Укрощение миледи (гет)

Часть третья.

Я с досадой отшвырнула вышивание. Открыла окно, села подышать воздухом.

Три дня назад к графу приехал этот его Арамис; они заперлись в кабинете и о чем-то шушукались. Арамис уехал к вечеру; граф — тоже. Заявив мне, что у него дела, будет к завтраку!

Добре! К завтраку он действительно явился. Ничего толком не объяснив, поел, снова сел на коня, что-то вяло сказал о важных делах и ускакал.

И вот уже третий день он в разъездах!

Ему, видимо, и дела нет, что я сижу здесь и жду!

От досады кололо в глазах. Вчера я была так очаровательна в новом синем платье! Специально нарядилась для графа, предвкушая романтический вечер… Не могла налюбоваться на себя в зеркало, фантазировала, как все пройдет… Как юная влюбленная барышня, черт! А он так и не приехал! А я только далеко за полночь легла: все ждала и ждала! И сегодня — все нет и нет!

Я в который раз тоскливо посмотрела на дорогу. Что за глупый удел у женщин! Сидеть у окна и ждать мужа часами! Ах, не хочу, не хочу!

Я упала ничком на кровать, чувствуя себя безмерно несчастной.

А ведь все так хорошо складывалось! Мне казалось, я смогла завоевать его доверие. Мы стали такой гармоничной парой! Я была счастлива, как никогда в жизни.

И что теперь? Ненужная, забытая, сижу у этого проклятого окна и жду графа…. О, мужчины, как можно верить в вашу любовь! Женщина интересует вас только до той поры, пока она не завоевана; уверившись в нашей любви — вы тут же перестаете нас ценить!

Я страдала, я негодовала, я клялась себе, что больше никогда не поверю чувствам графа.

Я была уверена, что между нами все кончено.

До того момента, как увидела его на дороге.

В радости и нетерпении я выбежала встречать его: он соскочил с коня, бросился ко мне, заключил в объятия, подхватил на руки и закружил!

От счастья я смеялась; душа моя пела. Он целовал меня так крепко, что все мысли выскочили у меня из головы.

…с утра, просыпаясь, я сладко потянулась, все еще переживая негу прошлой ночи. Умиротворенная, я с удивлением думала, как это только мне в голову могла прийти обида на мужа? Оливье так нежен ко мне, так внимателен! А я даже дня отлучки не могу ему простить, злая, злая!

Мне захотелось покрепче прижаться к мужу и сказать ему, как я его люблю.

Но, открыв глаза, я обнаружила, что я одна в постели. От графа была только записка, где говорилось, что он очень спешил и сделал огромный крюк, чтобы повидать меня хоть немного. А теперь снова вынужден уехать.

Я не замечала, что плачу. Я чувствовала себя проституткой. Вот как. Заехать на пару часов, чтобы заняться со мной любовью, — и снова ускакать?

Как гадко.

Он меня использовал.

А я!

Мысли мои путались; на душе было горько и больно.

Я скомкала письмо графа и мятежно решила, что больше никаких посиделок у окна. Не заслуживает он такой любви!

…ах, как ужасен этот лицемерный женский разум! Да, я поклялась себе больше не глядеть в окно.

Я сидела перед большим зеркалом и смотрела на отражение окна.

Я так ждала его, нетерпеливо, страстно. Мечтала выговорить ему все, что на душе.

Когда через четыре дня граф появился на пороге, я только улыбалась и вешалась ему на шею. Безвольная дура! Ничего не могу с собой поделать!

Я так и не отважилась с ним поговорить. Он был так ласков, так внимателен. Я казалась себе предательницей, что так обижалась на него. Рядом с ним я забывала все свои тревоги. Я не верила, что это было всерьез: моя обида, мое ожидание. Спустя пару часов его присутствия мне стало казаться, что ничего этого не было, что он всегда был здесь, рядом. На мое сердце снизошло умиротворение.

Но все же Арамис явно втянул графа в какую-то политическую интригу. Мне было обидно, что меня не посвятили. В конце концов, мой ум признавал даже Ришелье! В отличие от большинства женщин — я отличный политик! Я могла бы посоветовать что дельное и даже принять участие во всех этих разъездах!

Мне хотелось все это высказать мужу, но я не решалась. Проклятье! Я — не решалась! Разве можно в это поверить? Иногда мне казалось, что я сошла с ума. Я вспоминала себя прежнюю: сильную, гордую женщину, перед которой даже грозные мужчины отступали в страхе. Я создавала этот образ годами, и теперь мне было дико ему не соответствовать.

Как-то с утра, проснувшись в мятежном настроении, я устроила мужу сцену.

