Клятва и Мера (джен)

Лорд Альфред МарКенин забеспокоился, стоя на своём месте за столом. Он вздрогнул, потёр руки, чтобы согреться, и окинул взглядом зал совета. Сегодня это было холодное море знамён.

Знамена великих домов Соламнии призрачно и странно колыхались в мерцающем свете факелов. Старая ткань, когда-то блестящая и плотная, а теперь тонкая, как паутина, слегка приподнималась и колыхалась, когда зимний ветер пробирался в продуваемый сквозняками зал. Там, конечно же, был знак МарКенина, а также вычурные знаки Кар-тона и МарТасала, переплетённые изображения солнц, зимородков и звёзд.

Среди них гордо возвышались переплетённые розы Ут Вистана и феникс Дома Перес. Были представлены и более мелкие дома — Инверно, Краунгард, Ледьярд и Джеффри, — и их цвета тускло перекликались друг с другом, когда знамёна опускались. Были соблюдены все формальности, и триста рыцарей Соламнии расселись, чтобы дождаться конца года.

"Ведь разве это не начало и конец святок?" — спросил себя лорд Альфред, пока простой садовник Джек, недавно переехавший в город, неуклюже зажигал свечи на столе.

— "Конец ещё одного года?"

Могущественный рыцарь, верховный судья Соламнийского ордена, неловко поёрзал в кресле из красного дерева с высокой спинкой, стоявшем во главе самого длинного стола. Он боялся необъяснимого, и необъяснимое, без сомнения, приближалось по мере того, как свет свечей становился ярче и длиннее. Он огляделся, вглядываясь в лица своих соратников и помощников. Их было много, и они были такими же разными, как драгоценные камни, и в их глазах он видел отражение этой торжественной ночи.

Лорд Гунтар Ут Вистан сидел слева от него, коренастый, едва ли старше тридцати, хотя его волосы уже были седыми, как сталь. После лорда Бонифация Стража Короны, о чести которого ходили легенды, Гунтар был самым искусным фехтовальщиком на банкете. Такие люди, как он, всегда нетерпеливо относились к подобным церемониям, считая их слишком размеренными и красивыми. Лорд Альфред сочувствовал ему и продолжал наблюдать за своим другом.

Гунтар явно хотел, чтобы всё поскорее закончилось — и трапеза, и ритуал, и всеобщее смятение. Он с тревогой вглядывался в бескрайнюю армаду знамён, туда, где тьма поглощала шёлк, лён и дамаст, туда, где лорд Бонифаций, его едва ли не дружеский соперник, тоже сидел в окружении юных поклонников-оруженосцев, которые подражали его манере держаться и завидовали мастерству великого человека в обращении с мечом.

Несомненно, в этих тенях таилось такое же нетерпение. Хотя Гунтар утверждал, что Бонифаций в своём рвении к Клятве и Мере переносил ожидание более изящно, в беспокойстве и молчании большого рыцаря было что-то ещё, подумал Альфред. По мнению Гунтара, церемония была лишь отсрочкой между битвами, но для Бонифация она была самой битвой.

Справа от лорда Альфреда со слышимым скрипом и тихим стоном уселся лорд Стефан Перес, древний ветеран на старых, но необычайно крепких ногах. Альфред откинулся на спинку кресла, забарабанил пальцами в перчатках по тёмным подлокотникам, а затем поднял правую руку. По его сигналу заиграла музыка. Это был тяжёлый марш, медленный и меланхоличный, как и подобает погребальной песне в честь триста сорок первого года после Катаклизма.

Старый лорд Стефан, сидевший рядом с Верховным судьёй, слабо улыбнулся в своей густой бороде. Он был высоким и худощавым мужчиной, который изящно избегал склонности старших рыцарей погружаться в уныние и мечты. Говорили, что именно эксцентричность помогала ему сохранять здоровье, а также способность находить забавным практически всё, что происходило в Башне и Ордене.

Однако сегодня вечером старик был не в духе. Приближался конец его восемьдесят пятого года, а вместе с ним, как всегда, и эта церемония в память о нём, во время которой залы украшали знамёнами. Он устал от всего этого: от помпезности и фанфар, от зимней стужи и пронизывающих декабрьских ветров в горах Вингаард.

Лорд Стефан поднял свой бокал, и Джек, опустив глаза, снова наполнил его янтарным харольским вином. Сквозь сверкающее золото Стефан наблюдал за столом оруженосцев, расположенным ближе всего к столу лорда Бонифация, и сосредоточился на одинокой мерцающей свече в церемониальной темноте.

У пламени сидел молодой человек, погруженный в свои мысли. Это был Стурм Светлый Меч. Он был южанином из Утехи, хотя его семья была родом с севера и издавна состояла в Ордене.

Лорд Стефан подумал об Ангриффе Светлом Мече. Об Ангриффе Светлом Мече и Эмелине до него, о Байярде и Хелмаре и обо всех Светлых Мечах, начиная с Бертеля, основателя рода в Век Силы.

Стурм был бы доволен мыслями Стефана, ведь именно для того, чтобы найти своё место в этой цепочке, он вернулся в осаждённую Соламнию после шести лет изгнания.

Выкраденный из замка Светлых Мечей одной зимней ночью, когда ему было одиннадцать лет, он помнил своего отца в образах и эпизодах, скорее как череду событий, чем как живого человека. С самого начала Ангрифф Светлый Меч был занят делами Соламнии, оставив мальчика на попечение матери и слуг.

Однако Стурм создал себе образ отца из разрозненных воспоминаний, рассказов матери и, несомненно, собственного воображения. Чем дольше мальчик мечтал, тем добрее и смелее становился Ангрифф, и мечты стали его убежищем в Абанасинии, вдали от соламнийских дворов, среди равнодушных южан в неприметной деревушке под названием Утеха. Там его мать, леди Илис, воспитывала его скорее с наставниками, чем с друзьями, прививая ему вежливость, знания и свое наследие…

И, как с улыбкой подумал лорд Стефан, лишая его всего, кроме соламнийского рыцарства.

Илис умерла от чумы. Говорили, что мальчик распустил своих немногочисленных друзей и горевал в одиночестве, молча и соблюдая все положенные обряды.

Той осенью лорды Гунтар и Бонифаций, которые были ближайшими друзьями Ангриффа Светлого Меча, договорились о том, чтобы Стурма привезли в крепость Телгаард, где он мог бы продолжить обучение в Ордене.

Стурму поначалу не понравился Север. Он был умен, это точно, и годы благородной бедности закалили его так, что северные парни втайне ему завидовали: он хорошо ориентировался в лесу и ездил верхом, как опытный рыцарь. Но его южные манеры и старое соламнийское очарование казались пережитками прошлого поколения для образованных молодых людей, оруженосцев и рыцарей из знатных соламнийских семей. Они называли его «дедушкой Стурмом» и смеялись над его акцентом, запасом стихов, которые он помнил, и попытками отрастить усы.

