Старые байки о главном (джен)

В баре «Сталкер» все было по-прежнему. Так же тусовались у костров новички, не нюхавшие толком Зоны и не умеющие ценить нехитрый уют бара. Ветераны, хлебнувшие походной романтики с избытком, предпочитали вкушать отдых в помещении. Так же красовалась на стене надпись, сделанная веселенькой сиреневой краской: «Жаба жадный осел, нах». Я полюбовался этим донельзя справедливым замечанием и спустился в бар. Торговец Жаба заприметил меня еще у входа и торопливо замахал, указывая на дверь подсобки. Я прошел через слабо освещенный зал, спиной чувствуя взгляды сталкеров, что сидели, согнувшись над своими стаканами. От этих взглядов стало неуютно, на меня и раньше пялились, потому как внешность примечательная, но такого откровенного интереса не выказывали прежде.

Едва я протиснулся в подсобку и закрыл за собой дверь, Жаба накинулся на меня с обвинениями.

— Что ты себе позволяешь?

Я неопределенно пожал плечами. Жаба злобно пялился на меня некоторое время, потом выхватил что-то из кучи бумаг на столе и сунул мне под нос. Смятый листок гласил: «Разыскивается, живой или мертвый, сталкер Немтырь. Особые приметы — родимое пятно на левой стороне лица. Вознаграждение гарантируется».

— Вот это, — раздельно выговорил Жаба, — принес мне Султан со-товарищи. Ты что это вытворяешь, скотина?!

Я улыбнулся. Жалобы торговца меня ничуть не впечатлили. Не станет Султан тыкать Жабу ножичком только из-за того, что я ему хабар таскаю, и торгаш это знает прекрасно. А возмущается так, для проформы. Увидев, что руганью меня не пронять, Жаба сразу сдулся и почти жалобно попросил:

— Ну, не томи уж, показывай.

Я извлек из контейнера «Золотой шар», дал торговцу полюбоваться и убрал обратно.

— Охренеть, — выдавил Жаба. — Люди болтали, что «Золотой шар» находили какие-то сталкеры, родные братья вроде, но я до сего дня был уверен, что это выдумки.

Он с трудом оторвал взгляд от контейнера и посмотрел на меня.

— Как обычно?

Я кивнул. Торговец выложил на стол консервы, цинк патронов к моей винтовке, несколько шоколадок и свернутые в рулончик купюры и, пока я складывал припасы в рюкзак, изводил меня наставлениями.

— Выйдешь через заднюю дверь, в баре тебя уже, небось, охотники за головами дожидаются. К Южному тоннелю не ходи, там, говорят, матерый контролер поселился. И, Немтырь, береги себя, ладно?

Я развел руками, мол, как получится, кивнул на прощание и ушел. Вся искренняя забота торговца о моей шкуре была продиктована лишь опасением потерять поставщика эксклюзивного хабара.

Я не был немым, как думали многие. Говорить мог, но не любил, потому как сильно заикался и вкупе с родимым пятном чуть не на всю рожу, личностью прослыл более чем странной. Поэтому я чурался людей и исхоженных троп и бродил в самых неприятных местах — другое дело и хабар там был совершенно особенный. Как раз из-за «Золотого шара» и вышел у меня спор с одним из людей Султана, последствий которого бандит не пережил. А теперь разозленный потерей верного человечка, Султан решил отомстить, что же флаг в руки.

Заныкав денежный рулончик в одном из своих схронов, я устремился прямиком к Южному тоннелю, справедливо полагая, что в место, пользующееся дурной славой никто в здравом уме не сунется.

У тоннеля меня ждала засада. Мимо уха вжикнула пуля, заставив растянуться в придорожных кустах. Как же легко меня просчитали. Кто сунется в место, пользующееся дурной славой? Правильно — Немтырь! Я рискнул приподнять голову, но следующая пуля снова заставила прижаться к земле. Нехорошо-то как. Пока один прижимает огнем, двое наверняка обходят с флангов. Я начал было отползать, как позади мелькнула тень, затылок взорвался резкой болью, и сознание мое померкло.

* * *

Ощущение окружающего мира возвращалось постепенно, какими-то обрывками. Болит голова, воротник куртки мокрый от крови, давит щиколотки. Да я же подвешен вниз головой. Проморгавшись, осмотрелся. Ну, так и есть, подвесили, сволочи, аккурат у входа в Южный тоннель — контролеру на съедение.

