Разноцветные фрески (гет)

Цирцея помнила, что выпила противозачаточное зелье. Не сразу: нелегкая принесла Медею, племянницу, почти дочь, правую руку во многих делах острова, с ревизией ингредиентов, и Цирцее пришлось потратить немало времени, чтобы все перебрать, определить, чего не хватает и какие семена высеять в следующем году. Но потом она совершенно точно достала зелье, отмерила нужную дозу и... И Диана, младшая из нимф, опрокинула на себя котел. Помимо ожогов, все, кто был тогда в лаборатории надышались ядовитых паров, и Цирцея с Медеей в четыре руки с трудом сохранили жизни и здоровье нимф. Цирцея добралась до кровати после нескольких суток беспрерывного бдения, после беготни из лаборатории к постелям пострадавших и обратно, так что уснула мертвым сном. Уверенная, что ничего не забыла.

Как оказалось, она ошиблась. Цирцея задумчиво положила руку на живот, ощущая в себе нечто чужеродное. Она была, как говорили смертные, тяжёлая или в тяжести — то есть беременна. Правильнее всего казалось выжечь все лишнее — ребенок Посейдона может стать угрозой острову. Да и Цирцея не хотела детей. Давно. Не от любовника уж точно.

Глаза Цирцеи засветились желтым — но магия бессильно рассеялась, а рука опустилась. Цирцея всхлипнула, вспоминая...

Она держала на руках Ариадну, а утомленная Пасифая лежала в кровати.

— Как у тебя получилось ее успокоить? — спросила сестра. — Ни одна нянька не смогла.

Цирцея улыбнулась, поправляя племяннице одеяло.

— Она очень похожа на тебя. Ты тоже не засыпала, пока не сделаешь массаж...

— Ты такая красивая сейчас, — искренне заметила Пасифая. — Вот бы и мне твоих детей взять на руки. Уверена, ты будешь отличной матерью.

— Нет уж, спасибо, — нахмурилась Цирцея. — У меня есть племянники и несколько нимф на попечении. Я не хочу замуж.

Пасифая таинственно улыбнулась.

— Не загадывай, Цици, вдруг кто-нибудь растопит твое сердце...

— Нет-нет-нет, — Цирцея замотала головой. — Молчи, сестра, заклинаю! Мне мое сердце еще дорого. Как и спокойствие, кстати, — она устроила сопящую Ариадну рядом с матерью. — Спи, пока можешь, а то она опять захочет есть и потом будет кричать.

— Ты же будешь рядом, правда?

— Конечно. Всегда.

Пасифая... Любимая младшая сестра, полная света и нежности. Пасифая, которую Цирцея не уберегла. Рука вновь легла на плоский живот, но уже в защитном жесте. Цирцея чувствовала слабые искорки божественной силы и незаметное, если не обращать внимания, биение сердца. А если это дочь? Девочка с солнечными волосами и теплой улыбкой. Цирцея сморгнула слезы — какие же глупости лезут в голову! Посейдон темноволос, ребенок, скорее всего, пойдет в него... "Какой ребенок, о чем вообще речь? — упрекнула себя Цирцея. — Лишний риск для девочек и для меня".

— Мама? — появление Медеи совсем не принесло радости. — Что случилось? На тебе лица нет! — и она по привычке потянулась проверить магией состояние Цирцеи.

Этого нельзя было допустить! Цирцея не разобралась ни со своими чувствами, ни с планами, а реакцию Медеи предсказать не сложно. Племянница даже спрашивать не стала бы, вероятно...

— Ничего, — Цирцея закрылась, не позволив обнаружить положение.

Медея нехорошо прищурилась.

— Говори. Что произошло? — в ее голосе звучали царственные нотки, но и Цирцея была не проста.

— Забываешься, дорогая, — медово-ласковым тоном, маскирующим угрозу, протянула она. — Не приказывай мне.

— Я всего лишь беспокоюсь, — тут же отступила Медея, склонив голову.

— Я устала и раздражена, — ответила Цирцея чистую правду. — Прошел уже месяц, а Диана до сих пор кашляет.

Медея хмыкнула и расслабилась.

— Она говорит, что само по себе чудо. Будет внимательнее в следующий раз, ей же постоянно говорили быть аккуратнее — нет, она ж у нас самая умная!

Цирцея не попыталась оградить Диану от справедливого возмущения: она еще и наказала воспитанницу. Подвергать опасности себя и других — подобное недопустимо. Диана — младшая из нимф Цирцеи. А что делать с ребенком? Если девочка, все просто и понятно... Насколько просто вообще может быть с ребенком бога! А если мальчик? С маленьким справиться еще можно, а когда он подрастет и станет мужчиной? Что будет с сердцами ее дочерей? Цирцея сильно сомневалась, что сын Посейдона будет послушным и верным... Остро не хватало Тиресия — Цирцея жалела, что отмахивалась от пророчеств о своем будущем, предпочитая рассказы о науке. Сейчас бы ей не помешал дружеский совет.

— Иди-ка ты спать, — прервала поток недовольства Медея, заметив, что ее не слушают. — Похоже, ты, действительно, устала.

Возможно, сон прояснит ее мысли. Или, наоборот, запутает все еще больше. Но в тишине спальни, прислушиваясь к биению маленького, еще не сформированного до конца сердца, Цирцея поняла, что решение уже принято.

