Ловкость рук и никакого мошенничества (гет)

— Привет.

«Мерлин, какая же она красивая», — подумал Гарри, наблюдая за тем, как Джинни отходит вглубь прихожей, чтобы дать ему пройти. Такая изящно-худенькая, в одной его белой футболке, которая больше её размера чуть ли не вдвое, в белых теплых носках — она двигалась легко, словно плыла. Длинные медные волосы, спускающиеся уже ниже талии, ловили отблески свечей и в прихожей будто становилось светлее. Она улыбалась — спокойно и немного укоризненно, в карих глазах плясала насмешка и ещё — упрёк. «Мерлин, какая же она красивая, и какой я подлец».

Джинни приехала в четверг поздно вечером, они просто рухнули в постель и уснули. В пятницу Гарри мотался по делам расследования до поздней ночи, а когда пришел домой, она уже спала, свернувшись калачиком и по-детски подложив под щеку кулачок. А ранним утром в субботу он снова унёсся на встречу с Малфоем. За все три дня, что она жила у него дома на Гриммо, они, считай, и не виделись — и сейчас, несомненно, Джинни дулась.

Это была характерная черта всех Уизли — дуться, но делать вид, что всё нормально. Гарри тяжело вздохнул: сам напортачил, теперь сам и расхлёбывай!

— Джин, ты злишься на меня, да? — подошел он к ней и сгрёб в охапку, даже не снимая верхней одежды. Она недовольно завозилась в его объятьях:

— Поттер, ты же холодный, отпусти меня немедленно!

— Я самый ужасный парень на свете. И всё, что ты думаешь обо мне сейчас — правда. И работа у меня ужасная, и пускай горит она синим пламенем вместе со мной... Джинни, прости мудака.

Она замерла, пристально взглянула ему в лицо и тяжело вздохнула.

— Поттер, ты ужасен. На тебя даже позлиться нормально невозможно!

Он тихо рассмеялся, приподнял её над землей и поцеловал — и сразу почувствовал, как же соскучился. Они не виделись почти две недели, её близость опьяняла. Джинни обхватила его ногами, и Гарри пришлось сместить руки ниже, чтобы её удержать. Она охренительно пахла, она целовала жарко и глубоко, и через минуту он не мог думать ни о чем уже, кроме того, какая она мокрая, узкая и горячая. Чёрт, Джинни, почему на тебе до сих пор столько одежды?!

— Гарри, нам нужно поговорить, — вдруг отстранилась она. Её щеки залил румянец, и дыхание сбилось. Он опустил её на пол, но тут же прижал к стене, зарывшись носом в волосы и целуя шею. Она выгнулась ему навстречу и задышала ещё более рвано.

— Обязательно поговорим, только чуть-чуть позже, — рука скользнула под футболку и коснулась её груди. Джинни сдавлено охнула и прижалась к нему ещё сильнее. Какая же она, какая же она, какая...

И вдруг Джинни вывернулась из его рук и отошла на два шага.

— Вообще-то, я серьезно, — предельно строгим голосом произнесла она, скрестив руки на груди. Гарри застонал и почти искренне ударился головой о стену.

— Да ты издеваешься, да?!

Джинни нервно облизала губы и пожала плечами.

— Издеваюсь, наверно… Ты ел что-нибудь сегодня?

— Представляешь, полдня просидел в пабе, но так ничего не скушал, — ответил он, уже смирившись с обстоятельствами и стягивая куртку.

— Я приготовила пасту и мясо запекла с травами. Ещё пива купила, — Джинни прошла по коридору и свернула в кухню. Гарри напрягся. Она никогда не любила готовить и делала это только в самых крайних случаях. Если Джинни целый день проторчала на кухне, чтобы сделать ему ужин, значит, случилось что-то действительно серьёзное.

— Что стряслось? — осторожно спросил он, садясь за стол. Джинни стояла к нему спиной и размахивала волшебной палочкой над двумя большими тарелками с пастой. Запахи мяса и трав заполнили кухню мгновенно, и Гарри почувствовал, как сжался от голода желудок.

