Гвоздь и подкова (гет)

1977 г.

Два дня Гермиона ходила сомнамбулой, все еще находясь под впечатлением от происшествия. Она столько думала на эту тему, что каждый вечер падала на кровать с сильнейшей головной болью. Потом постепенно работа и быт сделали свое дело — молодая женщина пришла в себя и решила, что, возможно, она слишком переоценила свою догадливость. Всегда был шанс, что она изловила самого обычного грызуна, по чистому недосмотру Кики пробравшегося на склад. Разумеется, задним числом Гермиона корила себя, что не проверила зверя сразу, оказавшись в плену своих фантазий. Но потом здраво рассудила, что это знание не дало бы ей ровным счетом ничего. Изменить что-то она была бессильна.

В первую субботу октября в Хогсмиде имело место светопреставление. Именно так это событие характеризовала Розмерта. Она еще накануне поймала Гермиону по дороге домой и, беспрестанно подмигивая, велела ей хорошенько выспаться перед завтрашним «побоищем».

— Готовься, Джейн, это твой первый «школьный выходной»! Кики, как я понимаю, самоустранилась?

— Ты о чем, Роз?

Трактирщица, поправляя свои пышные локоны, ласково и как-то покровительственно взглянула на Гермиону.

— Завтра детишки нагрянут из Хогвартса.

«Долговато же до меня доходило, — усмехнулась про себя Гермиона. — М-да. Вот они, четыре года без школы, вернее, даже пять!»

Раньше, учась в Хогвартсе, мисс Грэйнджер никогда не задумывалась, как выглядел их массовый налет на деревню с «этой» стороны. А вот теперь эпизоды всплывали в памяти. Отчетливо так. Взмыленная, но улыбающаяся мадам Розмерта, затюканные продавцы «Дэрвиша» и «Зонко», вертящаяся, как белка в колесе, миссис Паддифут…

«Чудно! Теперь придется побывать в этой шкуре», — Гермиона почувствовала, что содрогается от нервного смеха. Розмерта же глядела на нее с сочувствием.

— Откуда ты знаешь, что именно завтра? — голос Гермионы был таким трогательно жалобным, что трактирщица обняла ее за плечи, словно старшая сестра, утешающая младшую.

— Мне профессор МакГонагалл всегда заранее сообщает. Я ведь там тоже училась, она моей деканшей была — вот и старается предупредить, чтобы не очень ошарашить. А я уж кому надо, сама весточки разношу.

Потом Роз ее отпустила, напоследок потрепав по плечу.

— Да не пугайся ты так, Джейн. Все пройдет на ура. Ты такая куколка и умница, мне Кики на тебя не нахвалится. Глядишь, продержимся денек, зато выручка хорошая.

Суббота превзошла все самые «страшные» опасения Гермионы. Она, по совету все той же Розмерты, с самого утра подготовилась к наплыву посетителей: натащила кучу товара, нафасовала кульков с популярными сладостями… Но Гермиона по неопытности просто не ожидала такой лавины, которая ринулась на нее ближе к обеду. Мелькание детских голов, крики, громкий смех, беспрестанные вопросы, тянущиеся к ней со всех сторон руки — все слилось в единую какофонию и мельтешение, так что Гермиона через три часа подобной пытки уже не понимала, кому, что и почём продает, а только механически улыбалась и пихала в руки кульки со сладостями. Наконец, поток схлынул. К тому моменту Гермиона была уже практически без сил, а уж как выглядела, она вообще пыталась не думать.

«Наверно, не лучше, чем Гарри после квиддичного матча».

Гермиона нервно засмеялась. А она-то еще считала, что быть торговкой — проще некуда.

Чувствуя себя растоптанной стадом кентавров, Гермиона едва успела опуститься на стул, как дверь начала снова угрожающе открываться. Мышцы лица, словно сами собой, сложились в дежурную улыбку.

— Добрый день. Про…— слова застряли у нее в горле.

Вошедший был молодой парень, про которого Гермиона могла сказать, что он явно не из «ее контингента». В смысле, что ему куда больше тринадцати, но меньше шестидесяти. Миловидный, хоть и простоватый. Ростом не вышел, всего лишь чуть повыше ее, но крепкий. Круглое лицо, светлые глаза. Ничего сверхъестественного. На подбородке пробивалась юношеская щетина, так что, можно думать, он уже вышел из возраста «любви к шоколадным лягушкам». Но не это смутило Гермиону и заставило замолчать на полуслове. Парень стоял на пороге и неотрывно, с каким-то неприличным вниманием разглядывал ее, а потом вдруг, сообразив, что и она тоже пялится на него, быстро отвел глаза и начал бормотать что-то нечленораздельное.