"Когда-то они смеялись и над его отцом", — размышлял Стефан. — "Некоторые смеялись вплоть до ночи осады."

За столом Стурма было тяжело находиться как этим вечером, так и в любой другой день.

— Где твой стяг, Светлый Меч? — насмешливо прошипел Дерек Страж Короны. Он был племянником великого фехтовальщика и очень гордился своими семейными узами, хотя ещё не доказал, что у него с легендарным дядей есть что-то большее, чем кровь и имя.

Дерек усмехнулся, а его крепкие товарищи, все как один прихлебатели Фогавена Стража Короны, подавили смешок. Двое из них нервно оглянулись на Высокий стол, где собрались лорды, погружённые в воспоминания и ритуалы, от старейшего хранителя знаний и советника до молодых военачальников, таких как Гунтар и Бонифаций. Убедившись, что взгляды их господ устремлены в другую сторону, оруженосцы, словно гиены, ухмыльнулись и приготовились пировать.

— Тише, Дерек! — пробормотал Стурм Светлый Меч, отведя взгляд карих глаз. Он понимал, что это слабая отговорка, но это было всё, что он мог придумать в ответ на злобные насмешки других оруженосцев. Дерек был хуже всех, он раздувался от гордости, ведь он был избранным оруженосцем лорда Бонифация, но все они были важными, все они были высокомерными и презрительными.

Его друзья Карамон и Рейстлин в долгих беседах у камина за кружкой эля предупреждали Стурма, что в Башне Верховного Жреца говорят быстро, резко и часто на политические темы. Когда товарищи Стурма начали отпускать в его адрес колкие замечания и шутить о его пропавшем отце, он почувствовал себя деревенщиной, неловким и обделённым.

И действительно, разве он не был таким?

Стурм сердито покраснел и сжал под столом кулаки добела. Дерек торжествующе фыркнул и повернулся к центру зала, где продолжалась церемония, как и тысячу лет назад в этом самом зале. Арфист, седовласый эльф в простой синей тунике, вышел из-за занавеса из знамён и в красном свете факелов, окружавших его, начал играть проверенную временем «Песнь Хумы», это древнее сочетание мифа и напыщенной героики.

— Из соламнийской деревни, — начал он.

Где жизнь людей нелегка,

Где избы строят издревле

С крышами из тростника,

Где зарастают могилы

Полынью и лебедой,

И всё, что когда-то было,

Пророчествует бедой,

Мечей жестокие игры -

Сурового детства дар,

Внезапно готовы вспыхнуть

Как торфяной пожар,

Из этой деревни вышел

Хума Розы путём,

Зимородка неслышно

Крыльями осенён...

(прим.: перевод стиха Виталии Дудинской https://vk.com/d_vitaliya)

Рыцари начали тихо произносить слова, и в освещённой факелами комнате постепенно зазвучала песня — история о любви, самопожертвовании и заточении Хумы. Гнев Стурма утих, когда он, как и остальные молодые люди, сидевшие вокруг него, погрузился в мир этой истории.

Стурм знал эту традицию. Если бы песня была спета идеально и в унисон в особую благоприятную ночь, например в Рождество или в день летнего солнцестояния, сам лорд Хума вернулся бы и сел среди певцов. Вот почему главное место за главным столом всегда оставалось пустым.

Юноша медленно присоединился к пению, вдыхая слова песни, и комната наполнилась звуками тихого ветра, одного чистого эльфийского голоса, поющего песню, и трёхсот других голосов, шепчущих её. Только самые юные из них всё ещё надеялись, что в этот или любой другой рождественский сочельник произойдёт что-то необычное.

Так они и продолжали монотонно петь, пока всех не напугал резкий звук флейты.

С балок доносилась резкая, неистовая и игривая мелодия, и вместе с ней дождь из зелёного и золотого света рассеял тени в большом зале и ослепил изумлённых рыцарей. Шепот тут же затих, как и песня барда, когда новая, диссонирующая музыка зазвучала громче и быстрее, наполняя зал своими нотами.

Это было похоже на трели птиц, жужжание пчел или завывание ветра в высоких вечнозеленых ветвях. Все рыцари позже вспоминали об этом по-разному, но каким бы ни было их описание, они знали, что песня ускользала от них, потому что она была изменчивой, масштабной и постоянно меняющейся.

Ошеломленный Стурм тяжело оперся на стол. Дерево задрожало под его онемевшими руками, и кубки, нелепо звякнув, упали на каменный пол и разбились. Сладкий аромат древесного дыма в воздухе внезапно сменился резким запахом пролитого вина, затем — свежим запахом винограда и клубники, а потом — внезапной, пронзительной свежестью листьев. Факелы на столах погасли, и внезапно, к всеобщему удивлению, большой зал совета залило лунным светом, серебристым и красным.

— Великие Солин и Луин! — воскликнул Стурм себе под нос, обменявшись потрясёнными взглядами с Дереком Стражем Короны. (прим.: возможно тут используется соламнийское произношение имен Солинари и Лунитари)

Затем на стропилах над ними появился лорд-дикарь, окружённый музыкой и зелёными искрами.

* * *

Стурм никогда не видел никого подобного. Доспехи этого человека блестели восковой, бездонной зеленью остролиста. На его нагруднике переплетались рельефные розы, красные и зелёные, а с перчаток и поножей каскадом спадали листья и алые ягоды, словно весенние отголоски в безжизненном зале посреди зимы.

Вокруг его лица вспыхнули и сгруппировались ещё листья, словно зелёное пламя, словно сияние травянистого света, в центре которого метались, сверкали и смеялись его большие чёрные глаза. Он был огромной зелёной птицей или супругом дриады. Он снова поднёс флейту к губам, и снова из сумрака, кедров и сосен полилась безграничная музыка. Он с удивительной лёгкостью спрыгнул на пол.

Лорд Альфред, лорд Гунтар и лорд Стефан медленно поднялись на ноги с суровыми и неприступными лицами, слегка положив руки на рукояти своих мечей. Сэр Адамант Джеффри и лорд Бонифаций Фогавен вышли из-за своих столов и направились к центру зала, но внезапно остановились с нехарактерной для них осторожностью на лицах. Слуги разбежались по дальним углам зала, а на каменном полу зазвенел хрусталь и серебро.

Странное, покрытое листвой чудовище не обращало внимания на суматоху и комично скрючилось в центре зала, пока эльфийский менестрель, бормоча проклятия и дёргая струны, подбирал свою арфу и уползал прочь, цепляясь за колючки остролиста.