— Сударь! — громко и настойчиво обратилась к нему я, расчесывая волосы. — Меня беспокоит судьба моего особняка на Королевской площади!

Действительно, мой отъезд в Англию не должен был занять много времени, а меж тем — я исчезла на два года. Что стало с моим домом?

Граф ответил очень спокойно, невозмутимо:

— Я послал туда своего управляющего, сударыня. Дом поддерживается в порядке, но там никто не живет.

Великолепно!

— Я хочу посетить его, сударь! — надменно проговорила я, всем своим видом демонстрируя, что не потерплю отказа.

Однако граф нахмурился:

— Я не считаю, что это хорошая идея.

Меня захватил гнев.

— Ах так! — вскочила я, яростно прожигая его взглядом; кажется, он побледнел. — Ах так! Мне все ясно! — я отбросила расческу в сторону. — Вы все-таки заперли меня! Просто сделали это более изысканным способом! — я нашарила баночку с пудрой и запустила ею в стену. — Как я могла верить вам! — баночка с кремом для лица последовала за ней.

Граф некоторое время игнорировал мои бушевания, а потом тихо и спокойно произнес:

— Когда закончите — спускайтесь завтракать, — и вышел.

Ах! Да он просто меня проигнорировал, вот как!

Швыряться предметами без графа было скучно и непродуктивно. Я негодовала, ломала руки и расхаживала по спальне. Вот как! Он не хочет меня отпускать в Париж! Он просто нашел новый способ запереть меня: привязать к себе! Да он, должно быть, очень потешается, этот граф, что я стала такой послушной и кроткой овечкой! Вот как! И я позволю ему это?!

В большом гневе я устремилась в столовую, подчеркнуто сердито устроилась на своем стуле и принялась завтракать, не глядя на мужа.

Тот с философским видом пил кофе.

Я отбросила вилку, вскочила и заявила:

— А я все равно поеду! — и помчалась на улицу.

И пусть только попробует меня остановить!

Я велела кучеру закладывать коней и в нетерпение ждала исполнения моего приказа.

Прямо-таки спиной я чувствовала, что муж уже некоторое время стоит неподалеку и наблюдает за мной. Наконец я не выдержала этой ситуации и резко обернулась.

Действиетльно, стоит! Сложил руки на груди, абсолютно непроницаемый. Как всегда!

Я не переносила это его обыкновение делать каменное лицо. Не прочтешь никаких эмоций!

— Анна, — вдруг спокойно произнес он, — я по-прежнему считаю, что вам не стоит ехать в Париж. Подумайте сами, что будет, если об этом узнает кардинал.

— А что будет! — дерзко воскликнула я. — Как будто я кардинала не видела!

Граф посмотрел на меня как будто с сочувствием, вздохнул, подошел ближе, взял меня за руку.

Я вырвалась и гордо отвернулась.

В душе я уже понимала, что он прав. Но признать это?!

Я стояла и надеялась, что он обнимет меня.

Он обнял меня.

Я умиротворенно вздохнула.

Бедняге-кучеру пришлось распрягать ненужный уже экипаж.

— Я просто невыносима, да? — виновато улыбнулась я, оборачиваясь к графу.

Он усмехнулся, поправил выбившийся из моей прически локон, долго молчал, потом сказал:

— Такой я тебя и люблю.

Мой приступ гордости абсолютно прошел; я была счастлива в руках этого человека и не искала себе другой судьбы.

…шло время. Мы все больше напоминали обычную семейную пару, каких много, даже стали принимать гостей и делать визиты. Однажды выбрались на бал! Это было большое событие.

Муж мой продолжал играть в какие-то политические игры. Иногда к нам приходили странные незнакомые люди, граф запирался с ними в кабинете. Меня обижало, что он по-прежнему не торопится посвящать меня в эти дела. Конечно, не теперь мне жаловаться на скуку, но моей жизни отчетливо не хватало былой остроты! Мирная семейная жизнь — не для моей натуры. Мы так далеко от Парижа, от светской жизни… а тут и политических интриг меня лишают!

Я знала, что граф собирается в какую-то важную поездку по этим своим темным делам. Он заранее предупредил меня, что его не будет три недели. Кошмар!

Я все надеялась, что он возьмет меня с собой. Но время поездки приближалось, а приглашения так и не поступало. Хуже всего, что я знала: это не какая-то опасная передряга с дуэлями и прочими мужскими фокусами. Граф не пересматривал свою коллекцию оружия и не чистил старые пистолеты: а он всегда этим занимается перед передрягами!

Кроме того, он велел приготовить себе пару парадных костюмов. Великолепно! Там, куда он едет, будет прием или бал! Он собирается развлекаться, а меня с собой не берет!