— Как, Немтырь, весело?

Султан стоит в полусотне шагов и печально так смотрит, а двое его шестерок рядом радостно скалятся. Я не стал отвечать.

— Надо было отдать Хану «Золотой шар» по-доброму, а ты воевать кинулся, нехорошо. Чего добился, Немтырь? Хана похоронят с почестями, ты же умрешь медленно, пожираемый грязной тварью, с мыслями о не потраченных деньгах. Скажи, где ты их спрятал, и я убью тебя быстро.

Я изобразил неприличный жест. Шестерки схватились за оружие, но Султан их остановил, что-то негромко приказал и величественно удалился, те поплелись следом. Ветерок легонько покачивал мое бренное тело, в тоннеле царила тишина. Так, хватит изображать из себя окорок, пора сваливать. Я ощупал многочисленные карманы и едва не расхохотался от облегчения. В потайном кармане куртки лежал перочинный нож, эти бакланы меня даже не обыскали как следует. А, может, торопились.

Зажав нож в зубах, я как следует раскачался и резко согнувшись, схватил себя за ноги. Постанывая от напряжения и мучительной головной боли, перепилил веревку, грохнулся на землю и снова отключился. Пришел в себя уже под вечер, немного удивился, обнаружив, что никто не пытался откусить мне руку или ногу. То ли врали про контролера, то ли он давно свалил, в принципе меня любой из вариантов устраивал. Рюкзаком моим мародеры почему-то побрезговали, только вывернули все содержимое на землю и уперли шоколадки. Надо же, какие сластены! А вот красавицу винтовку и патроны забрали, шакалы позорные.

Я прикинул расстояние до схрона и немного воспрянул духом, может и дойду живым. А потом мне одна дорога — на Болота. Туда Султан совершенно точно не сунется, кроме того, ходили слухи, что он собрался отвалить на недавно открывшийся уровень — Затон. Ну и флаг в руки, может какая добрая душа пришибет по дороге, а я пока на Болотах перекантуюсь. Тамошними тропами ходили только ребята из группировки «Чистое небо», отморозки из бандитского клана «Ренегат» и Болотный Доктор. Но Док живет в самом центре топей, куда даже я не рискнул бы сунуть свой нос.

В тоннеле вдруг отчетливо зазвучали чьи-то шаркающие шаги, и спина моя покрылась холодным потом, неужели контролер? Кое-как побросав пожитки в рюкзак, я поспешно зашагал в сторону схрона, надеясь, наконец, вооружиться и избавиться от гадкого чувства беспомощности, что не отпускало меня с момента пробуждения. Я успел удалиться от тоннеля только на двадцать шагов, как руку пробила пуля.

«Да что за день сегодня такой!» — возмущенно думал я, катясь в заросли мутировавшего шиповника. С трудом выдрался из кустов, оставив там порядочное количество фрагментов одежды и собственной кожи и спрятался за валявшимся на боку ЗИЛом. Осторожно выглянув, увидел три тени, перебегающие от укрытия к укрытию. Шестерки Султана, кто ж еще. Полный кирдец, три автомата против безоружного меня. Не рюкзаком же от них отмахиваться.

Я торопливо перевязал простреленную руку прямо поверх куртки. Потом выхватил из-под ног булыжник и метнул в ближайшие кусты, а сам кинулся обратно к тоннелю, надеясь вывести преследователей прямиком на контролера. Бандюки некоторое время азартно обстреливали кусты, пока кто-то из них не заметил меня, по-снорочьи скачущего через дорогу. И тотчас троица мародеров с гиканьем устремилась в погоню, словно свора охотничьих собак, преследующих раненого, облезлого волка. Я вихрем пролетел мимо тоннеля, старательно глядя в другую сторону, чтобы не попасть на ментальный поводок контролера, ведь для этого мутантам нужен хоть кратковременный визуальный контакт с жертвой.