— Кто ты? — спросил лорд Альфред громовым голосом. — Как ты смеешь нарушать эту торжественную ночь?

Зелёный человек развернулся на каблуках, и его флейта исчезла где-то в джунглях из листьев и доспехов, в которые он был облачён. Стурм едва расслышал, как её музыка эхом разносится по лестнице, отражаясь от стен, пока мелодия наконец не затихла вдали.

— Я — Вертумн, — сказал незваный гость мягким и низким голосом. — Я — смена времён года, и я — дом минувших лет.

— А на колокольне — тысяча летучих мышей, — пробормотал Дерек, но ледяной взгляд лорда Гунтара заставил юношу замолчать.

— И что же, — спросил лорд Альфред, — хочет от нас... милорд Вертумн в эти святки?

Верховный судья был напряжён и серьёзен, его пальцы играли с золотым навершием меча.

— Я хочу изложить мысль, близкую моему сердцу, — объявил Вертумн, бесцеремонно усаживаясь на пол.

Он снял шлем, и на его висках заплясал зелёный огонь.

Стурм нервно нахмурился. Он знал, что тёмные чародеи — это волшебники веселья, которые убеждают своих жертв быть менее мрачными, менее угрюмыми. И наконец, менее хорошими. Затем, когда вы погрузитесь в смех и песни, они...

Что они сделают, он не знал. Но это будет тем, что вас погубит.

— Вы, соламнийцы, слетаетесь, как совы, в эти залы в самое глухое время года, — сказал Вертумн, — и каркаете о тёмных временах и о том, как далеко мир скатился от эпохи мечтаний и силы. Оглянитесь вокруг — Башня клириков — это зеркальный зал. Вы можете увидеть себя со всех сторон и под разными углами, прихорашиваясь, украшаясь и восхищаясь собственной значимостью.

— С вашего позволения, лорд Альфред, — перебил его лорд Гунтар, наполовину вытащив меч из ножен. — С вашего позволения, я покажу здесь кое-кому... подходящую дверь и, возможно, самый короткий путь вниз с горы.

Вертумн угрожающе улыбнулся, и его обветренное лицо сморщилось, как кора огромного валлина. Знамена развевались на тёплом, не по сезону дующем ветру.

— Пусть никто не говорит, — спокойно заявил он, и слабый шорох его голоса был удивительно хорошо слышен даже в самых дальних уголках огромного зала, — что, когда в руках есть меч, булава или копьё, лорд Гунтар довольствуется словами, остроумием или политикой.

— Мягкие слова тебе не помогут, Вертумн, — пригрозил Гунтар, не обращая внимания на оскорбление.

Лорд Дикарь лишь рассмеялся. Поднявшись со скрежетом доспехов и шорохом листьев, Вертумн помахал флейтой в сторону главного стола, указывая на пустующий стул. Это был клоунский жест, но он был тревожным и даже непристойным.

Старшие рыцари ахнули, а несколько младших обнажили мечи. Спокойный и неторопливый, Вертумн грациозно повернулся, размахивая флейтой, как саблей. Он зловеще засвистел, взмахивая им в воздухе, и Стурм заворожённо наблюдал за ним.

— К слову о том, что есть место, где никто не сидит, — заметил Вертумн. — Ни гость, ни нищий, ни сирота, ни чужестранец — никто из тех, кого ты поклялся защищать и оберегать. И сегодня, и во все остальные дни это кресло пусто, это место для попугая и подхалима.

Лорд Альфред МарКенин сердито посмотрел на Вертумна, который невозмутимо продолжал:

— Клятва, которую ты дал в этом гнезде клятв, — заявил Вертумн, не сводя безумного взгляда с пустого стула, — темна, мрачна и мудра в глубинах ночи. Но ты не испытываешь радости, следуя ей. Даже этот праздник это доказывает.

— Кто ты такой, чужеземец, чтобы рассказывать нам о наших радостях и праздниках? — прогремел лорд Альфред.

— Тряпка, лоскуты и обрывки, и это ты называешь креслом ожидания Хумы?

Гунтар и Стефан внезапно обернулись в сторону теней, а затем снова посмотрели на лорда Альфреда. Их лица были нечитаемы в мерцающем свете.

Внезапно лорд Альфред вышел из-за стола и, указывая на Зеленого человека, обратился к нему голосом, который обычно приберегают для лошадей, подчиненных и необученных или неспособных к обучению оруженосцев.

— Кто ты такой, чтобы сомневаться в наших обычаях, в тысячелетнем ожидании наших мечтаний? Ты... ты ходишь, размахивая листьями салата!

— Старик! — парировал Вертумн и резко остановился в нескольких сантиметрах от Верховного судьи. — Ты — пустой, позолоченный нагрудник! Ты — пустой шлем и развевающееся знамя! Ты — маска законов и отсутствие справедливости! Ты — бухгалтерская книга! Ты — упрямый осёл с носом для букв, добывающий честь на бесплодной равнине! Даже если бы мимо тебя пронёсся пророческий вихрь, ты бы принял его за метеоризм своих братьев!

Стурм покачал головой. Странные оскорбления были слишком причудливыми, почти нелепыми, как будто это была дуэль бардов или, что ещё хуже, ссора птиц на стропилах. Лорд Альфред МарКенин был верховным судьёй Соламнийского ордена, и к нему следовало обращаться с уважением, почтением и должным почитанием, но Зелёный Человек обрушил на него поток странных слов, и верховный судья, ошеломлённый и зачарованный, лишь пошатнулся и замолчал.

Товарищи Стурма ёрзали и кашляли, не сводя глаз с окон и стропил. Для компании парней, которые любили подшучивать друг над другом и спорить, они тоже были на удивление тихими. Время от времени из тени доносился нервный смех, но ни один оруженосец не осмеливался взглянуть на другого, и уж тем более никто не осмеливался заговорить.

Теперь вперёд вышел лорд Стефан, и его глаза заблестели от внезапного веселья. Стурм настороженно нахмурился, ведь старик и сам был наполовину дикарём, подначивал молодых рыцарей, заставляя их строже соблюдать Клятву, и смеялся над далёкими пределами Меры, где грамматика и манеры за столом требовалось укоренять даже в самых юных соламнийцах.

Виной тому была рана в голову, полученная шестьдесят лет назад на каком-то малоизвестном Нераканском перевале, из-за которой он стал косоглазым и непочтительным. Казалось, он наслаждался этим резким разговором, и Стурм с нарастающим смущением понял, что старик прочищает горло.

— Что же, лорд Вертумн, вы хотите, чтобы мы сделали? — спросил старик. Его голос был по-прежнему громким и твёрдым, несмотря на восемьдесят пять лет. — Что вы хотите от нас, если мы лицемеры и прикрываемся справедливостью? Я не вижу и рядом с вами ни вдов, ни сирот. Что вы сделали для бедных, отверженных и несчастных?

