Чудовищно переигрываем (гет)

Паб, где группа Лавгуд даёт концерт, оказывается маггловским. В принципе, после войны подобное уже не удивляет. На страницах «Пророка», который она мельком пролистывает, Панси часто встречает заявления нового министра про единение, великие потрясения и прочую ерунду.

Слизеринцев «вместе» не касается. Бывшие сторонники Тёмного Лорда оказываются нужны только для судебных процессов и солёных заголовков. Но судя по тому, как паб медленно заполняется народом, сближение магов и магглов происходит вполне успешно. Выступление группы Луны не удивляет — похоже, отдельных людей в мантиях магглы-завсегдатаи списывают просто на экзотику. Мало ли в Британии чудиков.

Второй билет перепадает Малфою. Он, в общем-то, всегда был её неизменным партнером по авантюрам, и вместе они разбивали стереотип, что вся ебанца досталась Львиному факультету. Просто то, что гриффиндурки делали громко — слизеринцы умели тихо. Концерт панк-группы с дурацким названием под предводительством Лавгуд вполне укладывается в концепт авантюры.

Наливают недурный эль. Бармен — длинноволосый красавчик с яркой серебряной серьгой в ухе. Чем-то похож на Билла Уизли в лучшие годы, когда тот еще был не укушен и не женат. Панси весело. Она облокачивается локтями на стойку, и просит ещё кружку. Ей кажется, что мир кружится веселой каруселью, закручивается по спирали, а бармен сдувает со лба прядь темных волос, которые выбились из хвоста, и кажется, даже флиртует с ней.

Будь она посмелее — ушла бы с ним в этот вечер. Но два года судов, запрета на колдовство, потом его смягчение до списка разрешенных заклинаний будто выпарили всё безрассудство. Теперь безрассудство для неё — оказаться здесь, избрав в качестве спутника Драко Люциуса Малфоя, который удивительно органично смотрится в потертых магловских джинсах. Панси кривится и уже представляет заголовки «Пророка», если бы их кто-то увидел.

Вечеринка обещает быть жаркой, людей становится всё больше.

Они прибывают и прибывают, как будто паб кто-то заколдовал и он растягивается. Толпа нешуточная — Малфой протискивается к ней сквозь поток народу, салютует коктейлем (смешно, что даже в маггловском баре он предпочитает не банальное пиво, а убалтывает бармена на «Негрони») и улыбается.

Им чертовски не хватало веселья в последние годы. Пусть даже сомнительного веселья в компании гриффиндорцев.

— О, гляди, твой шеф тоже здесь, — Малфой кивает куда-то за её спину. И Панси кидает беглый взгляд сквозь толпу — действительно, Джордж сидит за столиком в другом конце зала. Рядом с ним Паркинсон видит еще пару макушек — естественно, Джиневра пришла поддержать подругу, куда ж без неё. Подходить, конечно, Панси не решается, но пару раз стреляет глазами в их сторону, толпа позволяет это сделать, они с Драко в самой её гуще.

Слава Мерлину, до сидения за столиком она ещё слишком молода, и поэтому будет как можно ближе к сцене. Настроение — веселиться, как в последний раз.

А потом Луна начинает петь — и Панси понимает, что пропала. Вообще, магическую музыку с недавних пор Паркинсон не очень жалует. После знакомства с магловской та кажется ей пустой. Будто магглы в ответ на то, что у них нет волшебства, создали собственное.

Удивительно, что девушка, которую на курсе считали чокнутой и едва ли не шизофреничкой, оказалась инфернально хороша на сцене. Возможно, потому что сцена и любит фриков и служит отличной площадкой для самовыражения. Но отрицать это глупо — не важно, что звучало — разухабистый панк или лирическая баллада, Луна во всём оказывалась хороша. Она пела и у Панси на душе становилось спокойно. Не гадостно и болотно, а спокойно, как не бывало много лет.

Она ловит руку Драко и стискивает её в своей:

— Чувствуешь? Это же магия в чистом виде.

Малфой просто молча кивает. Кажется, он тоже напрочь загипнотизирован. Панси закрывает глаза, и позволяет звукам подхватить её. Окружающий мир как будто пропадает: остается мелодия и голос Лавгуд, который ведет. Она открывает глаза, мокрые от слез, вместе с последними аккордами.

Кидает беглый взгляд на сцену. Худенькие руки Лавгуд обнимают микрофон, в волосы вплетены ленты. И Паркинсон запоздало, возможно, впервые в жизни осознает, что всё, что она о ней знает — это сплетни. Никакого собственного мнения на счёт Лавгуд у неё не было. И кажется, очень зря.

Они пробиваются к барной стойке. Симпатичный бармен сменился рыженькой девушкой со смущенной улыбкой. Она смущается ещё больше, когда Малфой подмигивает ей:

— Два джина с тоником, — Малфой, кажется, решает перейти к более крепким напиткам.

— Ты охренел, гадина, мне на работу завтра, — шипит Паркинсон, — вряд ли мистер Уизли будет счастлив, увидев меня завтра утром с лицом цветов факультета.

— От гадины и слышу, — Драко фыркает, — твой работодатель, между прочим, вон там сидит, и кажется, завтра ему будет все равно, какого цвета твоё лицо.

Панси еще раз оглядывается, и убедившись в правоте слов Драко, машет рукой на правила приличия. В конце-концов, Лавгуд права — здесь не светский приём, и правила можно похерить. За одним коктейлем следует второй, а в голове становится пусто и легко.

Голову однозначно нужно проверить.

— Я выйду на улицу, не теряй. Подышать хочу, — она наклоняется к уху Драко. Тот кивает.

