ребристыми шлангами, идущими к небольшому кислородному аппарату на спине. Боевой пловец. Один из «чистильщиков». Он ждал их здесь. В темноте. В воде.

Он не стал стрелять. Он действовал тихо. Одной рукой он зажимал Катнеру рот, а другой — вонзил в его грудь, в место соединения шлема и костюма, длинный, тонкий нож. Раздался тихий, шипящий звук — звук выходящего воздуха.

Хаус и Тауб замерли в ужасе. Они смотрели, как глаза Катнера за стеклом шлема расширяются. Он не мог кричать. Он просто смотрел на них, и в его взгляде было не только удивление и боль. В нем был вопрос.

«Чистильщик» выдернул нож и так же бесшумно скользнул под воду.

Тауб бросился к Катнеру, который начал медленно оседать в воду. Он подхватил его, пытаясь зажать пробоину в костюме.

— Он теряет воздух! — крикнул он. — Хаус, свети!

Но было поздно.

Из-под воды, с двух сторон, появились еще две черные фигуры. Они двигались с грацией акул, бесшумно и смертоносно. Один схватил Тауба за ноги, пытаясь утащить под воду. Другой — бросился на Хауса.

Начался бой. Яростный, слепой, клаустрофобный. В узкой трубе, по колено в ледяной воде, в почти полной темноте. Хаус отбивался своей тростью, нанося неуклюжие, отчаянные удары. Тауб, бывший боксер, дрался молча и эффективно, нанося короткие, жесткие удары в шлем противника.

Но их было двое против троих. И те были профессионалами.

Хаус почувствовал, как его схватили за горло, как его голову пытаются окунуть в воду. Он задыхался. Край его зрения начал темнеть. Он нащупал в кармане пистолет. Он вытащил его, но в воде, в тесноте, он не мог прицелиться. Он просто нажал на курок.

Выстрел под водой был глухим, как удар сердца. И он промахнулся.

Но он сделал нечто другое. Вспышка от выстрела на долю секунды озарила трубу.

И в этой вспышке Хаус увидел лицо Катнера.

Он все еще был на плаву, Тауб держал его. Его глаза были широко открыты. И он улыбался. Странной, спокойной, почти счастливой улыбкой. И в руке, которую он сжимал на груди, пытаясь зажать пробоину, он держал что-то.

Это была одна из гранат, которую они забрали у мертвых охранников. Светошумовая. Он выдернул чеку.

Тауб увидел это в ту же секунду.

— Хаус, под воду! — заорал он.

Он оттолкнул от себя тело Катнера и сам нырнул. Хаус, поняв, что происходит, из последних сил отбился от своего противника и тоже ушел под воду.

Взрыв.

Даже под водой он был оглушающим. Трубу наполнило ослепительным, белым светом и ударной волной, которая едва не выбила из них дух.

Они вынырнули. В ушах звенело. В глазах плясали белые пятна. Две черные фигуры — те, что были ближе к эпицентру, — неподвижно плавали в воде лицом вниз, оглушенные и, скорее всего, мертвые. Третий, тот, что боролся с Тау-бом, пытался подняться, но Тауб, движимый чистой яростью, подплыл к нему и несколькими короткими, жестокими ударами в шлем закончил бой.

А Катнер…

Он лежал на поверхности воды, его удерживал на плаву лишь воздух в костюме. Он был без сознания. Тау-б подплыл к нему.

— Он жив! — крикнул он, проверив пульс на шее. — Слабый, но есть!

Но из пробоины в его костюме, которую он все еще инстинктивно зажимал рукой, выходили пузырьки воздуха. И из его носа, за стеклом шлема, тонкой струйкой текла кровь.

— Контузия, — констатировал Хаус. — Взрыв в замкнутом пространстве. И разгерметизация. Он наглотался этой дряни.

Они посмотрели друг на друга. Радость от того, что он жив, тут же сменилась ужасом осознания.

Катнер был не просто ранен.

Он был инфицирован.

— Мы не можем его здесь оставить, — сказал Тау-б. Его голос был твердым.

— Мы и не оставим, — ответил Хаус. — Теперь у нас на одну причину больше торопиться.