— Я заставил вас задать этот вопрос, — ответил Вертумн с лукавой улыбкой. — Ты старый лис, Стефан, и в тебе больше мудрости, чем может найтись во всей этой комнате, полной болванов. И всё же старый лис возвращается по собственному следу, ориентируясь на собственный запах, пока не обойдёт весь лес и не выйдет к нехоженым тропам.

— Поэзия вместо политики, лорд Дикарь? — спросил Стефан, и его белая борода взметнулась, как пыль, когда он с кряхтением и скрипом коленей уселся прямо перед Зелёным человеком, который не вздрогнул и не отступил.

— То, что я делаю для сирот, тебя не касается, — спокойно ответил Вертумн, — потому что это не изменит того, что происходит в разоренных землях Соламнии, в исчезающих деревнях, в пожарищах, голоде и новых, невыразимо ужасных драконах. Ни один сирота здесь не стал бы меня расспрашивать. Нет, он бы поддержал мой призыв. — Он замолчал, обводя взглядом комнату. — Если бы здесь, конечно, были сироты.

— "Вы ошибаетесь, лорд Дикарь", — подумал Стурм, переступая с ноги на ногу и готовясь сделать шаг вперёд. Но не сделал.

— Сироты, — тихо сказал он.

— Кроме того, — продолжил Вертумн, — я не давал клятвы защищать их.

Факел в подсвечнике рядом со Стурмом Светлым Мечом затрещал и погас, и Вертумн снова поднёс флейту к губам. Его мелодия звучала печально и тоскливо, и Стурму показалось, что в ней он слышит что-то осеннее, умирающее и безвозвратно ушедшее. Это была тонкая, меланхоличная музыка, и опавшие листья кружились по залу, словно призраки, бегущие от чародея, — жёлтые, чёрные и беспокойно-красные.

"Он чародей", — подумал Стурм. — "Он говорит двусмысленно и загадками. Не слушай его. Не слушай."

Вертумн сделал ещё один шаг вперёд. Он оказался лицом к лицу с древним лордом Соламнии, и их взгляды встретились без гнева, и между ними проскочила какая-то фраза, такая тихая, что даже лорд Альфред, стоявший всего в двух шагах от лорда Стефана, позже поклялся, что не слышал, о чём шла речь. Затем Зелёный Человек качнулся на каблуках и рассмеялся, а лорд Стефан Перес необъяснимым образом покрылся листвой.

Побеги, усики и ветви разрослись на доспехах старика, так что листья сплелись с его бородой, а лозы оплели пальцы. Вертумн отошёл в центр зала и снова заиграл на флейте, на этот раз весёлую летнюю мелодию. Худощавый старик, который много лет служил управляющим у пропавшего верховного жреца, теперь расцвёл сотней голубых цветов, а с зимних балок спустилась стая жёлтых бабочек и радостно уселась на лорда Стефана Переса.

— Довольно! — воскликнул лорд Гунтар и шагнул вперёд, сжав кулаки, но из ножек его стола тоже начали прорастать корни, которые обвились вокруг его лодыжек и замедлили его продвижение к центру комнаты.

Стефан сделал жест, но его смысл затерялся среди цветов. Вертумн грациозно увернулся от атакующего соламнийского лорда, в то время как Гунтар врезался в стол, за которым сидели братья Джеффри, разбросав во все стороны стеклянную посуду и самих Джеффри.

Юный Джек, который, по-видимому, залез под стол в поисках съестных припасов получше, отполз в безопасное место, когда стол рухнул, а затем начал врастать корнями в пол, его темные доски ветвились и распускали почки.

Кто-то оттолкнул Стурма в сторону.

— За клятву и меру! — закричал лорд Бонифаций и опрометью бросился в центр комнаты. Он выхватил меч и поднял щит, а его холодные голубые глаза заблестели, как закалённая сталь, в предвкушении битвы.

Вертумн обернулся, подмигнул рыцарю и повернулся лицом к одному из братьев Джеффри, в то время как Бонифаций упал лицом на каменный пол, а его штаны таинственным образом сползли до лодыжек.

Джеффри передумал, затем упал в обморок, и Вертумн без лишних слов запрыгнул на другой стол, увернувшись от другого Джеффри, который внезапно оказался пригвождённым к полу, как молодое деревце.

Молодой рыцарь вскрикнул, и в комнате воцарилась зловещая тишина. Дюжина мужчин приготовилась к атаке, а их единственный противник танцевал на одной ноге на столе, снова подняв флейту, чтобы заиграть.

"Это бесчестье!" — подумал Стурм. — "Унижение, которое невозможно вынести."

Он поймал взгляд Дерека, когда шагнул вперед, почти не думая о том, что делает, и вытащил свой короткий меч.

Если не считать совершенно смущенного Бонифация, это был единственный обнаженный клинок в комнате. На нем даже не было крови.

Вертумн развернулся лицом к юноше, затем прекратил свой танец. Скорбная тень пробежала по его лицу, и он кивнул. Словно неохотно согласившись, он спустился вниз, отложил флейту, вытащил свой огромный меч и направился в центр большого зала.

Рыцари Соламнии беспомощно стояли среди зелёных зарослей из сломанных столов. Сквозь листву и тени они наблюдали, как мечники кружат друг вокруг друга, Зелёный Человек и зелёный юноша.

Стурм сразу понял, что противник ему не по зубам. Вертумн обладал бездумной грацией опытного фехтовальщика, и клинок в его руке словно был живым. Он заговорил с юношей, пока они кружили друг вокруг друга. Его слова были такими же мягкими и вкрадчивыми, как ветер, а взгляд был прикован к Стурму.

— Отложи его в сторону, мальчик, — прошептал Вертумн, и его тёмные глаза блеснули. — Ибо ты не знаешь леса, на краю которого стоишь… где клинок бессилен против тьмы и шипов…

— Довольно поэзии! — пробормотал Стурм. — Мой меч принадлежит Светлым Мечам и Ордену! По крайней мере, он устроит хорошее представление.

Но его выпад был неуверенным и медленным. Вертумн легко отбил его.

— За Светлых Мечей и Орден? — прошипел дикарь, внезапно оказавшись позади юноши, который споткнулся и развернулся к нему. — За Орден, который прогнил и стал уродливым? За отца… твоего отца… которому не пристало носить соламнийскую честь?

— Не пристало? — Рука Стурма дрогнула вместе с его голосом. Вертумн попятился от него, не сводя глаз с главного входа в зал совета, с лестницы, ведущей в зимнюю ночь. Ему показалось, что он услышал смешок Дерека.

