Пьяные, помятые (джен)

На торжественном банкете по случаю празднования Победы над Вольдемортом школьный лесник Хагрид напился в дупло.

Честное слово, я боюсь даже предполагать, сколько огневиски ему пришлось для этого влить в свою гигантскую глотку. Подозреваю, что парой ведер дело не обошлось.

Стою я с задней стороны теплиц, курю сигару. Морально готовлюсь отправиться на поклон к Поттеру в Большой зал, как велел отец, страдающий от последствий Империуса в охраняемых аврорами покоях в Мунго. Мы с мамой от обвинений освобождены, спасибо тому же Поттеру. Теперь бы еще уговорить того сменить гнев на милость в отношении Papa... Не уверен, что это возможно — такое впечатление, что у Поттера к моему отцу что-то личное.

Ладно. Я в последний раз набираю полный рот ароматного дыма, выпускаю его, закручивая колечками, отлепляюсь от нагретой солнцем теплицы и делаю шаг в сторону замка. Пора. Надо просто постараться пережить это с максимальным достоинством.

В ту же секунду со стороны Запретного леса раздается рев раненого громамонта. Сигара выпадает из моей руки. Вопль повторяется. Невероятно, но в этот раз я различаю в нем какие-то слова.

— Сюда! — ревет громамонт. — К озеру! Его, значицца, искупать надо!!

Только внезапно проснувшимся любопытством (и ослабевшими ногами) можно объяснить то, что я застываю на месте. Из-за дальних кустов показывается фигура нашего бывшего преподавателя по Уходу за магическими животными. Его сопровождает компания неизвестных мне волшебников обычного роста. Я с презрением наблюдаю, как, шатаясь и падая, где на четвереньках, где косыми шажками, они преодолевают пространство между лесом и озером. Один из них запинается за валяющуюся на поле палку — отсюда не очень видно, но похоже, что это сломанная метла, оставшаяся еще со времен Финальной битвы, — падает и замирает неподвижно.

Отряд не замечает потери бойца и движется дальше. Я крадусь между кустами роз, стараясь не упустить момент, когда они начнут купаться. Это обещает быть забавным, а у меня в последнее время было мало поводов смеяться. Надеюсь, наш кальмар им покажет! Он вообще-то смирный, но, как все животные, питает яростное отвращение к алкоголю. Нас еще на втором курсе предупреждали. Хагрид же и предупреждал, кстати. Просто он сейчас в таком состоянии, что слово "мама" не вспомнит.

Они уже совсем близко. Спускаются по откосу к озеру. Нашего полугиганта качает, словно осину во время урагана. Если бы отец еще был членом Попечительского совета, после моего рассказа лесника точно бы наконец уволили!

— Да эт' ж М'лфой! — от нового рева закладывает уши. — М'лфой, ты чо там, этта, подгляд'ваешь?!

Я вдруг обнаруживаю, что слишком далеко высунулся из цветов. Хагрид указывает на меня своей ручищей, остальные смотрят с пьяным недоверием. Некоторые, вижу, даже начинает шарить по карманам в поисках палочки. С небрежной грацией я покидаю свое укрытие.

— Добрый вечер, господа.

— Иди-к с'да!

Просто отлично! Давайте, командуйте мной все, кто ни попадя. С какой стати я должен его слушать?

— Вы не в себе, — вздергиваю я голову, констатируя очевидное.

Никогда наследник старинного рода Малфоев не будет подчиняться пьяному нелюдю!

— Прошу пана, — внезапно холодно и четко произносит непонятные слова один из хагридовых спутников, наставляя на меня палочку. Оставшаяся часть его фразы звучит как хаотичное чередование Ж и ПШ, но общий смысл ясен и так. Пожав плечами, я со скучающим видом спускаюсь к уставившемуся на меня сброду.

— Чем могу быть полезен, господа?

— Как гов'рит! — Хагрид неожиданно умиляется так сильно, что аж всхлипывает. — Да ты п'дойди ближ'-то! Как гов'рит! По-ученому!

— Как кот-баюн, — кивает все тот же его спутник, милостиво переходя на английский.

Не могу понять, что у него за акцент. У болгарина Каркарова акцент был более жестким. Этот, скорее, пришепетывает. Я вынужденно делаю еще пару шагов вперед.

