Клятва и Мера (джен)

Глубоко в Южных Темнолесьях, лёжа в гамаке из виноградной лозы и листьев, лорд Дикой Природы закрыл глаза и отложил флейту. Свет вокруг него был искажённым, зелёно-янтарным, как будто сам лес был тёмным и изогнутым стеклом.

Гамак был подвешен между двумя древними дубами над фундаментом ещё более древних руин. Покрытые мхом камни, словно стёртые зубы, усеивали поляну, едва очерчивая фундамент небольшого здания, возможно, сторожевой башни или часовни, которые, без сомнения, были заброшены и разрушились ещё в Эпоху Силы.

Глаза Вертумна внезапно открылись. С ветвей древнего дуба на него в недоумении смотрели две дриады.

— Ты мог его убить! — прошипела та, что была поменьше, с чёрными волосами, собранными в длинный пучок. Её голос был глубоким и зловещим, как шелест ветра в сухих листьях.

Вертумн не ответил. Он медленно сложил руки на груди и на мгновение стал похож на статую погребенного короля, неподвижную, царственную и непостижимую. Над ним беспокойно зашевелились дриады. Высокая дриада ловко, как паук по паутине, спустилась с гамака и устроилась рядом с Зеленым Человеком, прижавшись к нему и спрятав лицо в его зеленой бороде.

— Я знаю, что ты не станешь его убивать, — соблазнительно прошептала она. Её голос звучал как флейта, а прикосновение было лёгким, как взмах птичьего крыла. — И для нас это не имеет значения. Но напугай его, сбей с него спесь и отправь его в замешательстве обратно к его братьям, связанным верой. Сделай это! Сделай это сейчас!

Вертумн усмехнулся, и ветер просвистел сквозь его смех.

— Вы такие же кровожадные, как стирги, все вы, обитающие на дубах, — прогрохотал он. — И такие же глупые и настойчивые, как сороки.

Листья зашелестели, когда он отмахнулся от дриад.

— Убирайтесь обе! Уже утро, и мне пора спать.

Он потянулся, и дриада, сидевшая рядом с ним, выбралась из гамака и опустилась на сухие листья на лесной подстилке. Нахмурившись, она смотрела на зеленое чудо, которое дремало в ветвях над ней, а его голос звучал странно и волшебно.

— Ты не один из нас, — обвинила она его. — Пока нет. Но ты больше не один из них, хотя, возможно, тоскуешь по былым временам.

Вертумн лишь рассмеялся и повернулся в гамаке. Он покачал головой, и сквозь переплетение лиан посыпались жёлуди, и на мгновение воздух задрожал от тысяч кружащихся семян. Сверкая чёрными глазами, он смотрел на дриаду тёплым и весёлым, но непроницаемым взглядом.

— Кто ты такая, маленькая Эванта, чтобы говорить, к чему я стремлюсь?

Откуда-то из густых раскидистых ветвей можжевельника вылетела большая сова и уселась на перекладины гамака, держа в клюве веточку с острыми синими ягодами. Вертумн подмигнул сове, иронично глядя на дующихся нимф внизу.

— А теперь, — зевнул он, — отправляйся к дубу, и мы с моим спутником вздремнем, и нам будут сниться сны ночных мудрецов. Вертумн выгнул бровь, повернулся к сове и снова отмахнулся от нимф — на этот раз более нетерпеливо.

Разгневанные дриады скользнули к центру леса, оглянувшись через плечо один раз, затем второй, на эту неуправляемую зеленую тайну, соседствующую с ними.

— Ты никогда не станешь одним из нас! — насмешливо крикнула дриада. — Хоть ты и зеленый, как молодое деревце, как летний лук-порей, ты никогда не будешь таким, как мы, лорд Дикой Природы! Затем они оба исчезли в пятнистом свете лесных глубин.

Вертумн улыбнулся и закрыл глаза.

— Диона, — прошептал он, поднося флейту к губам, — ты даже представить себе не можешь, как мало это меня беспокоит.