Свалившись за груду камней у левого бока тоннеля, я осторожно выглянул, чтобы оценить результаты своих усилий. Моя хитрость отчасти удалась. Один из мародеров продолжал преследование, а двое других замерли, бессмысленно глядя перед собой. Выскочив из своего укрытия, я сшиб с ног бандита, и мы покатились по земле, рыча и молотя друг друга кулаками. Я пропустил пару чувствительных зуботычин, но после спуску уже не давал. Оседлав мародера, я некоторое время сосредоточенно его прессовал, а после сдавил ему глотку. Тот захрипел, засучил ногами и принялся колотить меня по раненой руке, но я, не обращая внимания на боль, продолжал выдавливать из него жизнь.

«Отдай его мне!»

Властный голос раздался словно внутри меня и ему невозможно было не подчиниться. Я разжал руки и поднял голову. Контролерша стояла рядом и уплетала мою шоколадку, двое шестерок Султана маячили за ее спиной. Мои ноги сами собой разогнулись, отнесли меня в сторонку и заботливо усадили на пенек. Гаже ощущения мне еще не доводилось испытывать и, надеюсь, не доведется. Я все понимал, сохранил все мысли и чувства, но телом владеть не мог. Если сейчас эта жуткая баба начнет мною ужинать, я буду сидеть абсолютно неподвижно, внутренне вопя от ужаса и безнадеги.

К счастью до этого не дошло. Контролерша, подчинив третьего мародера, неспешно заковыляла к Южному тоннелю, а к моему телу постепенно возвращалась чувствительность.

Когда человек чудом выбирается из огромных, грозящих смертью неприятностей, его охватывает невыносимая усталость или же бесшабашное, хулиганское настроение. Я попал под второй вариант. Глядя вслед радиоактивной дамочке, уводящей моих врагов, смирных как ягнята, мне вдруг захотелось пошалить.

«Эй!» — крикнул я мысленно.

Контролерша обернулась и вопросительно посмотрела.

«Хорошая задница», — подумал я.

Она хищно оскалилась и заковыляла дальше, нарочито покачивая бедрами. Я расхохотался. Нет, ну какова чертовка!

Тяжёлый, плотно шнурованный ботинок обрушился на багровую лужу. Во все стороны плеснуло красным. Нет, это была не кровь, как вы, возможно, подумали. Всего лишь закатное солнце.

Сталкер по прозвищу Дед возвращался из удачной ходки на Янтарь. Контейнеры были полны под завязку, он сохранил всех трёх отмычек живыми и сейчас вёл их к своему схрону — старой землянке в ельнике на окраине Дикой территории.

Проверив пути отхода и расставив растяжки в стратегически важных точках, Дед и его отмычки спустились в землянку. Первое, что они увидели — это витая буро-черная пирамидка. Она лежала точно посередине схрона.

Дед встал как вкопанный и уставился на пирамидку тяжёлым взглядом. На безмятежном доселе челе сталкера поселилось мрачное выражение.

— Что случилось, Дед? — испуганно спросил Фуфел, один из отмычек.

Дед, не отвечая, гипнотизировал взглядом пирамидку, словно пытался сдвинуть её при помощи телекинеза. Отмычки затосковали.

— Что это такое? — дрожащим голосом промямлил Тяп-Ляп, второй из отмычек.

А третий, которого звали Дрын, осторожно потыкал Деда палочкой, подобранной с пола землянки. Дед очнулся и обвёл очкующих пацанов суровым взором.

— О-о-о, — зловеще протянул он, — это очень старая и нехорошая история.

Отмычки поразевали рты. Кое-как справившись со священными мурашками, Дрын попросил за всех:

— Расскажи!

— Ну, тогда слушайте, салаги, — начал свой рассказ сталкер Дед. — Знавал я когда-то одного бродягу по прозвищу Питбуль. Страшный был человечище, несгибаемый. Все его боялись: и долговцы, и бандиты, и даже «Монолит». И только две вещи любил Питбуль больше жизни: свою жену, сталкершу Моську и пожрать. И вот однажды добывал он артефакт «Глаз ворона». В этой самой землянке, кстати. А жена его, Моська на подхвате стояла, готовая консерву мужу раскупорить или там печенюшку какую поднести. И вдруг БАБАХ!

Отмычки дернулись и едва не намочили штаны от неожиданности, так громко и страшно рявкнул Дед.

— Выброс, — нормальным голосом продолжил сталкер. — Окружило землянку непроходимое аномальное поле. Заперло, в общем, и Питбуля, и ненаглядную его Мосеньку. Неделю они сидят. Две сидят. А кушать-то хотца. Питбуль берцы разрезал, сжевал. Долго крепился мужик. А потом всё.