Я сначала дулась на него, а потом решила: ну что ж, раз граф не зовет меня с собой, я сама попрошусь! А что? Я его жена, в конце концов! Если он куда-то едет — я имею право его сопровождать!

Долго я собиралась с силами и не могла решиться на такой поступок. При всей той близости, которая возникла между мною и Оливье… я все-таки робела перед ним.

Я боялась, что он рассердится на меня. Я боялась, что ошиблась в своих выводах, что эта поездка не для женщин, поэтому он меня и не зовет. В конце концов, а вдруг он решит, что я к нему липну? Это уж никуда не годится!

Несколько ночей я проворочалась без сна, переживая. Граф заметил и встревожился, не заболела ли я. И тогда — это было однажды после завтрака, в день его отъезда — я все-таки решилась.

— Граф, возможно, вы возьмете меня с собой в вашу поездку? — мило улыбнулась я.

Он как-то странно посмотрел на меня:

— Да как хотите, сударыня, — и куда-то заторопился, на ходу пробормотав: — Мне все равно .

Мне все равно?

Так он сказал?

Он сказал, что ему все равно?

Все равно, со мной ехать или одному?

Я так переживала… мучилась… для меня это так важно…

А ему все равно?

Ему — просто все равно!

Я стояла, как громом пораженная.

Вот как! Ему все равно!

А говорил, что любит!

Мне казалось, что сердце у меня остановилось. Вот как. Быстро же я ему надоела.

Конечно. Легко любить убитую тобою женщину. В твоем воображении она становится мученицей, святой, и твою идеальную любовь ничто не нарушает.

А если эта женщина жива? Долго ли проживет мужская любовь к ней?

Несколько месяцев — вот и все.

А потом — ему все равно.

Конечно. А я на что рассчитывала, дурочка? Я поверила в вечную любовь графа? Какой странный для меня идеализм! Да, мое заключение действительно сказалось на моем уме. Я стала верить в мужскую любовь!

Смешно!

В этот день он уехал, а я была примерной женой и нежно поцеловала его на прощание. Кажется, я еще не успела осознать, что моя жизнь рухнула в одночасье.

Было так больно. Я поверила, что можно жить по-другому, не так, как я жила раньше. Что бывает такая жизнь, в которой тебя любят, в которой ты нужна. А вдруг оказалось, что — нет. Так не бывает. Это просто наивные девичьи мечты.

Мне кажется, я уже выросла из того возраста, когда питаешься романтическими иллюзиями.

Все мои иллюзии умерли в тот день, когда собственный муж повесил меня.

О. Зачем я это вспомнила.

Застарелая боль и обида не хотели проходить. Я понимала, что не могу ему простить. Да, я очень изменилась за последний год. Но я не святая! Есть вещи, которые простить невозможно.

Например, когда мужчина, который очень тебе нужен, отказывается от тебя.

Но, в конце концов, я не из тех женщин, которые тихо сидят в уголку и плачут от нанесенной им обиды.

Я справлюсь сама. Я вполне в силах со всем справиться сама.

Мое сердце ужесточилось. Я снова вспомнила красавицу-миледи, которая властвовала над людьми и не знала слабости.

Достаточно было одного дня, чтобы я восстановила старые интонации и повадки. Мне доставляло удовольствие возвращаться к себе-прежней. Чувствовать себя сильной, независимой.

Независимой от графа — в первую очередь.

Сладко и упоительно было представлять, что найдет у себя в доме граф по возвращении. О, я докажу ему, что я не безвольная кукла, послушная его воле! Он думает, я буду ходить за ним бледной тенью и вздыхать? Не дождется! Если у графа де Ла Фер нет на меня времени — что ж, я докажу, что я вполне способна обойтись и без него!

Я составляла планы на свою будущую жизнь, в которой не будет места для моего мужа. Я бы уже и сейчас уехала из его дома, но мне хотелось напоследок показать ему, что я свободная и сильная женщина, и что он, глупец, сам виноват, что потерял меня!

Неделю я упивалась мыслями о том, как зло я отомщу графу за его пренебрежение. Я придумывала слова, которые я скажу ему, придумывала, что он ответит, что скажу я, что сделаю. Постоянно крутила в голове сцену нашего будущего свидания: последнего в жизни! Представляла, как я посмеюсь над ним и гордо удалюсь!

А потом, вдруг, в моем воображении, в ответ на очередную придуманную колкость мне представилось лицо графа. Бледное, застывшее: я видела у него такое в тот день, когда сбежала от него, а он догнал меня с собаками.

Это было очень страшное лицо.

Лицо человека, познавшего глубокое страдание, которое выжгло всю его душу заживо.

От боли за графа мне захотелось завыть. Самым натуральным образом.

О, нет. Я никогда, никогда, никогда не смогу с ним так поступить еще раз.

