Осень на двоих. Наследие Говорящих (джен)

Гарри и Том сидели на небольшом диванчике напротив декана. Сам Снейп расположился по другую сторону своего стола и взирал на двух слизеринцев с холодным раздражением.

— Это уму непостижимо! — вот уже двадцать минут зельевар никак не мог унять своё недовольство. — Два ребенка отправляются на вокзал в полном одиночестве без сопровождения взрослых! У вас что, нет никакого чувства самосохранения? Неужели в ваши пустые головы не забрела мысль о собственной безопасности? Что бы вы делали, не будь у вас под рукой домовика, который мог вызвать помощь? Вам чертовски повезло, что все ваши приключения на сегодня это всего лишь заблокированный барьер на платформу! Зная ваше «везение» это могло быть что-то и похуже!

Полчаса назад оба мальчика вместе с профессором прибыли в Хогвартс, воспользовавшись камином в доме Снейпа, и теперь покорно сидели в кабинете декана, пока тот упражнялся на них в язвительности. Тот факт, что барьер не пускал только Поттера, был выявлен зельеваром после небольшой проверки, и можно было заключить, что кто-то очень не хотел, чтобы Гарри попал на платформу. Причиной тому могла служить либо попытка нападения на Мальчика-Который-Выжил, которой, тем не менее, не произошло, либо магия одного конкретного домовика, который всеми возможными способами пытался помешать Поттеру отправиться в школу. Собственно, второе предположение и Тому, и Снейпу, и самому Гарри казалось наиболее вероятным. Сама проблема с барьером, хоть и была мало приятной, декана не особенно впечатлила, его гораздо больше бесило то, что мальчики были на вокзале совсем одни, и именно из-за этого он готов был до хрипоты разъяснять этим недоумкам на какие неприятности они могли нарваться.

Гарри скорбно вздыхал, виновато глядя на свои руки, и почему-то не мог отделаться от мысли, что таким образом Снейп отыгрывается на нём за его своевольный побег, иначе зачем ещё зельевару столько времени исходить ядом? В прошлом году Дурсли конечно подбросили его до вокзала, но, по сути, они с Арчером все равно были там одни, и кого это тогда волновало? Том, в отличие от друга, отповедь Снейпа воспринимал спокойно и молчаливо, явно демонстрируя полное отсутствие чувства вины, что злило их декана ещё больше. Гарри снова вздохнул. Это грозило затянуться до прибытия в школу учеников, правда, в конечном итоге то ли у Снейпа закончились эпитеты, то ли он выдохся, но зельевар наконец замолчал, прожигая обоих студентов рассерженным взглядом. Как раз в это мгновение раздался деликатный стук в дверь, после чего та медленно открылась, и на пороге возник сам директор школы.

— Профессор Снейп, мистер Поттер, мистер Арчер, — Дамблдор вошел в кабинет декана Слизерина с неизменно безмятежной улыбкой на лице. — Я надеялся, что смогу застать всех вас здесь.

Гарри и Том хором поздоровались с директором, Северус лишь чуть заметно кивнул старику в знак уважения, весьма сомнительного, как на мгновение показалось Поттеру. Альбус сел в предложенное ему зельеваром кресло и, поставив локти на подлокотники, сцепил пальцы «домиком».

— Я рад, что сегодняшнее происшествие закончилось без приключений, — седовласый волшебник весело сверкнул голубыми глазами в сторону юных слизеринцев. — Насколько я понимаю, проблема с барьером была спровоцирована домовиком, о котором вы говорили ранее, профессор Снейп?

— Сложно утверждать с уверенностью, но такой вариант вполне возможен, — бесстрастно отозвался Северус. — Есть ли риск, что этот эльф проникнет в школу?

— Увы, да, — директор вздохнул. — Антиаппарационные чары вокруг Хогвартса не распространяются на домовых эльфов.

— Но как же тогда отделаться от этого домовика? — подал голос Том. — Он вроде как довольно упрямый.

Дамблдор улыбнулся.

— Я уже проинформировал школьных эльфов и приведений о том, что в замке может объявиться чужак, они будут следить за этим.

— И что вы сделаете, если поймаете его? — уточнил Гарри, старик чуть склонил голову набок, словно размышляя над вопросом.

— Право, не знаю, — сказал он. — Насколько я понял, этот эльф является собственностью волшебника, а значит, сперва необходимо будет выяснить, кто его хозяин.

— Мне кажется, — неуверенно начал Гарри, — что он не хотел ничего плохого…он вроде как пытался меня защитить…

— Вот как? — заинтересовался Дамблдор. — И от чего же?

— Я…не совсем его понял, — несколько смутился Поттер, — он все твердил о какой-то опасности о том, что случится что-то плохое, — он обменялся взглядами с Томом и снова посмотрел на директора. — Но мне кажется, что он не хотел намеренно причинять мне вред…

— В первую очередь домовик подчиняется своему хозяину, а не своим желаниям, — жестко заметил Снейп. — И вам ли не знать, чем может обернуться такая расстановка приоритетов, мистер Поттер.

— Да, но он, похоже, как раз действовал против воли хозяина, — вяло пробормотал мальчик.

— Что само по себе очень необычно, — кивнул Дамблдор и, помолчав, радушно улыбнулся Гарри и Тому. — Что ж, раз на данный момент кризис миновал, почему бы вам, мистер Поттер, мистер Арчер, не отправиться в общежитие Слизерина, чтобы разобрать свои вещи и приготовиться к ужину, — директор поднялся на ноги и направился к выходу. — Ах да, — он обернулся, снова взглянув на своих студентов, — с возвращением.

Гарри широко улыбнулся:

— Спасибо, сэр.