— Что?! — с ужасом покосившись на пирамидку, спросил Тяп-Ляп. — Неужели?..

— Да, — сурово кивнул Дед. — Не выдержал Питбуль, схарчил свою жену. Хватило её ещё на одну неделю.

— Кошмар! — Фуфела передёрнуло. На пирамидку он уже и смотреть не мог. Слишком страшно. — А потом что?

— Ничего, — пожал плечами Дед. — Аккурат, как закончилась Моська, случился Выброс, и ловушки сдвинулись. Открылся проход, Питбуль выбрался. А ещё через два дня его завалили наёмники по заказу «Монолита». М-да…

Дед замолчал, глядя на пирамидку и предаваясь тягостным воспоминаниям.

— Дед, — жалобно позвал Дрын и указал на пирамидку. — Так что это за штуковина?

Дед встрепенулся, недоумённо уставился на отмычку и произнёс:

— А я ебу? Насрал кто-то.

И сталкер пинком отправил пирамидку в дальний угол схрона.

Одноглазая, лунная ночь любопытно заглянула сквозь верхушки сосен, тщась рассмотреть происходящее внизу. Густая хвоя пресекала все её попытки. А внизу горел большой костёр. Вокруг расположись люди. И не-люди. Все они тревожно рассматривали распростёртое на земле тело.

— Ну как он? — спросил Лукаш.

— Да как обычно, — отозвался Воронин, выпрямляясь. — Афанасий, тут опять по вашей части.

Из тьмы выступил контролёр с ужасно интеллигентным выражением морды. Он подошёл к телу и внимательно присмотрелся. Из-за его плеча выглядывал, взрыкивая от нетерпения, молодой кровосос.

Воронин протянул свою ручищу и, взяв кровососа за плечо, решительно отодвинул в сторону.

— Кузька, не мешай, — строго сказал долговец.

Кровосос смущённо втянул голову в плечи и замер на почтительном расстоянии. Он очень хотел ответить строгому генералу «Долга», но не умел. Не приспособлены щупальца для человеческого общения.

Контролёр Афанасий тем временем потряс бессознательное тело.

— Меченый… Меченый, очнись.

Тело ожило. Меченый сел и повёл вокруг мутным взглядом. При взгляде на озабоченные лица и морды, склонившиеся над ним, сталкер испуганно спросил:

— Опять, да?

Общество неловко молчало. Меченый прикрыл глаза рукой. Лицо его выражало всю скорбь мира.

В ночном лесу послышался негромкий шелест сервомоторов, и к костру вышел Харон с Монолитом в охапке. Он первым делом аккуратно пристроил кристалл у костра. Вокруг немедленно разлилось голубоватое успокаивающее свечение.

— Феофан Кондратьевич, — шёпотом позвал Харон.

От толпы отделился пожилой бюрер и подошёл к монолитовцу.

— Плохо, — прошептал мутант, отвечая на немой вопрос Харона. — То же самое.

— Бедняга! — Монолитовец сочувственно прищёлкнул языком.

— А где Волкодав? — спросил вдруг Меченый.

— Так это… — промямлил Афанасий. — Ты его… того…

— Что?! — заорал Меченый и сделал попытку выхватить пистолет. Общество шарахнулось от греха подальше, и только верный Кузька сумел отобрать у сталкера оружие. Меченый продолжал бесноваться: — Сначала Кузнецов! Потом Боров! Теперь Волкодав! Он надо мной издевается?!

Кровосос Кузька осторожно держал Меченого обеими лапами, пока сталкер не затих.

— А знаете, чего я хочу?! — патетически воззвал Меченый, делая безуспешную попытку вырваться из лап Кузьки. — Я хочу туда, где котики! Множество добродушных, пушистых, мурлыкающих котиков!

Лукаш наклонился к Харону и нервно шепнул:

— Быстрее, покажи ему котиков!

Монолитовец поспешно метнулся к кристаллу и полез в настройки. Сияние Монолита становилось то ярче, то тусклее. Иногда он становился двухмерным или прозрачным, а то и вовсе менял цвет.

