Новая жизнь (гет)

Одним из самых сильных чувств в характере Розмари Йорк было чувство противоречия. Хотя кто-то, возможно, назвал бы это упрямством. Чем настойчивее отец с Дженнифер твердили о том, что доктор Блад ей не пара, тем больше он ей нравился. И если отец просто-напросто запретил ей отвлекать парня от работы, то сестра проявила сочувствие: выразив огорчение по поводу ее безрассудства, посоветовала, коли совсем невтерпеж, найти кого-нибудь похожего среди «приличных людей».

Розмари только рассмеялась. Так ведь в том-то и дело, что он не походил ни на одного из мужчин, которых она знала! Ни на кого из ее родных или друзей. Он был какой-то загадкой, которую требовалось разгадать. Как китайская шкатулка с секретом, которая не открывается простым ключом. И она, Розмари, не успокоится, пока не узнает, что там в ней спрятано.

Девушке казалось, что и доктор смотрит на нее с интересом. В их последний вечер на празднике она могла поклясться, что до смерти ему нравится… А потом все закончилось.

Неизвестно, чего наговорил ему отец, но после того разговора Блад к ней больше не приближался. Словно вообще забыл, что они знакомы. Его теперь неделями не бывало на берегу, и Розмари почти его не видела. Но и возвращаясь, он не искал с нею встреч, а ходил мимо, усталый и отстраненный, полностью погруженный в работу. Если же девушке удавалось загнать его в угол так, что он не мог ее игнорировать, он лишь кланялся ей — со своей обычной сдержанной вежливостью. И все. Словно нарочно задался целью ее мучить.

Розмари начинала злиться. Она догадалась, что все они: отец, Дженнифер, и даже сам доктор — просто сговорились, чтобы заставить ее забыть о своем увлечении. Но добились прямо противоположного. Если раньше она вспоминала про доктора время от времени, после их недолгих встреч, то теперь, когда он сделался совершенно для нее недоступен, она поймала себя на том, что думает о нем постоянно, снова и снова прокручивая в памяти какие-то мелочи: поворот головы, редкую улыбку, прядь волос, упавшую на лицо. Эти мысли все больше походили на одержимость, не давая сосредоточиться ни на чем другом. Ей хотелось болтать с ним наедине, как раньше, услышать от него самого, что он обо всем этом думает. Но теперь это казалось невозможным. Отчаявшись заговорить с доктором хотя бы в рабочее время, к июню Розмари решилась на активные действия.

«Дефайанс» вернулся из плаванья, осевший под двойным грузом настолько, что не смог подойти к причалу. Пока мистер Йорк с помощниками допоздна суетились в порту, организуя разгрузку, доктор сошел на берег.

Выскользнув из дому с наступлением сумерек, Розмари направилась прямиком на улицу Аптекарей, где по-прежнему жил Блад, хотя давным-давно не работал на Пака.

Дойдя до знакомого серого здания, густо увитого плющом, девушка взобралась ногами на фундамент ограды, держась за ржавые прутья, поднялась на цыпочки и задрала голову. В комнате доктора на втором этаже горел свет.

— Доктор Блад? — позвала Розмари негромко, чтобы никто другой не услышал. — Вы здесь? Доктор! Ау!

Через мгновение в окне показалась его голова. Он не казался сонным и был почти полностью одет, но до ее прихода видимо читал, лежа на диване. И теперь его волосы, обычно аккуратно причесанные, торчали на затылке хохолком. Девушка с трудом сохранила серьезное выражение.

— Мисс Йорк? — услышала она его взволнованный голос. — Что вы здесь делаете?

— Вы мне нужны! — объявила Розмари. — Срочно.

Он нахмурился.

— Что случилось?

— Скорее, скорее, — поторопила девушка. — Некогда объяснять.

Доктор выбежал на улицу через полминуты, едва успев прихватить медицинскую сумку и сунуть ноги в башмаки.