Они подхватили бесчувственное тело Катнера. Теперь они тащили не просто своего друга. Они тащили с собой тикающую бомбу. Еще одни часы, которые начали свой безжалостный, 72-часовой отсчет.

Они поплыли дальше. В темноту. К библиотеке.

Победа была одержана. Но она пахла кровью и зараженной водой.

Они выжили. Все трое.

Но один из них уже был приговорен. И теперь их миссия была не просто спасти мир.

Им нужно было совершить чудо.

* * *

Они тащили бесчувственное тело Катнера по темному, зловонному тоннелю. Каждый метр давался с трудом. Тишину нарушало лишь их тяжелое дыхание и плеск воды. Радость от победы испарилась, сменившись тяжелым, свинцовым предчувствием.

— Мы не успеем, — сказал Тауб, останавливаясь, чтобы перевести дух. — Даже если мы найдем Торна, даже если получим ключ, на синтез уйдут часы. А у Катнера их, может быть, уже и нет.

Хаус ничего не ответил. Он светил фонариком на лицо Катнера за стеклом шлема. Бледное, безмятежное. Струйка крови, застывшая у ноздри.

Именно в этот момент из интеркома одного из мертвых «чистильщиков», чей костюм они тащили за собой, чтобы забрать оружие и оборудование, раздался тихий, механический голос.

«Протокол «Цербер» активирован. Объект 6 не отвечает. Объект 7 не отвечает. Объект 8 не отвечает. Предположительная компрометация группы. Активация процедуры санитарной обработки сектора Гамма-7. Десять минут до начала».

Голос замолчал.

Они замерли, глядя друг на друга.

— Что это значит? — прошептал Тауб. — «Санитарная обработка»?

Хаус не колебался ни секунды. Он бросился к телу ближайшего «чистильщика». Он начал лихорадочно обыскивать его.

— Они не просто солдаты, — говорил он, его руки рвали карманы и ремни. — Они — расходный материал. У них есть протокол на случай провала. «Мертвая рука». Если группа скомпрометирована, система автоматически уничтожает все следы. Включая их самих.

Он нашел то, что искал. На предплечье костюма был вмонтирован небольшой тактический компьютер. Экран светился. На нем была карта их сектора канализации и таймер, отсчитывающий время. 09:47… 09:46…

— Они собираются промыть этот сектор, — сказал Хаус, его глаза бегали по строчкам на экране. — Сброс реагента из главного коллектора. Что-то на основе хлора и… Боже мой.

— Что? — спросил Тауб.

— Это не просто дезинфекция. Это катализатор. Он реагирует с органикой в воде, вызывая цепную реакцию. Они не просто смоют нас. Они сварят нас заживо.

Девять минут.

— Но они не учли одного, — Хаус ткнул пальцем в экран. — Эта система, она не только карательная. Она — информационная.

Он открыл меню на тактическом компьютере. Логи. Отчеты. Все было зашифровано. Кроме одного. Экрана экстренной связи. На нем было два позывных. «Цербер-Центр» и…

«ViroTech-Наблюдение».

Имя.

Впервые за все это время у тени, которая за ними охотилась, появилось имя. Не «Praxis», не «Aethelred». А что-то простое, зловещее и до ужаса логичное. ViroTech.

— Они не просто «чистильщики», — прошептал Тауб, глядя на экран. — Они — полевые агенты ViroTech.

Но это была не самая главная находка. Хаус открыл последний полученный отчет о миссии. Он был коротким.

«ЗАДАЧА: Изоляция и нейтрализация объекта «Дедал» (В. Ланг). ЗАДАЧА 2: Обнаружение и изъятие объекта «Ключ» (А. Торн). СТАТУС: Объект «Дедал» локализован в карантинной зоне (ППБ). Объект «Ключ», предположительно, направляется к…»

Дальше текст обрывался. Но рядом была прикреплена карта. Карта библиотеки. И на ней красным крестом была отмечена не секция архивов.

А старая, заброшенная колокольня на крыше.

— Они знали, — сказал Хаус. — Они знали, куда он пойдет. Он не прячется в архивах. Он засел там, откуда видно весь город. Идеальная позиция для снайпера. Или для отшельника, который ждет конца света.