— Так мы будем... ик! Панове, если же мы будем купаться? — спрашивает еще кто-то.

Хагрид вдруг протягивает руку и пытается погладить меня грязной ладонью по голове. Когда я шарахаюсь, он издает губами чмоканье, словно я необъезженная лошадь.

— Тшш, малой! — я застываю, и он снова тянет ко мне руку. Снова шарахаюсь. — Тпруу! Не балуй!

Я затравленно озираюсь. По-моему, самое время нашему знаменитому герою явиться и спасти меня от участи быть вглаженным в землю по колено!

Почему, кроме меня, никто этой пьяной банде не попался? Где всех остальных носит? Прекрасная же погода! Сколько можно сидеть в замке, слушая речи и хвастаясь друг перед другом шрамами! Но спасения не видно. Воспользовавшись моим замешательством, Хагрид с неожиданной осторожностью проводит рукой по моим волосам. И рокочет успокоительным тоном:

— Ну, не боись, не боись. Стой смирна. Никто тебе, значица, вреда не сделает. Ить сам Гарри за тебя просил!

О, нет! Мерзость какая. Он испортил мою укладку!

— Так чо ты подглядывал-та? Люб.. люб'пытно тебе, небось?

Я мотаю головой. Мне нестерпимо хочется оказаться возле зеркала. Чувствую себя безобразно растрепанным. В каком виде я теперь покажусь Поттеру и Грейнджер? Ведь прическа была моим единственным преимуществом!

— Х'рроший мальчик, тшш. Ну чо, хошь увидеть инт'ресную зверушку? Тока выменял!

Голос лесника полон самодовольства. Мне становится страшно. Горло перехватывает, и все, на что я способен — это отрицательно мычать. Хагрид, похоже, принимает эти звуки за изъявления восторга.

— Ну смотри. Только, эта, ост'рожней.

От последнего предупреждения мои ноги снова слабеют. Хагрид оступает на шаг — равный моим десяти — и начинает читать какое-то заклятие.

— Свалка, порка, вещ' в каморке, встань.. Пан Андж'й, прочтитя еще раз, чтоб я, значица, запомн'л!

Пан Анджей — тот самый, с холодным взглядом и четкой речью, — кивает, встает рядом с Хагридом и звучным голосом чеканит:

— Сивка, Бурка, вещая Каурка, встань передо мной, как лист перед травой!

Как только он заканчивает, Хагрид оглушительно свистит. Я немедленно глохну. Следующие несколько секунд я могу только видеть и чувствовать. Чувствую, как поднимается ураган, и ветром меня сносит метров на пять в сторону. Вижу, что волшебников, в том числе и пана Анджея, разбрасывает по берегу, как кегли. Один Хагрид стоит неколебимо, с дебильной улыбкой глядя перед собой. Лежа на земле, я пытаюсь успокоить болезненно бьющееся сердце. Судя по тому, что наш лесник сказал "осторожней", дело совсем плохо. Кого он там приобрел? Дракона? Магического звепря? Зачем я так долго курил у чертовых теплиц?! Когда ураган стихает, перед Хагридом гарцует огромный конь. Он высится надо мной, как скала. Каждое его копыто больше человеческой головы. Гигантский, черный, безумный, как у тетушки Беллы, глаз косит вниз со зверской кровожадностью.

— Кто это? — беззвучно шепчу я, не надеясь услышать ответа.

— Ти моя умничка! — полугигант с пьяным восторгом приплясывает вокруг чудовища. — Сивка моя! Бурка моя! Щас мы тя искупаем... и сами искупнемся.

Битва гигантов, вот что нас ждет. Хогвартский кальмар против исполинской лошади и ее гигантского хозяина. Я бы сказал, что шансы примерно равны, если бы этот конь не смотрел на меня с таким плотоядным интересом. Кальмар, по крайней мере, питается выбросами магии, а не живыми людьми. Чья-то мелкая, любознательная сова, оглушительно попискивая, делает низкий круг над конем, пытаясь понять, что это за животное. Сивка-Бурка вскидывает голову, быстро щелкает челюстями — и нет ни бестолковой совы, ни письма, которое та несла.

Правильно Papa говорит, что филины умнее. Моему Августу точно не пришло бы в голову подлетать к незнакомому существу так близко.

