Немыслимое (джен)

Несколькими днями спустя было собрано совещание правительства с участием многих учёных. Целью совещания ставилось обсуждение вероятных последствий войны и дальнейших действий для выживания России.

Открывал совещание, естественно, я.

— Здравствуйте, товарищи. Все вы уже проинформированы о том, что стало причиной последних катастрофических событий, и все, судя по всему, согласились с необходимостью кобальтовой войны. Однако первый этап этой войны практически завершён, и теперь перед нами встаёт вопрос — как быть дальше? Для начала предлагаю обсудить, каковы окажутся экологические последствия для планеты, и как скоро мы сможем покинуть наши бункеры?

Первым поднялся с места Герман Волков, представитель коллектива учёных, ещё до войны начавшего работу над изучением её вероятных последствий.

— Мы провели серьёзные научные исследования по этой проблеме, — заявил он, — но пока что мы не можем стопроцентно точно определить последствия войны — у нас было мало времени и мало информации о происходящем на поверхности. Можно достоверно сказать, что в ближайшие пятнадцать лет уровень радиации от кобальта будет крайне высок, и находиться на земле без скафандра тяжёлой защиты окажется смертельно опасно — даже очень короткое время. В то же время большая часть представителей земной биосферы менее чувствительна к радиации, чем человек, и значительная часть видов сможет выжить — главным образом в горной местности. Исключением будут птицы — у всех видов птиц уровень чувствительности к радиации заметно выше человеческого, это да… Птиц жалко. Поскольку для насекомых опасность от радиации минимальна, у нас будут большие проблемы с сельским хозяйством после возвращения на поверхность.

Ему сразу же ответил представитель группы биологов и генетиков.

— Между прочим, у нас сохранены более тридцати видов птиц, популяцию которых при необходимости сможем восстановить в пределах десятилетнего срока. Плюс есть образцы ДНК около четырёхсот как отечественных, так и зарубежных видов — нынешние технологии позволяют нам клонировать практически всех из них, вживив яйцеклетку другой птице. И, обратите внимание, помимо птиц мы можем восстановить больше двух тысяч видов других животных, а образцы семян растений вообще относятся к пятнадцати тысячам видов и сортов. Мы хорошо подготовились к послевоенному восстановлению биосферы — полагаю, у врагов с этим заметно хуже. Конечно, будет тяжело, но мы выживем — и выживет природа. По крайней мере, часть её.

— Подождите, пожалуйста, товарищ… Алексеенко, кажется? — он кивнул. — Пусть товарищ Волков закончит с радиационной проблемой.

— Да, так вот, — продолжил Волков, — уровень радиации от кобальта упадёт до приемлемого уже через тридцать-сорок лет и до полностью безопасного — через пятьдесят. Создавать отдельные поселения на поверхности, пусть с фильтрами воздуха и тонкой свинцовой защитой, но зато с доступом к солнечному свету, мы сможем лет через двадцать. Поскольку припасов нам на все пятьдесят лет не хватит, такой ход будет необходим — в специальных защищённых теплицах мы будем выращивать необходимые сельскохозяйственные культуры.

— Впрочем, разумеется, — молодой учёный протирает очки, — мы пока не можем точно оценить сроки. У кобальта вполне конкретный и очевидный период полураспада, это пять целых двадцать семь сотых лет, но тут значительно менее определённый фактор представляет собой оружие, применённое нашими врагами. В ближайшие годы эффект от него на фоне кобальта-60 будет практически незаметен, но выделившиеся при ядерных взрывах изотопы и атомное топливо уничтоженных электростанций будут излучать радиацию спустя многие века. Вполне вероятно, что большая часть европейской России навсегда останется непригодной для жизни — во всяком случае, не думаю, что у кого-либо из присутствующих есть шансы дожить до того времени, когда радиоактивный фон здесь упадёт до безопасного уровня. И вот тут, к сожалению, у наших врагов явно более выигрышное положение — над территорией США и южного Китая не взрывались ядерные бомбы.

Волков сел обратно и огляделся по сторонам. Многие, слушавшие выступление, выглядели весьма подавленно. Приятного и в самом деле мало, но ещё не было обсуждения доклада о способах борьбы с «вероятными противниками».

Группу военных учёных представлял Дмитрий Емельянов.