Зелёный Человек безмятежно вглядывался в тёмный свод леса. Он приложил флейту к губам, затем опустил её и сказал сове несколько успокаивающих слов на языке свиста, шороха и ветра в высоких ветвях, и огромная птица устроилась в густых зарослях его волос. Вертумн снова поднял флейту, и из тени вышли остальные — соловей и тирсель, лось, белка, летучая мышь и рысь с янтарными глазами.

Лорд Дикой Природы медленно заиграл в величественном девятом ладу, который барды называют Бранчалан. Испуганная сова взлетела, а гамак, в котором лежал мужчина, ощетинился свежими листьями. Хотя мир и погода вокруг него всё ещё существовали в антураже поздней зимы, внезапно наступило лето.

Вертумн играл, а вокруг него распускались цветы, сплетаясь тонкими полыми стеблями с его бородой и волосами. Он быстро перешёл на десятый лад, безмятежный и мелодичный материйский, и воздух вокруг него наполнился сладкими ароматами. На ветвях над ним покачивались певчие птицы, убаюканные чудесными запахами, и постепенно они начали подпевать, как делали это в тумане на равнинах Соламнии.

Глаза Зеленого Человека заблестели от восторга. Ибо следующим был одиннадцатый лад — Солинианский, Песнь Белой Луны, Дарующий Видения. По всему Ансалону люди поднимали головы к небу, где на них обрушивалась тихая и почти неуловимая мелодия, доносившаяся из Южных Темнолесий.

Зелёные пальцы быстро заплясали по корпусу флейты, сверкая и размываясь по мере того, как ускорялся темп музыки. Вертумн посмотрел на серое пятно утреннего неба над собой, виднеющееся сквозь непрозрачную сеть ветвей, и медленно наблюдал, как оно заполняется белым лицом Солинари.

Глаза Вертумна вспыхнули и расширились. Танец начинался. Ветви больше не заслоняли небо, но, подхваченные музыкой и светом, они словно сжались в сетку из шрамов на поверхности великолепной луны.

Мерцающая поверхность шара позеленела, когда Вертумн заиграл, и на ней появились далёкие небесные тучи. Тучи бесшумно клубились и кипели, и из их водоворота возникали образы, заполнявшие поверхность луны.

Это было похоже на мираж, на сцену, более яркую, чем воспоминание, но менее яркую, чем видение. Пересекая поверхность Солинари, словно двигаясь по поверхности небесного светила, группа из дюжины гномов перебиралась со скалы на скалу.

Вертумн прищурился и продолжил играть.

Двое гномов остановились в своем призрачном проходе, их тени замерли на краю луны. Они переглянулись, принюхались и с любопытством покачали головами, словно пытаясь что-то вытряхнуть из ушей.

Вертумн улыбнулся, не отрывая губ от мундштука флейты. Так было всегда: музыка доходила до них как странное наваждение, ускользающее нечто, о котором они не вспоминали через мгновение после того, как оно затихало в их ушах. И всё же солинские лады были песней перемен. Те, кто слышал эту музыку, менялись — если, конечно, решали послушать. Кто-то изменился едва заметно, кто-то — кардинально, но все, у кого есть уши, чтобы слышать, почувствовали прикосновение где-то в глубине своего сердца, и после этого песня уже никогда их не покинет.

Гномы исчезли так же быстро, как и появились из облаков на луне, и вместо них мимо проехали три рыцаря верхом на лошадях, закутавшись шарфами от пронизывающего зимнего ветра.

Один из них, с непокрытой головой и тёмными волосами с проседью, остановил лошадь под заснеженным можжевельником. Полускрытый в тени вечнозелёных растений и в мерцающем свете луны, он поднял лицо к небу, сосредоточенно вслушиваясь в музыку.

Что-то в его осанке показалось Вертумну знакомым... действительно знакомым...