Я просто не смогу.

На меня навалилась бешеная усталость. Те сильные чувства, которые я переживала в последние дни, вымотали меня.

Желание доказать свою независимость и отомстить пропало.

Пришла бесконечная нежность к супругу. К этому сильному, волевому человеку, который всегда так мужественно переживал ниспосланные ему испытания. В чьей жизни было так много страданий — и виновницей их была я! А он…

Он всегда продолжал меня любить. Несмотря ни на что.

Я не могу отплатить ему за его любовь своей жестокостью.

Просто не могу.

А потом я вспомнила, что обещала себе быть нежной и послушной женой. Кажется, я разучилась держать собственное слово! Вот новости!

Меня затопило смятение. Как же так? Какая-то несуразица наблюдается в моих чувствах и эмоциях!

Я поймала себя на непоследовательности. Я, которая всегда так гордилась своей логичностью и разумностью! Да что же это со мной!

Итак, мною было принято решение: стать женщиной ласковой и любящей. У меня были причины сделать такой выбор. Я прекрасно помню все эти причины. Я прекрасно помню все свои аргументы, которые имелись к тому, чтобы счесть графа де Ла Фер достойным такой перемены во мне.

И что ж? Я забываю обо всем этом и нарушаю свое решение. Отрекаюсь от графа, возвращаюсь к прежней себе, строю новые жесткие планы. И все это — всерьез, по-настоящему.

Не проходит и недели… и я снова вспоминаю свое первое решение и отказываюсь от второго. И снова мне кажется, что правда там, где я сейчас.

Два дня назад я считала, что правда в том, что граф — лицемерный бесчувственный человек, предавший меня и не заслуживающий моей любви.

Месяц назад и сегодня я считаю, что граф — мужественный человек, всей душой любящий меня и заслуживающий моей преданности.

И к той, и к иной позиции у меня есть свои нерушимые аргументы… которые уже не кажутся мне нерушимыми, когда я меняю свое мнение.

Что за флюгером я стала! Как могут чувства быть столь непостоянны!

Со мной никогда раньше такого не случалось, и я была в растерянности.

Как понять, где правда? Какие чувства — настоящие? Когда все реально, а когда я заблуждаюсь?

Еще неделю я мучилась этими колебаниями. Я не могла понять себя и свои чувства. Меня мучило, что я не могу разобрать, где же правда. И что же мне делать?

Я совсем истерзалась и измучилась.

И тогда я вспомнила, что есть же граф.

Вот пусть он и решает!

Почему это я должна вечно все решать! Вот как он скажет — так и хорошо!

У меня как камень с души свалился. Все оказалось так просто!

А вскоре приехал муж. Уставший, но радостный от встречи со мной. Он смотрел на меня такими влюбленными глазами, ничего не говорил, только улыбался. А я тоже улыбалась и была счастлива.

Я не рассказала ему о своих переживаниях. Мне было стыдно. Я и так довольно неуравновешенная особа, мне не хотелось признаваться, что я настолько истерична и устраиваю такие трагедии по-пустому. Я не хотела волновать графа этими мыслями… да и стыдно, так стыдно…. И я промолчала.

И был у нас в семье мир и спокойствие.

Пока к графу опять не зачастили его странные гости.

Сначала я терпела, держала себя в руках. Когда накатывала обида — вспоминала, что эти чувства — неправда. Боролась с собственной импульсивностью. Старалась, чтобы граф не заметил моих терзаний. Не хотелось его беспокоить, да и — ну разве о таком расскажешь? Это же просто смешно, что я так переживаю из-за каких-то визитеров! В конце концов, граф — мой муж, а не мальчик на побегушках, который обязан всю свою жизнь посвятить сидению у моих ног! Он имеет право на свои дела, в которые я не посвящена. Он имеет право встречаться с людьми и не звать меня.

Почему же так обидно? И так тяжело…

Я всерьез гордилась своим самообладанием и тем, что из меня получается такая примерная жена!

Но однажды граф опять собрался в какую-то таинственную поездку, даже не сказал, куда.

Я опять все надеялась, что он возьмет меня с собой. Потом хотела сама попроситься. Потом вспомнила его «Мне все равно!»… и промолчала.

Проводила графа, поднялась к себе. Легла ничком на кровать и плакала, плакала.

Я выплакала всю себя.

А потом бешено разозлилась.

Как! Я — плачу из-за мужчины?!

Ниже пасть невозможно!

Как это унизительно, плакать из-за того, что мужчина не взял тебя с собой!

Что я, его игрушка, что ли?!

Я не позволю так поступать с моими чувствами!

…в этот раз графа не было всего неделю, и он вернулся в разгар моей истерики на тему «Я гордая независимая женщина».