И вот, наконец, на поляне уселся огромный, пушистый, голубой кот. Он замурлыкал и принялся умываться, захватывая лапой ушко. Издав серию восторженных восклицаний, Меченый начал смотреть, как котик наводит чистоту. Люди и не-люди облегчённо вздохнули и расселись у костра. Завязалась беседа.

— Бедняга, — повторил Харон, бросая на Меченого жалостливый взгляд. — И как он держится после такого?

— Боюсь, от него ничего не зависит, — сказал Воронин. — А вот мы все в опасности.

— Да, никто не застрахован. — Афанасий обвёл всех своими маленькими контролёрьими глазками. — И вы все понимаете, что я прав.

Все понимали. Но поделать ничего не могли. Против Повелителя не попрёшь.

— Может быть, Меченого того… — неуверенно сказал Феофан Кондратьевич. — Всё равно ведь мучается.

Кузька вскочил и, встопорщив щупальца, возмущённо зарычал. Воронин заставил мутанта вновь принять сидячее положение и успокаивающе похлопал его по лысой голове.

— Не поможет, — сказал Харон. — Я его уже убивал пару раз. Да и не только я. Но Повелитель воскрешает снова и снова. Зачем-то ему Меченый нужен.

Лукаш зябко передёрнул плечами и покосился на небо.

— Ох, не упоминал бы ты Его к ночи, — неодобрительно сказал он. — Накликаешь…

Словно услышав слова фримена, небо вдруг посветлело добела. Потом так же резко потемнело, постепенно приобретая багровый оттенок. Все повскакивали со своих мест. Харон бросился к Монолиту. Не обращая внимания на протесты Меченого, монолитовец схватил кристалл и бросился в лес. Следом, смешно перебирая короткими ножками и задрав балахон, мчался бюрер Феофан Кондратьевич. Афанасия уже не было видно, очевидно, сбежал первым.

— Он идёт, — дрогнувшим голосом сказал Лукаш. — Мне пора.

— Да-да, — отозвался Воронин, с тревогой глядя на небо, — уходим.

На поляне у костра остались только Меченый и Кузька. Небо полыхало зарницами. Поднялся ветер. Кузька метался, в ужасе выпучив глаза. Меченый грозил небесам кулаком и орал:

— Убирайся к дьяволу! Я не твоя игрушка!

Погода бесновалась. Росчерки молний стали складываться в слова.

Загрузка шейдеров…

Не придумав ничего лучшего, Кузька упал на землю и притворился мёртвым.

Загрузка текстур…

Повелитель почти пришёл в этот мир.

Синхронизация…

Взгляд Меченого остекленел. Он швырнул пару болтов, присел и лихо покрутил пистолетом. Попрыгал на одной ноге и вдруг любознательно уставился на Кузьку…

…Кирилл зевнул и попытался вспомнить, когда это он успел завалить кровососа. Да ещё и на Свалке. Сей подвиг почему-то упорно не вспоминался. Пожав плечами, Кирилл дёрнул мышкой и направил Меченого к переходу на Росток. На полпути парню пришло в голову, что негоже бросать необысканный труп кровососа. Однако мутанта на месте уже не оказалось.

«Баг», — раздражённо решил Кирилл и продолжил игру.

Он уже не мог видеть, как запыхавшийся Лукаш тащит белого от ужаса Кузьку окольными путями на Военные склады. Да и незачем Повелителю Зоны вникать во все нюансы. Не царское это дело.

В кои-то веки в Зоне установилась хорошая погода. В почти голубом небе лыбилось развесёлое утреннее солнце. Скакало по верхушкам тополей. Швырялось солнечными зайчиками. И вообще, вело себя просто неприлично.

На дорогу выбралась симпатичная, толстенькая псевдоплоть и, жмурясь от удовольствия, начала поедать чей-то подгнивший труп. Слепые собаки затеяли чехарду. Тёмная долина дышала непривычной пасторалью.

И вдруг покоя не стало. В небе сердито застрекотал вертолёт, барражируя над корпусами заброшенного завода. Из руин послышались выстрелы и крики. Небо нахмурилось. Солнце обиделось и сбежало на Большую землю.

Придорожные кусты трепыхнулись и выпустили на дорогу человека с укороченным автоматом Калашникова наперевес. Завизжала испуганная псевдоплоть. Наподдав мутанту пинка, сталкер ломанулся в сторону Кордона. У заброшенного туннеля он остановился, извлёк из кармана ПДА и проверил почту.

