Новый век Туманного Альбиона (джен)

В стародавние времена, когда я мог обменять моток шёлковых ниток на недельный ночлег на тонком матрасе в доме старой прачки, мою почуявшую неладное интуицию назвали бы происками дьявола. Килгарра бы сказал, что я выдаю желаемое за действительное, не туда смотрю и не о том думаю, а Гаюс – что от Судьбы не с моей неуклюжестью бегать.

— Предупреждаю сразу: он капитан Гриффиндорской сборной по квиддичу и лучший охотник за всю историю Хогвартса, — а это говорит мне Гвен. – Если он где и напортачил, будь помягче.

Сам Артур, возможно, снисходительно протянул бы «Ме-е-е-рлин» и отмахнулся, рыцари бы добродушно постучали по плечу, а моё второе, ничуть не более разумное, чем первое, я гаденько посмеялось бы над моей совершенно не угасающей со временем надеждой.

— Нет, я серьёзно, Эмрис, — шипит Гвиневра. – Чем он тебе так не угодил?

Тем, что и спустя пятнадцать веков находит способы отравить моё и без того не сладкое существование.

— Ничем, — отмахиваюсь я, отворачиваясь, наконец, от гриффиндорского стола, где вокруг Артура сидят в прошлом рыцари Круглого Стола, а ныне – игроки по квиддичу, среди которых и улыбчивый новобранец — третьекурсник Джеймс Поттер, вошедший в команду в качестве ловца. – Напротив. Весьма талантливый молодой человек.

— Школьная звёздочка, — улыбается тренер Колби. – Не получи он капитанский значок, был бы школьным старостой. Любимец учителей, пример для юношей и предмет обожания юных дам – зазнаться немудрено, но… он умница. Дерзости не занимать, но с наглостью и грубостью он её не путает.

Поворачиваюсь к ней и приподнимаю брови.

— Да ты никак и сама пала жертвой звёздных чар!

Гвен негромко смеётся и качает головой:

— Я признаю их наличие. Секрет его в том, что он добрый на самом-то деле. Иногда слишком даже. Побольше бы таких, и мир был бы чуточку лучше.

Улыбаюсь я почему-то тайком. То ли потому что в этот самый момент взгляд лазурных глаз обращён к учительскому столу, то ли потому что у меня самого в глазах сейчас несколько больше гордости, чем полагается учителю, едва знакомому с учеником – не так уж это и важно.

— А чем тебя покорил? – интересуется Колби.

— Беспалочковая невербальная, — тихонько отвечаю я. – Спичку в иголку – глазом не моргнул.

— Да? – почему-то удивляется Гвен. – А Флитвик говорил в своё время, что ему и невербальную освоить будет трудно – он ментально почти нулевой.

Эту реплику я оставляю без ответа, потому как ни слова не сказать во время занятия, демонстративно проговаривать заклинание вслух, старательно взмахивать палочкой и, лишь убедившись, что мы с ним в классе одни, показать, что он может на самом деле… На демонстрацию силы не очень похоже, и если он и пытался что-либо кому-либо доказать, то этим кем-то был я.

Что возвращает нас к тому, что я ни черта не понимаю, и если он ничего не помнит, то чего ради это представление? А если помнит, то разве пятнадцать столетий моего ожидания – это мало?

«Полторы тысячи лет ждал, пару дней ожидания тебя не убьют», — почти слышу я.

Было бы очень по-артуровски.

— … грустная история.

— Что? – переспрашиваю я.

— Я говорю, у их семьи история трагичная. Его отец – маггл, известное лицо в политических кругах маггловской Британии, всю свою жизнь на высоких постах и при больших деньгах. Влюбился в женщину. Умница, красавица, чистокровная волшебница. Ухаживал за ней добрых два года, хвостиком ходил и ни капельки странного не заметил, хотя та и не пряталась особенно – говорят даже, иногда и на свидание являлась в мантии. Когда дело до серьёзного дошло, она ему всё рассказала, а когда слов мало оказалось – показала, но что самое удивительно, зол был не столько сам Утер, сколько семья Эйгир. Связи с магглом они ей не простили, — Гвен усмехается и отставляет кубок. – Ничему людей история с Волдемортом не учит. От дочери они отреклись, денег лишили и едва с семейного гобелена не выжгли. Утер на ней женился, всем обеспечил, из магического мира увёл.