— Никаких дел? Ч-что ты...

Лорд Дикарь ответил ему мрачным, свирепым и почти хищным взглядом. Быстрым движением запястья, таким же ярким и неуловимым, как летняя молния, Вертумн взмахнул мечом, преодолел неуверенную защиту Стурма и глубоко вонзил его в левое плечо юноши.

Ошеломлённый, задыхающийся Стурм упал на колени. Его плечо, грудь и сердце пылали зелёным огнём и пронзающей болью. Воздух гудел у него в ушах, как хор назойливых мошек, их песня была печальной и угрожающей.

«Значит, я умираю. Я умираю. Умираю», — пронеслось у него в голове, но внезапно боль утихла, став не невыносимой, а тупой и настойчивой. К ужасу Стурма, рана на его плече быстро и аккуратно затянулась, а свежая кровь исчезла с его белой церемониальной туники. Но боль не отступала, она жгла и терзала, такая же настойчивая, как гул в воздухе.

— Оглянись вокруг, мальчик, — презрительно сказал Вертумн. — Где место такому человеку, как твой отец, среди ему подобных?

Стурм тут же забыл о своей ране. Он закричал и вскочил на ноги, его юный голос дрожал от волнения. Он слепо бросился на Вертумна, сжимая обеими руками короткий меч. Его противник спокойно отступил в сторону, и клинок глубоко вонзился в дубовую ветвь, недавно выросшую из сердца кресла Хумы.

Юноша крепче ухватился за меч и с силой потянул, лихорадочно оглядываясь через плечо, которое пульсировало от боли, в то время как Вертумн угрожающе наступал. Затем Вертумн медленно опустил свой меч. Он наблюдал за Стурмом, пока тот вытаскивал клинок из твёрдого дерева, и улыбнулся, когда юноша неуклюже развернулся к нему.

Улыбка Вертумна сбивала с толку, она была такой же непроницаемой, как дикая незнакомая местность. Она разозлила Стурма ещё больше, чем его слова. С новым криком он бросился на противника, и колени Вертумна подогнулись, когда клинок юноши вонзился ему прямо в грудь.

Флейта с грохотом упала на пол и затихла. Мгновенно вернулись зимние холода и болезненно сковали ноги рыцарей. В зале воцарилась тишина, словно воздух застыл.

— Стурм… — изумлённо начал лорд Стефан.

Молодой человек пошатнулся, вырвал меч, и Вертумн упал вперёд, безжизненно вытянувшись. Гунтар бросился к Зелёному человеку, и Стурм вздрогнул, когда сильная рука лорда Альфреда сжала его плечо.

Пятно на клинке Стурма было чистым и влажным, и от него исходил смолистый запах вечнозелёных растений. Он резко обернулся, заметив недоумение на лицах Альфреда и Гунтара, странный, полный боли взгляд лорда Стефана и, у разбитого стола, гнев лорда Бонифация, который недоверчиво и ревниво посмотрел на юношу, а затем наклонился, чтобы подтянуть штаны.

— Что ты наделал, парень? — взревел Альфред. — Что ты... — вопрос звучал в зале снова и снова, и это был единственный звук в гнетущей, звенящей тишине.

Затем Вертумн вскочил и оттолкнул изумлённого лорда Гунтара. По всему залу пронёсся вздох, словно ахнула сама комната. Когда лорд Дикарь коснулся раны на своей груди, она сморщилась и закрылась, как шрам на живом дереве. Он невозмутимо посмотрел на Стурма.

— Вот до чего дошло, юный Светлый Меч. Ты доказал свою точку зрения, и мою тоже, — объявил Вертумн, и камни у его ног покрылись толстым мхом. — Остальное — твоя собственная глупость. Ты сам вступил в мою игру. В которую, увы, ты должен будешь играть до конца, о чём тебе будет напоминать твоё плечо каждый день и каждую ночь.

За окном снова запели птицы. Широко раскрыв глаза, Стурм переводил взгляд с Зелёного Человека на свой немытый меч, а с меча — снова на Вертумна. В великом смятении, но с твёрдым намерением разобраться молодой человек коснулся своего клинка. Тот был сухим и чистым.

— Встреться со мной в первый день весны, — приказал Вертумн, снова со странной улыбкой. — В моей крепости среди Южных Темнолесий. Приходи туда один, и мы решим этот вопрос — меч к мечу, рыцарь к рыцарю, мужчина к мужчине. Ты защитил честь своего отца, а теперь я бросаю вызов твоей. Ибо теперь я должен тебе удар, как ты должен мне жизнь. Ибо в твоей заветной Мере написано, что любой, кто ответит ударом, должен остановить ход битвы.

Стурм в замешательстве огляделся. Гунтар и Альфред застыли на возвышении, а лорд Стефан открыл рот, чтобы что-то сказать, но не произнёс ни слова.

Лорд Бонифаций кивнул, выжидающе глядя на него ястребиным взглядом. То, что Вертумн сказал об ответном ударе, действительно было закреплено в Мере. Своим импульсивным поступком Стурм нарушил древний закон.

— Я отведу тебя в то место, когда придёт время, — объявил Вертумн. — И там, в том месте и в то время, ты сможешь кое-что узнать о своём отце. Однако ты должен сам найти дорогу. Если ты не встретишься со мной в назначенном месте в назначенную ночь, твоя честь будет навеки загублена.

— И не только твоя честь в опасности, — продолжил лорд Дикарь с загадочной улыбкой. — Ведь ты действительно должен мне жизнь, Стурм Светлый Меч, и ты заплатишь мне за это, независимо от того, прибудешь ли ты в назначенное время или нет.

Он драматично указал на плечо юноши.

— Ты можешь прийти как послушник Ордена и принять мой вызов, — произнёс он, — или можешь прятаться в залах этой крепости и ждать, пока твоя рана загноится. Ибо деяния моего меча расцветают весной, и их цветение ужасно и губительно.

Зал заполнился листьями, лианами и усиками, а также шипами, корнями и ветвями, на расчистку которых ушла бы целая неделя. Зелёный Человек закрыл глаза, склонил голову и исчез в шелесте, а факелы на стенах внезапно вспыхнули холодным белым пламенем.

Пораженный Стурм прищурился, вглядываясь в тёмные заросли, но Вертумн действительно исчез, оставив после себя туман, древесный дым и водянистый металлический запах леса после грозы.

— Из всех бед, которые ты мог навлечь на себя, парень, — с грустью произнёс лорд Альфред, — из всего, что ты мог сделать или не сделать, это было худшим из всего.