Панси толкает тяжелую дверь и делает глубокий вдох. Холодный ноябрьский воздух почти мгновенно отрезвляет, будто и не было двух коктейлей, а до них эля.

Уизли курит в пяти метрах от неё. Она замирает и смотрит, как тлеет в его длинных пальцах сигарета. В голове стремительно тяжелеет.

«Ты в хлам пьяна, Паркинсон. А он твой начальник. Тебе нужно грёбанное разрешение на аппарацию, поэтому не вздумай» — со всей серьезностью вопит внутренний голос.

Положение спасает Луна. Она с хохотом и звоном бус выскальзывает из двери.

— Панси, ты пришла, — Лавгуд широко раскрывает объятия, будто Паркинсон, по меньшей мере, её лучшая подруга, — как тебе концерт?

Панси кивает:

— Все прекрасно, спасибо! Ты была права, — она хихикает, — меньше всего это было похоже на светский прием.

— Кто тут говорил о светских приёмах? Это по моей части — Драко Люциус Малфой собственной персоной выходит из дверей, и кажется, пока она тут созерцала руки Уизли, он опрокинул в себя ещё коктейль.

Луна оборачивается.

— Малфой?

— Лавгуд?

Уизли разряжает обстановку неожиданным покашливанием. Он смотрит на неё в упор, размыкает губы, и кивая в сторону Драко, произносит:

— Завтра в восемь, Паркинсон, поэтому не слишком уж веселись.

А затем аппарирует. Панси не успевает ответить. Настроение, которое только поднялось, вмиг исчезает.

— Ну и козёл же у тебя босс. Ты что, в рабстве теперь? — очень по-слизерински замечает Драко, забывая, что их слышит Луна. Но она, кажется, или погружена в себя, или просто делает вид, что не услышала.

— Дай сигарету, пожалуйста, — просит она у Лавгуд. Смертельно, до усрачки хочется курить. Сигареты не в списке покупок, но сейчас, особенно после хамства «мистера Уизли» хочется затянуться просто отчаянно.

Луна протягивает ей пачку красного «Мальборо».

— Интеграция магического и магловского мира идёт вовсю, правда? — Паркинсон усмехается, вытаскивает одну сигарету из пачки, озирается, не видит ли кто, но улица пустынна, поджигает палочкой и с наслаждением делает затяжку.

Луна подходит ближе, протягивает ей руку.

— Не злись на него, Панси. Наверняка, у Джорджа просто был плохой день.

Панси поднимает на нее глаза, и между затяжками произносит:

— А у меня день был просто зашибись. До того момента, пока его не увидела, — она тушит сигарету, и выбрасывает в урну, стоящую рядом, — я пойду, пожалуй. Спасибо за концерт, за вечер и вообще. Ты хорошо поешь. Драко, ты идёшь?

— Панс, я останусь. Ты не обижаешься, правда?

Она отрицательно качает головой. Обижаться на него бессмысленно. В их дружбе это давно пройденная стадия. И к тому же, она видит, что Драко впечатлен музыкой Луны, да и самой Луной, наверное, тоже. А кто она такая, чтобы отказывать лучшему другу в удовольствии хорошо провести вечер? Пусть хоть кому-то сегодня повезёт.

Ей нужно вернуться в паб, чтобы забрать рюкзак. И неожиданно — вот так сюрприз, она обнаруживает, что бармен заканчивает смену. Он зачем-то возвращается за стойку и внезапно замечает её.

Злость поднимается в ней, как волна. На одиночество, весь гребанный магический мир, и в отдельности — на чертового Уизли. Уизли, который ведет себя с ней, как козёл, но у которого такие красивые длинные пальцы.

— Подожди, — зовёт бармен, перекрикивая музыку.

Она смотрит недоуменно.

— Ты отчаянная. Эль, а потом два джина с тоником. Тяжёлый день? — он улыбается и Панси становится даже как-то тепло.

На легкий флирт, несмотря на злость, рассчитывать можно.

— Да, пожалуй. Я встретила своего козла-босса, и хороший вечер пошёл по одному месту, — она невесело улыбается.

— Кажется, я знаю, как это исправить — улыбка бармена не обещает ничего приличного. А впрочем, ничего приличного ей и не нужно.

///

От концерта остаются самые приятные воспоминания. Хорошая выпивка, компания Малфоя, с которым они не так уж часто видятся, прекрасное выступление Луны. А уж вечер какой получился — просто загляденье.

Горячие ладони бармена, которого звали, кажется, Джулс или Джек, — у неё плохая память на имена, особенно после одноразового секса, шелест одежды, маленькая квартирка, куда он её привел. И татуировка — его таланты не ограничивались смешиванием коктейлей, он оказался еще и тату-мастером. В процессе было больше щекотно, чем больно. А еще она неотрывно смотрела на руки, сжимающие тату-машинку. Пальцы тоже были красивыми. Но не такими красивыми, как у Уизли.

Ебучего Уизли, которого она никак не может выкинуть из головы. Мерлин свидетель, что даже симпатичный бармен в этом был не помощник.

Она осталась у него. Уезжать среди ночи смысла уже не было. В память про вечер под её ключицей теперь жила маленькая ласточка — неоконченная, но так было нужно, заклеенная специальной заживляющей пленкой.

Утром тихо подобрала одежду. Наспех влезла в худи и джинсы. Кое-как натянула носки и пальто. Сунула ноги в кроссовки. За окном мелькнули первые солнечные лучи. Британский ноябрь вообще редко баловал солнцем, но рассвет было ни с чем не перепутать.

Записки не оставила. Она никогда их не оставляла.

Хорошо, что у неё сегодня выходной и можно отоспаться.