Гвен грустно хмурится и заканчивает ещё тише:

— Она умерла в родах. Утер запил, потерял пост, лишился имени и уважения. Поклялся, что никогда и ни за что сына на порог магического мира не пустит, а когда мальчику письмо из Хогвартса пришло, несколько месяцев с сыном по миру гонялся, от школьных сов убегая. Сдался лишь, когда МакГонагалл сама к ним пришла. Всё объяснила, рассказала, что да как, что ту семью к мальчику в школе не допустит, что в Хогвартсе он под защитой, и что если его не обучить, то собственная магия ему врагом станет. Утер сдался, но после отъезда сына совсем расклеился. Год в себя прийти не мог, но… — Колби тепло улыбается и кивает на Артура. – Вот уж не знаю, какие слова мог найти ребёнок для родителя, но, руку на отсечение – он отца от гибели спас. Домой ездит чаще прочих. Представляешь, даже выпросил у директрисы разрешение для отца Хогсмид посмотреть, а тот, в свою очередь, ни одного матча не пропустил.

Замолкает, и я вижу, как тепло улыбается она севшему за стол Ланселоту. Одними глазами.

— Он всегда был хорошим отцом, — бормочу я, встречаясь с Артуром взглядом.

— Это точ… Почему всегда? – едва не пропускает она мимо ушей мою оговорку.

— Ну, судя по твоему рассказу, — быстро исправляюсь я.

— Мораль сей басни такова, что Артур хороший сын, — назидательно поднимает она указательный палец.

И с этим не поспоришь.

Любопытно всё же магия вьёт своё кружево. В одной жизни Утер жестокий тиран, всю свою жизнь положивший на алтарь страха перед магией и на истребление её. Во всех прочих – убитый горем и нищетой, лишённый не только статуса, но и детей. В этой, когда каждому жителю древнего Камелота досталось по крупице магии, когда каждый, даже его родной сын, магией благословлён…

Он её напрочь лишён, и ей же снова обижен, но Судьба не была бы Судьбой, не подари она ему своё прощение в столь неожиданной обёртке.

Магию простить и магии поверить ему помог сын.

— Профессор Эмрис!

— Да, Ар… мистер Пендрагон? – останавливаюсь посреди коридора и оборачиваюсь.

Странно смотреть на него с позиции старшего – тогда, пятнадцать столетий назад, мы были ровесниками.

Странно вообще смотреть на него живого, но на детали обращать внимание проще, чем на главное.

— Я прочитал тот труд в Запретной Секции, о котором вы говорили.

Жестом предлагаю ему продолжить путь и хитро улыбаюсь:

— Я поощряю здоровую конкуренцию внутри группы, но перевод данной работы был общим зачётным заданием. Баллов это, мистер Пендрагон, вам не прибавит.

— Да, — как-то слишком просто соглашается он. – Поэтому я её лишь прочёл, а перевод мы сдадим вместе к Хэллоуину.

— И вы сообщаете об этом заранее, потому что…

— Потому что хотел попросить вас о дополнительных занятиях, — без запинки и будто бы предполагаемого смущения продолжает он, заходя вслед за мной в класс.

Обхожу преподавательский стол, стараясь хотя бы так создать между нами более менее материальный барьер и опираюсь ладонями о столешницу.

— Они вам ни к чему.

Артур хмурится смешно и немного нагло, совсем как тогда, когда я не успевал вовремя поднести к королевским ногами начищенные сапоги, неправильно повязывал седло или забывал начистить меч. Я уже почти жду возмущенного «Мерлин!» и однозначного приказала сделать так, как он говорит, но вместо этого гриффиндорец говорит:

— Но с Морганой вы занимаетесь.

И вот откуда, позвольте узнать, он это знает?