«Меченый, — гласило новое входящее сообщение, — заходи на огонёк. Сидорович».

Меченый хмыкнул и, миновав сырой, вонючий туннель, гордо именуемый Южными воротами, направился в сторону деревни новичков. А там царило нездоровое оживление. Уже издали было заметно, что народу в деревне больше обычного. А на околице Меченый с изумлением обнаружил хвост длиннющей очереди.

— Чё это? — спросил он крайнего сталкера.

Парень сделал страшные глаза и таинственным шёпотом сообщил:

— Сенсация!

— Ого, никак Сидорович объявил распродажу? — предположил Меченый.

— Лучше! К Сидоровичу приехала дочка!

— И чё?

— А то, — встрял один из новичков, — что папочка объявил твёрдый тариф на услуги любимой дочки. Три «медузы» за час, или два «Каменных цветка», или…

— Хватит-хватит, — перебил Меченый. — Я понял. Да, подозревал я, что Сидорович урод, но чтоб так. Чтоб своё, родное…

Сталкер осуждающе покачал головой. Возмущение, однако, не помешало ему занять очередь.

Барыгова дочка принимала клиентов в одном из двух подвалов, в которых обычно прятались от Выброса. Пришлось простоять несколько часов. На целый час, конечно, никого не хватало, и очередь двигалась ходко. Из подвала все выходили одинаково взволнованные, с бегающими глазами и, не отвечая на вопросы, спешили убраться прочь. Меченый применил к нескольким новичкам политику дедовщины и поэтому вскоре спускался в заветный подвал.

В воображении беспорядочно мелькали блондинки, брюнетки и рыжие. Все они были грудастыми и очень развратными. Тем больше было удивление сталкера, когда он, наконец, узрел дочь знаменитого барыги. Посреди подвала на колченогом стуле сидела строгая, тощая, застёгнутая на все пуговицы девица с пегими волосами и длинным веснушчатым носом. На скромно прикрытых длинной юбкой коленках она держала ноутбук. Довершали картину этого неприступного бастиона изящные очки в золотой оправе.

— Здравствуйте, — противным голосом сказала девица. — Ложитесь на кровать. Если хотите, можете снять снаряжение. Не хотите — не снимайте.

Меченый не представлял, как можно заниматься этим в бронированном комбинезоне, но с раздеванием решил не спешить. Вдруг эта пигалица откроет перед ним новые, доселе неизведанные горизонты. Сталкер развалился на скрипучей койке, стараясь не выказывать накатившего внезапно смущения.

— Удобно? — поинтересовалась девица.

— Да, — тонким голосом сказал Меченый и закашлялся.

— Меня зовут Галина. А вас…

— Меченый.

— Ага-ага. — Галина заколотила по клавишам. — Извините, порядок прежде всего. Сейчас я внесу вас в базу данных, и мы приступим. Не возражаете? Ну и отлично.

Меченый милостиво согласился подождать, а сам думал, что в жизни не встречал такой дотошной проститутки. Чего уж там — вся в папочку.

— Скажите, как давно вы здесь? — спросила Галина.

— Не помню. — Меченый пожал плечами, безуспешно пытаясь представить, что там у неё под этими монашескими шмотками. — У меня амнезия.

От этих слов Галина невероятно оживилась. Глазёнки возбуждённо сверкнули. А Меченый подумал, что девица, пожалуй, извращенка с кучей нездоровых пристрастий.

— Вы убивали? — снова прицепилась с вопросами Галина.

— Конечно. Здесь все друг в друга стреляют. При чём тут это? Когда мы перейдём к делу?

— Мы уже начали, — заверила Галина. — Немного терпения и вы будете очень довольным и счастливым человеком. Скажите, что вы чувствовали, убивая человека? Или мутанта. Опишите разницу.

Битых полчаса Меченый послушно рассказывал о своих подвигах и описывал ощущения. Галина слушала с широко открытыми глазами и сочувственным видом. Она умела слушать. И вставляла достаточно поощряющих восклицаний, чтобы Меченый увлёкся и тарахтел, не переставая. Пару раз он даже пустил скупую слезу.

— Достаточно, — заявила, наконец, Галина. — Мне всё ясно.