«Вылитый Рон», — неожиданно пронеслось в мозгу у Гермионы.

Разумеется, дело было не во внешнем сходстве. Тут, слава богу, не было ничего общего. Иначе последствия были бы плачевны. Причем в прямом смысле.

Нет! Все дело было в манерах, жестах и поведении. Помнится в прежние годы, любимый друг Уизли почти также пожирал ее глазами, а стоило только ответить чем-то подобным, тотчас тушевался, мямлил или нес какую-то ничего не значащую чушь. Это Гермиону раздражало, но с другой стороны, льстило — значит, она хоть у кого-то вызывает сильные чувства и душевное смятение.

«И кстати, Рон тоже, хоть выглядит мужик мужиком, а конфетами-то по-прежнему не брезгует», — вдруг пришла сама собой в голову несвоевременная мысль.

Парень тем временем поспешил спрятаться от нее среди лотков с конфетами, бубня что-то про «на минуточку зашел». Гермиона, вдруг вспомнив, что она не школьница, а «солидная дама», а сейчас вообще тут за хозяйку, важно прошествовала к прилавку и заняла там оборону, ругая себя, что никак не может избавиться от нервозности. Глупый мальчишка пялится на нее, а она тут вздрагивать изволила. Непорядок!

Поправив свои короткие кудряшки розмертиным жестом, Гермиона принялась изображать чрезвычайную занятость работой, которая заключалась в перекладывании на прилавке кульков, перемещении на дюйм вправо-влево корзинок с марципанами и тому подобных бессмысленных действиях. Ей уже даже хотелось, чтобы снова налетела толпа малолеток, лишь бы не маячить тут на виду, будто она тоже кондитерское изделие.

И тут — слава Мерлину — ее желание сбылось. Отворилась дверь, Гермиона уже приклеила на лицо «профессиональную» улыбку, но вместо ожидаемого табуна малышни увидела посетительницу, вид которой заставил ее вновь застыть, как каменная горгулья.

В зал стремительно вошла девушка. На вид она была почти ровесница Гермионы, ну, может, немного младше. Невысокая, энергичная, рыжеволосая. Гермиона узнала ее если не с первого, то уж со второго взгляда точно. Слишком часто видела она ее фото в руках у Гарри. Лили Эванс. Она была именно такой: немного растрепанной, с подвижным лицом и губами, которые привыкли улыбаться.

Гермиона вздрогнула, как от озноба, и отвела взгляд. Разве не предполагала она, что может встретить кого-то из них? Не готовила себя к этому? Увы, быть готовой к такой встрече оказалось невозможно. Все-таки надо обладать железной волей, чтобы, не дрогнув, глядеть на человека, пусть формально незнакомого, зная о его скорой, мучительной гибели. И опять все то же чувство гадкой беспомощности овладело Гермионой: она не могла, не имела права вмешиваться. Оттого становилось невыносимо тоскливо, будто на поминках.

— О! Привет, — воскликнула меж тем Лили, заприметив прячущегося среди конфетных гор парня, — ты здесь? Они в тебя что, мало сластей впихнули? — и расхохоталась так заразительно, что парень, которого было не видно за коробками с лягушками и орешками, тоже издал каким-то всхлипывающий смешок.

— Я так… просто, поглядеть хотел, — голос у него был приятный.

— Поглядеть? А мне казалось, ты после той поттеровской пакости и думать про конфеты не сможешь. Сколько эти изверги тебя съесть заставили?

Тот в ответ пробурчал что-то, Гермиона не расслышала.

— Вот-вот, — немного рассеянно сказала Лили, озираясь, словно в поисках чего-то конкретного. — Зачем ты позволяешь Джеймсу и Блэку такие выходки?

— Ну, Лил… Это же спор был. Все по-честному, — ответил парень, перемещаясь к стойке с леденцами и через прозрачную витрину поглядывая на Гермиону.

— Ну, ладно, не дуйся, — примирительно закончила Лили и направилась к прилавку. При виде Гермионы глаза девушки округлились, но потом она снова заулыбалась.

— Здравствуйте, а где мадам Берроуз?

Гермиона откашлялась, непонятный спазм мешал ей говорить.

