Охота к перемене мест (джен)

* * *

Рокэ вскинул руки, с трудом сдерживая крик восторга. С высоты Эйфелевой башни Париж, залитый огнями, выглядел фантастически прекрасным, невозможным, лучшим городом всех обитаемых миров. Смотреть на него было так радостно, что это причиняло боль.

В Париже не было ни одного знакомого здания, но Рокэ узнал этот город, едва ступив на его мостовую, покрытую невероятно прочным монолитным камнем. Это была Оллария – точнее, ее отражение в удивительном мире, где знакомое причудливо смешивалось с неведомым.

Слушая рассказы странной девушки с розовыми волосами об истории Франции и Парижа, Рокэ испытывал невероятную гордость за родную страну, которая и в этом мире была славной и прекрасной. Враги много раз пытались стереть Францию с лица Земли, но она всегда восставала из пепла сильнее и краше, чем прежде. Это давало надежду, что и Талиг выстоит, уцелеет во всех передрягах, которые уготовил ему Рок…

Тонкс поежилась, но уходить пока не хотелось, и Рокэ мягко сказал:

– Мисс, прошу, позвольте мне еще немного здесь постоять. Не знаю, когда я вернусь сюда («и вернусь ли вообще», – добавил он про себя), а это зрелище так прекрасно!

– Конечно-конечно! – улыбнулась Тонкс. – Стойте, сколько хотите! Я подожду. Я сама обалдела, когда в первый раз сюда пришла.

Рокэ казалось, что открывающийся с Эйфелевой башни вид – суть и сердце мира, который он уже успел полюбить и принять. Рокэ не уставал удивляться здешним красотам и чудесам. Газеты, водопровод, квиддич, футбол, автомобили, метро, поезда, самолеты, телефоны, компьютеры – все поражало воображение и радовало глаз.

А еще Рокэ теперь точно знал, что все виденные им блага цивилизации, точно такие же или несколько измененные, рано или поздно придут и в Золотые Земли. Конечно, это случится нескоро, но со временем и в Талиге люди перестанут умирать от голода и губить здоровье тяжелой работой.

О будущем мечтают многие, не зная, насколько верны их предположения, но лишь единицам доподлинно известно, что произойдет в грядущем. Рокэ был одним из редких счастливчиков, и впервые за много лет в его сердце воцарился покой. По сравнению с самолетами и поездами виденный в юности Леворукий выглядел бледно.

Конечно, недооценивать врагов не стоило ни в Талиге, ни здесь. Рокэ понимал, что за будущее Золотых Земель придется долго и упорно сражаться, но был готов к этому, потому что теперь знал, за что именно борется. Ради счастья мира, где он оказался случайно, Рокэ тоже был готов на многое. Все время своей ссылки он внимательно читал газеты, книги, справочники, учебники – волшебные и маггловские – и слушал разговоры студентов, профессоров, орденцев и обычных людей. Конечно, многое еще оставалось непонятным, но сторонники защиты прав чистокровных магов до боли напоминали Людей Чести – те же ни на чем не основанные амбиции, та же гордыня, та же косность, то же нежелание признавать перемены. Рокэ знал, сколько крови пролилось во время минувшей войны в магической Британии, и был намерен разбиться в лепешку, но не допустить повторения резни.

Первые дни в Хогвартсе он постоянно ждал вызова Волдеморта и был готов стоически терпеть невыносимую боль, чтобы доказать местным: люди Золотых Земель сделаны не из марципана с сахаром. Но время шло, а все оставалось по-прежнему.

Рокэ обсуждал эту странность с Дамблдором, и их гипотезы, объясняющие странное затишье, отнюдь не радовали.

Во-первых, молчание Волдеморта могло означать, что именно он каким-то непонятным образом сумел заменить Северуса на Рокэ, но это казалось малореальным. Более вероятной выглядела иная версия – до Пожирателей дошли слухи о странном поведении профессора Снейпа, и его решили не беспокоить, пока все непонятное не прояснится. В-третьих, затишье в Организации, вполне возможно, объяснялось тем, что там шла подготовка к какой-то важной акции, в которую не собирались посвящать шпиона, и это, пожалуй, было страшнее всего.

Но пока новой информации не поступало, гадать не имело смысла. Поэтому Рокэ искренне наслаждался рождественскими каникулами и тем, что в кои-то веки от него никто ничего не ждал. С позволения Дамблдора он потратил часть денег Снейпа на новую одежду – черные шелковые и бархатные мантии, а также на костюм для прогулок в мире магглов. В джинсах и куртке Рокэ чувствовал себя гораздо удобнее, чем в мантиях, и наслаждался каждой минутой, проведенной в привычном наряде. Перелет во французскую столицу и вовсе был сказкой, о которой в Золотых Землях не смели и мечтать. А в Париже Рокэ испытал такой восторг, что, казалось, мог взлететь без помощи магии, техники и гиппогрифа.