Когда оба слизеринца уже стояли в дверях, Снейп внезапно окликнул Поттера, заставив того помедлить и обернуться, задержавшемуся на пороге Арчеру, декан взмахом руки велел удалиться. Когда за Томом закрылась дверь, Северус открыл ящик стола и выудил оттуда пухлую тетрадь.

— Когда вы в спешке покидали мой дом, вы забыли свои записи, — сообщил зельевар. Положив тетрадь на гладкую столешницу, он немного подтолкнул её в сторону Гарри.

— О, — Поттер вернулся к столу и взял тетрадь, осторожно глядя на своего декана, словно тот мог выхватить её у него из рук в любое мгновение, — спасибо, сэр.

Зельевар промолчал, и мальчик поспешил убраться подальше, гадая, что мог означать бесстрастный взгляд старшего волшебника и его мрачное молчание. Хотел ли Снейп таким образом дать ему понять, что не намерен помогать им с зельем, или это наоборот был намек на то, что он помнит о данном обещании и готов его выполнить? По лишенному всяких эмоций лицу профессора невозможно было вычислить ответ. А спрашивать Гарри не собирался, потому что в случае резкого отказа это будет выглядеть, по меньшей мере, унизительно. «Мы и сами справимся», — заверил себя мальчик, направляясь по коридору в сторону слизеринского общежития. Том ждал друга у входа в гостиную, нетерпеливо постукивая по каменному полу каблуком ботинка.

— Что хотел от тебя Снейп? — тут же поинтересовался он, когда Поттер подошел ближе.

Мальчик продемонстрировал Арчеру тетрадь.

— Он вернул мои записи о создании генеалогического древа, — Гарри подождал, пока Том произнесет пароль, и вошел вслед за ним в гостиную. — Я подумал, что мы все же можем попробовать сделать все сами.

— Зачем? — Том сел в кресло, лениво взглянув на друга. — Разве я не говорил, что Хельга знает мастера? Какой смысл утруждать себя?

— Ну, я бы назвал это вызовом, — улыбнулся мальчик, усаживаясь напротив Арчера, — ритуал довольно сложный и я был бы непротив проверить свои умения, — он задумчиво почесал кончик носа. — И потом, я бы хотел составить и свое древо тоже, а этот мастер вряд ли согласится делать за бесплатно двойную работу.

Том индифферентно пожал плечами, его явно больше интересовал результат, а не сам процесс.

— Это потребует много времени, — заметил он, — и денег…

— Думаю, можно будет снять немного со счета моих родителей в Гринготсе, — робко предложил Поттер.

— Я боюсь, как бы на это не ушло все твое наследство, — в голосе лучшего друга скользнуло едва уловимое ехидство.

— Ну, значит нужно составить список и подсчитать расходы, — начал было говорить Гарри, но Арчер перебил его нетерпеливым фырканьем.

— Проще нанять мастера, — заявил он.

Поттер пожал плечами, зная, что позже они ещё вернутся к этому разговору, сейчас ни у того, ни у другого не было ни сил, ни желания спорить. К тому же на этот год у них и так было запланировано достаточно дел, не считая учёбы, чтобы занять ими все свободное время, поэтому, подумав, Гарри не стал настаивать на составлении семейного древа. По крайней мере, пока.

Потянувшись, мальчик окинул взглядом гостиную. Хотя камин уже был разожжен, чтобы прогреть холодное помещение подземелий, а висящие на стенах лампы с волшебными огоньками, заключенными в стеклянные сферы, разносили по комнате мягкий свет, сейчас обитель змеиного факультета казалась неожиданно мрачной и негостеприимной. Возможно, виной тому были тёмно-зеленые тона, в которых была выполнена гостиная, или отсутствие окон и, как следствие, недостаток солнечного света, а может быть тишина, царящая здесь в отсутствие студентов, слишком давила на слух, навевая мысли о склепе. Гарри подумал, что скучает по сокурсникам.

Отношения со слизеринцами у него были довольно неординарные. С одной стороны, он был одним из них, к тому же носил фамилию древнего и благородного рода, что необычайно ценилось на этом факультете, плюс, он был знаменит, а это являлось ещё одним значительным преимуществом в кругу чистокровных волшебников. Но с другой стороны, эта его слава заключалась в том, что он якобы победил величайшего темного мага, которого поддерживало большинство слизеринцев. По сути, Гарри оказался в стане врагов, людей против которых в своё время воевали его покойные родители. Поначалу, оказавшись на змеином факультете, мальчик часто задавался вопросом, не было ли это своего рода предательством по отношению к погибшим родителям. Джеймс и Лили Поттеры были гриффиндорцами и противостояли Темному Лорду, играя не последнюю роль в войне, которая разгорелась больше четырнадцати лет назад и закончилась падением Волдеморта.

По всем возможным причинам Гарри должен был оказаться именно на Гриффиндоре, где его окружали бы друзья и союзники. Люди, которым он мог бы доверять. Из того, что он узнал из книг по истории магии, можно было смело заключить, что девяносто процентов гриффиндорцев всегда воевали на стороне «света» (или на стороне Дамблдора, как с недавних пор привык думать Поттер). С точки зрения Хогвартса это была война Гриффиндора и Слизерина, как двух противоположностей. Добро и Зло, Свет и Тьма, Огонь и Лёд, Дамблдор и Волдеморт.

Противостояние этих факультетов вросло корнями в историю и стало традицией, которую никто не думал отменять. Гарри нарекли «победителем Волдеморта», когда ему был всего год от роду, а значит, он по определению должен был оказаться на львином факультете в окружении тех, кто одобрял этот его «героический поступок», о котором сам Поттер не помнил ровным счетом ничего. К тому же, чего ещё можно ожидать от ребенка, родители которого были хладнокровно убиты Волдемортом, разве не логично было бы предположить, что он захочет отомстить? Восстановить справедливость и повергнуть всех своих врагов?