— Кики с детьми. У нее родилась двойня. Так что…

— О! Да что вы говорите? Здорово. Передайте ей поздравления от меня. Я Лили Эванс из Хогвартса. А вас…

— Мое имя Джейн, — быстро сказала Гермиона, не желая продолжать разговор. Для нее он был болезненным, так что пусть уж лучше она прослывет нелюбезной, чем еще, того и гляди, опять пустит слезу. — Вы что-то хотели купить, мисс?

— Только это, — сказала Лили растерянно и показала на какое-то монументальное лакомство в цветной обертке.

— Прошу, — Гермиона взяла у нее деньги и вдруг, вскинув глаза, добавила: — Не могли бы вы попросить вашего друга не смотреть на меня так пристально, а то у меня, боюсь, задымится мантия, — она попыталась улыбнуться, но вышло кривовато.

За дверями послышался шум, смех и громкие голоса. Потом дверь приоткрылась и туда просунулась голова.

— А-а-а. Вот вы где!

Они ввалились все разом. Шумные, запыхавшиеся. А Гермиона еще считала, что это школьная мелюзга способна довести ее своей суетой до помешательства. О! Эти трое десяти тринадцатилеткам фору дадут. Тут же началась суматоха, словесная перепалка, шуточки, которые от грани приличия отделяло что-то совсем невесомое. Это была чудесная, веселая школьная возня. А Гермиона смотрела на них, как сквозь стекла, ибо слезы — предательские слезы отчаяния — застили ей глаза. Все трое… Нет! Не трое. Четверо. Потому что она сообразила, кто этот мальчик, что глазел на нее битых четверть часа. Все они были мертвы. И она, Гермиона Грэйнджер, не могла сделать ни одного чертова шага, не могла сказать ни одного чертова слова, чтобы все это остановить.

Джеймс Поттер был не похож на Гарри. Вот хоть режьте ее, думала Гермиона — не похож. Гарри всегда глядел сосредоточенно, сжимал зубы, злился. Этот же был, судя по виду, органически не способен на плохое настроение. Он был шутом, паяцем, заводилой, а на мальчика-который-выжил походил разве что очками и прической.

У Сириуса Блэка был живой взгляд. Живой и злой. Да. Этот парень знал себе цену. Это уже в Азкабане он поймет, что цена эта — кнат фальшивый. А пока он пребывал в иллюзии, что он король и ему все на свете можно. Господи, да пусть бы он до конца жизни так считал! В своем времени Гермиона гарриного крестного — изломанного и отчаявшегося Блэка — недолюбливала, считая его заносчивым и циничным. Здешний же Блэк, судя по всему, обладал данными качествами в десятикратном размере, но Гермиона оторвала бы себе язык, если бы посмела сказать, что тюрьма пошла тому на пользу.

Ремус. Он был такой же, каким она его впервые увидела в Хогвартс-экспрессе. Ну, совершенно. Моложе, без седины, симпатично одетый, и даже не слишком худой. Но глядел он также. По-стариковски опасливо и виновато.

И, наконец… четвертый. Гермиона не могла понять, как этот славный на вид парень умудрился превратиться в то опустившееся, ничтожное существо, которым она помнила Петтигрю еще со своего третьего курса. Может, Волдеморт его околдовал? Нет! Такое «уничтожение личности», наверно, даже самому великому волшебнику враз не сотворить. Неужели где-то в этом простодушном парне зреет червоточина, которая потом превратит его в Хвоста — тварь предававшую и убивавшую? Гермиона вспомнила мерзкое чувство брезгливости, когда обезумевший от страха, разоблаченный предатель на коленях ползал, прося пощады, в том числе и у нее. А сегодня… это парадокс, но он напомнил ей Рона. Человека, за которого она — Гермиона — еще недавно намеревалась в перспективе выйти замуж.

— Э-эй, барышня…

Гермиона сфокусировалась на говорившем. Джеймс Поттер стоял у нее перед носом и щелкал пальцами.

— Она вышла из транса, — громко и с неподдельным энтузиазмом провозгласил он. — Так вот, я тут спрашиваю… Видите ли, э-э-э вышел небольшой спор, — он обернулся к приятелям, призывая в свидетели, те истово закивали. — Не рассýдите?

Судя по всему, решила Гермиона, перед ней разыгрывался какой-то спектакль, смысл которого был понятен только этой чокнутой компании. Лили, которая явно собиралась вмешаться, была нейтрализована Поттером путем фамильярного облапывания и, соответственно, тут же сосредоточилась на самообороне.