Я поднимаюсь с земли. Отступаю подальше от лошади. Отряхиваю мантию. Наугад приглаживаю волосы вынутой из кармана расческой. Пусть делают, что хотят, а мне пора в Большой зал. У меня есть обязательства перед семьей. Я должен попробовать склонить на свою сторону чертова Поттера!

— Куда пан собрался? — раздается рядом.

— Пану нужно отойти по делу! — отвечаю я довольно резко. Достали.

— Пан нас не уважает?

— Пр'стите! — включается Хагрид, не отрывая влюбленного взгляда от Сивки. — Я, эта, должен был...пр'дставить.. Это Драко Малфой, его отец был, — лесник понижает голос и оглушительно шепчет, — сторонником Сами-знаете-кого! Сейчас, значица, ждет суда. А за эт'го мальца сам Гарри Поттер попросил! Да и то верно, какой из него Пож'ратель? Сами видите, трясеца от любой мел'чи!

Мелочь? Этот монстр, которое он призвал на школьную территорию — мелочь?! Тут, между прочим, дети учатся! Я стискиваю губы и гордо вскидываю подбородок. Незнакомые волшебники, кое-как сползшиеся за это время в неопрятную кучу, смотрят на меня с земли с пьяным любопытством.

— А это, — указует вниз Хагрид как ни в чем не бывало, — наши... русск...

— Польские, пан Хагрид, — с явным неудовольствием поправляют поляки.

— Польские друззя. По п'воду Долохова. Чтобы, значица, дело закрыть. Ты ить Дол'хова-то знашь? Твой отец с им др'жил, вродя.

— Деге... делегация! — многозначительно выговаривает один из поляков.

Пан Анджей, услышав про дружбу Papa с Долоховым, щурит глаза и сверлит меня профессиональным аврорским взглядом.

Понятно. Явились за доказательствами смерти Антонина. И начали расследование, конечно, с бара мадам Розмерты.

— Мы с имя встретилися в Хогсмиде. Дома все кончилось, так я, этта, пошел... Сев'руса проводил и пошел. Выпили с имя за Победу! Они мне коня, а я им, значицца, двух детенышей сопл'хвоста на развод и еще там... одну животинку. Ты Сев'руса тута не видал, а? Как бы он не... эта... переживает чел'век!

— Северуса? — имя моего бывшего декана заставляет меня отложить попытку побега. — Хагрид, вы пили с профессором Снейпом?

На лице полугиганта появляется лукавое выражение, отчего его жуткие черты становятся еще более пугающими. Если есть что-то страшнее тролля, то это игривый тролль. То же относится и к великанам.

— Да скока мы там выпили-та! — машет он рукой, продолжая второй оглаживать лошадь. — Вот с имя выпили, эт да! А с Сев'русом эта разве выпили!

На лицах поляков польщенное выражение.

— Такой умный малец был, — Хагрид достает из кармана мантии носовой платок, размером со скатерть, и оглушительно сморкается, — тока нещастненький. Он ить, оказываеца, Лили любил!

Бедный Снейп. После патетической речи Поттера во время последней схватки про его отвергнутые чувства не говорит только ленивый. Возникло даже выражение "брошен, как Снейп". Поттеру стоило бы хоть иногда держать язык за зубами, но что взять с мальчика, который вырос у магглов? И то, что он считал профессора мертвым, его не оправдывает. Отец всегда говорил, что мертвые требуют большего уважения, чем живые.

Хагрид, отсморкавшись, продолжает разглагольствовать.

— И ведь какой герой оказался! Сам Дамблдор с им дружил и ему верил! Сам, значица, велел ему... я ему сёдня, Сев'русу-та, прям сказал: ты вот какой хошь инхрэ... ингхри... ингрядиент бери! Хошь — я тебе волос единорога в лесу насобираю! Хошь — у чучмырницы крови выпрошу, мне не откажет! Посидели с им, помолчали... помянули. Потом он немножко, значица, поспал и пошел себе.

Вряд ли профессор так уж благодарен Грейнджер за то, что та совершила все возможное и невозможное, чтобы вытащить его живым из Визжащей хижины.