Должно быть, вопрос отражается у меня на лице, потому как он тут же поясняет:

— Она мне рассказала.

Трогательная дружба двух бывших врагов и занятная откровенность сестры с когда-то братом.

— Да, это верно, — нехотя подтверждаю я. – И с мисс МакГрат я занимаюсь, потому…

А почему, собственно? Потому что в такое простое «помоги» было вложено не только «объясни», но и «покажи, как надо»? Потому что однажды я, указав направление, не имел ни возможности проконтролировать, верно ли она двинется по нему дальше, ни способностей на неё повлиять? Оттого ли, что сейчас могу и то, и другое?

— … потому что она талантлива, но не знает, как этот талант развить. А вам помощь не требуется, — пожимаю плечами и склоняюсь над бумагами. – Быть может, вам стоит проявлять чуть больше активности на уроках, и тогда отсутствие необходимости в дополнительных занятиях, а зачастую, — позволяю себе короткую улыбку, — и самих занятиях будет очевидно не только мне.

— И хотя вы поощряете здоровую конкуренцию внутри группы, не думаю, что это прибавит мне баллов.

Дело даже не в том, что он повторяет мои слова. Не в том, что смотрит он прямо, стоит, чуть склонив голову, оперевшись на парту и скрестив руки на груди – по-королевски небрежно, хотя совсем не дело – стоять вот так перед преподавателем.

А в том, как неуловимо меняется тон, как знакомо окрашивается голос, как дёргаются в знакомой и немного снисходительной улыбке губы, как светятся светлые глаза – древними призраками, недосказанными словами и несделанными открытиями.

Всего мгновение, а затем всё снова возвращается на круги своя.

— Отнюдь, — дружелюбно улыбаюсь я. – Есть то, чем бахвалиться негоже, а есть то, чем в самый раз гордиться, — беру в руки стопку самостоятельных третьего курса и отхожу от стола. – А сейчас, мистер Пендрагон, прошу меня извинить – дела. Я в вашем распоряжении в учебное время вашего курса, — и, кивнув в знак прощанья, иду к личным комнатам, как вдруг…

Тяжёлая дубовая дверь захлопывается прямо перед моим носом.

— Я всё ждал, когда у меня появится такая возможность, — самодовольно звучит у меня за спиной.

Тупо смотрю на тёмный дуб перед глазами и глупо улыбаюсь.

— Была далеко не одна, и ты каждой воспользовался, — как сквозь толстый слой ваты слышу свой собственный голос.

— Да, но ни разу – без помощи рук.

В стародавние времена, когда я мог обменять моток шёлковых ниток на недельный ночлег на тонком матрасе в доме старой прачки, мою почуявшую неладное интуицию назвали бы происками дьявола. Килгарра бы сказал, что я выдаю желаемое за действительное, не туда смотрю и не о том думаю, а Гаюс – что от Судьбы не с моей неуклюжестью бегать.

Рыцари бы добродушно постучали по плечу, а моё второе, ничуть не более разумное, чем первое, я гаденько посмеялось бы над моей совершенно не угасающей со временем надеждой.

А сам Артур снисходительно тянет:

— Ме-е-ерлин, — и отмахивается от моих к стыду и не к месту увлажнившихся глаз как от надоевшей мухи.

— И что помешало вам, Ваше Королевское Высочество, с этого начать? – спрашиваю я, смотря прямо в лазурные глаза напротив.

— Полторы тысячи лет ждал, пару дней ожидания тебя не убили, — отшучивается он, подходя ко мне.

Действительно, очень по-артуровски.

Когда-то Артур сказал, что не будь он принцем, мы бы поладили. Я, помнится, ответил тогда, что не будь он принцем, я бы посоветовал ему не лезть не в своё дело. Он как всегда оказался прав, а я слишком долго ждал, чтобы отстраниться или почувствовать судорожность, которая сменяет вежливую сдержанность сначала его рукопожатия, а потом и объятий.

Ах да, Мерлин. Тот самый.

Вот теперь всё, кажется, хорошо.