Старые байки о главном (джен)

Темнота.

Тишина, если не считать назойливого зудения электр в тоннеле под железнодорожной насыпью.

Ночное дежурство, предполагающее охрану своего командира и товарищей от порождений Зоны, охочих полакомиться человечинкой. Хотя, на Кордоне с порождениями было не особенно густо.

Рядовой Обломов не скучал. Он нервно прохаживался взад-вперёд, то и дело поглядывая на часы. Занятие заведомо бесполезное, потому что часы давно намертво остановились. А если им вдруг и случалось пойти, то стрелки неизменно крутились в обратную сторону. Иногда со скоростью пропеллера. Но рядовой волновался и на часы смотрел, чтобы успокоиться. Ожидание сводило с ума. Если бы не спящие товарищи в вагончике за спиной, Обломов бы ржал и бил копытом. И гривой бы даже потряс, наверное.

Где-то в районе ягодиц рядового вдруг раздался длинный, шипящий звук, плавно переходивший в немелодичный треск. Обломов подскочил от неожиданности, а потом быстро извлёк из заднего кармана штанов небольшую рацию.

— Это ты, Клеопатрочка? — взволнованно задышал в рацию часовой. — Приём?

— Приём, — согласилась рация. — Ку-ку, мой мальчик! Приём.

Обломов сладострастно содрогнулся и попросил:

— А можно продолжить с того места, на котором мы остановились? Приём.

Рация задумчиво побулькала, но в следующий момент решительно отказалась.

— Нельзя, мой сладкий, уплочено. Приём.

— Ну, ладно, — без особой грусти согласился рядовой. — Я всё сделал. Приём.

Рация насморочно втянула воздух, пару раз пукнула и интимно зашептала:

— Знаю, малыш, и в награду я медленно снимаю с себя противогаз. Приём.

— О, да-а, — простонал Обломов. — Ты блондинка с пухлыми губами? Приём.

— Да, мой могучий воин, — каркнула рация так громко и неожиданно, что рядовой в испуге обернулся на вагончик — не проснулся ли кто. — Я сексуальная блондинка страстно целую своими пухлыми губами фильтрационную коробку твоего противогаза, а потом срываю его к чёртовой матери. Приём.

— О-о-о, — трясся рядовой. — Я нежно беру в свои сильные руки твои большие и круглые гранаты из разгрузки. Приём.

Рация учащённо задышала, но помехи превратили её усилия в предсмертный хрип туберкулёзника. Рядовой, однако, был слишком увлечён собственными ощущениями, чтобы обращать внимание не подобные мелочи.

— Я вся горю! — бесновалась рация. — Мои подсумки дрожат от страсти. Я беру тебя прямо за бронежилет и…

— Это что ещё за мачмала, твою мать через семь ворот да с погонами?!

Рядовой Обломов выронил надсадно хрипящую рацию и, мертвея, обернулся. За спиной стоял грозный капитан Сраламазалынский, разбуженный буйными непотребствами Обломова.

У рядового на смену жаркой страсти пришёл тихий ужас и осознание скорой смерти. Рация, очевидно, тоже это поняла, потому что торопливо вякнула:

— На том же месте в тот же час. Отбой. — И отключилась.

Получив в морду и ещё три ночных дежурства вне очереди, рядовой Обломов удовлетворённо курил и улыбался. Пока в вагончике есть запасы тушёнки, водки и сигарет, у него каждую ночь будет секс.

За два дня до описываемых событий.

Темнота.

Тишина, если не считать злобного рычания в пустых желудках спящей братвы.

Ночное дежурство, предполагающее охрану АТП от сталкерья и мутантов. Хотя, с мутантами в последнее время стало не очень, а сталкеры осторожничали.

Шмыга злобно выругался, хотя больше всего хотелось заплакать, как малыш. Но реальные пацаны не плачут — это аксиома. Желудок сводило голодной судорогой, одолевала никотиновая ломка и жестокое похмелье. Сезон гоп-стопов не задался.

Не выдержав мук голода, бандит вышел в ночь с намерением хоть крысу добыть на ужин. Или завтрак, как получится. Кордон казался вымершим: ни крыс, ни собак, ни даже ворон. Справа громоздилась железнодорожная насыпь, у которой маячил тёмный силуэт часового.

Пройдя ещё немного, Шмыга споткнулся обо что-то мягкое. Бандит идентифицировал это как труп военного. Вспыхнувшая было радость быстро погасла — ничего съестного или ценного при нём не оказалось, кроме небольшой, чёрной коробочки, в которой Шмыга опознал рацию.

Бандит уселся на труп и пригорюнился. Жрать хотелось невероятно. Шмыга поймал себя на том, что при мысли о трупе у него начинается обильное слюновыделение, словно у отравившегося кота. Гадая, сколько можно выручить за рацию, бандит механически нажимал на кнопочки. Рация вдруг ожила и забубнила.

— Есть кто живой? — От волнения голос у Шмыги сделался совсем тоненьким. — Приём.

— Здравствуйте, девушка! — обрадовано отозвался Обломов. — Как вас зовут? Приём.

Сначала оскорблённый до глубины души бандит хотел послать рядового туда, куда реальный пацан ни за что не пойдёт, но потом в голове его созрел дьявольский план.

— Меня зовут Клеопатрочка, — пропищал Шмыга, стараясь не заржать. — Положи в кабину грузовика на заброшенной ферме десять банок тушёнки, десять бутылок водки и блок сигарет, а я прошепчу тебе на ушко интимную сказочку на ночь. Ты всё понял, мой мальчик? Приём.

— Да, Клеопатрочка! — с энтузиазмом гаркнул Обломов и крадучись отправился в вагончик на добычи. Вот это подфартило, так подфартило!