Делегация поляков между тем выглядит подозрительно бодро для тех, кто пил с Хагридом. Славяне, я слышал, на редкость устойчивы в алкоголю. Один из них подползает к моим туфлям.

— Прошу пана меня извинить, — обхватывая мои ноги руками, он медленно поднимается, держась за меня, как за дерево. — Или мы будем купаться?

— Как вам будет угодно, — пожимаю я плечами, — только в озере кальмар. Он не слишком любит пьяных.

— Ох, у пани у Агнешки ножки точно белый снег! — вдруг оглушительно запевает Хагрид.

— Поцелуй меня, Агнешка, и я буду твой навек! — подхватывают поляки.

Я слышал эту песню в детстве, во время чемпионата по квиддичу, когда в финал вышли поляки и французы. Тогда пел весь стадион, но это было тише, чем то, что я слышу сейчас. Кажется, эти пьяницы усилили голоса Сонорусом. Хагрид делает попытку взгромоздиться на коня. Жалкое зрелище! Один из поляков начинает ему помогать, явно преувеличив свои силы, потом подзывает остальных, и наконец вся пьяная банда, шатаясь, держит одну хагридову ногу. Вот рухнет он на них сверху — будет котлета по-польски!

Но наш лесник чудом удерживает равновесие и кое-как водружается в седле. Его голова, как в древних сказаниях, "упирается в тучи". Конь поворачивает морду, делает шаг в мою сторону и скалит неприятно белые зубы. Я судорожно сжимаю в кармане палочку.

— Вперед! — Хагрид машет рукой в сторону воды.

Поднимая гору брызг, чудовищная лошадь вместе с ним обрушивается в озеро, вызывая нечто вроде локального цунами. Меня окатывает с головы до ног. Поляков тоже, но им, в отличие от меня, это нравится.

Дух Мерлина! Я снова растрепан, мокр и неряшлив! Издав разъяренный вопль, я вынимаю палочку и кое-как, трясущимися от ярости руками, накладываю осушающее заклятие. Разворачиваюсь, чтобы наконец свалить в замок.

— Пан нами брезгует? — холодно утыкает мне в грудь палочку проклятый Анджей.

Любезно улыбаюсь.

— Что вы! Конечно, нет. Просто хотел позвать друзей. Они будут счастливы познакомиться с вами.

— У пана есть друзья? — напрягается польский аврор, видимо, снова впомнив про Долохова.

Я скалю зубы не хуже хагридовой Сивки.

— Да. Это Гарри Поттер. Слыхали?

Надо вспомнить. Снейп же учил меня тогда, в доме на Спиннерс-Энд, в ту жуткую неделю после убийства Дамблдора, что мы с ним скрывались. Он был собран, холоден, замкнут, пару раз сильно наорал на меня, когда я полез с извинениями и жалобами. Один раз влепил пощечину, сказав, что мои рыдания оскорбительны. И при этом с какой-то мрачной решимостью учил меня вызывать Патронуса. Уверял, что в случае чего я смогу послать патронуса к нему с призывом о помощи. Впрочем, в том состоянии я оказался неспособен вызвать ничего сильнее серебристого дыма из палочки. Поняв это, Снейп как-то сразу погас и разрешил мне просто читать и валяться на диване. Потом он переправил меня в Менор, и больше мы не встречались вплоть до того момента, как он вошел в Большой зал Директором школы.

Интересно, теперь, после того, как Снейп умер и был оживлен снова усилиями Грейнджер, Нерушимая клятва перестала действовать? Мама ведь так и не сняла ее. Держит этот аргумент про запас. Я вспоминаю, как он занимался со мной поначалу — терпеливо, старательно, совсем не как мой отец. Потом вспоминаю, как Поттер выступал в мою защиту перед Визенгамотом, и как, отвыступавшись, успокаивающе подмигнул мне. В тот момент я впервые поверил, что не окажусь в Азкабане. Это было похоже на то, будто лопнули железные обручи, сдавливавшие грудь. Держа в уме это дурацкое гриффиндорское подмигивание, я произношу: "Экспекто патронум!". И в ту же секунду из моей палочки вылетает серебристый филин. Краем глаза я вижу, что поляки одобрительно аплодируют, не попадая толком ладонями по ладоням. Как там Снейп объяснял? Просто произнести речь и велеть найти адресата?