— Да ничего такого, — ответила Джинни и поставила перед ним тарелку и бутылку холодного пива, после чего уселась напротив и уставилась на своё спагетти. — Точнее, ничего страшного.

— А из нестрашного что? — есть хотелось зверски, ужин пах восхитительно, но Гарри собирался сначала покончить с серьезным разговором — только как можно быстрее. Ему всегда казалось, что дела нельзя обсуждать за едой, потому что от этого она теряет свой вкус. — Джинни, ты меня слышишь вообще?

— Беременна я. Пятая неделя, — буркнула она почти неслышно и принялась усердно накручивать спагетти на вилку.

Гарри Поттер за всю свою недолгую жизнь много чего видел и уже многое пережил. Он не раз лежал в Больничном крыле и, как-то раз, в его руке при этом не было ни единой косточки, ему пришлось сдавать экзамен по Зельеварению Снейпу, а после этого он даже приложил Экспеллиармусом самого могущественного тёмного волшебника Великобритании. Гарри Поттер за всю свою «геройскую» биографию множество раз решал сложные задачи, но сейчас, сидя напротив нахмуренной и напряженной Джинни, он вдруг совсем растерялся.

— Ты это, пива выпей. Нервы успокаивает, — сказала она, когда молчание затянулось. Гарри послушно и как-то автоматически взял в руки холодную бутылку и сделал несколько глотков.

У них будет ребёнок. Маленький орущий комочек жизни, он будет мешать спать по ночам и радостно отрыгивать на новые рубашки. Потом станет учиться сидеть, затем — ходить, а после — говорить. У него будут его глаза, и, наверно, волосы Джинни. Ребёнок. Настоящий. Живой. Совсем скоро. Восемь месяцев. Ничего же не готово, блин!

Гарри медленно поднялся на ноги и обошел стол, встав возле Джинни, которая всё еще разглядывала свою тарелку. Она казалась удивительно маленькой и напуганной, и трудно было поверить, что уже через несколько месяцев будет держать на руках их ребенка. Она станет мамой. С ума сойти!

— Джин, ребёнок — это же замечательно, — прошептал он, опускаясь перед ней на колени и обхватывая руками ноги. — Я всегда хотел детей. Семью. Ну, знаешь, чтобы всё, как на рождественских открытках — ёлка, огни, подарки, и ребетёнок с игрушками возится, и мама с папой на диване возле камина — счастливые.

— Я такая трусиха, Гарри! — выдохнула она в сердцах, отодвинув, наконец, от себя тарелку. Глаза её горели, и Джинни явно не знала, куда деть руки. — Я так боюсь! Ну, понимаешь, я ведь младшая в семье, я детей никогда в руках не держала даже, я вообще не знаю, что делать с ними! Гарри, мне девятнадцать лет, у меня карьера только-только начинается, а тут всё так неожиданно...

— Дурочка, — прошептал он едва слышно. — Какая же ты дурочка у меня. А я, знаешь, ещё собаку хочу.

— Поттер, ну какая собака, а?! — Джинни вдруг рассмеялась нервно и обняла его за шею. — Ты можешь хоть немного серьёзным побыть?

— Не-а, — он почувствовал, как губы сами собой растягиваются в улыбке чуть не до ушей и поднял на неё сияющие глаза. — Не хочу быть серьезным. Счастливым хочу быть.

— И тебе совсем не страшно? Вот ничуточки? — она недоверчиво прищурила глаза. Джинни сидела перед ним в мужской белой футболке, такая хрупкая и беззащитная, полная неуверенности, такая... целиком и полностью его. «Мерлин, какая же она красивая», — сама собой вернулась мысль.

— Страшно. Ты чего, думаешь, я на коленях стою? Ноги не держат.

— Я скоро стану толстая и некрасивая.

— Зато грудь вырастет.