Но он исчез прежде, чем Вертумн успел присмотреться, растворившись в зелёном водовороте облаков вокруг луны. Когда он исчез, Вертумн опустил флейту, и внезапно, словно по её поверхности пробежал выравнивающий ветер, Солинари вспыхнула серебряным светом...

Затем, внезапно и необъяснимо, она начала убывать.

Вертумн печально покачал головой, и с его длинных зелёных локонов закапала роса. Теперь ему нужно было снова найти юношу, пока луна не превратилась в полумесяц, в серпик, пока она полностью не скрылась в ночи. Он должен был найти того, кто займёт его время до наступления весны. Весело и задорно он сыграл простую джигу в восьмую долю, настолько простую, что она едва ли была магической. Дриады, услышав песню из своих шалашей в глубине леса, спустились с деревьев и подошли к нему, волоча за собой дубовые листья и излучая странный серебристый свет.

— Есть и другие танцоры, гораздо более перспективные, Вертумн, — настаивала Диона.

— Кто-нибудь из рыцарей, — предложила Эванта. — Даже пара гномов была бы интереснее.

Вертумн продолжал играть, как будто не слышал их. Действительно, Стурм выглядел как типичный тугодум, молодой человек без капли воображения, связанный обычаями и условностями. Но нимфы не знали, как сильно его беспокоил этот Светлый Меч, как ссора на Йоль влияла на Вертумна все эти месяцы. Пришло время юноше усвоить трудный урок о крови, терпении и притягательном обмане, лежащем в основе его любимого Ордена. В отсутствие отца Вертумн взял на себя обязанности учителя.

Эванта была права. Вертумн мог бы убить Стурма Светлого Меча один, два, а может, и много раз. Ибо тёмное существо, преследовавшее юношу на покрытых туманом равнинах, существо, не подчинявшееся ни людям, ни богам, плясало под музыку Вертумна. Оно приблизилось к юноше и почти настигло его, но в последний момент Зелёный Человек направил его на север, к Каламану и заливу за ним.

Ещё слишком рано для мрачных мыслей, слишком рано так сильно испытывать мальчика. Опасностей будет достаточно, и в конце концов он умрёт. Но не сейчас, ведь танец только начался. А до весны ещё две недели.

Быстро, в тумане и при растущей луне, Вертумн отправился на поиски Светлого Меча. Музыка разносилась по равнинам, словно ветер, кружа вокруг Вингаардской крепости, спускаясь по великой реке до самой Телгаардской крепости и продолжая свой поиск, обыскивая всю Соламнию, пока…

С последними торжественными нотами мелодии туман рассеялся перед древним замком, разрушенным и заброшенным. Темные глаза Вертумна расширились.

Дриады обменялись непонятными взглядами.

— Он там, Эванта, — прошептал Вертумн. Остатки тумана рассеялись, и перед ними предстал

Светлый Меч, нетвердо держащийся на своей взмыленной кобыле. Потрясенный туманом, огнем и головокружительной скачкой, он казался уменьшившимся в размерах под этой нелепой соламнийской броней.

— Это почти вызывает жалость, — сказала Диона, положив смуглую руку на плечо Зеленого Человека.

— Не у меня, — ответил Вертумн, и в его голосе прозвучал последний намек на зиму. — Мои ветви лишены жалости.

Итак, он, сова и дриады наблюдали, как юноша въезжает в полуразрушенные ворота замка Ди Каэла.

— Место, которое вам знакомо, лорд Дикой Природы? — дразняще прошептала Эванта, склонившись к уху Зеленого Человека. Вертумн улыбнулся, но ничего не ответил.

Стурм спешился и повёл кобылу по покрытым мхом камням внутреннего двора, мимо лачуг и полуразрушенных зданий, к воротам из красного дерева, обветшалым, но всё ещё целым. Парень подергал дверь и с трудом открыл её.

— А он силён, твой танцор! — поддразнила Диона. Вертумн приложил длинный зелёный палец к её губам и игриво надавил, пока дриада не поморщилась и не отвернулась.

