Это правда? (джен)

№29

Яркая вспышка красного — глазам больно и слезятся, гоблин их, ужасно слезятся! Красный, когда смотришь на него сквозь поволоку, превращается в радужный. Солнце после дождя. Кольцо на пальце.

Еще одна вспышка — тебя как будто окунают в ледяную воду, а после за волосы выдергивают. Тянут сразу и за каждый волосок в отдельности, и за всю косу. Так странно и больно. Коса же обрезана давно?

Вспышка. Красный. Словно касаешься пламени и еще, еще. Задерживаешь ладонь над свечой, ловишь дерзкое пламя двумя пальцами. И не чувствуешь боли. Не чувствуешь пальцев. Там же где-то кольцо на одном из них?

Голос — насмешливый, режущий слух. Нервный, требовательный. Откуда он тут? Ведь было солнце после дождя. Ведь был же смех. Счастье — было?

Ярко-красный луч. И снова боль. И снова блестит перед глазами, снова чувствуешь. Как будто полчище лукотрусов мстит тебе за что-то, чего и не помнишь уже. Въедается своими зубами тебе в шею, в руки, в кожу под лопатками.

И снова голос. Ненависть и зарождающийся красный луч. И вопросы, миллионы вопросов, тонущих в оскорблениях. Ливень, поток. Радуга. Ведь была же радуга? Когда-то же была?

Тебя хватают, тащат и с силой бросают на что-то каменное. Холодное, как зима. Как снежок за воротником. Ведь когда-то же было так? И смех был.

Яркий. Красный. И кровь в венах словно восстает против тебя. Хаос. И больно, Мерлин дорогой, как же больно! Больно так, что ни одной мысли не осталось. Здравой мысли.

Только радуга разбивается на миллионы осколков перед глазами. Хрустальных осколков. Так было когда-то — как будто вчера. Ведь было вчера?

— Мы. Ничего. Не. Скажем, — голос рядом. Твердый. Знакомый.

— Ска-а-ажете. Круцио!

Невозможный красный луч, как палка, бьет тебя по голове. По шее. В грудь бьет. По рукам, по дрожащим пальцам, на одном из которых — кольцо. Маленькое, золотое. Твое.

И тебя снова окунают в ледяную воду, снова склоняют над свечкой, предоставляя пламени не только руки, а теперь еще и глаза. И волосы как будто горят. Короткие, обрезанные. Кем?

— Не трогай ее.

Голос, знакомый и твердый. Как камень, на котором она лежит. Или сидит? Холодный камень, как лед зимой. Как зима. Что за голос это? Откуда он взялся? Почему так знаком?

И снова луч. И кажется, что камень трясется под ней, как стены старого замка. Замок. Хогвартс. Ведь был же когда-то Хогвартс?

Ты не понимаешь как будто бы ничего. Знаешь — нельзя говорить. Не говоришь. А кто-то рядом кричит — кричит твоим голосом. И эхо, жуткое эхо повсюду, сводит тебя с ума.

Ты кусаешь язык. Почему — не знаешь. Ты пытаешься схватиться за камень — не можешь. Ты шаришь рукой, чтобы зацепиться за что-нибудь, держаться. Не упасть. Тебе кажется, что пол наклонился и еще чуть-чуть — и ты покатишься по нему вниз. Как с горки. Какой горки? Не знаешь.

Ты находишь что-то теплое на зимнем камне. Хватаешь. Тепло — как будто бы знакомое. Твое. Чьи-то пальцы, большие, чем твои, огрубевшие, дрожащие. И кольцо. Кольцо на одном из них.

И ты понимаешь — все было. И солнце после дождя. И смех — твой и его — был. И было счастье, теплое, как его пальцы. И снежок за воротником — был. Снежок, слепленный им и как будто бы сам по себе теплый. И была радуга, на которую и ты, и он, смотрели. Любили — и ее, и друг друга.

И был Хогвартс. Огромный, загадочный, холодный. Но там было тепло, его тепло. Там — ты вспоминаешь, что именно там, — ты обрезала косу. Зачем? — спросила ты тогда, — Зачем она мне?

А горки — горки тоже были. И смех. Твой. Его. Ее. Она — подруга. Она каталась с тобой с горок и именно она осторожно обрезала твою косу. Спрашивала — зачем ты так?

И миллионы осколков — были. Ты точно помнишь, что были. Это он — ваш маленький сын, твой и его, — случайно схватился за бабушкину вазу и уронил. Упал вместе с ней. А вы смеялись — хоть и не до смеха было.

Все было. Давно — но было.

— Круцио!

И яркий луч, снова красный, как факультетские цвета, снова врезается в тебя, заставляя чувствовать — боль и холод. И теплая рука выскальзывает из твоих онемевших от страха пальцев. Маленький, ваш маленький сын, останется один. Ведь говорить — нельзя. И ты не говоришь. И не скажешь.