— Что случилось? — повторил он, уже не скрывая тревоги.

— Бежим! — воскликнула Розмари, потянув его за рукав. — Тут недалеко.

Они побежали. Молодой человек позволил ей увлечь себя к реке, но вопросы задавать не перестал.

— Что происходит? — допытывался он на ходу. — Куда мы бежим? Где это?

С минуту Розмари только отмахивалась, а потом вдруг остановилась. Да так резко, что доктор едва не налетел на нее.

Пока он старался восстановить дыхание, девушка медленно обернулась и посмотрела на него странно блестящими глазами.

— Вообще-то это… прямо здесь.

Он огляделся. Они стояли на склоне пологого холма, на краю яблоневой рощи — таинственной и безлюдной в это время суток. В розовом небе над Парреттом виднелась бледная луна. Земля призрачно белела в сумерках, усыпанная лепестками.

— Что это значит? — спросил доктор Блад.

Мисс Йорк набрала побольше воздуха, словно собираясь нырнуть.

— Я хочу пригласить вас на свидание, — честно сказала она.

Услышав это, доктор нахмурился. Но ничего не ответил.

Розмари начала волноваться. Она бы предпочла бурную реакцию — или даже парочку крепких ругательств — этому гробовому молчанию.

— Потому что сами вы никогда на это не решитесь, — пояснила она.

Пораженный, он по-прежнему не произносил ни слова, и лишь через минуту смог, наконец, взять себя в руки.

— Не помню, — проговорил он каким-то усталым, безжизненным тоном, — чтобы давал вам повод надо мной издеваться. Но прощу на первый раз.

С этими словами он повернулся, чтобы уйти. Задохнувшись от внезапно подступившего отчаяния, Розмари притопнула ногой.

— Если уйдешь сейчас, можешь не возвращаться! — воскликнула она в сердцах. — И никогда, слышишь, никогда больше ко мне не подходи!

Резко развернувшись к реке, она порывисто плюхнулась на траву, обхватив колени руками и глядя перед собой. Какое-то время доктор стоял в нерешительности, обдумывая то, что она на него обрушила. Потом вздохнул, медленно подошел и сел рядом.

Оба они молчали. Только где-то в ветвях посвистывала зарянка.

Украдкой взглянув на девушку, Блад увидел, что ее губы дрогнули, и, поколебавшись, примирительно протянул ей руку. Она с готовностью вложила в нее свою тонкую прохладную ладонь. А потом вдруг развернулась и уткнулась лбом в его плечо, заставляя смутиться.

— Почему, черт побери, мы больше не разговариваем?

* * *

Уже следующим вечером, не говоря никому ни слова, они снова встретились. То же было и на третий день. Когда на четвертый мистер Йорк допоздна засиделся в гостиной и, сам не подозревая, лишил Розмари возможности проскользнуть к дверям незаметно, девушка, недолго думая, выбралась на волю через окно. Она неслась к месту встречи как угорелая и чуть не разрыдалась от облегчения, обнаружив, что доктор ее ждет.

Это продолжалось следующие две недели. Днем доктор Блад работал, как раньше. А вечерами, отбросив усталость, должен был развлекать дочку хозяина. Так называла это Розмари. Хотя он понимал, что и сам ждет этих встреч не меньше.

Июнь постепенно закончился. На деревьях вместо опавших цветов появились и начали наливаться яблоки. За время вечерних прогулок Блад честно рассказал девушке про себя и Ирландию все, что только мог, — по какой-то неведомой причине это очень ее интересовало.

Взамен Розмари провела его по своим секретным местам в Бриджуотере. Показала лодочный домик и развалины старой мельницы, где пряталась в детстве. Приток Парретта с чистым песчаным дном, где когда-то училась плавать. И свое любимое дерево у кладбища — такое старое и толстое, что даже вдвоем они не сумели его обхватить. Розмари с удивлением обнаружила, что ничуть не стесняется доктора, несмотря на его ученость. Она болтала с ним обо всем, что приходило ей в голову, и по его редким уточняющим вопросам понимала, что он внимательно слушает.