На каком-то этапе Гарри понял, что все ждут от него подвигов. Ждут, что он станет своего рода символом победы добра над злом. Золотым мальчиком золотого факультета. Точнее сказать, все ЖДАЛИ. Потому что никто не думал, что Мальчик-Который-Выжил окажется слизеринцем.

Иногда Поттер пытался предсказать, куда бы его отправила Распределяющая Шляпа, знай он тогда о своем «великом предназначении» о том, сколько надежд возложено на его одиннадцатилетние плечи. Когда-то для Гарри было очень важно оправдывать ожидания, не привела бы его эта слабость на Гриффиндор? И как тогда сложилась бы его жизнь? Во что бы она превратилась? Гарри даже не знал, была ли это его обязанность — поступить на Гриффиндор и готовиться к войне, которая может начаться вновь. Была ли это его судьба?

Возможно, так бы оно и случилось, не будь в его жизни Томаса Арчера. Крайне амбициозного, честолюбивого парня, который очень хотел попасть на Слизерин. Зачисление Поттера на змеиный факультет и последовавшие за этим события, перевернули с ног на голову всеобщие ожидания, если таковые действительно имелись, потому что единственное, что отчетливо понимал Гарри, сидя на табурете с Распределяющей Шляпой на голове, это то, что они с Томом не смогут оставаться друзьями, учась на враждебных факультетах. Рано или поздно чужие предубеждения и домыслы разрушили бы их дружбу. Именно тогда Поттер принял решение идти следом за другом и поступил так, как продиктовал ему собственный эгоизм, забыв и о родителях, и о Волдеморте, и о чьих-то ожиданиях.

Понимание сложившейся ситуации пришло уже потом, и тогда Гарри впервые задумался о верности своего решения. Не было ли это предательством и отступничеством? И не подписал ли он себе смертный приговор, поддавшись страху потерять лучшего друга? Об этом не говорили открыто, но Гарри знал, что большинство сторонников Тёмного Лорда были выпускниками Слизерина, и его сокурсники по вполне понятным причинам поддерживали взгляды своих родителей. Если эта война начнется вновь, многие из них, не задумываясь, примут Волдеморта как своего лидера по примеру своих семей. И тогда встанет вопрос лояльности, который будет напрямую касаться Гарри. Он не совсем понимал причину, но отчего-то Волдеморт отчаянно желал ему смерти, а значит все те, кто встанут на сторону Тёмного Лорда, будут старательно ему в этом помогать.

Поттер осознавал, что многие его приятели, с которыми сейчас он мирно посещает занятия и болтает о квиддиче, в один прекрасный день, не задумываясь, предадут его или, как минимум, будут воспринимать как своего врага. Он никогда не испытывал иллюзий относительно слизеринцев. Сначала эти мысли пугали его, не позволяя расслабиться, ожидая внезапного удара в спину. Он часто замечал на себе изучающие взгляды, словно его сокурсники прикидывали, чего он стоит, размышляли, на чьей стороне он станет воевать, и пытались понять, что делает на их факультете «победитель Волдеморта», когда ему самое место на Гриффиндоре. Каждый раз эти взгляды заставляли его нервно оглядываться и вздрагивать, словно он провалился в змеиную нору и в любую секунду может лишиться жизни. Ещё тяжелее было видеть разочарование в глазах студентов других факультетов, некоторые, особенно гриффиндорцы, смотрели на него так, словно он предал их, хотя на самом деле Гарри никогда не делал ничего предосудительного. Никогда не старался вести себя как-то иначе по отношению к другим факультетам или магглорожденным, но почему-то серо-зеленые цвета его факультета действовали на окружающих как позорное клеймо. Эти осуждение и разочарование давили на него словно толща воды. Поттер никогда не любил повышенное внимание к своей персоне, но когда оно имело негативный окрас, это становилось совсем невыносимо. Наверное, он бы чувствовал себя изгоем, если бы не Том. В присутствии лучшего друга Гарри переставал замечать чужие взгляды и сплетни. Они просто не имели значения, и тогда он мог продолжать жить, назло всем.

И слизеринцы, и сам Поттер прекрасно понимали, что он совершенно на них не похож, в нём было слишком много от гриффиндорцев. В отличие от Тома, который слился с чистокровными аристократами наподобие хамелеона, в одно мгновение став одним из них и, что было гораздо сложнее, заставив их самих в это поверить, Поттер никогда не отличался ни хладнокровностью, ни сдержанностью, ни воспитанием. Ему плохо давались светские манеры, и он искренне не понимал многих убеждений витающих среди его сокурсников. При желании он, конечно, смог бы набраться этих чопорных замороженных замашек, которыми грешили все его сокурсники, но каждый раз примеряя на себя маску аристократа, он чувствовал себя полным идиотом. Хуже всего, что и поведение сокурсников начинало казаться ему необычайно глупым, что он открыто им демонстрировал, приводя поголовно всех слизеринцев в полный ступор, а иногда и в откровенную ярость. Он даже первое время переживал по этому поводу, пока не понял, что вообще-то ему просто плевать на их мнение. Именно с этим пониманием пришло определенное спокойствие, которое позволило мальчику, наконец, освоиться на своем факультете и перестать видеть в каждом потенциального врага. «Если не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней», — эта мысль перекрыла собой почти все его страхи и неуверенность, и дала Поттеру возможность взглянуть на слизеринцев с точки зрения беспристрастного наблюдателя, оценить их без вмешательства навязанных обществом стереотипов и собственных предубеждений. Результат оказался…интересным.