— Худшим из всего? — спросил Стурм. — Я… я не…

Юные рыцари уже с присущей им серьёзностью убирали из зала листву и ветки ежевики. Стурм стоял посреди разрушений и восстановлений и смотрел на толпу рыцарей, собравшихся у пустого трона Хумы. Молодой человек покачал головой, пытаясь прогнать воспоминания о той ночи, как если бы это был сбивающий с толку сон.

— Ты последуешь за мной, Стурм Светлый Меч? — спросил лорд Альфред, на этот раз более мягким голосом. Гунтар и Стефан встали позади него, их церемониальные доспехи сверкали почти ослепительно. Лорд Адамант и лорд Бонифаций, стоявшие среди обломков, оставшихся после визита Вертумна, присоединились к грозной троице.

"Они как солнца", — подумал юноша. — "Как солнца и метеоры. Я не могу подойти к ним, мне даже смотреть на них тяжело."

— Я думал… — начал Стурм, но в гулком зале его голос прозвучал тихо и слабо. Он не мог сказать, о чём думал. Он больше не мог ни о чем думать.

Альфред кивнул, и лорд Гунтар шагнул вперёд, а Альфред изящно занял место молодого человека рядом со Стефаном.

За его спиной прекратились звуки пилы и топора. Только слуги продолжали заниматься своими делами: старый Реза и мальчик Джек убирали остатки разбитого хрусталя. Молодые люди из Ордена, которые и без того не стремились выполнять работу слуг, остановились, чтобы понаблюдать за драмой, разворачивающейся у трона Хумы, и насладиться смущением и, возможно, наказанием человека почти их возраста.

Несмотря на то, что Башня клириков была предана различным почестям, связанным с Мерой, там царили сплетни и соперничество, которое не всегда было дружелюбным.

Лорд Стефан тоже был ветераном этих войн. Он подошёл к Стурму и, взяв его за руку в перчатке, повёл мимо вытянутых шей и косых взглядов прямо к западной двери, в тишину часовни. Лорды Гунтар и Альфред шли за ними по пятам, а за ними — прославленный лорд Бонифаций. Те, кто остался в зале совета, вернулись к своим делам, без сомнения, представляя себе великие тайны и наказания, разворачивающиеся в приглушённом свете запертой комнаты.

Там лорд Стефан не слишком бережно усадил юношу на дубовую скамью у окна. Стурм схватился за плечо и вздрогнул, когда ветер пробрался сквозь старые каменные узоры позади него. Но он также трепетал при виде древних узоров на витражах: роза, рога бизона, жёлтая арфа и белая сфера, голубая спираль — всё это внутри серебряного треугольника великого бога Паладайна, который содержит в себе всё сущее и в то же время превосходит его. Всё это было символами старого пантеона, который Орден по-прежнему чтил, несмотря на тёмные времена и опасности Ансалона.

Полки были заставлены толстыми томами по математике, физике, архитектуре — наукам, которых молодой человек старательно избегал в те редкие дни, что проводил с матерью в Утехе.

"Стурм, — предупреждала она его тогда, — теперь тебе нужны книги. Светлые Мечи и Орден, и отец подвели тебя. Учёный может быть небогатым человеком, но учёный всегда сыт, его дом защищён от пожара, а голова — от топора." — Стурм нахмурился и покачал головой.

Леди Илис произнесла эти слова из самой дальней комнаты коттеджа, где не было света из окон. Тогда он сделал вид, что прислушивается, но затем отложил книги и вскарабкался на соломенную крышу дома.

Там, не обращая внимания на увещевания матери, он устремил взгляд на север, за равнины Абанасинии, где не было ничего, кроме света и равнин, но мальчик мог представить себе бурные воды Шэлси и самые южные берега Соламнии к северу от них.

Теперь Стурму казалось, что книги в часовне насмехаются над ним и над его потраченными впустую годами среди соломы, белок и птиц. Он проделал долгий путь от Утехи только для того, чтобы оказаться в другой тёмной комнате и увидеть те же самые книги, посвящённые, как он теперь понял, самым мрачным делам.

— Вина лежит не только на тебе, парень, — мягко начал лорд Стефан, и всё же Стурм услышал в его голосе странное замешательство, когда старик зашагал перед алтарём, опустив глаза. — Не только на тебе. Похоже, этот Вертумн встревожил и удивил всех нас.

— Как это произошло, лорд Гунтар? — насмешливо спросил Бонифаций. — Я полагал, что охрана зала находится под вашим… умелым руководством, как это всегда бывает в ночь банкета.

Гунтар сердито фыркнул и прислонился к двери часовни. Эти два превосходных фехтовальщика не питали друг к другу тёплых чувств из-за ожесточённого соперничества, длившегося целое поколение.

— За этим следят, Бонифаций! Не к лицу тебе это чёртово злорадное ликование! — прорычал он, сверкая серыми глазами.

— Что ж… — перебил его лорд Стефан своим сухим, мелодичным и успокаивающим голосом. — Каковы бы ни были обстоятельства, мы, без сомнения, наконец-то встретились с легендарным лордом Дикой Природой, и он оказался таким же удивительным, как и в сказаниях.

— В сказаниях! — воскликнул Стурм, приподнимаясь со стула. — Ты хочешь сказать, что знал об этом чудовище и… и…

— Мы и правда знали, — ответил Альфред. — О лорде Дикой Природы ходит множество слухов, и глух тот рыцарь из Соламнии, который не слышал ни одного из них. Мы знали о нём, но никогда его не видели. Как мы могли ожидать его визита? Этот хор и буйство виноградных лоз? — Гунтар сердито взглянул на Бонифация, и четверо рыцарей погрузились в свои мысли.

— Час поздний, — ответил Альфред после долгой паузы, — и наши мысли граничат с фантазией. Возможно, нам стоит обсудить это утром, когда солнечный свет озарит произошедшее, а не обманчивый двойной свет лун.

— Я согласен с лордом Альфредом, — вмешался лорд Бонифаций, и лорд Гунтар тоже кивнул.

— Но подождите. Кто такой Вертумн? — спросил Стурм.

Рыцари нервно переглянулись.

— Я слышал, — начал лорд Альфред, — что он рыцарь-отступник, связавшийся с эльфами и прочими лесными обитателями. Я слышал, что он возглавляет банду неракских разбойников в южном Темнолесье.

— Я слышал, что Вертумн — друид, — заявил лорд Гунтар. — Великий языческий жрец, чьё сердце твёрдо и несгибаемо, как дуб. Его убежище в Тёмных лесах — запретное место, где птицы вторят последним словам преступников, а мёртвые свисают с ветвей деревьев, как плоды.

Стурм нахмурился. Это казалось ещё более невероятным, чем история о рыцаре-отступнике.

— А я слышал, — вмешался лорд Стефан, поднимая пыль, — что кровь этого человека — чистое волшебство, что его тёмные глаза сделаны из камня чёрной луны Нуитари. Я слышал, что все Южные Тёмные леса — это иллюзия, порождённая чёрной луной и снами колдунов.