— Прежде всего, мы должны дать оценку вероятному количеству выживших. В наших бункерах и метро в данный момент находятся один миллион двести семьдесят тысяч человек. Но при этом стоит сказать, что далеко не у всех есть шансы дожить до выхода на поверхность. Во-первых, многие из бункеров не приспособлены для многолетнего проживания большого числа людей; их модернизация была произведена наскоро, и часть систем жизнеобеспечения может выйти из строя преждевременно. Средства сообщения по поверхности уже скоро станут недоступны, и спасение гибнущих будет почти невозможным. Мы должны прямо сейчас провести анализ вероятности поломок систем жизнеобеспечения и, пока, радиация от кобальтовых взрывов не накрыла Россию, эвакуировать население таких бункеров. При этом всех мы не сможем разместить в исправных убежищах, так как продолжается эвакуация переживших обмен ударами людей с поверхности, и бункеры уже забиты до предела. В ближайшее время нам придётся отсеять лишнее население, чтобы иметь возможность спасти наиболее полезных людей.

В зале прозвучал целый ряд возмущённых реплик, по сторонам начали идти шепотки.

— Молчать! — в полный голос произнёс товарищ Михайлов, одновременно жестом указывая Емельянову продолжать.

— Так вот… Во-вторых, существенной проблемой будет психологическое воздействие последствий войны на разум и чувства людей. Будут самоубийства. Будут и ещё менее приятные явления. Это тоже — причина отсеять психически неустойчивых.

В третьих, в России много людей с различными неизлечимыми хроническими и генетическими заболеваниями. В том числе СПИД, от которого достаточно эффективного лекарства в ближайшее время не будет найдено с гарантией — просто не до того. Нам в любом случае придётся избавиться от носителей ВИЧ-инфекции, и понадобится евгеническая программа для отсеивания лишних генов.

Все молчали.

— А теперь о ситуации, которую следует ожидать у наших противников. В США число выживших составит примерно полтора миллиона, и не факт, что они успеют вовремя отсеять бесполезную их часть. Гораздо хуже обстоят дела с Китаем. Подземные укрепрайоны КНР огромны; только общая длина ходов между бункерами превышает десять тысяч километров. Да, в отличие от США Китай попал под прямой удар нашими ракетами, и часть бункеров там разрушена, но даже теперь укрыться в них могут более двадцати миллионов человек.

На этих словах я морщусь, как от зубной боли. Нда… Китай теперь — наша общая зубная боль.

— Правда, у них не существует систем жизнеобеспечения, которые позволили бы пережить более двадцати лет под землёй. Не сомневаюсь, они будут очень стараться, но уже через несколько лет численность уцелевших сократится до пяти-шести миллионов, и, вероятно, на этой цифре заморозится надолго. Хуже то, что у них будет очень большой выбор для отсеивания лишних, и это облегчит им послевоенное восстановление. У нас с этим дела обстоят не столь безоблачно.

— Однако, — после короткого молчания продолжает Емельянов, — у нас есть и преимущество. А именно — технологии клонирования человека.

А вот это для большинства присутствующих было большим сюрпризом. Что же, надеюсь, этого козыря нам хватит, чтобы победить.

— Полагаю, товарищ Алексеенко расскажет об этом лучше меня, — слегка кивнув в направлении биолога, Емельянов прошёл на своё место.

— Нда… Не знаю, с чего начать, — стесняется. Только время зря тратит, — В целом, под Москвой ещё до революции существовал секретный центр исследований в сфере генетики человека. Там проходило искусственное создание эмбрионов с последующей их ликвидацией для извлечения стволовых клеток. Разрабатывались и способы выращивания полноценного человека вне организма матери. Все разработки проводились секретно на средства известного некогда миллиардера Шорнина. После революции научный центр был национализирован, и по приказу лично от президента, — кивок в мою сторону, — основным направлением исследований стало именно клонирование, а также анализ ДНК живущих людей для выявления наследственных заболеваний, которые не должны быть переданы следующим поколениям.

Собственно говоря, — оглядывая окружающих, коротко посмотрел на меня, — аппаратура для клонирования была завезена во все крупнейшие бункеры. Мы, обладая образцами клеток людей с наиболее развитым интеллектом, способны вырастить детей-гениев. Обладая клетками лучших бойцов спецназа — идеальных солдат. Воспитывая человека с детства по разработанной психологами методике, можно достичь по-настоящему грандиозных результатов. С такой технологией у России есть будущее.