За бронёй социального статуса и шелухой из продиктованных кем-то (скорее всего родителями) принципов, скрывались обычные люди, со своими плюсами и минусами, слабостями и пороками. То, что они выросли в другом мире, которого до одиннадцати лет Гарри не знал и до сих пор не очень-то понимал, не меняло того, что они мало от него отличались.

Все они были такими же пленниками чужого мнения, как и он, и они так же старались «соответствовать» каким-то общепризнанным стандартам. Возможно, через несколько лет некоторые превратятся в послушных зомби без собственного мнения, без возможности самостоятельно оценивать что-либо или кого-либо, и этих волшебников ему придется опасаться, если конечно он к этому времени не успеет что-нибудь предпринять во избежание подобного сценария. Но были среди его однокурсников и те, кто в будущем останутся индивидуальными единицами, с которыми возможно вести конструктивный диалог без опасений, что они будут просто тупо следовать приказам. Впрочем, таких далеко идущих планов Гарри не строил.

По правде сказать, все эти мысли жили на задворках его сознания, являя собой некую несформировавшуюся массу, которая могла когда-нибудь стать полноценным пониманием ситуации. Всё это было скорее предчувствием и интуицией, нежели аргументированными логическими доводами. Возможно, если бы он поставил своей целью вербовку союзников и приобретение связей в самом меркантильном и циничном понимании этого слова, тогда он, вероятно, ухватился бы за эти свои «предчувствия», стараясь оценить каждого потенциального сторонника в грядущей войне. Но Гарри не интересовала война, и он ни разу не задумался ни о друзьях, ни о врагах, его интересовали люди, а не та выгода, которую можно из них извлечь. Хотя, по сути, его интересовали даже не сами люди, а его собственное место среди них. Наблюдая за своими слизеринскими сокурсниками, мальчик быстро понял, что нейтралитет в его случае — лучшая позиция. Он не выказывал интереса ни к одной из сторон, позиционируя себя как самого обыкновенного ученика, которого не интересуют ни война, ни межфакультетские распри. И подобный подход неплохо действовал, по крайней мере, многие слизеринцы, последовав его примеру, «забыли» о том, чем именно он прославился, и предпочли общение с Гарри Поттером, а не Мальчиком-Который-Выжил, что вполне устраивало обе стороны. Те студенты, кто не разделял это установившееся равновесие, предпочитали просто смириться с положением вещей и на всякий случай следить, чтобы мальчишка Поттер не осрамил факультет своими гриффиндорскими выходками. Они и сами не поняли, почему к концу года понятие «насторожено наблюдать» вдруг сменилось на «дотошно опекать», но многие старшекурсники негласно и ненавязчиво взяли Поттера под свое крыло, решив, что раз они не могут изменить его происхождение и историю, то, по крайней мере, попытаются воспитать из него порядочного слизеринца. Кто знает, вдруг однажды мальчик, который выжил, предпочтет львам змей? Сам Гарри на подобное поведение старшекурсников внимания не обращал, потому что никто не навязывал ему своё мнение, лишь приглядывал из осторожности и любопытства.

Слизерин, на первый взгляд казавшийся разобщенным факультетом, где каждый был сам за себя, в определенных ситуациях превращался в единый организм, очень устойчивый и иногда очень опасный. Но здесь никто никогда не лез с расспросами и не докучал советами, нарушение правил факультета каралось выговорами и отработками, но личные дела студентов оставались исключительно их личными делами, даже если о них знал весь факультет. Их староста Маркус Флинт, инструктируя первокурсников, сказал, что если внутри факультета начинается разлад, то это грозит всему факультету, поэтому такие вещи, как бойкоты и травля, на Слизерине были запрещены. В открытую, по крайней мере.

Каждый студент, ставший слизеринцем, был кирпичиком в их собственной крепости, ненужных и лишних не было (но иногда были те, кого предпочитали не видеть). Это не значило, что слизеринцы обязаны были связать друг друга крепкими узами дружбы, что было как раз свойственно Гриффиндору, наоборот, большинство слизеринцев считали дружбу слишком шаткой конструкцией, чтобы строить на ней что-либо. Как правило, здесь ценились «выгодные знакомства» и «перспективные связи». Этот стереотип с ранних лет прививался родителями каждому чистокровному волшебнику и с годами только укреплялся в их сознании, превращаясь в образ жизни. Но для своего удобства выгодные связи называли дружбой, хотя все чаще Гарри начинало казаться, что всё совсем наоборот, и на самом деле многие его сокурсники, громкими заявлениями о выгоде и перспективе прикрывают обыкновенную дружескую привязанность, впрочем, они бы в этом никогда не признались.

Чем больше Гарри узнавал об этом факультете, тем больше ценил свою к нему принадлежность, и постепенно мысли о том, что он кого-то предает, отступили и развеялись. Недоверие к сокурсникам позволило ему узнать их получше и если не подружиться с ними то, по крайней мере, найти с ними выгодный компромисс. В конце концов, глупо было привязываться к людям, которые рано или поздно тебя предадут, а вот поддерживать вежливые приятельские отношения ему никто не мешал. Жизнь со слизеринцами учила мыслить многогранно, сразу в нескольких направлениях. Здесь ценились терпение, осторожность, внимание и способность отличать внешнюю шелуху от настоящей личности. Слизеринцы как никто умели давать оценки и… хранить секреты. На змеином факультете было много секретов, но о них не знал никто, кроме самих слизеринцев, и это было правилом.

«Все, что происходит внутри факультета, должно оставаться внутри факультета». Это знал каждый первокурсник, и было в этом негласном девизе что-то мистическим образом связывающее всех студентов.