— Дурак, — совсем необидно обиделась Джинни и двинула его лениво по уху.

— Знаю, — легко согласился он. — Замуж пойдёшь за меня?

— Куда же я теперь от тебя денусь, — улыбнулась она, щёлкнув его по носу. — Иди кушай, я чего, зря тут полдня на кухне корячилась?

Гарри послушно сел за стол и начал уплетать за обе щёки пасту. Мозг работал чётко, как часы. Купить: детские одежки, кроватку, игрушки. Выбрать: комнату для детской, хорошего колдомедика, кольца для свадьбы. Рассказать: Рону, Гермионе, мистеру и миссис Уизли. И книги, нужно обязательно запастись книгами, где написано, что с этими детьми вообще делать — Гермиона поможет.

Джинни была молчалива и задумчива, но вся словно светилась изнутри. Будто знала какую-то тайну, которую кроме неё никто не мог постичь. Совсем еще девчонка — но уже женщина, какая-то по-настоящему взрослая. Она была в этот момент такой целостной… и Гарри вдруг осознал, что теперь-то все изменится. Теперь придется взрослеть еще скорее. Придется нести ответственность — ещё большую, чем прежде. Он осознал это — и почувствовал себя совершенно, целиком и полностью счастливым.

— Я так тебя люблю, — выдохнул он и выбрался из-за стола. Джинни удивленно моргнула — вообще, Гарри был скуп на слова и почти никогда не говорил вслух вот этого заветного «люблю». Он взял её на руки — такую ещё лёгкую и маленькую и понес к лестнице, а потом и на второй этаж — в спальню.

— Ну вот, а посуду кто мыть будет? — улыбнулась лукаво она, сверкнув карими глазами из-под длинной чёлки.

— Утром. Всё — утром.

У Джинни бледная, почти прозрачная кожа, и россыпь веснушек по плечам. У неё тонкие изящные руки, длинные ноги и такие охренительные стопы, что только ими можно любоваться часами. У неё трещинки на обветренных губах и умопомрачительно вкусный рот, её волосы пахнут спелыми яблоками и пряными травами. Она глухо стонет и впивается ему в спину короткими ногтями, когда он входит в неё. Она такая красивая, такая узкая, она выгибается всем телом, чтобы быть еще ближе, чтобы чувства — ещё ярче, ещё четче, ещё... о-о-ох...

Джинни садится на него сверху и начинает медленно двигаться. Она тяжело дышит, и проводит рукой по своему лицу, шее, груди, у неё закрыты глаза и ресницы-иголочки дрожат. Она закусывает губу и отдаётся ему вся, без остатка. Она наклоняется над ним и целует так, как никто никогда не целовал, накрывает его водопадом волос, и они любят друг друга — медленно, не отвлекаясь и не торопясь, и она кончает с протяжным стоном, содрогается всем телом, падает на него, прижимаясь крепко-крепко — горячая, дрожащая, любимая. У Гарри внутри всё словно взрывается, а где-то на окраине сознания мелькает мысль о том, что теперь можно не беречься, и он кончает в неё — и мир замирает.

Уже отдышавшись, она взглянула на него серьёзно и прошептала:

— Это мальчик. Я точно знаю.

Он улыбнулся. Ему, в общем-то, всё равно — мальчик или девочка, главное — они теперь семья, настоящая.

Засыпают они почти мгновенно, прижавшись друг к другу так тесно, чтобы дыхание было, как и всё — одно на двоих.

Когда Гарри проснулся утром, её уже не было рядом, а в окно светило оранжевым осеннее солнце. Он поднялся на локтях и зевнул во весь рот — хорошо выспался едва ли не впервые за прошедшую неделю. И так хорошо, что сегодня воскресенье, что про все убийства можно хоть ненадолго забыть, да и вообще, есть дела поважнее...

Но тут взгляд зацепился за вскрытый конверт на столике у кровати, подписанный зелёными чернилами. Гарри удивленно вскинул брови — неужто МакГонагалл что-то потребовалось?