Гермиона же приняла неприступный вид и приподняла свою новую «лавандобрауновскую» бровь.

— Не вполне вас понимаю.

— А я еще и не объяснил. Видите ли, леди, у нашего друга, — он ловким жестом ухватил Питера за рукав и потянул ближе к прилавку, за которым стояла Гермиона, — случилась душевная травма.

— Вот как?

— Это ужасно, — Поттер, вопреки сказанному, улыбался от уха до уха. — Так вот, он предлагает накупить у вас гору шоколада и тем самым зали… в смысле, заесть свое горе.

«Похоже, ваш друг уже его заел», — подумала Гермиона, глядя на кислую физиономию этого самого друга. Что там они с Лили про спор говорили?

— Так в чем же спор?

— Дело в том, что Сириус, — оратор уже разошелся и почти декламировал, указующим перстом тыкая куда-то мимо прислонившегося к дверному косяку и явно скучающего Блэка, — предлагает другой вариант.

— Напиться, — скупо обронил Блэк, рассматривая что-то одному ему ведомое в окне.

Гермиона откашлялась и снова спряталась за своей «профессиональной» улыбкой. Ей было плохо и хотелось закончить этот разговор скорее, но чувство собственного достоинства — да и хогвартская закалка тоже — не дали спасовать перед явно рисовавшимся нахальным мальчишкой, который к тому же младше ее и по возрасту, и — черт побери — по статусу.

— Видите ли, юноша, — Гермиона вложила в голос все высокомерие, которое только имелось у нее в запасе, а может, и то, которого не было, — я в данном случае лицо заинтересованное. Но в качестве альтернативы могу порекомендовать нечто другое.

Она видела, как сдержанно улыбается Ремус, а Питер, воспользовавшись тем, что Гермиона на него не смотрит, снова уставился ей в рот.

— Так-так, — нарочито серьезно поинтересовался Джеймс Поттер и поправил очки.

— Паяц, — услышала Гермиона голос Лили и покивала головой, словно соглашалась с ней.

— Рекомендую марципановых бобиков, — мисс Грэйнджер приглашающим жестом указала на корзину справа от себя, — дороговато, но вкус отменный.

Она услышала чье-то сдавленное хрюканье, но уже почувствовала вдохновение и продолжала:

— Так же для озвученной вами цели дивно подойдут сахарные рога. На мой вкус немного приторны, но для любителей сладкого в самый раз. И, наконец, — Гермиона подняла палец, — прекрасная альтернатива — желейные крысы. Увы, только вчерашние, но на вкусе это не отражается. Как правило, не отражается. Замечу, что лично мне они нравятся более всего.

Гермиона увидела, как начали кривиться от еле сдерживаемого смеха лица присутствующих, а Джеймс прокашлялся и произнес сдавленным голосом:

— Так, говорите, вчерашние… Хм… Жаль. Придется все же склониться к варианту мистера Блэка.

Дальше он не выдержал и заржал. За ним захохотали и все остальные.

— Вы теперь вместо миссис Берроуз, верно? — спросил Люпин.

— Временно, — чуть нахмурившись, ответила Гермиона и нетерпеливо обратилась то ли к нему, то ли к все еще стоявшему у прилавка Джеймсу: — Итак, вы покупаете, молодые люди?

— Да-да, — закивал Джеймс, а когда Гермиона подошла к лоткам, набирая разрекламированные сладости в кульки, прокричал: — И крыс, крыс побольше.

Наконец, все было взвешено, упаковано, посчитано…

— Ах, да, Сириус платит, — хохотнул Джеймс и хлопнул Питера по плечу. — Ты ведь выиграл, дружище.

— Ну, ты и комедиант, — сердито сказала Лили.

— Стараюсь.

Наконец, вся компания отчалила, только Ремус, немного задержавшись в дверях, виновато пожал плечами и сказал:

— Простите нас за шум, всего хорошего.

Гермиона коротко кивнула, а когда дверь закрылась, резко выдохнула и упала на стул. Никогда она не думала, что веселая перепалка и обмен ничего не значащими фразами может так вымотать.

Опять заскрипела дверь… Петтигрю? Вернулся? Гермиона уже была в том состоянии, что могла сорваться в любую секунду, но парень, видно, это почувствовал. А потому быстро подошел к Гермионе, что-то пробубнил себе под нос, кажется, извинения, а потом так же быстро вытащил из кармана только что купленный шоколад.