Я не вышла его встречать; в тревоге он поспешил ко мне, беспокоясь, что я заболела. Я не изволила открыть дверь и прогнала его.

Не знаю, о чем он думал в эти дни; я пускала к себе только слуг с едой и не выходила из своей комнаты.

На третий день он решительно вломился ко мне, наплевав на мои запреты. Я в гневе швырялась в него подушками и книгами. Но он умудрился прорваться через мой артобстрел и крепко взять меня за руки (о, я и забыла, что иногда его руки делаются по-настоящему железными: не вырваться!).

— Анна, ради Бога! — пристально смотрел он мне в глаза. — Объясните уже, что произошло?!

Я хотела было сказать, что почему же он не берет меня с собой в поездки, но в моем воображении это прозвучало так по-детски обижено и беспомощно, что я промолчала и нахмурилась.

Не дождавшись от меня ответа, граф заметно помрачнел. Отпустил мои руки, отвел взгляд. Кажется, тихо вздохнул.

Вышел, не сказав ни слова.

Я больше не запиралась, но и он больше не приходил.

Дня через три я сдалась и отправилась сама его искать.

Муж обнаружился в саду, сидел возле своего любимого пруда.

Я прислонилась к дереву, с улыбкой гадая, заметит ли он мой приход? Я хожу совершенно бесшумно.

Но он вдруг дернулся и обернулся, точно почувствовал мое приближение. Его горящий острый взгляд заставил меня замереть и затаить дыхание.

Он поднялся, не отрывая от меня глаз, сделал шаг ко мне.

Я улыбнулась и протянула ему руку.

— Анна! — весь разулыбался он, в одно быстрое движение оказываясь рядом и целуя мне руку. — А я уж было думал… — старая-добрая каменная маска, быстро сменившаяся прежней живой улыбкой.

Что он думал?

Что я уйду? Снова предам его?

Я первой обняла его и поцеловала. Сердце сходило с ума от нежности.

Я никогда, никогда не предам вас, мой граф!

Однако ж, чем больше проходило времени, тем очевиднее был тот факт, что я не отношусь к числу счастливых женщин.

Мои отвратительные метания продолжались. Я старалась скрыть их от графа, но, наверное, это не всегда получалось у меня хорошо.

Я взаправду хотела сделать графа счастливым. Но не ценой же собственной жизни!

Я так не могла: у меня ничего не получалось. Регулярно я скатывалась в прежние мысли о том, какой же граф негодяй и как отвратительно послушна я с ним, хотя он этого не заслужил.

Обида разъедала меня изнутри. С каждой неделей она становилась все сильнее. Я не могла толком объяснить, на что именно я обижена. Может быть, на то, что граф принял меня и мою любовь как нечто само собой разумеющееся? Не знаю, ничего не знаю.

Мне было так тяжело со всем этим, а он и не замечал даже! Я чувствовала себя преданной из-за того, что он не замечал моих внутренних терзаний: хотя я сама и старалась всеми силами их скрыть, из стыда и гордости.

Все было так хорошо… внешне… Дура, чего еще мне надо? Какая женщина может похвастаться таким замечательным мужем, как граф де Ла Фер?!

Отчего же я постоянно так предаю его в своих мыслях и чувствах?

Наверное, я просто не создана для того, чтобы любить. Это не в моей природе. Должно быть, я очень холодная и злая женщина, которая просто не умеет и не может принадлежать мужчине.

Я такая глупая, думала: достаточно решить! И что? Нарешала тут…

Я стала чаще устраивать скандалы и истерики: постепенно мой муж привык к этому и перестал бегать за мной из-за каждого каприза, и это только усугубило мое плохое настроение. Обида и досада копились во мне. Былые тепло и близость пропали из наших отношений, и я не пыталась их вернуть. Мы начали отдаляться друг от друга, но мне было уже все равно.

И вот однажды вся эта ситуация разразилась кошмарным скандалом.

Мы собирались вечером пойти вместе в сад. Редкое для нас теперь явление! Однако в наших отношениях вновь наметилась оттепель, вернулась некоторая романтика — и вот мы собрались в сад!

И надо же было такому случиться, чтобы перед самой прогулкой к графу прибыл очередной его таинственный гость!

Мне было больно, досадно, обидно. Так хотелось немного нежности и тепла…

Тогда я попросилась с графом: принять гостя, участвовать в их разговоре.

Я никогда не просила этого: боялась отказа, вспоминая то далекое «Мне все равно». Но тут у нас все было так хорошо, и я поверила, что муж мой мне не откажет….

Я набралась решимости и попросила; он отказал безоговорочно, сказав, что это неженское дело.