Джинни на кухне гремела посудой и распевала какие-то едва знакомые песни, и Гарри, натянув на себя домашние легкие штаны, спустился к ней, не забыв прихватить письмо с собой.

— Ты чего это, опять в Хогвартс на первый курс собралась? — спросил он, едва перешагнув порог. Джинни нахмурилась, не понимая:

— И тебе доброе утро!

— Конверт. Это же из Хогвартса, верно?

— А-а, — отмахнулась Джинни, отвернувшись к раковине со вчерашней посудой. — От МакГонагалл — она решила провести в школе благотворительный матч по квиддичу. После войны многие семьи просто не могут позволить себе обучение детей — у некоторых ведь даже домов не осталось, а ресурсы фонда помощи не бесконечны. Так что в Хогвартсе устроят благотворительную игру с участием известных волшебников для сбора средств — вроде как первая из акций нового специального фонда, который мог бы помочь таким детям получить образование.

— Так ты, значит, теперь звезда квиддича? — он подошел к ней сзади и обнял, примостив голову на плече Джинни — та мыла посуду и мурлыкала что-то себе под нос.

— И ты тоже — неужели подумал, будто о тебе забыли?

— Да ла-адно? Я же за снитчем не охотился лет с шестнадцати!

— Зато змеемордого приложил одним ударом. Матч же благотворительный — всем плевать на результат, главное — денег побольше получить.

— А тебе... летать-то можно? — Гарри попытался задать этот вопрос как можно осторожнее, но Джинни мгновенно напряглась в его руках. Квиддич значил для неё много — ему ли не знать! Ведь это он поддержал её, когда миссис Уизли пыталась ласково, но твердо наставить дочь на «верный и надёжный путь» министерского работника. Ведь это он уговаривал не сдаваться, когда она провалила отбор в свою первую, давно вымечтанную команду — «Уимборнские осы». Ведь это он радовался вместе с ней, когда «Гарпии» наконец-то приняли Джинни в основной состав!

Она выключила воду и развернулась к нему: уверенная, нахмуренная, серьёзная.

— Гарри, я же не дурочка, я всё понимаю. — Джинни смотрела ему в глаза прямо и откровенно, не мигая и не отводя взгляда. — Я хочу этого ребёнка. И я сделаю все, от меня зависящее, чтобы он родился здоровым и прожил долгую и счастливую жизнь... Гарри, я уже совсем скоро стану толстой и неуклюжей... Нет, не перебивай! — сверкнула грозно глазами и скрестила руки на груди. — Совсем скоро я не смогу летать. Я уже рассказала обо всем тренеру «Гарпий», меня даже согласились отпустить без выплаты компенсации. Матч в Хогвартсе через две недели.

Джинни смотрела умоляюще и «жевала» губу, явно нервничая.

— Это товарищеская игра. В ней не будет опасных финтов и передач, никто не станет ломиться к воротам соперника, сметая всё на своем пути. Ты же знаешь, как я летаю! Я уже триста лет не падала! Я... позволь мне, пожалуйста!

— Джин, если ты в себе уверена, я не против, — Гарри прижал её к себе и поцеловал в макушку. — А теперь пошли жениться.

— Чего-о? — она посмотрела на него недоверчиво и немного обескуражено. — Куда пошли?

— Жениться. Ты же вчера согласилась — и тоже никуда от меня не денешься.

Они выбежали из дому почти вприпрыжку — осень приветствовала их опадающими кленовыми листьями. За руки: навстречу октябрьскому солнцу, бабьему лету с прохладным ветром и звенящим воздухом, навстречу новому в жизни. Через маггловский Лондон, оживлённые улицы, полные суетливых людей и шумных автомобилей, они мчались вперед — рыжая девчонка в потёртом коричневом пальто и Гарри-чёртов-Поттер, чувствовавший себя совсем ещё мальчишкой — и совершенно уже мужчиной одновременно.