— Это вам.

И опрометью бросился из лавки. А Гермиона так и осталась стоять: прямая, как жердь, и с открытым от изумления ртом. Кажется, она услышала хохот и голос Джеймса Поттера:

— Ну, ты и простачок, Хвост. Кто ж кондитерше шоколад дарит? Учить тебя, не переучить.

— Она не кондитерша, — возразил другой голос, но вот чей, Гермиона уже не разобрала.

* * *

2002 г.

Рассказ Гермионы прервался на полуслове. Замолчать ее заставила буквально ворвавшаяся в палату номер триста один Парватти. Она была насмерть перепугана, отчего ее восточные глаза стали размером с галеон.

— Пожалуйста, уходите, — заныла она прямо с порога, то и дело пугливо оглядываясь. — Скорее. Меня уволят… Господи…

— Мисс Патил, прекратите истерику, — развернулся к ней Северус, недовольно морщась, — никто вас не уволит. Если хотите, я поклянусь, что наслал на вас империус, чтобы вы нас пустили.

Шутка эта, по всей видимости, показалась Парватти неудачной. На мой взгляд, она уже мысленно примеряла на себя роль безработной.

— Это не смешно. Сейчас будет обход, — опять принялась причитать целительница-стажерка. — Боже! Обход. Начальник госпиталя…

— Успокойтесь, — мой отчим принял самый грозный вид, тем самым явно предлагая незадачливой Парватти альтернативу: либо его гнев, либо разнос старшего целителя. Я бы, откровенно говоря, не сомневался, что выбрать.

— Возвращайтесь на свое место. С начальником госпиталя я как-нибудь сам…

Под действием такого грозного взгляда обычно тушевался даже я, да что там я… даже Грэйнджер. Что уж говорить о Патил? Она откровенно сбежала, правда, по дороге «на место» ворчала на весь коридор, что «век больше ни одного доброго дела не сделает».

— У вас будут неприятности? — Гермиона спросила с опаской, полагаю, из-за того, что не хотела оставаться одна.

— Не будут. Но это моя забота, — заявил Снейп и вышел в коридор.

— Это правда, — улыбнулся я немного смутившейся Гермионе, когда за отчимом закрылась дверь. Она все еще неосознанно сжимала мою руку. Потом заметила. Убрала.

— Сил осталось мало, — отведя в сторону глаза, пробормотала она.

Мы помолчали. Я все время думал о ее рассказе: значит, она их видела. Мародеров. Такими, какими они были до войны. И черт! Я только сейчас осознал, что она была с ними долгое время. Интересно, сколько? Год, два, десять…

— Гермиона, какие они?

— Они?

— Ну, мародеры… Мой отец, Люпин с Петтигрю, Блэк?

— А ты разве не помнишь?

Я покачал головой, а Гермиона приподнялась, с видимым усилием села и сказала, уставившись на свои руки:

— Наверно, они были детьми… Да. Только повзрослели слишком быстро. Мы такие же. И ты, и я и Рон. Но это все там…

— Господи, Гермиона, ты все время говоришь это «там». Где «там»? На другой планете?

— Почти. В другом времени.

— Так Северус прав, ты что-то изменила?

— Да.

Она хотела продолжить, но в это время в коридоре опять послышались шаги и громкие голоса. Что ж орать-то так? Ночь на дворе.

— Возмутительно! — восклицал женский голос с чрезвычайно знакомыми мне интонациями.

— Не вижу поводов возмущаться, — отбрехивался второй, отчимовский.

— Послушай, это у себя в лаборатории ты светило, а здесь изволь подчиняться. Есть правила посещения, распорядок. Для всех без исключения, — последние слова были выделены особо.

— Тише, Лили.

Итак, моя матушка — она же заведующая Отделением травм и патологий — лично явилась разбираться с зарвавшимся муженьком и сыночком, которые, видите ли, режим нарушают в ее епархии. Нехорошо!

Лили Снейп и вправду понизила голос. Теперь бормотание в коридоре стало неразборчивым. Но когда это меня останавливало? Приблизившись к двери на цыпочках, я приложил ухо и затаил дыхание. Мать и отчим ссорились.

-… не твоя пациентка, — услышал я снейпово сердитое бормотание.

— Если доставили в Мунго, значит, моя. Северус, нельзя так бессердечно относиться к людям. Я понимаю, твои эксперименты… Но сейчас ночь.