Я вспыхнула и оскорбилась до глубины души! Ах, неженское?! А ничего, что от меня зависела судьба Франции?! Ничего, что я интриговала наравне с великими мира сего?! Что это мне кардинал поручил уничтожить герцога Бэкингема?!

И после этого, видите ли, граф де Ла Фер изволит считать, что это не мое дело!

Я зло заорала на графа, что все равно спущусь и приму гостя, и он меня не остановит! Я хозяйка этого дома, и наши гости — это мое дело!

Муж что-то говорил, отговаривал меня, я плохо понимала за своей яростью, рвалась к лестнице. Он держал меня, я вырывалась. Я клялась всеми святыми и преисподней, что никто меня не остановит и я все-таки спущусь в гостиную!

— Никто не остановит?! — вдруг разозлился граф. — Анна, вы испытываете мое терпение!

— К черту твое терпение! — вырывалась я. — Я иду вниз!

— Ты никуда не идешь! — он затолкал меня в комнату. — Я еще раз повторяю: это неженские дела, и тебе нечего делать сегодня внизу!

Я исподлобья глядела на него с середины комнаты; он стоял в дверях, пристально уставившись на меня.

— Ты меня здесь не удержишь! — непокорно заявила я. — Все равно я спущусь!

Я знала, что графу некогда спорить со мной, и легче мне уступить, чем разводить скандалы, когда тебя в гостиной ждут. Я ожидала, что он прекратит эту комедию, мы наконец спустимся вниз и примем гостя, как полагается в нормальной семье.

Вместо этого лицо мужа закаменело, он выругался, вышел из комнаты, захлопнул дверь и…

…запер ее.

Если бы он всадил в мою грудь кинжал — и то не было бы так больно.

Мой муж попросту запер меня, как ненужную вещь. Как надоевшую собачонку.

Его не интересуют мои чувства. Он даже не спросил меня, почему я так хочу пойти с ним. Он принял это за каприз и не стал рассматривать всерьез.

А потом попросту запер меня.

Запер.

Хотя обещал никогда, никогда больше так не делать!

Нахлынувшие было эмоции словно стерло.

В полном безразличии я села прямо на пол.

В голове крутилась одна мысль: он снова меня запер.

Через несколько минут я собрала кое-какие вещи и вылезла в окно.

Скоро быстрый конь уносил меня далеко, далеко. Все дальше и дальше от дома этого проклятого графа.

Мне не было больно, мне не было страшно. Мне вообще не было.

Ничего не было.

Чувств как будто не стало. Легкость восприятия, безразличие ко всему.

Тяжело добраться до Парижа, особенно, когда не знаешь дороги. Но я добралась.

Мой особняк действительно стоял нетронутым, как будто я уехала только вчера. Все вещи на своих местах. Такое привычное… и так забытое.

Первое, что я сделала, — велела найти моего сына.

Поздновато у меня материнские чувства проснулись? Возможно.

Интересно, граф знает, что у меня есть сын? А если знает — почему не послал за ним? Ревнует?

Мысль о графе была вялой и безынтересной. Мне было уже все равно. Я начала другую жизнь, в которой ему нет места.

Вторым моим поступком был визит к кардиналу.

Сей доблестный политик, если и был удивлен моему появлению, не показал этого, только заметил:

— Признаться, миледи, я не рассчитывал увидеть вас вновь.

— Ваше высокопреосвященство, — поклонилась я, — у моих врагов высокие стены и крепкие решетки на окнах, но разве этим можно остановить меня?

— У ваших врагов... — задумчиво повторил кардинал, глядя на меня острым взглядом. — Помнится, незадолго до вашего исчезновения, миледи, у нас имела место сделка. Вы свою часть уговора выполнили, а вот награды еще не получили.

Ага, так Фельтон все-таки убил Бэкингема! Отлично!

— Мне не надо иной награды, кроме как иметь честь служить вашему высокопреосвященству, — снова поклон.

Ришлье был явно доволен мною.

— Хорошо, миледи, — промурлыкал он, — я дам вам знать, когда мне понадобятся ваши услуги. Полагаю, вы снова займете подобающее вам место в свете.

Я ушла с аудиенции довольная донельзя. Все прошло великолепно! Я снова в фаворе у кардинала, я в Париже, я свободна и молода!

Жизнь налаживается, господа!

…так я и зажила в своем доме на Королевской площади. Я предпочла имя леди Кларик: слава Богу, ассортимент моих имен был достаточно богат, чтобы было, из чего выбрать! Кое-какие знакомства мне удалось восстановить быстро. Для непосвященных я была в поездке на югах, восстанавливала здоровье. И впрямь, я изрядно похорошела, так что армия моих поклонников снова стала осаждать мой салон. Я завела новые полезные знакомства, снова погрузилась в мир интриг и светских игр.