Он послал Патронуса Рону и Гермионе ещё из дому. По-другому никогда не складывалось в его жизни — всем самым сокровенным необходимо было делиться с друзьями. И плевать, что они сейчас в гостях у мистера и миссис Грейнджер, Гарри был уверен — придут, не медля. А ещё он подумал, что Гермиона, наверное, будет только рада сбежать от родительских нравоучений о «правильной жизни».

У него никогда «правильно» не было. Но... Ему двадцать лет. Он влюблен. Он счастлив. Какое кому дело до правильности?

Они зашли в два ювелирных магазина, но колец так и не выбрали. Джинни тихо хихикала в кулак, рассматривая безумно дорогие обручалки — «ты что, они же словно из Малфой-мэнора стырены!». В конце концов, на первом семейном совете (который состоялся в вагоне метро по дороге в Министерство Магии) было решено без колец обойтись — и сделать на безымянных пальцах левой руки одинаковые татуировки.

Рон и Гермиона ждали их у телефонной будки на заброшенной улице с обветшавшими домами и парой нерабочих офисных зданий. Выглядели они взбудораженными и растерянными, шало горели у них глаза. Гермиона бросилась обниматься, а Рон только почесал недоуменно затылок и крепко пожал руку — «ты, пожалуйста, мелкую мою береги!» Переглянулись ещё раз, не сговариваясь, вдохнули-выдохнули и завалились все в телефонную будку, весело галдя. А когда вежливый механический голос поинтересовался целью их визита в Министерство, Джинни радостно выкрикнула: «Фамилию иду менять!»

Вся процедура — уныла до безобразия. Уставшие глаза служащей отдела регистрации браков, которую заставили работать в выходной день, высокий голос с нотками раздражения, зачитывавший брачные клятвы, два штампа, две подписи, «…условия магического контракта известны? Можете поцеловать супругу». Красная нить, вырвавшаяся из кончика палочки той самой служащей, соединившая их руки… и чёрные струящиеся змейки татуировок, обхватившие пальцы. Вот и всё — семья.

Они аппарировали на Косую Аллею и зашли в первый попавшийся паб. Хотелось выпивки и танцев, Гарри с Роном тут же заказали огневиски, Гермиона смело потребовала текилы, а Джинни обвинила их в том, что «совсем обнаглели и потеряли стыд» — ведь ей теперь пить нельзя. В пабе играла музыка и мерцали свечи, алкоголь обжигал горло и Гарри изо всех сил гнал от себя мысль о том, что завтра рано утром нужно вставать на работу, а ещё придётся порыться наконец-то в Интернете — перелопатить кучу сайтов с онлайн-аукционами древностей. Ну не на Малфоя же это всё скидывать, он маггловскую технику даже трогать боится, словно та ему руку отгрызёт! Но это всё потом, это всё завтра, а сегодня у него праздник, и значит — можно выпить ещё по стаканчику.

— Совсем скоро уже зароетесь по самый нос в пелёнки да погремушки, ещё позавидуете нашей свободной жизни! — рассмеялся Рон, хлопнув Гарри по плечу, и тут же понизил голос: — Слушай, я совсем не понимаю этих девчонок. Вот когда Гермиона говорит, что не хочет замуж — это она действительно не хочет или хочет, но боится в этом признаться себе же? Миссис Грейнджер сегодня отловила меня на кухне и начала на ухо чуть ли не прямо говорить, чтобы я скорее уже замуж Гермиону звал, раз у меня серьёзные намерения.

— Да ну? — удивился Гарри. — Вот так и сказала? А ты что?

— А я что — я ничего. Покраснел, наверное… уши, во всяком случае, горели. Но вообще — я бы и не против, только вот Гермиону фиг поймешь... а-а! Выпьем?

— Выпьем!