Как-то Том сказал, что он любит Слизерин за то, что ни один слизеринец не станет спасать тебе жизнь, если, истекая кровью у них на глазах, ты будешь молчать. Ни один из них не поможет тебе, если ты будешь умолять о помощи, стоя на коленях. Но стоит тебе пару раз чихнуть и пожаловаться на усталость, они не отвяжутся от тебя, пока не выяснят что с тобой не так.

— И в чем смысл? — Гарри тогда непонимающе моргнул, пытаясь уловить, что имел в виду его друг.

— В том, что они не помогут тебе до тех пор, пока ты достаточно их не заинтересуешь, — провозгласил Арчер.

— Но разве «молить о помощи» не достаточно? — Поттер нахмурился.

— Молить о помощи унизительно, это удел слабаков и трусов. Слизерин не любит слабых. Если ты настолько жалок, чтобы умолять, значит и жить ты не достоин.

— Знаешь Том, — задумчиво улыбнулся Гарри, — мне думается, это не прерогатива Слизерина, а твоя собственная.

Том отозвался брюзгливым ворчанием и ушел от прямого ответа, но почему-то эта мысль засела в голове Поттера как заноза, и он обдумывал её снова и снова, пока не перефразировал размышления лучшего друга в более удобную для себя формулировку. Слизеринцы не терпят слабости, но если один из них слишком слаб, чтобы идти самостоятельно, но при этом достаточно горд, чтобы скрыть это, они подставят ему плечо, сделав при этом вид, что просто идут рядом. Гарри не совсем понимал эту позицию, но молчаливо уважал её, как один из вариантов выживания.

Почему-то представителям змеиного факультета нравилось казаться бездушными лицемерами, и довольно часто они так себя и вели по отношению к окружающим, но своих старались поддерживать до последнего, хотя порой это выходило у них довольно своеобразно. Например, с упрямством Поттера они боролись, обступая его со всех сторон и доводя до той степени гнева, когда он взрывался и позволял им делать, говорить и думать все, что заблагорассудиться, лишь бы они от него отвязались. Слизеринцы нравились ему тем, что у них к каждому был свой подход. Они всегда изучали оппонента, прежде чем вступать с ним в переговоры, это казалось полезным навыком, и Поттер наделся, что однажды он тоже сможет научиться этому. Арчеру повезло больше. Он был прирожденным слизеринцем разделяющим их точку зрения,… по крайней мере, частично. Для Гарри же такие убеждения были в новинку, но игнорировать их было бы глупостью с его стороны. Он быстро понял, что на змеином факультете есть чему учиться. Никаких обещаний и громких слов, ни благородства, ни верности, ни преданности. Холодный расчет, выгода, хитрость и изворотливость. Пусть никто здесь не бросится наперерез смертельному проклятью, чтобы спасти тебе жизнь, но они научат тебя ловкости, чтобы ты смог избежать его без посторонней помощи. Слизерин учил индивидуализму и независимости. По мнению Гарри, это были весьма ценные качества.

Оставался только один вопрос. Почему все так упрямо твердят, что на этом факультете учатся одни негодяи? Это оставалось выше его понимания, хотя втайне он надеялся, что однажды сможет доказать окружающим, что Слизерин тоже достоин восхищения. Правда, его сокурсники были вполне довольны своей репутацией хладнокровных подлецов, и сами, кажется, в это искренне верили. В прошлом году у Гарри даже случился довольно напряженный диалог с Драко Малфоем закончившийся банальной потасовкой, парой фингалов и немного потрепанным самолюбием, и с тех пор Поттер решил, что впредь не стоит так открыто демонстрировать всем и каждому, что слизеринцы на самом деле милые и дружелюбные. Это грозило… последствиями. Причем не только со стороны его однокурсников, но и других факультетов. Удивительно, какая тонкая грань разделяет понятия «дружба» и «фамильярность». На каком-то этапе люди перестают «изучать» тебя и начинают «препарировать». Гарри только жалел, что у него ушло слишком много времени, на то чтобы додуматься до этого. Но чем больше проходило времени, тем больше Поттер задавался вопросом, сможет ли он когда-нибудь стать таким же, как его однокурсники. Как Том. Его не покидало ощущение, что он всегда будет белой вороной среди этих людей и никогда до конца не поймет их мотивы и принципы.

Том ткнул друга пальцем в бок, заставив того дернуться в сторону от неожиданности.

— О чём задумался? — с легкой усмешкой поинтересовался он.

— О том, что без людей тут слишком мрачно, — признался Поттер. — Идем, нужно переодеться и разобрать чемоданы.

Вдвоём они поднялись в спальню, которую делили ещё с двумя сокурсниками, и не спеша, принялись раскладывать по местам свои вещи. Собственно, по большей части этим занимался Том, так как заботливый Виви, оставленный наедине с вещами хозяина, всё сделал сам. Мальчику оставалось только проверить, что где лежит, спрятать подальше пару книг, которые он позаимствовал у Хельги, и приготовить школьную мантию. Маясь бездельем, Поттер прогулялся до совятни, где уже расположилась его белоснежная сова, и проверил, как она поживает, попутно скормив ей пару совиных лакомств с неаппетитным названием «Мыши домашние сушеные». Вернувшись в подземелья, он сходил в душ и даже немного подремал, пока Арчер с тихим ворчанием раскладывал по полкам свою одежду и пытался определить, какие из вещей нужны ему в первую очередь, а какие можно пока оставить в чемодане. К тому времени как в школу приехали ученики, мальчишки уже не знали, куда себя деть от скуки. На праздничный ужин они отправились со всеми, незаметно затесавшись в группу слизеринцев.

— Поттер, Арчер! — Драко увидел их, когда друзья садились за стол. — Вас не было в поезде.

— Мы приехали вместе со Снейпом, — зевнул Том, разглядывая преподавательский стол, за которым проходила вежливая беседа между профессорами. — У нас случилась неприятность с барьером.