Вскоре нашелся Джон; очень вовремя. Кормилица, не получая от меня денег, хотела уже выгнать моего мальчика! А ведь ему было всего пять лет! Боже мой, сын лорда Винтера стал бы бродяжкой!

Он не узнавал меня: последний раз я видела его еще младенцем. Дичился, даже боялся. Я наняла ему учителей: пора уже получить подобающее его происхождению воспитание! Так и вижу, что мой драгоценный шурин этим бы не озаботился!

Итак, жизнь моя наладилась. Мое торжество омрачало только то, что некий гасконец благополучно женился на своей галантерейщице (и куда они мэтра Бонасье спровадили? неужто отравили?), и в чине лейтенанта мушкетеров портил кровь гвардейцам его высокопреосвященства. Но у меня в голове уже роился вихрь коварных интриг, и я знала, что смогу здорово подпортить ему жизнь.

Я снова чувствовала себя сильной, уверенной в себе. Моя жизнь была в моих руках, и теперь я ее не выпущу.

Мне казалось кошмарным сном, что я могла всерьез любить мужчину. Это отошло в прошлое: новые дела и заботы заняли меня.

Единственное, что меня тревожило, — отсутствие у меня любовника. Нет, было достаточно увальней вокруг меня, жаждущих добиться моей благосклонности; но их внимание, раньше так необходимое мне, теперь скорее вызвало досаду. Мне были неприятны их ухаживания.

Скорее всего, это нервы. Я слишком измучилась всей этой историей, и мне требуется время, чтобы восстановиться и прийти в себя.

Время, время! У меня его вечно не было! Едва вернувшись в Париж, я сразу закрутилась в делах. Некогда было вздохнуть, некогда было задуматься! Жизнь, насыщенная, яркая, кружилась вокруг меня.

Я даже не заметила, как прошло полгода.

Много времени у меня отнимал мой салон. Я завела привычку устраивать в свой гостиной светские приемы, посвященные литературе и искусствам. Благодаря моему острому от природы уму и начитанности (в последнее время я так много прочитала…) салоны эти прогремели на весь Париж! Однажды ко мне явился сам кардинал, говорил мало, больше смотрел с прищуром на моих гостей. То, что он был доволен, я поняла позже: ко мне толпой повалили талантливые поэты, музыканты и художники, направленные сюда рукою Ришелье.

Стояла ранняя осень. В моем салоне была пока только одна гостья: мы пили с ней чай — привычка, привезенная мною из Англии! — и неспешно беседовали о последнем бале в доме старшин.

— Ах, дорогая! — фамильярно воскликнула гостья, довольно знатная графиня. — Вы все хорошеете! Мой милый кузен не спускал с вас глаз на балу!

— Польщена таким вниманием, — скромно опустила я ресницы.

Гостья что-то продолжала щебетать о своем кузене: наверное, хотела со мной породниться. Забавно будет, что я отвечу мужчине, осмелившемуся сделать мне предложение? «Ах, сударь, такая неувязка! Я, знаете ли, немного замужем!»

Меня так рассмешила подобная ситуация, что я чуть не пропустила, как графиня сменила тему, и с кузена перешла на какого-то знакомого, который жаждал быть мне представленным и попасть в мой салон.

Позже я неоднократно жалела, что, увлеченная своими мыслями, пропустила имя этого знакомого. Но было уже поздно: на следующий день эта несносная дама любезно представила мне графа де Ла Фер!

Его явно забавляла ситуация! За потоком обычных светских любезностей, им произнесенных, я угадывала насмешливую иронию. Он осыпал меня комплиментами (Боже, что ему вздумалось издеваться!) и говорил, что вконец очарован мной и однозначно влюбился с первого взгляда.

Графиня умилялась. Я впадала в ярость. Салон удался!

Кое-как заняв своих гостей, я грозно вытащила графа на балкончик с намерением устроить ему скандал.

— Вы никогда не оставите меня в покое?! — прошипела я. — Что за спектакль вы тут устроили!

— О, жестокая! — комично возроптал граф. — Я открыл ей свое сердце, а она высмеивает меня! На что надеялся я, безумный, когда она так мило увлекла меня в это уединенное место? На поцелуй, не меньше! А мне досталась такая отповедь! — веселился он.

— Шут! — я решила не опускаться до того, чтобы навешать ему пощечин, а просто гордо уйти.

Но планам моим не суждено было сбыться: настырный граф схватил меня за руку, пал на колени и воззвал:

— Не будьте так жестоки, выходите за меня замуж!

Я аж перестала вырываться от удивления.

Граф спятил?!

Меня пронзил ужас: а что, если это действительно так?