– Ну, наверное, нам пора, – вздохнул он, возвращаясь к реальности. – А то вы совсем замерзли, мисс.

– Со мной все в порядке. – Тонкс попыталась улыбнуться, но не смогла. – Я не замерзла!

Они направились к лифтам.

– Тогда вас гложет какая-то печаль, мисс. Вас беспокоит грядущая война?

– Нет! То есть беспокоит, конечно… Но я аврор и готова к бою. Тут другое… А, ладно! Дамблдор сказал, вы у нас проездом, так что мою тайну вы все равно унесете с собой. Дело в том, что я… влюбилась. Вы… сами видите, какая я, а он очень хороший человек! Добрый, умный, смелый, совестливый. Наверное, я кажусь ему… некрасивой и вульгарной, хотя он и говорит, что слишком стар и беден для меня. А еще он оборотень, но мне на это плевать! – Тонкс с вызовом посмотрела на Рокэ. – Я его все равно люблю.

– Вы точно уверены, что любите его, а не жалеете? – В возлюбленном своей телохранительницы Рокэ узнал Ремуса Люпина, с которым встречался в канун Рождества в доме на площади Гриммо, но, конечно, не стал об этом говорить. – Бедность, почтенный возраст и оборотничество вызывают скорее сочувствие, чем страсть. А жалость – плохой спутник в личной жизни.

– Я его люблю! – в голосе девушки зазвенел вызов. – У него прекрасный голос… и руки… и он такой нежный… И страстный, только скрывает это от всех. Я жить без него не могу!

– Тогда все просто, мисс. Как-нибудь при личной встрече подпоите рыцаря вашего сердца и тащите в постель, благо в вашем мире возможен секс без последствий. Вы очень симпатичная девушка и, не сомневаюсь, сделаны из плоти и крови, а не изо льда. Вполне возможно, вблизи вы понравитесь вашему кавалеру еще больше, чем издали.

– А если нет? – голос Тонкс дрогнул.

– Тогда вы в любом случае ничего не теряете. Кроме того, нельзя исключать, что именно вас при близком знакомстве разочарует ваш избранник и вы перестанете о нем тосковать.

– Такого никогда не будет!

– Значит, вам тем более необходимо познакомиться с ним поближе. Приступайте к делу, как только мы вернемся в Англию.

– Я не знаю, – Тонкс не кокетничала, а действительно сомневалась. – Но я обдумаю ваши слова.

– Вот и хорошо! А теперь предлагаю прогуляться по этому бульвару…

Бульвар освещало множество электрических ламп, превращавших вечер в день. Машин на улицах было мало: сказывались праздники. Зато толпы людей, – парижан и туристов – привлеченные прохладной, но ясной погодой, вышли на прогулку. Они болтали, смеялись, целовались и фотографировали достопримечательности. Рокэ почувствовал себя песчинкой в людском водовороте.

Пройдя еще немного, Рокэ услышал звуки музыки – старый шарманщик наигрывал вальс. Многие прохожие замедляли шаг и слушали; вокруг старика образовалось немного свободного места.

Вообще-то Рокэ не очень любил танцевать, но переполнявшую его сейчас радость очень хотелось выразить. На рождественской вечеринке Ордена Феникса Рокэ видел, как исполняют вальс, и хорошо это запомнил, поэтому без тени сомнения слегка поклонился своей спутнице:

– Разрешите пригласить вас на танец, мисс?

– Но… – девушка покраснела, – я не умею…

– Ничего, мисс, я научу.

Не дав Тонкс времени отказаться, Рокэ вывел ее на свободное пространство перед шарманщиком и закружил в танце.

* * *

Как всегда после секса с Катари, Северус проснулся в омерзительном настроении. Впрочем, к чувствам использованной шлюхи сегодня примешивалась изрядная доля облегчения. Вчера в королевских покоях минус на минус в кои-то веки дал плюс.

Северус очень переживал из-за того, что не может быстро возбудиться в присутствии Катари и нуждается в длительной прелюдии к сексу. Это отнимало массу времени, которое можно было бы потратить с гораздо большей пользой. Но вчера именно медлительность Северуса спасла положение, когда Окделл со свойственной ему тактичностью ворвался в опочивальню королевы как раз в тот момент, когда там находился Первый маршал. Страшно было представить, как самолюбивый мальчишка отреагировал бы на секс между убийцей отца и дамой сердца, но, к счастью, Северус успел только снять свой камзол и расстегнуть застежки на спине платья Катари, так что ничего предосудительного Дикон, ненаблюдательный, как все мальчишки, не заметил. Северус сказал, что снял камзол потому, что Катарина случайно пролила на него вино, она поддержала игру, за все время беседы умудрившись не повернуться к Окделлу ни спиной, ни боком. Так что все завершилось вполне благополучно.