* * *

О тяжести на сердце и в животе Цирцея никому не сказала. Геката, ее наставница, точно бы не одобрила внезапного ребенка. Старшие нимфы и Медея видели слишком много боли от мужчин и давно разучились доверять. Что уж там, Цирцея и сама была такой, пока несколько лет назад знакомство с Посейдоном не вернуло ей надежду. Вот только... Цирцея совсем не знала, как он относится к детям, не разозлится ли из-за того, что ее внимание будет принадлежать ребенку, а какое-то время делить с ней ложе не получится. Цирцею немного успокаивало лишь, что Посейдон тепло относился к ее приемным дочерям и порой даже исполнял их наивные, детские просьбы.

Посейдон зашел через пару дней после того, как Цирцея узнала о тяжелом положении, привычно обнял и поцеловал, отобедал, расспрашивая о ее делах, поделился кое-какими новостями. Цирцея чувствовала, как сердце колотится где-то в горле, а ладони неприятно леденеют, несмотря на тепло, обычное для конца лета. Она никак не могла рискнуть и сказать — да и зачем обременять Посейдона ненужной ему информацией? Цирцея приняла решение оставить ребенка — ей и нести ответственность за этот выбор.

— Дорогая, как насчёт того, чтобы сегодня прогуляться на вулкане? Есть свеженький как раз, — Посейдон подмигнул, намекая, что речь идет не о простой прогулке.

В любой другой момент Цирцея согласилась, не думая: она любила разнообразие, а рядом с Посейдоном опасность ей не грозила ни в штормовом море, ни во время землетрясения, ни где-то еще. Бог был опаснее всего — и он же стал непробиваемой защитой. Надежной, ласковой, привычной. Не оставит ли он ее после известия о ребенке?

— Извини, не могу. И вообще мне стоит поберечь здоровье, — Цирцея отвела взгляд. — Это же ничего? Ты не обидишься? — с робкой надеждой уточнила она.

— Ты приболела? — в голосе Посейдона звучала искренняя озабоченность, в момент наполнившая теплом. — Лучшая целительница Эллады? Это что-то серьезное, похоже, — он решительно встал и протянул руки, чтобы поднять Цирцею. — Едем к Аполлону, возражения не принимаются

Она замотала головой, с ужасом представляя, что Посейдон впутает в это дело еще одного бога.

— Так-так, подожди, я не это имела в виду. Это пройдёт само... Месяцев через восемь, — Цирцея потеребила пояс, собираясь с силами. Сказать главное оказалось невероятно трудно. — Я... Я тяжелая. Беременна. Забыла зелье принять. Но ты не волнуйся, я ни о чем не прошу, я справлюсь сама. Я... Я хочу этого ребёнка, — она напряженно взглянула на Посейдона в ожидании реакции: недовольства, раздражения.

Однако в ультрамариновых глазах бога растекалось удивление — и восторг. Он тепло улыбнулся — и все-таки подхватил Цирцею на руки, прижал к себе осторожно, будто сокровище.

— Вот это да! Умеешь ты удивить! Я очень-очень рад! — морская сила, взвихрившаяся вокруг, растрепавшая волосы, не давала усомниться в его искренности. — И что значит "справишься сама"? Это ведь и мой ребенок тоже, верно?

Цирцея ошарашенно выдохнула и обняла Посейдона за шею. С плеч будто гора свалилась, и стало так легко и радостно.

— Ты не злишься? — уточнила Цирцея и поспешно пояснила, пока он не передумал. — Это твой ребёнок, но я не буду тебя тревожить, не беспокойся

— Почему я должен злиться? Я в восторге! У нас будет самый замечательный малыш! — Посейдон осторожно закружил ее. — И хватит этой ерунды про беспокоить! Это же мой ребенок, конечно я буду помогать с ним!

— Но мы же не сможем слишком активно заниматься близостью, а потом не сможем совсем. Хотя ты можешь просто перестать ко мне ходить... И боги не заботятся о своих детях. Мне ли не знать, — сбивчиво и растерянно пояснила Цирцея, но Посейдон только фыркнул.

— Ты думаешь, я за тобой столько лет ходил только потому, что ты великолепна на ложе? И поэтому тоже, не спорю, но, во имя всех богов, в тебе есть не только это! Ты умная, сильная, необычная и очень интересная. И мне уже не терпится увидеть, каким будет наш малыш! — Цирцея была готова расплакаться от нежности, переливавшейся в его голосе. Она и не надеялась, что все обернется так. — Знаешь, я не Гелиос, — продолжал Посейдон. — И, может, конечно, не самый идеальный отец, но я приглядываю за своими детьми и помогаю им, — он поставил Цирцею на пол и с любопытством погладил по плоскому пока животу. — Ещё совсем незаметно. Насколько осторожными нам теперь нужно быть?

— Стоит исключить что-то экстремальное, вроде шторма, землетрясений и вулканов. Не трясти меня. А в целом, думаю, всё по-прежнему, — Цирцея почувствовала, как у нее пылают уши, прильнула к Посейдону, счастливо и спокойно улыбаясь. — Я рада, что ты не против.

— Нет, не все по-прежнему. Нас теперь трое же, — ласково возразил он, сжимая руки на ее талии, прошептал, почти касаясь губами уха. — Теперь все будет очень нежно, если ты не попросишь иного. И я, правда, рад. Давно бы предложил завести ребенка, но сомневался, что тебе понравится эта идея, — он трепетно поцеловал Цирцею за ухом там, где у нее было особенно чувствительное место. — Спасибо! И я люблю тебя.

Он сказал это так буднично, словно очевидный, давно известный факт, а Цирцее показалось, что у нее отрасли крылья. Ее — их — дитя не обуза, не тяжесть, а желанный плод любви. Цирцея замерла на секунду, а потом засияла от переполнившей ее радости.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она, прежде чем коснуться губ Посейдона в нежном и страстном поцелуе.