Единственным и самым важным, о чем оба они не решались заговорить, оставалось будущее. Вместо этого они вновь и вновь возвращались к прошлому.

И вот сегодня, стараясь по возможности смягчить рассказ, доктор поведал Розмари о том, как был вынужден покинуть Ирландию из-за вторжения Кромвеля.

— Все, кто мог, бежали оттуда. Город тогда будто вымер: можно было пройти несколько кварталов — и не встретить никого, кроме солдат.

Розмари сидела на траве около старой мельницы, затаив дыхание. В тишине было слышно, как стрекочут цикады и журчит ручей.

— Даже мои пациенты куда-то пропали. За несколько дней не было ни одного, — Блад издал невеселый смешок, а потом признался: — Вообще-то я не хотел уезжать. До последнего тянул время в надежде, что все обойдется. Но когда увидел в порту эти полчища… сомнения отпали сами собой.

Доктор коротко взглянул на лицо Розмари, белевшее в сумерках, и опустил глаза. Он предпочитал ей не врать, хоть и понимал, что предстает далеко не в лучшем свете. Почувствовав легкое прикосновение к своим волосам, он вздрогнул и снова посмотрел на девушку. Безмятежно разжав маленький белый кулак, она выпустила в ночь что-то живое.

— Мотылек, — пояснила она.

Наступило долгое молчание.

— Я думаю, — сказала наконец Розмари, — все вы правильно сделали. — Она вздохнула. — Кто знает, что там сейчас, в Ирландии…

Он не смог сдержать грустной улыбки — эта мысль постоянно его мучила.

— Если верить рассказам наших матросов, там теперь все как в Англии. Вот только… — он смущенно потер лоб, — когда я написал кое-кому из знакомых… никто не отозвался.

Розмари не ответила. Она боялась подумать, что это значит. И уж тем более высказать вслух. И была потрясена его следующей фразой.

— Я хочу вернуться, — признался он.

— Что? — выдохнула Розмари, не веря своим ушам. — Куда?

— Домой, — спокойно ответил Блад. — В Дублин.

Наступила тишина. Розмари молчала, голос внезапно оставил ее. Доктор задумался о чем-то своем и тоже не произносил ни слова. Пока он невидящим взором смотрел в темноту, девушка смотрела на него со все возрастающим отчаянием.

— Вы не можете уехать, — сказала она наконец.

Доктор улыбнулся рассеянно, по-прежнему глядя в сторону.

— Конечно же могу, — возразил он со вздохом.

Розмари упрямо покачала головой.

— Не можете.

Она неожиданно пододвинулась ближе и прильнула к нему всем телом.

Молодой человек напрягся, оборачиваясь к ней.

— Что вы де…

Не дав ему договорить, она вдруг поцеловала его прямо в раскрытые губы.

Он застыл, пораженный, не в силах пошевелиться.

Она отстранилась, продолжая неистово вглядываться в его лицо. И ее дьявольские глаза, казалось, светятся в сумерках, как бледные сапфиры.

Растерянный, безоружный, он снова открыл рот, не понимая, что собирается сказать… и снова был остановлен долгим глубоким поцелуем.

Розмари Йорк целовала его — неловко и неумело, но так отчаянно, что он начал ей отвечать… позабыв, что не имеет на это права… или попросту отбросив эту мысль.

Ее теплые, мягкие губы, сладкий, цветочный аромат ее волос не давали ему соображать. Он вдруг понял, что хотел этого — с того момента, как впервые ее увидел. Это единственная настоящая причина, почему он все еще здесь! Господи! Как он мог хотеть чего-то так сильно, но даже не осознавать до этого момента?!