Но даже благодарность за этот спектакль не изменила отношение Северуса к королеве, и секс с ней по-прежнему вызывал в нем брезгливость. Радовало лишь то, что эта повинность на ближайшие несколько дней уже отработана.

После завтрака необычно задумчивый Окделл привычно барабанил главы из исторических книг, но Северус слушал его не очень внимательно, полностью погрузившись в свои мысли. Именно сегодня он собирался высказать кардиналу свои соображения о причинах бедственного положения Талига и раз за разом прокручивал в голове систему доказательств собственной гипотезы. Северус не был уверен, что полностью прав, но надеялся, что хоть толика здравого смысла в его мнении имеется.

После обеда Северус отпустил Дикона гулять по городу, а сам поехал к Сильвестру, волнуясь, словно перед экзаменом.

Сейчас кардинал выглядел гораздо лучше, чем при их знакомстве; Северус не знал, что тому причиной – действие придуманного им зелья или полный отказ от шадди, – но все равно радовался, что сумел оттащить хорошего человека от края пропасти.

– Добрый день, Ваше Высокопреосвященство. Сегодня я хочу высказать вам свои соображения о главной причине талигских проблем.

– Я слушаю вас, Северус.

– Как я уже вам говорил, мир, в котором я живу, по уровню развития опережает Золотые Земли на несколько столетий. Различий много, но важнее всего то, что у нас власть принадлежит не феодалам-землевладельцам, а промышленникам и торговцам – лавочникам, как вы их называете.

Чтобы скрыть волнение, Северус встал, прошелся по кабинету и, откашлявшись, продолжил:

– Когда-то в Европе все было так, как и у вас, но потом начались перемены. Там, где наши Люди Чести и Лучшие Люди были относительно слабы, власть переходила к Людям Дела относительно бескровно. Так, насколько мне известно, у вас произошло в Гайифе и Дриксен, поскольку местная знать была ослаблена постоянными поражениями в войнах с Талигом. А в вашей стране дворяне разжирели на победах и готовы насмерть стоять за свои привилегии, не понимая, что их мир скоро рухнет навеки.

– Да что вы несе… – рявкнул Сильвестр, но быстро взял себя в руки и бесцветным голосом спросил: – Неужели в вашем мире нет стран, где дворянство сумело отстоять свои права?

– Нет. Просто в некоторых государствах оно дольше задерживало реформы, и они проходили особенно грязно и кроваво. Есть и несколько стран, где дворянство от власти отстранили, а дельцов к ней не допустили, но уровень жизни в подобных державах гораздо ниже, чем там, где победили Люди Дела.

Кардинал уже взял себя в руки и забросал Северуса вопросами. Он мог ответить не на все, поскольку в родном мире не изучал политику и экономику, но кое-что все же знал: Дамблдор давал ему читать проекты орденцев по переустройству волшебного мира.

Разговор длился долго и вымотал собеседников до предела. Первым сдался Сильвестр – он вызвал секретаря и попросил принести кувшин с приготовленным по рецепту Северуса травяным напитком, который теперь пил вместо шадди.

Разливая ароматную терпкую жидкость по чашкам, кардинал растерянно сказал:

– Знаете, Северус, я только теперь окончательно поверил, что вы из другого мира. До этого я все равно в глубине души считал, что вы – Рокэ, потерявший память. Но то, что вы сказали мне сегодня, не пришло бы в голову ни одному человеку Золотых Земель. Что ж, похоже, жертва достославного Енниоля действительно была не напрасной! Только не думайте, что я с вами полностью согласен: вы сами сказали, что Европа сильно опережает в развитии Золотые Земли, а то, что полезно двадцатилетнему юноше, вредно старику и убийственно для младенца. Но если бы вы были на моем месте, с чего бы вы начали реформы, Северус?

– Расширил бы состав Совета, – ответил тот, не задумываясь. – Ввел бы в него богатых и толковых фабрикантов и купцов и постарался бы как можно скорее провести реформы, которые способствовали бы процветанию Людей Дела.

– Людям Чести и Лучшим Людям это явно не понравится. А если они объединятся – мне и фабрикантам придется туго.

– У деловых людей есть деньги, а осел, груженный золотом, войдет в любую крепость. Главная проблема – в ином. Чем лучше развиты промышленность и торговля, тем дешевле сельскохозяйственные товары и тем больше крестьян разорятся, потеряв все, что имеют. Так что чем успешнее пройдут реформы – тем вероятнее народные бунты.

– Как же с ними справиться?

– Как победить наводнение? Это очень сложно. Все, что могу посоветовать, – принимая Людей Дела в Совет, взамен потребуйте от них платить работникам зарплату, на которую можно жить. Это не решит проблему полностью, но хоть немного поможет.

– Но что же делать с недовольными Людьми Чести и Лучшими Людьми?

– Здесь тоже нет однозначного решения, но я бы поступил так…