Она снова застучала по клавиатуре ноутбука. Меченый с изумлением понял, что час практически истёк. Полный справедливого возмущения, он подскочил к Галине, взглянул на экран ноутбука и замер. Развёрнутый на рабочем столе документ гласил:

«Пациент №113

Прозвище: Меченый

Возраст: примерно 35 лет.

Диагноз: амнезия, застарелый паранойяльный синдром, лёгкая форма нарциссизма, алкогольный палимпсест, подозрение на парафрению и общее сумеречное состояние сознания».

— Что это за херня?! — взревел Меченый, тыча пальцем в словосочетание «сумеречное состояние сознания». — Какого лешего, барышня?

— Сумеречное помрачение сознания, — менторским тоном начала Галина, — вид нарушения сознания, возникающий внезапно и проявляющийся дезориентировкой в окружающем с сохранностью привычных автоматизированных действий. Сопровождается речедвигательным возбуждением, аффектом страха, тоски, злобы, острым бредом преследования и внезапным наплывом галлюцинаций устрашающего содержания. Скажете, не было такого?

Меченый даже опешил от такой наглости. И винить некого, сам всё разболтал.

— Неважно! — продолжал наступать он. — Я сюда зачем пришёл?

— Вот именно! — сладко сказала Галина. — Зачем?

Меченый проанализировал происходящее, но никак не мог обнаружить подвоха.

— Уестествляться? — упавшим голосом предположил сталкер, он уже ни в чём не был уверен.

— Здесь вам не публичный дом, — строго сказала Галина и поправила очки. — Здесь кабинет психологической поддержки. Придёте сюда в это же время завтра, продолжим лечение. Завязывайте со спиртным. У папы есть антирады — купите. Постарайтесь не убивать никого во время лечения, можете усугубить диагноз. И помните, — Галина взяла его за руку и глаза её стали такими сочувствующими, что Меченый чуть не заплакал, как малыш, — вы ни в чём не виноваты. Вы — жертва.

Меченый сам не заметил, как оказался на улице. На него выжидательно уставились сталкеры, ещё не подозревающие, что их ждёт.

— Ну как она? — спросил один из новичков с придыханием.

— Как ощущения? — одновременно с ним воскликнул другой.

Меченый с трудом сфокусировал взгляд на окружившей его очереди и жалобно произнёс:

— Она — монстр. Издевалась по-всякому… — Очередь ахнула. Сталкер повернулся к новичку и вдруг заорал: — Как ощущения?! Ощущение, мать вашу, будто меня изнасиловали в особо извращённой форме!

Меченый растолкал толпу и, злобно топоча, удалился. Позади взволнованно колыхалась заинтригованная очередь.

Поздно вечером, когда все сталкеры попрятались по углам, пытаясь переварить последствия психологической поддержки, Сидорович в своём бункере кормил дочку ужином.

— Натешилась что ли, Галинка? — умилённо спросил он, косясь на внушительный штабель из контейнеров с артефактами.

— Папка, это не практика, а золотое дно! — воскликнула Галина и впилась зубами в бутерброд с колбасой. — Фобии! Мании! У одного даже было сумеречное помрачение, представляешь?!

Сидорович радостно закивал. Он ни черта не понял в восторженном монологе дочери, но всякий раз, глядя на контейнеры с артефактами, заливался счастливым смехом.

Галя стряхнула с кофточки крошки и приторным голосом произнесла:

— А теперь, папа, обсудим условия.

Сидорович мысленно застонал, но прикинулся шлангом.

— Какие условия? — очень натурально удивился он.

— На которых ты приобретёшь мои артефакты, конечно же. Ты моим кредитором не являешься, поэтому платишь по моему курсу.

Сидорович некоторое время прожигал Галину взглядом, но потом сдался и полез в закрома.

— Папина дочка, — кисло сказал он под нос.

Киселяй шустро подхватил с земли «Каменный цветок» и с удовольствием сосчитал грани. Дюжина — большая редкость! Они всё больше по шесть-восемь граней попадаются, а тут уже второй за полтора часа.

В путанице чёрного, колючего кустарника призывно сверкнуло. Киселяй сощурился и с приглушённым смешком потёр ладони. Ну, так и есть — ещё один. Золотое дно этот Барьер! Главное — не заходить слишком далеко, чтоб не попасть под излучение.