— Поттер, поспеши на озеро, — говорю я, — тут Хагрид добыл жуткое чудовище и купает его вблизи от кальмара. Это выглядит опасным.

Мысленно отдав приказ передать послание Поттеру, я взмахом палочки отсылаю патронуса на поиски. Вряд ли, конечно, из этого что-либо выйдет. После чего снова пытаюсь покинуть неприятное общество. Как бы не так! Двое поляков подхватывают меня с боков и тащут к озеру. Вот привязались.

— Зачем пан еси такове грустен? Надо радоваться! Оле, оле! Виктория!

С этими словами они подтаскивают меня к озеру и начинают в четыре руки расстегивать на мне мантию. О, борода Мерлина! Через минуту я стою в одних шелковых боксерах с вышитыми по низу дракончиками и надписью "маленький помощник Санты" на заду. Тысяча соплохвостов! Какого боггарта я надел сегодня именно их? Сейчас же даже не Рождество!

— Уберите руки! Гребаные гомики!

— Пан груб. Это не есть хорошо! Пана надо искупать! Раз-два-три, взяли! Эй, ухнем! — с этим дикарским криком делегаты швыряют мое тело в озеро, и я больно ударяюсь грудью и боком о дно. Выпутавшись из водорослей, поднимаюсь, — далеко они меня зашвырнуть не сумели, так что вода еле-еле доходит до бедер. Поляки с хохотом скачут вокруг. На них, в отличие от меня, под мантией оказались какие-то полосатые тряпки. Хагрид с конем плещутся на самой середине водоема, кальмар, судя по всему, притаился, пытаясь понять, чем ему грозит это нашествие. Может быть, я переоценил опасность. Готов признать, что никакой битвы не будет, и мои опасения были напрасными. Остается лишь надеяться, что Патронус не сработает. Не хотелось бы в глазах победителей выглядеть паникером.

Кто-то прыгает на меня сзади, снова со смехом валя в воду. Мерлинову мать за ногу! Ненавижу этих широколицых славянских уродов! Почему им так весело? ! Кое-как прикрываясь водорослями и постоянно поскальзываясь, мокрый, с облепившими зад трусами, я вылезаю из воды только для того, чтобы нос к носу встретиться с Золотым трио и целой толпой прочих героев, окруженных колдографами и журналистами.

— Отлично смотришься! Ты меня ради этого звал? — весело интересуется Поттер, разглядывая мое украшенное зеленой дрянью тело. Он явно выпил чего-то покрепче сливочного пива, судя по румяным щекам и плывущему взгляду. Уизли цветом лица напоминает пожар стога сена на закате. Раскрасневшаяся Грейнджер улыбается во все свои тридцать четыре зуба. Рука Уизли обнимает ее за плечи, прихватывая невзначай и грудь.

— Малфой! Ты такой смешной! — рыжего Финнигана буквально крючит от хохота. Сзади него прижимает ко рту ладошку пышногрудая блондинка, как ее — Виолетта? Все, боггартову мать, ВСЕ вокруг пьяны! А в дурацком положении почему-то единственный трезвый человек на весь Хогвартс. Я нагибаюсь, чтобы поднять с земли мантию.

— Я сейчас умру! Держите меня, кто-нибудь!

— Ха-ха-ха!

— Гарри, так вот почему ты ничего не получал на Рождество!

Злобно оскалясь, мокрый, взъерошенный, я оглядываюсь через плечо, пытаясь понять, что на этот раз их так рассмешило. И с ужасом вспоминаю. Колдокамеры вспыхивают, запечатлевая всю сцену для будущих поколений.

Таким я и появляюсь на развороте светских новостей в утреннем выпуске "Пророка": с фамильной злобной гримасой, в мокрых трусах и с вдребезги испорченной прической.

И ведь я всего лишь хотел спасти их чертова лесника от их же чертова кальмара! Ну или кальмара от лесника, как оказалось на поверку. Вон, видите, на заднем плане колдографии — гигантский конь догрызает щупальца? Ах, не заметили? Конечно. Этого никто не заметил. Все были слишком увлечены, читая мои трусы!

А потом было уже поздно. Но мне — знаете что?

Мне ПЛЕВАТЬ.

Я сделал все, что мог!