Пользуясь его податливостью, не переставая жаться к нему, как котенок, девушка взялась за крючки на его одежде. И забравшись под нее руками, испытала одновременно удивление и восторг. Такой крепкий и стройный внешне, на ощупь он был как мальчишка — под тонкой горячей кожей груди отчетливо проступали ребра. Розмари хихикнула, продолжая изучать его тело с нарастающим интересом. Боже, как давно ей этого хотелось!

Когда ее прохладные ладони скользнули по его обнаженной спине, он почувствовал, что не может себя контролировать. Вместо того чтобы остановить руки девушки, он порывисто коснулся ее талии, нащупал дрожащими пальцами поясок и принялся развязывать.

Дыша глубоко и часто, Розмари опустилась на мягкую траву, увлекая за собой человека, о котором мечтала, и которого хотела узнать. От него пахло спокойствием — лекарствами, мылом, табаком… горьким соком какого-то растения… и еще чем-то непонятным, горячим и острым… как имбирное печенье. Она замерла, привыкая к этим новым запахам, к исходившему от него теплу и большим твердым рукам у себя на талии.

Его глаза оказались в дюйме от ее взволнованного лица. И он вдруг заколебался, по-своему истолковав ее внезапное оцепенение. Розмари удивилась, почему он медлит. А потом поняла. Он думает, что напугал ее! Боится причинить ей вред…

Она обняла его обеими руками и настойчиво потянула к себе.

— Я не боюсь, — прошептала она уверенно, глядя ему в глаза. — Не боюсь, — повторила она снова и ободряюще улыбнулась.

То была чистая правда. Уж чего-чего, а страха перед этим человеком она не испытывала. И в конце концов заразила его своей смелостью.

* * *

Наутро Йорк загрузил доктора работой, и это его спасло: не осталось времени размышлять о случившемся. Он ронял предметы, постоянно забывал, что хотел сказать, но в целом держался сносно. И лишь к середине дня, оставшись один в кабинете, Блад упал на стул и обхватил голову руками.

Ради всего святого! Что на него нашло прошлой ночью? Как такое вообще могло случиться? О чем он, черт побери, думал?!

Рывком поднявшись на ноги, доктор принялся ходить из угла в угол.

Чистое безумие. Что за демон в него вселился? Как он мог настолько утратить контроль?

И самое главное — что ему теперь делать? Просить ее руки, как честный, порядочный человек? У Йорка?.. Да тот протащит его под килем!

Доктор в отчаянии закрыл лицо руками и позволил себе повыть. Стало немного легче.

У него, в конце концов, оставался еще один вариант — бежать куда глаза глядят. Но… как это будет выглядеть? И… что будет с ней?

Он подскочил, когда что-то с глухим стуком вдруг ударило его по затылку и откатилось под стол. Это оказалось яблоко — большое и красное с одного бока. Блад бросился к раскрытому окну и выглянул на улицу.

По дорожке, давясь от смеха, бежала Бекки. У поворота ее поджидала старшая сестра Мэрион, тоже улыбаясь во весь рот. Заметив доктора, девочка с невинным видом помахала ему. Тот нахмурился и неодобрительно покачал головой. Потом медленно полез под стол, чтобы достать яблоко, и обнаружил прикрепленный к нему бумажный квадратик — плотно сложенный и запечатанный сургучом.

Послание внутри было написано крупным, твердым почерком — очень похожим на детский, но почти без ошибок:

«Дорогой Джон!

Может, хватит винить себя за то, что от вас не зависит? Уверяю вас, я хорошо подумала. Много-много раз. В моей семье принято считать, что у меня избыточная живость чувств и что я сама не знаю, чего хочу. Какая чепуха! Я прекрасно знаю, что хочу — видеть вас. Каждый день. Всю жизнь. Быть там, где будете вы, и делать все вместе с вами. Не осуждайте меня за то, что я буду этого добиваться.

Ваша Розмари»