— Что за неприятность? — полюбопытствовал Блэйз Забини, приветливо улыбнувшись Гарри и Тому.

Поттер поведал сокурсникам о случившемся, ужав свой рассказ до пары предложений. Новость о закрывшемся барьере оказалась не такой уж интересной, но Поттер заметил, что некоторые слизеринцы выглядели возмущенными таким недосмотром со стороны Министерства.

— Да уж, Поттер, — Забини весело усмехнулся, — похоже, ты становишься слишком значимой фигурой, раз уже не можешь пролезть через барьер, смотри, как бы в следующем году не пришлось выламывать двери школы, чтобы ты смог пройти.

Гарри предпочел прореагировать на шутку сухой улыбкой, а вот Том и Драко с удовольствием подобрали ещё пару язвительных замечаний, после чего это им быстро наскучило, и мальчишки пустились в обсуждение грядущего учебного года. Большой зал гудел, пока ученики рассаживались по своим местам и обменивались приветствиями с теми, кого не успели увидеть в поезде. Слизеринцы, как и остальные юные волшебники, весело переговаривались, делились летними впечатлениями и с любопытством поглядывали на двери, в ожидании первогодок. Наконец появилась МакГонаглл, за которой семенили напуганные одиннадцатилетки, и гул голосов постепенно стих, скатившись до еле слышного шепота.

Наблюдая за распределением со стороны, Гарри подумал, что, в общем-то, это довольно скучная процедура, хотя, стоя там среди таких же первогодок в прошлом году, для него это казалось целым событием, которое навсегда изменит его жизнь. По правде сказать, так оно и было.

Когда последнего ученика торжественно отправили на Рейвенкло в сопровождении бурных аплодисментов, из-за преподавательского стола поднялся директор со своей приветственной речью. В прошлом году, находясь в полной прострации, Поттер её прослушал, но сейчас заключил, что не так уж и много потерял. Дамблдор напомнил студентам основные правила школы, сообщил о том, что очень рад всех видеть и пожелал приятно аппетита. На столах появилась еда, и в Большом зале стало значительно веселее. На другом конце стола Маркус Флинт, высокий широкоплечий шестикурсник устрашающей наружности, с опасным блеском в глазах осматривал своих квиддичных игроков, явно строя планы предстоящих тренировок. Его взгляд дважды задержался на Гарри, и мальчик отметил некую мрачную задумчивость, словно капитан слизеринской команды по квиддичу пытался понять, сколько побед ему удастся заполучить с помощью своего самого юного игрока… и сколько проблем с этим самым игроком может возникнуть. Когда ужин подошел к концу, Маркус, слава Мерлину, вспомнил о своих обязанностях старосты и принялся собирать вокруг себя немного ошалевших от передозировки новых впечатлений первокурсников, чтобы сопроводить их в гостиную Слизерина. Остальные слизеринцы в провожатом не нуждались, но всё же терпеливо дождались, пока Флинт выстроит первогодок в аккуратную шеренгу, и потянулись следом за ними к выходу из Большого Зала.

Уже сидя на своей кровати в спальне для мальчиков, Гарри понял, насколько он устал за этот бесконечно долгий день… и как сильно это первое сентября отличается от того, что было в прошлом году. По крайней мере сейчас он не испытывал такого удушающего смятения. Том уже переоделся в пижаму и, выудив из-под подушки какой-то увесистый томик, погрузился в чтение, их соседи Драко и Блэйз со скучающим видом разбирали свои вещи, обмениваясь редкими приглушенными репликами. Во время праздничного ужина все четверо достаточно устали друг от друга, чтобы сейчас в спальне царило чудесное умиротворение. Поттер улегся на кровать и, пожелав соседям по комнате спокойной ночи, задернул полог, оставшись один на один со своими мыслями, коих на данный момент было не так уж и много. В груди медленно разливалось приятное тепло и спокойствие, а в голове лениво всплывали обрывочные воспоминания, и мальчик сам не заменил, как погрузился в сон.

* * *

Том зевнул и уселся поудобнее, подперев голову рукой, словно издалека до него долетало монотонное бормотание профессора Бинса, что совершенно не мешало мальчику пребывать в легкой дрёме. Получив за завтраком расписание занятий, он с удовольствием обнаружил, что первым уроком на этот день была История магии, которую преподавало самое тоскливое привидение, которое можно было отыскать в Хогвартсе. Ходили слухи, что ещё в бытность живым человеком Бинс вводил студентов в гипнотический транс, читая свои лекции, и смерть, к сожалению, не привнесла никакого оживления в его уроки. Том мысленно усмехнулся над мрачной иронией последнего заключения. Поговаривали, что Бинс умер во время урока и, не обращая внимания на ужас учеников и собственное бездыханное тело на полу, как ни в чем не бывало, продолжил читать лекцию уже в призрачном виде, даже не заметив, что скончался. Среди слизеринцев, да и не только, ходили шуточки, что смерть Бинса наступила ввиду чудовищной скуки. По другой версии, профессор все же удосужился скончаться в учительской, не травмируя психику студентов, и явился на урок уже прозрачным и мертвым.

Том снова зевнул и покосился на своего лучшего друга, рисующего на полях своей тетради… Арчер склонил голову набок, пытаясь понять, что именно Гарри старается изобразить с таким сосредоточенным видом, тут мальчик остановился и обратил на него свои зеленые глаза, в которых читался ленивый вопрос: «Чего тебе?»

— Ты пытаешься запечатлеть лекцию в картинках? — скучающе спросил Том, тема разговора была глупая, но так, по крайней мере, он не рисковал погрузиться в здоровый, крепкий сон, Поттер моргнул и бросил недоуменный взгляд на хаотичную комбинацию кругов и черточек в своей тетради.