— И всё же он навещает нас в святки? — спросил Стурм. — Волшебник он, или друид, или рыцарь-отступник, — но он нашел путь к своим внимательным слушателям? Как… как это произошло? И почему?

— Полагаю, — сухо заметил лорд Бонифаций, — что лорд Гунтар вскоре даст ответ на этот вопрос. Как один-единственный человек смог пробраться сквозь толпу лучших юношей Соламнии, ведя за собой этого огромного вепря?…

— Огромного вепря? — воскликнули четверо остальных, одновременно поворачиваясь к лорду Бонифацию. Знаменитый рыцарь нахмурился, и Альфред беспокойно положил руку ему на плечо.

— Мы... мы не видели никакого вепря, лорд Бонифаций, — объяснил Верховный судья. — Возможно, из-за ночной суматохи... или вина...

— Говорю тебе, я видел кабана! — сердито настаивал Бонифаций. — И если я его видел, значит, он был там, клянусь Паладином, Маджере и всеми добрыми богами, которых ты можешь назвать!

— Как бы то ни было, мы не видели кабана, — терпеливо повторил Альфред. — Только стаю воронов на стропилах…

Он замолчал, а остальные рыцари в недоумении уставились на него.

— Ты… ты не видел воронов, — мрачно заключил он. — Никто из вас их не видел.

— Я не смотрел вверх, — успокоил его Стефан. — Но, клянусь Паладайном и всеми богами, я помню визгливых и оскорбительных дриад, которых привёл с собой Зелёный Человек.

Теперь настала его очередь удивляться. Рыцари в недоумении уставились на Стефана.

— Там было что-то ещё, вроде кукурузы и жужжащих пчёл, — пробормотал Стефан, — и огромный медведь, а не кабан, танцевал среди нас.

— Нет, нет, — поправил его Гунтар. — Это был один только Вертумн. Я уверен.

— Это был зеркальный зал, вот что это было, — пробормотал Стефан.

— А как же пролитие крови? — Спросил Стурм. — Сок, вытекающий из раны?

— Сок? — Недоверчиво переспросил лорд Бонифаций. Четыре пары соламнийских глаз повернулись к юноше, как будто он внезапно объявил, что луны упали.

Стефан усмехнулся, а затем внезапно помрачнел, устремив взгляд на дрожащего парня, который неловко сидел на скамье перед ним.

— Проблема в том, Стурм, что, что бы мы ни видели, мы согласны с тем, что ты был ранен, что в гневе ты сбил с ног лорда Дикой Природы, и все мы слышали, как он потом бросил тебе вызов.

— Мальчик был ранен? — в тревоге спросил Гунтар. Он шагнул к Штурму и протянул руку.

— Где он тебя ранил, Стурм?

— В плечо, — ответил юноша, указывая на рану…

…которая полностью исчезла. Чистая белая ткань его парадной туники, ни пятнышка, ни дырочки, прикрывала место, где слабо пульсировала рана. В молчаливом недоумении Гунтар и Альфред осмотрели плечо Стурма.

— Что бы ты ни чувствовал, — тихо произнёс Альфред, — я не вижу раны. И всё же рана была бы логична. Без неё последние угрозы этого зелёного чудовища выглядели бы нелепо.

Он посмотрел на других рыцарей, и те серьёзно кивнули.

— Ранен ты или цел, Стурм Светлый Меч, — продолжил лорд Альфред, многозначительно подняв указательный палец, как учёный или юрист, — проблема остаётся нерешённой. Что бы мы ни помнили, эта штука — фехтование, убийства, воскрешение из мёртвых и… и сочащаяся кровь, ради всего святого! — важнее, чем дриады, или кабан, или твоя рана, если уж на то пошло. Ведь Вертумн обращался к тебе, и именно тебе он бросил вызов.

— Действительно, — сказал лорд Бонифаций твёрдо, но беззлобно. — А теперь мы должны решить, что это значит.

Стурм переводил взгляд с одного лица на другое в тускло освещённой библиотеке. Тени в комнате уже сменили кромешную тьму на что-то вроде туманной серости. Возможно, в этом тоже заключалась сила музыки Вертумна — превращать долгую ночь в короткий разговор. Или, возможно, время пролетело так быстро, как годы в Утехе, просто потому, что Стурм не следил за ним.

Стурм почти с облегчением вздохнул, когда тихий стук в дверь возвестил о приходе стражников Башни или, по крайней мере, двух из них, чья честь или несчастье заключались в том, чтобы говорить от имени шестидесяти человек, которым было поручено охранять крепость и проводить в ней церемонии. С покрасневшими ушами, опущенными плечами и глазами, они стояли в дверях с пристыженными лицами и шаркая ногами.

Шестьдесят часовых были отличными пехотинцами, собранными со всей Соламнии, прошедшими обучение в Ордене и прославившимися в неракских войнах. Они были не из тех, кто привык клевать носом на своих постах.

Но из их числа пятьдесят человек слышали тихую, жалобную музыку, доносившуюся из зимней ночи. Одни клялись, что это была народная песня с северного побережья Коустланда, которую они услышали на резком декабрьском ветру; другие считали, что это было что-то более изысканное и классическое, подобное тому, что они слышали в сводчатых дворцовых залах Палантаса.

Некоторые утверждали, что это была колыбельная. Но какой бы ни была мелодия, доносившаяся до часовых, которые несли службу на стенах от Рыцарских Шпор до Крыльев Аввакума, она действовала как колыбельная, потому что спустя несколько часов они проснулись, привязанные к своим постам лианами и корнями, а их товарищи отчаянно пытались освободить их из плена зарослей.

Лорд Альфред в гневе молча слушал, как очередная парочка бормочет свою историю. Он едва взглянул на них, отпуская, и его взгляд был прикован к стопке книг, лежавших раскрытыми на кафедре в углу комнаты. Дверь за стражниками закрылась, и вместе с их шагами в отдаленном шуме зала растворился громкий всеобщий вздох.

— Значит, он действительно так могущественен, как говорят, этот Вертумн, — тихо сказал Альфред, когда в комнате снова воцарилась тишина. — Это еще больше тревожит меня, особенно когда я думаю о том, что ждет мальчика впереди.

Все взгляды устремились на Стурма. Ему хотелось присоединиться к стражникам, когда они уходили, но он затаил дыхание и подавил в себе страх.

— Я полагаю, — начал верховный судья, — что ты был выбран не просто так.

— Не просто так? — спросил Стурм.