О, господи! А если я — причина этого сумасшествия?!

Да, я была в обиде на графа и негодовала на него, но я не желала ему такой участи, видит Бог!

Я с тревогой, замирая сердцем, вгляделась в его лицо, находя в нем все больше признаков сумасшествия:

— Оливье, вам дурно? — как можно мягче спросила я.

Граф с покаянным видом поднялся с колен и хмуро заявил:

— Анна, ну что вы всегда так странно все воспринимаете.

И ушел.

О.

И что это было?

О. Просто не знаю, что и думать. Как это вообще называется?

Точно: сошел с ума. Бедняга!

Я полночи провалялась без сна. Моя совесть грозно напомнила мне о своем существовании. Кажется, в своем стремлении к свободе я не учла, что и мужчины не всесильны, и у каждого есть свой предел. Да, мой муж — сильный и волевой человек, но сколько же можно было расшатывать его психику? Видимо, мой последний побег его доконал. Боже, что же теперь делать? Надо же сообщить кому-то, вдруг он дел натворит? Послать, что ли, записку к этому его шевалье д’Эрбле?

Я с трудом забылась сном, утром была злой и тревожной… А тут еще предмет моих тревог изволил почтить меня ранним визитом!

Сегодня граф не казался таким уж сумасшедшим, но, кто знает, может, у него это приступами? А пока — обычное утомленное лицо, уставшие жесты, все та же каменная маска. Я даже не заметила, что абсолютно неприличным образом в упор его рассматриваю. Очнулась, когда поняла, что мы уже довольно долго молчим и пялимся друг другу в глаза.

Я смутилась; он вздохнул. Потом заговорил:

— Простите меня, сударыня, я, кажется, вчера был изрядно пьян.

О! Как я могла забыть! Ну конечно, это все объясняет!

Я почувствовала такое облегчение от мысли, что с рассудком графа все в порядке, что невольно воскликнула:

— Слава Богу!

Он абсолютно неожиданно улыбнулся широко и открыто:

— Вот уж не ожидал, что это вас обрадует!

— Я просто подумала, что вы сошли с ума, — разулыбалась в ответ я.

Улыбку с его лица как ветром согнало. Враз хмурый, словно постаревший, он горько сказал:

— Да, пожалуй, я сошел с ума. Разрешите откланяться! — развернулся и быстро направился к выходу.

Легкий ступор, в который я впала, позволил ему дойти до дверей.

— Подождите! — вдруг воскликнула я, сама не знаю, почему: я вовсе не хотела его задерживать!

Он медленно обернулся.

Мне показалось, что мое сердце никогда не билось так быстро и остро. Я чувствовала дурноту, почти падала в обморок от такого бешеного сердцебиения. И все-таки я кое-как взяла себя в руки и улыбнулась:

— Вы не останетесь даже на чай?

Я почувствовала его колебания и добавила тихо:

— Пожалуйста.

Он словно что-то решил для себя:

— На чай? С удовольствием.

Какой демон дернул меня за язык? Я не хотела этого говорить: оно само сказалось.

— На чай — или навсегда?

Как только я произнесла эти слова, я поняла, что это — самый главный вопрос в моей жизни, и от ответа графа зависит все в моей судьбе.

Он смотрел на меня долго, очень долго.

— Пожалуй… — наконец медленно проговорил он. — Я несколько задержусь здесь. Возможно, что и навсегда.

От слабости у меня кружилась голова; он как почувствовал это, подошел и поддержал меня.

Я с трудом воспринимала действительность. В этот момент я остро понимала вещи, ранее недоступные мне. Я несомненно и явственно чувствовала себя частью этого огромного, прекрасного мира. Небывалое чувство единения со всем сущим захватило меня; я не понимала, что со мной происходит, но меня это не пугало. Наоборот: мне казалось, что я впервые дышу, вижу, слышу.

Каждая мелочь была так значительна и уникальна; но важнее всего была рука графа на моей талии и его глаза рядом с моим лицом.

Вдруг я все вздрогнула, внутри меня, где всегда царили потемки, словно вспыхнул свет: я поняла.

— Я люблю тебя, — сказала я ему. — Я люблю тебя, понимаешь?

Он улыбался очень нежно.

Я никогда раньше не говорила ему таких слов.

— Неужели я этого дождался? — я с ума сходила от переполнявших меня чувств, рожденных его голосом.

— Разве можно не полюбить вас, граф? — я робко коснулась его лица ладонью.

Он грустно усмехнулся и крепко прижал меня к себе:

— Честно говоря, я уже не верил.

Я улыбалась:

— Да, ну и злющая же жена тебе досталась!

— Такой и люблю, — улыбнулся он и поцеловал меня.

А что было дальше?

А дальше была жизнь.