— Лили, ты что меня не слышишь? — он повысил голос, но тут же осекся и снова заговорил тихо. — Девушка не больна. Не могу сказать больше, ибо сам еще не до конца понял, в чем суть проблемы… Пока лишь ясно, что это своеобразная временнáя аномалия. Иначе говоря, в каком-то смысле она не человек.

— В каком-то смысле, — повторила мать с непонятной угрожающей интонацией. — У нее при поступлении диагноз: крайнее истощение, угасание магии. Это мой случай.

— Это уникальный случай, неудивительно, что с диагнозом ошиблись.

— И что? Зелья свои будешь ей спаивать? Ты хоть понимаешь, что без санкции это подсудное дело. За такое…

— Зелье ее убьет, — отрезал отчим, а я услышал, как невольно охнула мать. Впрочем, она у меня не промах — тут же снова пошла в наступление.

— Что и требовалось доказать. Северус, надо попробовать все возможные традиционные средства, а уж потом, если не помогут, искать выход…

— На это нет времени. Она угасает с каждой секундой… Лечить бесполезно. Важно знать, что произошло, чтобы избежать подобных проблем.

— Северус! — у Лили в голосе появились доселе незнакомые мне ледяные нотки. — Это не твое подопытное животное. Если она умирает, то позволь девушке сделать это без твоих истязающих допросов…

Снейп прервал ее на полуслове:

— У меня нет никакого желания ее допрашивать. Только конкретный ответ на конкретный вопрос, — возникла пауза, я просто видел, как они посылают друг в друга «убивающие» взгляды. В нашем доме подобная перестрелка была явлением нередким. Потом тон отчима смягчился. — Лили, девочке хочется высказаться. Она даже твоего оболтуса Поттера зачем-то вызвала. Так вот, я не мешаю. Прости, мне надо вернуться и договорить с ней.

Послышалось напряженное сопение, мама явно была на гране взрыва. Потом с осуждением в голосе заметила:

— Сканируешь ей сознание? Ты неисправим, Северус… Никакой деликатности. Все-таки в своем стремлении докопаться до истины ты настоящий гад слизеринский.

— Это комплимент, доро… — он прервался на полуслове, а потом чуть ли не заорал. — Поттер, а ну, вернись на свое место.

В следующую секунду дверь распахнулась. По лбу я не получил только из-за благоприобретенной квиддичной привычки уворачиваться от бладжеров.

— Что за инфантильная привычка — подслушивать? — произнес мой дорогой отчим с интонацией изобличающего ересь инквизитора. Воспользовавшись замешательством, в палату решительно ворвалась моя матушка, одетая в форменную мантию целителя клиники Мунго. И тут же замерла, как вкопанная.

— Боже милосердный, — взгляд Лили был прикован к Гермионе, потом она моргнула, резко развернулась к мужу. — Ты не говорил, что это… твоя ассистентка, — и добавила почти шепотом: — Северус, что вы натворили?

— Мистер Снейп тут ни при чем, мадам. Это целиком моя вина, — раздался твердый голос Гермионы.

Она смотрела на мою мать, словно та была живым укором ее мифическому преступлению. И тут только я осознал, что Гермиону на больничную койку привело не просто недоразумение или неудачный эксперимент, а какая-то чудовищная трагедия, в которой она сыграла главную роль и теперь приговорила себя к наказанию. Но во имя чего?

Ответ родился почти сразу. Я конечно, тот еще психолог, но мой жизненный опыт подсказывал, что есть только одна область, где барышни, даже чрезвычайно благоразумные и серьезные, совершенно теряют голову и превращаются в пустоголовых индюшек… Но Грэйнджер? Неужели небо обрушилось на землю и она…

Ну, и разумеется, я был бы не я, если бы не ляпнул эту, буквально секунду назад пришедшую мне в голову идею, пользуясь тем, что Лили и Северус теперь снова препирались в коридоре, выясняя, «кто тут главный».

— Ты что, там втрескалась в кого-то? Поверить не могу!

Гермиона так резко шарахнулась в сторону, будто я неожиданно покрылся сыпью. Губы сжались, а брови сошлись к переносице. По-моему, про себя она меня покрыла отборным матом. Что ж, я действительно легкомысленный хам, не умеющий сочувствовать. Но черт, именно сейчас я в полной мере осознал этот факт.

Гермиона опустила глаза и провела по ним рукой.

— Нет, Гарри. Не я.