— А ты что-то имеешь против? — шепотом уточнил Гарри.

— Нет, но позаботься о том, чтобы не забыть потом, что означают эти каракули и разобрать свой шифр хотя бы перед экзаменом.

— О, разбирать шифры я умею превосходно, твои лекции мне во многом помогли.

— Мои лекции — это образчик абсолютной точности и аккуратности, — оскорбленно заметил Том.

— Никто и не спорит, — Гарри взял перо и вернулся к своим записям-рисункам, Арчер пожал плечами и оставил бессмысленный спор, думая о том, что если бы не смешинки в глазах друга, можно было бы подумать, что он говорит серьезно.

Гарри вообще большую часть времени казался чудовищно серьезным, и если бы Арчер за годы их дружбы не научился распознавать за этим каменным спокойствием бурлящие в душе друга эмоции, он бы, наверное, решил, что тот напрочь лишен всяких чувств. За десять лет Дурсли преподали Гарри много ненужных уроков, но лучше всего тот научился скрывать от окружающих свои чувства, и Том, пожалуй, был единственным человеком, которому Поттер доверял настолько, чтобы скинуть эту безразличную маску, хотя иногда Арчеру казалось, что она к нему уже слишком крепко приросла.

Поступление в Хогвартс удивительно изменило это замороженное состояние лучшего друга, и Тому все чаще удавалось обнаружить проявление других, более… живых эмоций на его лице, хотя Арчеру почему-то казалось, что Гарри всего-навсего подобрал себе кучу новых масок. Наверное, в какой-то мере Поттер был одним из самым изворотливых лицемеров на свете, только похоже он и сам этого не осознавал. Его искренность, доброжелательность и открытая симпатия притягивали людей словно магнитом, они влюблялись в него с первого взгляда, даже не понимая, что их дурачат. Том усмехнулся. Гарри действительно казался открытым и дружелюбным, эдаким хорошим, правильным мальчиком, который всех любит и понимает. Он и сам в это верил. Только вот Арчер очень хорошо научился видеть настоящие мысли и чувства друга, скрывающиеся за этой широкой улыбкой и сияющими глазами. Там не было ничего. Ни доверия, ни симпатии, ни любви, только абсолютное равнодушие, умноженное на чудовищный страх.

Гарри боялся людей. Не того, что они о нем подумают или скажут, а того, что они сделают. Он так старательно учился подстраиваться под них, что забыл о собственных желаниях и как бы Том ни пытался привить другу осознание собственного «я», Гарри продолжал заниматься удивительным самообманом, навязывая себе «правильные» мысли и чувства. Арчер ненавидел то, как его друг погребает самого себя под грудой ненужных принципов, заключив свою истинную сущность с жесткие рамки надуманных предубеждений, только вот сделать Том ничего не мог. Гарри был упрям, несгибаем и глух к чужим аргументам. Ему нельзя было навязать собственное мнение, нельзя было сломать, подстроить под себя, запугать или разрушить. Гарри умел возводить вокруг себя мир, который не причинит ему боли, по крайней мере, душевной. Он принимал на веру лишь то, что можно было выгодно подстроить в неудобную реальность и сделать её менее тяжелой, но менять её он не пытался, даже не задумывался об этом.

До одиннадцати лет, он жил в чулане под лестницей, окруженный презрением, отвращением и пренебрежением, исходящими от Дурслей в той же пропорции, что и любовь, забота и нежность, которые они дарили родному сыну. Понимая всю несправедливость и унизительность подобной ситуации, Гарри убедил сам себя в том, что это правильно и естественно, что другого он не заслуживает, потому что для него жить с таким убеждением было гораздо проще, чем осознавать истину и страдать от этого, не имея возможности изменить что-либо. Гарри привык жить в раковине, прячась там ото всех своих страхов и переживаний.

Он никогда не боялся физической боли, относился к ней как чему-то совершенно естественному и обыденному, но любая мелочь, способная ранить его сердце и душу повергала его в ужас. Том по этому поводу любил ехидно заметить: "Ты, Гарри, большую часть времени предпочитаешь жить, засунув голову в задницу, тебе самому-то не тошно?" — на что друг обычно страшно обижался.

Так закрадывалась ли хоть на мгновение в головы этих очарованных его искренностью болванов мысль, сколько на самом деле места выделено для них в его душе? Видел ли хоть один из них ту непреодолимую стену вокруг его сердца? Они думают, что он любит их? Ха! Для этого нужно было сначала пробраться за все эти баррикады. Том был единственным человеком, которого Гарри беспрекословно и доверчиво впускал в свой мир, и это доверие для Арчера было дороже всего на свете, потому что в нём крылось куда больше, чем могло показаться на первый взгляд.

Ощутимый удар под ребра заставил Тома вырваться из своих размышлений и взглянуть на ухмыляющегося друга.

— Доброе утро, — поприветствовал он, — выспался?

Мальчик повел рукой по лицу, словно пытался стереть остатки сонливости, и огляделся: ученики, шумно переговариваясь, собирали свои вещи и спешили к выходу из аудитории. Поняв, что урок окончен, Том поспешил побросать в сумку тетрадь, перо и чернильницу и с максимальным достоинством прошел мимо друга, который просто излучал злорадство.

— Великий Томас Арчер уснул на уроке, — страшным шепотом вещал он, когда они выбрались в коридор. — Какой позор! Что подумают люди?

Мальчик одарил Гарри высокомерным взглядом, но веселья в глазах Поттера не убавилось.

— Я смотрю, ты сегодня просто сама жизнь да энергия, — язвительно заметил он. — Не поделишься секретом?