Никогда не скажешь.

№30

Мрачный дом, угрюмый дом. Чужой. Как бы ему хотелось никогда здесь больше не бывать. Как бы хотелось залезть на спину Клювокрылу и, оставив в потолке огромнейшую дыру, сбежать.

— Сириус, я думаю, что..

Сириус, прячась от Молли за углом, затыкает уши пальцами. Все равно слышно, но хоть это он может делать свободно, потому что ему так хочется. Когда Молли заканчивает свой монолог, Сириус только на весь дом кричит "Ага" и опускает руки. Где-то совсем рядом кто-то тихо смеется.

Сириус резко оборачивается, тут же встречаясь взглядом с хитрющими глазами младшей дочери Уизли. Улыбается. Непроизвольно.

— Чего ты тут делаешь? — чуть нагибаясь, спрашивает Сириус у притаившейся девушки.

Та лишь отходит немного, показывая на коробку за спиной. Сириус понимающе усмехается — снова Молли проводит ревизию в комнатах своих детей, пытаясь отыскать и изъять то, чему не положено там быть.

— Хочешь у себя спрячу? — шепотом предлагает Сириус, а Джинни кивает.

Он осторожно, отодвинув Уизли в сторону, вытаскивает коробку из этой странной ниши, где пряталась девушка, и, откинув челку с лица, торжественно шагает в свою комнату. Торжественно потому, что снова чувствует себя ребенком, нарушающим правила.

— Сириус, мне кажется..

Он еле сдерживает себя от того, чтобы незамедлительно не закрыть уши, выронив коробку из рук. Джинни — ей, наверное, пришлось встать на цыпочки — ладонями сжимает его уши, утыкаясь лбом ему в затылок и смеясь. Они выжидают так почти минуту, после голос Молли стихает и нарушители правил продолжают свой путь.

Нарушитель в своем же доме! Что за чепуха! Да какого ж лысого эльфа Молли хозяйничает тут как в своей "Норе"?! Да какого ж..

— Сириус!

Сириус останавливается, как вкопанный, когда прямо перед ним из ниоткуда возникает Молли. У нее в руках грязное полотенце, а взгляд устремлен прямо на коробку в руках. Сириус в этот момент больше переживает за Джинни, притаившейся где-то за его спиной. Благо халат у него такой, что Сириус в нем раза в полтора больше кажется.

— Что. У. Тебя. В. Коробке. Сириус.

Четко, кивая на коробку у него в руках, спрашивает Молли. Ничего хорошего это не предвещает. Ох, ну ничего хорошего!..

— А там еда для Клювика, — отвечает Сириус первое пришедшее в голову.

— Дай посмотреть, — протягивает руку.

— Там дохлые мыши, — прижимая к себе коробку, говорит Сириус.

— Сириус.

— Молли.

Сириус спиной ощущает смех рыжей девчонки, притаившейся прямо за ним. Как это Молли до сих пор ее не заметила?

— Дай сюда коробку, — требует Молли.

— На них нельзя смотреть, иначе Клювик не будет их есть, — оправдывается Сириус.

— Да ты что? — упирает руки в бока. Ну все, сейчас взорвется. — А я так думаю, что ты просто покрываешь моих детей. Ради Мерлина, Сириус, прекрати ты это. Три дня всего в твоем доме, а ты..

Сириус, пытаясь не сорваться, слушает ее. Невнимательно, так, чтобы ее слова не задели его. Выслушать и пойти дальше. Как просто.

— ..мало тебе, что ты свою жизнь угробил, ты хочешь еще и жизни моих детей..

Сириус со всей силы опускает на пол коробку. Пинает ее ногой и та медленно скользит по старому паркету, останавливаясь в паре шагов от Молли.

— Да подавись ты.

— Что?

— Подавись! — не сдерживается Сириус. — Забирай, слышишь? Забирай ты эту коробку! Только не надо больше со мной говорить, ладно?

Сириус хочет уйти, но его останавливает только сидящая за его спиной Джинни. Нельзя ее подставлять, нельзя.

Молли, чуть покрасневшая, но все такая же суровая, подходит и, наклонившись, открывает коробку. Сириусу отсюда не видно, что так удивило Молли, но уже через пару секунд она, отступая от коробки, тихо спрашивает:

— Ты что, правду говорил?

И Сириус, сделав несколько шагов к коробке, с удивлением обнаруживает тушки каких-то зверьков, очень похожих на мышей, но все же не их. Молли, возмущенная и красная, как шарф Гриффиндора, уходит прочь, шепча что-то вроде "Мог бы и сразу показать!", и всего через какую-то минуту, когда дверь на кухню двумя этажами ниже громко хлопает, тишину в коридоре разрывает дикий смех двух разных, но таких близких по духу, людей.

Лето обещает быть интересным.