Мальчик вошёл внутрь, и дневной свет ненадолго озарил темноту крепости.

— Он сейчас в большом вестибюле, — пробормотал Вертумн, — с его гобеленами, золотыми птицами и мраморными перилами.

— Расскажи нам об этом, — прошептала Эванта. — Расскажи нам, Вертумн.

Лорд Дикой Природы закрыл глаза и поднёс флейту к губам. Что-нибудь безмятежное, в более волшебном ключе, или что-нибудь пронзительное и лёгкое…

— Вертумн! Смотри! — прошипела Диона. Он открыл глаза и увидел, как тёмная фигура пересекает далёкий двор, словно незваный призрак во сне. От тени к тени метался человек в плаще с капюшоном, сливаясь с тенями на стенах. Он подошёл к огромной двери из красного дерева и положил руку на ручку...

…и резко захлопнул её, подперев кинжалом. Так же быстро, как и появилась, фигура исчезла, а изнутри замка донёсся приглушённый звук: юноша отчаянно и беспомощно колотил в заклинившую дверь.

Вертумн откинулся в своём гамаке, флейта молчала, а его пальцы бесцельно скользили по ней.

— Тот самый, — задумчиво произнёс он. — Тот самый… в капюшоне.

С радостной улыбкой он повернулся к Эванте.

— Я знаю его! Я узнаю его по походке, по каждому движению.

Рассмеявшись, он взъерошил волосы дриад, игриво выталкивая их из гамака.

— Идите к госпоже, Эванта! Диона! Скажите ей, что танец стал намного интереснее!

И когда нимфы бросились бежать сквозь густую зелень, Вертумн выскользнул из гамака и стряхнул туман со своих длинных зелёных локонов. Он сунул флейту за пояс и спустился с дерева. Впереди его ждало долгое путешествие, но оно было коротким по сравнению с дорогой, по которой он шёл шесть лет.

— Бонифаций! — выдохнул он. — Клянусь всеми звёздами, счастливыми и несчастливыми, лорд Бонифаций Страж Короны из Фогавена! Он что-то задумал. Теперь музыка звучит быстрее.

* * *

Бонифаций отвернулся от двери донжона и покачал головой, чтобы избавиться от странного гула в ушах.

Теперь он был доволен. Невероятно доволен. На данный момент любознательный юноша заперт в крепости-башне.

Ему потребовались все его навыки верховой езды и знания географии, чтобы добраться до замка раньше Стурма Светлого Меча. Он спешился в темноте конюшни и проскользнул через внутренний двор, едва успев запереть все двери в донжоне, чтобы юноша, войдя внутрь, не смог выйти. Все двери на первом этаже тысячелетней башни были наглухо заперты. Дополнительной гарантией служила отвесная стена над верхним окном.

Бонифаций вздохнул и подвёл Луин к наполненной дождевой водой кормушке, из которой громко пила маленькая кобылка. Этот шум заглушал стук и крики за толстой дверью, а также неестественное стрекотание комаров в зимнем воздухе.

Запирать мальчишек в башнях было не самым приятным занятием. Стурм, скорее всего, умрёт от голода, и даже если ему повезёт и он сбежит, он всё равно опоздает на встречу в лесу, и его честь будет…

Как там говорил Зелёный Человек? — "Навеки утрачена."

— Но это нужно было сделать, — сказал себе Бонифаций, ведя Луин в тёмную конюшню. Это нужно было сделать, потому что, расспрашивая об отце, Стурм мог узнать правду об осаде замка Светлых Мечей.

Он был слишком молод, чтобы понять эту правду или то, как Ангрифф угрожал самому существованию Ордена.

Бонифаций прислонился лбом к тёплому боку кобылы, вспоминая. Он вспомнил, как Ангрифф Светлый Меч вернулся из Нераки с видениями и с ощущением невероятной опасности в душе. Все сразу заметили, как изменился этот человек, как расцвело его мастерство фехтовальщика, как он стал более умелым, безрассудным и изобретательным.