— Мы же вернулись в Хогвартс, — Гарри заявил это с таким видом, словно транслировал миру сакральную истину. — Есть чему радоваться.

— Ах, ну как же я не заметил, — Том закатил глаза. — Ну раз ты сегодня так солнечно настроен, то сделай милость, узнай, что у нас идёт дальше по расписанию.

Лучший друг скользнул по Арчеру насмешливым взглядом и на ходу полез в сумку за расписанием занятий, Том отвлекся, наблюдая за ним, и в итоге ни тот ни другой не успели среагировать, когда в кого-то врезались. Точнее врезался Гарри, а Том только недоуменно моргнул и с отстраненным интересом уставился на разлетевшиеся во все стороны книги и перья. О да, столкновение вышло что надо. Арчер бросил индифферентный взгляд на рыжеволосую девчонку, которая, ойкнув, упала на колени, пытаясь разом собрать все свои вещи, Гарри, верный себе, тут же опустился на пол рядом с ней. Том закатил глаза, ну да, Поттер иногда просто сама благотворительность.

— Прости, — тем временем забормотала рыжая, которая, при ближайшем рассмотрении оказалась гриффиндорской первокурсницей и носила гордую фамилию Уизли, судя по цвету шевелюры, — я тебя не увидела.

— Ну, я тоже по сторонам не смотрел, — Гарри выдал эту свою приторно доброжелательную улыбку, от которой у Арчера тут же возникали мысли о диабете.

Услышав его голос, девчонка подняла голову и встретилась с ним взглядом, её голубые глаза широко распахнулись, на мгновение улыбка на губах Поттера застыла, а в глазах проскользнуло то усталое раздражение, что вызывала в нём эта его известность. Правда Том сомневался, что кроме него кто-то заметил это выражение на лице друга, потому что оно исчезло так же быстро, как и появилось. Рыжая Уизли внезапно пошла пятнами и испуганно пискнула, после чего подскочила на ноги, прижимая к груди свои книжки, и умчалась в неизвестном направлении.

— Эй, подожди, ты забыла свою… — Гарри замолчал и досадливо поморщился, — тетрадь… — он запустил пальцы в волосы и недоуменно покосился на Тома. — И что это сейчас было?

— Побег с максимальным ускорением, — вежливо подсказал Арчер, Гарри раздраженно скривился и повертел в руках тетрадь.

— Что мне с ней делать теперь? Выглядит как дневник…

— Дай-ка сюда, — Том выхватил тетрадь из рук друга и, быстро оценив её как потрепанное старое барахло в кожаном переплете, взялся за обложку, намереваясь открыть. Тут к нему подлетел взволнованный друг.

— Эй, ты же не собираешься это читать? — он с подозрением уставился ему в глаза, после чего возмущенно отпрянул. — Ты собираешься это читать! Так? Том! Это же девчачий дневник!

— Подумаешь, — Арчер пожал плечами, — если бы там было что-то ценное, она бы им не разбрасывалась.

— Она его забыла, — сухо поправил Поттер, взглянув в ту сторону, куда умчалась Уизли. — Не пойму, чего я сделал-то? — пожаловался он. — Она так быстро убежала…

Том хмыкнул.

— Все Уизли неадекватные.

— А, так это была младшая Уизли, — без особого интереса протянул мальчик. — А то я подумал, что она мне кого-то напоминает, — он переключил свое внимание на друга и неодобрительно нахмурился, когда тот открыл тетрадь. — Знаешь, это, между прочим, ужасно невежливо, к тому же мне казалось, что ты выше чтения чужих…

— Тут пусто.

— Что?

— Пустая тетрадь, — Том с легким разочарованием пролистал её до конца и закрыл. -Ничего ценного в ней нет, так что хватит паниковать.

— Я не паникую, — с важным видом заявил Поттер, — я выражал протест.

— Угу, — Арчер задумчиво уставился на тетрадь, — вообще-то учитывая, что это просто чистая тетрадка, я не думаю, что этой Уизли она так уж и нужна.

— Хочешь оставить себе? — пошутил Гарри, но, заметив опасно задумчивое выражение лица друга, удивленно изогнул, брови. — Тебе-то она зачем?

— Для заметок, — пожал плечами Арчер, — наше самодельное учебное пособие скоро закончится, а если мы вклеим туда ещё пару страниц, то боюсь, оно просто развалится.

— И что, так важно украсть чужую тетрадь? — язвительно уточнил Гарри. — Купить никак?

— Зачем тратить деньги?

— А ты вообще понимаешь, что это воровство? — осторожно уточнил Поттер, словно сомневался в этом.

— Какое воровство? — невинно моргнул Том, — разве мы только что не нашли её валяющуюся здесь посреди коридора, брошенную и совершенно никому не нужную?

— Если она спросит меня, я врать не буду, — строго предупредил его друг, хотя Арчер заметил искры затаённого смеха в его глазах.

— Судя по всему у неё на тебя аллергия, приятель, — он фыркнул, — как увидела тебя, тут же пошла пятнами и умчалась с такой скоростью, словно у неё торпеда в… хм… короче она быстро бежала. Так что последний человек, к которому она подойдет по доброй воле, это ты, — Том медленно улыбнулся. — А если она спросит меня… — он сделал глубокомысленную паузу, — то я, пожалуй, просто об этой встрече и не вспомню.

— Но она может быть важна для этой девочки, — Поттер привел свой последний аргумент.

— Ой, умоляю тебя, не будь занудой, — Том ехидно посмотрел на друга. — Это обычная старая тетрадка, кому она нужна?

Гарри нахмурился, а в зеленых глазах явственно читался вопрос: «Тебя не переубедить, да?»

Арчер широко ухмыльнулся: «Именно!»