У них было имя врага. У них было точное местоположение цели.

И у них оставалось восемь минут, чтобы выбраться из этой трубы, пока она не превратилась в кипящий котел.

— Вперед, — скомандовал Хаус. — Быстрее.

Гонка вступила в свою последнюю, самую смертоносную фазу.

Восемь минут.

Цифры на экране тактического компьютера, который Тауб сорвал с руки мертвого «чистильщика» и прикрепил к своей, светились красным, отбрасывая зловещие отблески на стены тоннеля. Они больше не плыли. Они бежали.

Это был первобытный, животный бег, подстегиваемый страхом. Они спотыкались, падали в ледяную, грязную воду, поднимались и снова бежали, таща за собой бесчувственное тело Катнера. Громоздкие костюмы превратились в кандалы, каждое движение требовало титанических усилий.

— Сюда! — крикнул Тауб, который теперь был их проводником. Он сверялся с картой на компьютере. — Следующий технический люк — через двести метров!

Двести метров. В этом узком, скользком, полузатопленном аду это было все равно что двести километров.

Легкие горели. Мышцы кричали. Хаус стиснул зубы, боль в ноге была невыносимой, но он не отставал. Он видел перед собой только одно — красные, убывающие цифры. 06:17… 06:16…

Они почти добрались, когда из темноты впереди, в свете их фонарей, выросла преграда. Решетка. Толстая, стальная, вросшая в бетонные стены.

— Нет! — крикнул Тауб. — На карте ее нет!

Они подбежали. Замок был массивным, ржавым, но крепким.

— Они знали, — выдохнул Хаус. — Они знали про этот выход. Они заперли его.

Пять минут.

Тауб бросил тело Катнера и начал лихорадочно ковыряться в замке.

— Я не смогу! — кричал он, его руки в перчатках соскальзывали. — Он слишком старый, механизм заржавел!

Хаус светил ему, его лицо было искажено от напряжения. Он посмотрел на пистолет в своей руке.

— Отойди!

Он прицелился в замок и выстрелил. Раз. Другой. Оглушительный грохот прокатился по тоннелю. Пули лишь срикошетили от толстого металла, оставив на нем жалкие царапины.

Четыре минуты.

Они были в ловушке. В конце.

И тут Катнер, которого Тауб прислонил к стене, застонал. Его глаза открылись. Мутные, несфокусированные.

— Лоуренс! — крикнул Тауб.

Катнер не отвечал. Он смотрел на решетку. Его рука медленно, с трудом, потянулась к поясу одного из мертвых «чистильщиков», оружие которого они забрали. Его пальцы нащупали небольшой, плоский брикет.

— Пластит… — прохрипел он.

Они не заметили. Тауб, в спешке, забрал у мертвецов не только оружие, но и подрывные заряды.

— Детонатор! — скомандовал Тауб.

Хаус нашел его. Маленькое устройство, не больше мобильного телефона.

Три минуты.

Тауб, чьи руки тряслись, прикрепил заряд к замку. Хаус подключил детонатор.

— Отходим! — крикнул он.

Они оттащили Катнера за поворот тоннеля, укрывшись за бетонным выступом. Хаус нажал на кнопку.

Взрыв был не громким, а сжатым, плотным, как удар кулака. Тоннель содрогнулся. Когда они выглянули, решетки не было. Лишь вырванный, дымящийся кусок бетона.

Две минуты.

Они вытащили Катнера наверх. Люк выходил в маленький, заросший дворик за библиотекой. Они рухнули на мокрую траву, срывая с себя шлемы, жадно глотая холодный, пахнущий дождем воздух.

И в этот момент земля под ними содрогнулась. Из канализационных люков по всей улице с шипением вырвался пар. Горячий, едкий, пахнущий хлором. Процедура санитарной обработки началась. Они успели. В последнюю секунду.

Они лежали на земле, трое выживших, глядя на серое, безразличное небо.

И тут с крыши библиотеки, с самой вершины старой колокольни, на них посмотрел красный огонек.

Оптика.

Торн не просто ждал. Он наблюдал за всем.

И он, видимо, остался не в восторге от того, что они притащили с собой войну к его порогу.