— Если ты слушал, парень, то, наверное, понял, что мы не ближе к ответу на этот вопрос, чем ты, — объяснил Стефан с улыбкой. — Всё, что мы знаем, — это то, что в музыке, насмешках и колкостях было что-то такое, из-за чего тебе пришлось обнажить меч против лорда Дикой Природы и победить его в бою, но только для того, чтобы обнаружить, что он — победитель, хотя игра ещё не окончена. Это, конечно, загадка.

— И каков ответ? — подсказал Стурм.

— Полагаю, он дал тебе ответ, — ответил лорд Альфред. — В первый день весны ты — и только ты — должен встретиться с ним в его крепости среди Южных Тёмных лесов. Там вы двое, по всей видимости, решите этот вопрос, как сказал Зелёный Человек: «меч на меч, рыцарь на рыцаря, человек на человека». Совершенно ясно написано, что Мера Меча заключается в том, чтобы «принять вызов на бой во имя чести рыцарства».

Стурм с трудом сглотнул и спрятал похолодевшие руки под плащ. Рыцари мрачно смотрели на него, не зная, не является ли заявление лорда Альфреда смертным приговором.

— Одно можно сказать наверняка, парень, — сказал Бонифаций. — Ты получил вызов.

— И я принимаю его, лорд Бонифаций, — храбро ответил Стурм. Он встал, но ноги его подкосились. Лорд Гунтар быстро подошёл и поддержал его сильной рукой.

— Но ты не рыцарь, Стурм, — сказал лорд Стефан. — Пока нет. И хотя Клятва и Мера у тебя в крови, возможно, ты не связан ими.

— И всё же, — мягко настаивал лорд Бонифаций, — ты — Светлый Меч. Он наклонился к Стурму, и его голубые глаза впились в самое сердце юноши.

Стурм снова сел, на этот раз неуклюже. Он закрыл лицо руками. Странный пир снова всплыл в его воспоминаниях, но границы его памяти стали размытыми и неопределёнными. Лицо Вертумна казалось ему смутным, как и мелодии, чуждые напевы, которые, как думал Стурм всего час назад, он никогда не забудет.

Что в этом было определённого? Он ясно помнил только вызов. Этот вызов был определённым — таким же определённым, как Клятва и Мера, согласно которым рыцарь был обязан принимать подобные вызовы.

— Лорд Стефан прав, когда говорит, что я ещё не являюсь частью Ордена, — начал Стурм, не сводя глаз с книжных полок за спинами рыцарей. Книги в зелёных переплётах, казалось, танцевали в тусклом свете, насмехаясь над ним.

— И всё же я связан с Клятвой по праву наследования. Это… это почти как если бы она текла в моих жилах. И если это так — если это что-то, что связывает меня с моим отцом, как сказал Вертумн или как мне показалось, я слышал, как он это сказал, — тогда я хочу за этим последовать.

Альфред кивнул, и в уголках его губ появилась улыбка. Гунтар и Стефан молчали и были серьёзны, а лорд Бонифаций Страж Короны отвернулся.

Стурм откашлялся.

— Полагаю, такие вещи, как правила и клятвы, становятся… ещё сильнее, когда ты можешь поступить иначе, но решаешь следовать им, потому что… потому что…

Он и сам не знал почему. Он снова встал, и тогда лорд Альфред вышел из комнаты и тут же вернулся с огромным мечом Габбатой, который когда-то украшал пояс Винаса Соламна. Это был меч правосудия, мерцающий обоюдоострый палаш, рукоять которого была искусно вырезана в форме зимородка, а золотые крылья образовывали крестовину.

И вот, на глазах у самых могущественных рыцарей Ордена, Стурм взялся за Габбату и поклялся, что примет вызов лорда Вертумна, друида, волшебника или рыцаря-отступника.

Когда слова были произнесены и клятва скреплена печатью, лорд Стефан, погруженный в раздумья, тут же вышел из комнаты, бормоча что-то о неравных шансах. Когда старый рыцарь открыл дверь, из комнаты донесся стук топора по дереву.

Стурм переминался с ноги на ногу, глядя на старших мужчин и ожидая совета, указаний, приказов.

— Хорошо, — выдохнул лорд Альфред. — Очень… хорошо.

Казалось, он что-то потерял.

— Отправляйся в путь в течение двух недель, Стурм, — настаивал лорд Бонифаций. — Скорый отъезд даст тебе... время на путешествие по незнакомой стране. Если верить лорду Дикой Природы, в этом испытании время имеет решающее значение.

— Я помню, — мрачно сказал Стурм. — "Назначенное место и назначенное время".

— Но сначала тебе следует подготовиться, Стурм, — нерешительно настаивал Гунтар.

— Это правда, — с готовностью согласился Альфред. — Выбери коня из тех, что в ливрее, — то есть коня в пределах разумного. В конце концов, ты — послушник Ордена, и мы сделаем всё возможное, чтобы снарядить тебя, обучить и подготовить к весне и Южному Темнолесью.

Стурм кивнул. Вечер закончился пустыми обещаниями. Казалось, рыцари знали, что за этими обещаниями скрывается ещё более мрачная проблема.

В конце концов, мальчик был ранен. По крайней мере, он так утверждал, и зоркий старый Стефан Перес это подтверждал. А весной, как и грозился лорд Дикой Природы, рана должна была зацвести.

Всё это было хаотично, мрачно и непредсказуемо в своей таинственности.

Гунтар подошёл к полке и стал листать книгу, пока Альфред перечислял снаряжение, которое понадобится Стурму, и говорил, где его можно достать и в каком количестве или какого качества Орден готов его предоставить. Стурм продолжал кивать и благодарить Верховного судью, но его взгляд был устремлён вдаль, а мысли блуждали где-то далеко.

Так они и оставили его, всё ещё кивающего и тихо размышляющего, стоящего посреди библиотеки, окружённого всей историей Соламнии, которая взирала на него с пыльных и равнодушных полок.

Последним за дверь выходил лорд Бонифаций — хороший друг Ангриффа, его соперник в фехтовании.

— Я горжусь тобой, парень, — сказал он и быстро отвернулся, скрыв лицо в полумраке тускло освещенной комнаты.

— Спасибо, — снова выдохнул Стурм, и дверь за ними закрылась, оставив его наедине со своим страхом и размышлениями.

— Как вы боретесь с тайной? Вслух спросил Стурм. — Как вы вообще за ней следите? Он повернулся и посмотрел в тёмное витражное окно.

За стеклом виднелся лишь тусклый свет — косой луч восходящего солнца на востоке, едва различимый из-за гор, сводчатых стен и того простого факта, что окно выходило на запад. За жёлтой арфой и белым шаром Солинари в углу окна юноша увидел резкие, дрожащие тени. Это была веточка остролиста, выросшая у стены снаружи и дрожавшая на зимнем утреннем ветру.