Они дружно усмехнулись и опрокинули свои стаканы с выпивкой залпом — горло обожгло приятным теплом. Девчонки дурачились, танцуя возле барной стойки что-то, похоже, из репертуара племён Южной Африки. Рон рассказывал байки о семье и работе. Гарри прикрыл глаза и подумал, что о лучшей свадьбе трудно было и мечтать.

Домой шли уже в полной темноте, поддерживая друг друга да хохоча над иногда повторяющимися шуточками. Гермиона и Рон жили совсем на отшибе — снимали дом в пригороде Лондона, поэтому все дружно направились на Гриммо. Там их ждал взволнованный Кричер с горячим ужином, но есть совсем не хотелось — зато хотелось крепкого ароматного чаю.

На кухне древнего особняка всегда сиделось по-особенному. Дом был хмурым и не всегда приветливым, но у Гарри навсегда остались воспоминания о Сириусе, о собраниях Ордена, о той холодной и безысходной осени после шестого курса, когда на этой же кухне они сидели втроем: совсем ещё дети, но такие уже взрослые. Он сам от себя не ожидал, что будет здесь когда-то жить, но после войны почему-то захотелось перетащить вещи именно сюда. Дом Блэков был мрачным, но именно здесь Гарри чувствовал себя дома.

У Рона и Гермионы была своя комната на третьем этаже, и они поднялись наверх после первой же кружки чая. Гарри и Джинни ещё остались на кухне — перемыли чашки, пока Кричер, что-то ворча, убирал со стола. В спальню подниматься отчего-то не хотелось.

— Родителям моим когда скажем? Я почему-то боюсь... — Джинни уселась к нему на колени, положив голову на плечо. Он рассеянно погладил её по волосам и поцеловал в лоб.

— Давай на следующих выходных? На неделе у меня вряд ли найдётся время, эти убийства...

— Нашли хоть что-нибудь? — он рассказывал ей о делах, но только в общих чертах. Не хотелось приносить работу домой — да как-то по-другому не получалось. Ему нужен был свежий взгляд со стороны, а вслух отлично думалось.

— Пока только Малфоя на свою голову... Завтра нужно будет просмотреть онлайн-аукционы на предмет реликвий. Их же покупали не просто так, должны ведь они где-то всплыть...

— Хочешь, я помогу? Пойду в какой-нибудь интернет-клуб, всё равно дома делать нечего. На тренировки ведь теперь нельзя…

— Не грусти, заяц, — он легонько щёлкнул её по носу. Джинни шутливо показала ему язык.

— Спать давай, аврор. Два часа ночи, тебе уже вставать скоро.

Они успели подняться в спальню и нырнуть в постель, удобно устроиться и обнять друг друга покрепче, поцеловаться и похихикать, вспоминая постную мину министерской служащей, которая сегодня регистрировала их брак. Они уже даже почти уснули, когда комната вдруг осветилась серебристым сиянием. Большая рысь легко впрыгнула сквозь окно и уселась в ногах кровати.

— Доброй ночи, Гарри. Томас Роуд, Мейдвел Хаус, 45. Миссис Филлипс, подруга последней жертвы, найдена у себя дома с перерезанным горлом. Жду тебя на месте через пятнадцать минут.

Патронус растаял в воздухе, а Гарри громко и протестующе застонал.

— И за кого я только замуж вышла?.. — с притворной скорбью вздохнула Джинни. — Лети, Поттер. Отрезвляющего как раз полфлакона осталось в верхнем ящике на кухне.

Промозглая октябрьская ночь липла к окнам, и Гарри негромко выругался, поднимаясь.

— Ненавижу свою работу, — проворчал он, натягивая в темноте штаны.

— Врешь ведь, — улыбаясь, ответила Джинни, закутываясь в одеяло и сладко зевая. — Вернёшься рано утром — не буди, я теперь наслаждаюсь статусом безработной и спать могу до обеда. И будь осторожным, муж.

Гарри даже на секунду замер. От этого простого «муж» его словно обволокло уютным теплом. Поцеловав её на прощанье, он вышел из спальни, плотно прикрыв за собою дверь.