Почему-то это немного... настораживало. В конце концов, Ангрифф тогда только женился, а его отец, лорд Эмелин, совсем недавно покинул этот мир, оставив замок Светлых Мечей на попечение сына. Просто казалось, что Ангрифф был бы более... консервативным.

Бонифаций пожал плечами и прислонился к кормушке.

Ангрифф был загадкой. Всегда загадкой. Как в тот раз в саду, вскоре после его возвращения, когда они вдвоём шли по узкой тропинке, усыпанной цветами. Бонифаций шёл в дюжине шагов позади него, а в воздухе щебетали зяблики и воробьи.

Бонифаций обошёл куст ларика и увидел, что его друг склонился над дорожкой, слегка касаясь рукой в перчатке лепестков зелёно-серебристой розы. Казалось, что Ангрифф… на мгновение отвлёкся, что цветок напоминал ему о чём-то, что он отчаянно пытался вспомнить или восстановить в памяти.

Бонифаций стоял там, а его друг погрузился в раздумья, полные редкой нежности. Майское солнце пробивалось сквозь листву калевийского дуба, и все они — рыцарь, тропа и серебристый цветок — были окрашены в причудливый зелёный цвет. Едва ли это было подходящее место для мрачных размышлений.

Но Бонифаций подумал, пусть и вскользь, чисто тактически, что это подходящее место для засады, если злоумышленники выберут уединённое место в саду, а великий фехтовальщик в кои-то веки окажется неосторожным.

Он вздрогнул и отбросил мрачные мысли.

Бонифаций улыбнулся, вспомнив об этом. В тот день в саду он действительно был еще молод.

Тем не менее его мысли были заняты другим: розой, которую лорд Ангрифф держал в руке, и другими, более приземлёнными мыслями. Но Ангрифф внезапно выхватил меч и быстро поднялся. Он посмотрел вниз, на изгиб садовой дорожки под кустом этерны, затем развернулся и направился к изящной беседке из кованого железа в центре сада. Он выглядел встревоженным и рассеянным. Он прислонился к резным воротам небольшого здания, словно его внезапно одолела какая-то странная болезнь.

Именно тогда Бонифаций позвал слуг, решив, что ему понадобится помощь, чтобы отнести Ангриффа в лазарет.

Слуги прибежали раскрасневшиеся и запыхавшиеся, но к тому времени Ангрифф уже взял себя в руки и был полностью собран. Он отмахнулся от Бонифация, пытавшегося его поддержать, и приказал слугам обыскать сад. Они вскоре вернулись и заверили рыцарей, что территория безопасна.

Затем Ангрифф устало повернулся к нему.

— Прости за это неуместное проявление чувств, Бонано, — сказал он, назвав Бонифация детским прозвищем, которое тот ненавидел, но терпел из-за своего верного друга. — Но когда я наклонился, чтобы полюбоваться этой серебряной розой, я вдруг почувствовал перемену в… энергии сада. Этому учат в Нераке, когда приходится сражаться с бандитами, и твоё сердце и рука с мечом должны научиться чувствовать намерения и порывы врага.

— Я почувствовал это только что, здесь, в саду, — сказал он. — Но я не видел никого, кроме тебя. Ни белки, ни даже собаки.

Ангрифф ухмыльнулся и устало откинул назад свои тёмные волосы.

— Должно быть, я устал сильнее, чем думал, — признался он, и прошло несколько часов, прежде чем Бонифаций смог отойти от удивления, собраться с мыслями и сказать ему, что «изменение энергии» произошло с ним самим.

Именно этот момент, запомнившийся и возвеличенный с течением лет, а не неподчинение или неуважение на турнире или в Совете, предопределил будущее Ангриффа для Бонифация. Именно поэтому Светлые Мечи должны были исчезнуть навсегда.

И именно по этой, простой логике, мальчик тоже должен был исчезнуть.