Сталкер продрался сквозь заросли, и в руки ему лёг ещё один крупный, двенадцатигранный «Каменный цветок». Вне себя от радости Киселяй порхал от колючего кустарника к полосатой скале. От неё к чумному саду, а оттуда к КПП. Удача горланила победный гимн прямо в уши и пинала под пятки.

«Вон, смотри! Быстрей бери его!»

«Ты самый сильный и ловкий сталкер!»

«Ну же, вперёд! Прочь сомнения! Что может случиться с таким везунчиком?»

И правда, что?

Киселяй хватал очередной артефакт, делал пируэт и скользил к следующему. Зона аккомпанировала ему нежным оркестром: протяжным воем чернобыльских псов, торопливым карканьем ворон и гудением аномалий. Какой там Плющенко, какая Волочкова! Сталкер Киселяй побил и переплюнул эти заурядности. Балансируя на старом, в ошмётках бурой коры бревне, сталкер вынимал из корявых ветвей очередной «Каменный цветок» с двенадцатью гранями. А где-то далеко горько и безутешно рыдала посрамлённая Волочкова и приставлял к виску пистолет опозоренный Плющенко.

Истинный артистизм и грация Киселяя просто жаждали восторженного зрителя, и таковой не замедлил появиться. Сталкер спрыгнул с бревна и немедленно натолкнулся на монолитовца. Да-да! Врезался в сектанта со всего маху и едва не опрокинул на землю. Симфония Зоны смолкла, Волочкова утёрла заплаканные глаза, Плющенко злорадно ухмыльнулся.

Монолитовец попытался ухватить сталкера за ворот комбинезона, но Киселяй был вертляв и не дался. Вывернувшись и оставив в цепких пальцах сектанта кусок материи, сталкер бросился прочь, словно перепуганный псевдокролик.

— Стой! — рявкнул монолитовец, устремляясь вдогонку.

Киселяй мчался, не разбирая дороги. В ушах его посвистывал ветер, контейнер с полудюжиной редких и дорогих артефактов лупил сталкера по заду, словно подгоняя. Мимо промелькнула Гнилая баклуга, Снорочий кут и Танцпол, на котором толклось два десятка кадавров. Киселяй с ужасом понял, что бежит не в сторону Армейских складов, а наоборот — к Выжигателю. Надо было что-то делать.

Киселяй на ходу лихо перепрыгнул небольшую лужу «студня» и юркнул в облезлый, тёмно-зелёный вагончик. Там он забился в самый дальний угол и затаился. Снаружи натужно пыхтел «студень», словно манная каша, забытая на печи, на Танцполе сонно гудели кадавры. Тишина, покой, можно сказать идиллия. Киселяй долго и напряжённо вслушивался в звуки Зоны, но ничего подозрительного не слышал. От нечего делать уставший и истомившийся сталкер крепко приспнул, уронив голову на колени.

Разбудило его ужасное чувство чьего-то присутствия рядом. Киселяй вскинулся, испуганно тараща глаза. Возле него сидели три монолитовца в полном боевом облачении. В глазах их был свет неземной, а на губах дружелюбные улыбки.

— Здравствуйте, — кротко сказал здоровенный, словно баобаб, монолитовец.

Киселяй чувствовал себя неспособным к учтивой беседе и просто кивнул. В голове, правда, была масса слов, но все какие-то нецензурные.

— Давайте поговорим о Монолите, — предложил другой.

Киселяй снова кивнул. Нецензурных мыслей прибавилось вдвое. А что ему оставалось делать? Послать сектантов не давала его врождённая вежливость и их взведённые штурмовые винтовки.

Солнце с любопытством заглядывало в мутные окна вагончика. Кадавров на Танцполе прибавилось, из Гнилой баклуги доносилось негромкое, деликатное покашливание. Киселяй смирно сидел в окружении трёх свидетелей Монолита и, томясь, постигал тонкости их веры. Через час охмурения сталкер начал проникаться, через два ощутил просветление, а спустя три часа пожертвовал в фонд секты все свои артефакты. Прощаясь, монолитовцы улыбались, облучали светом неземным из глаз, просили сталкера заглядывать ещё и приводить друзей. Киселяй обещал.

— Вот, — сказал один из сектантов, — возьмите наши брошюры.

Наполнив опустевший контейнер Киселяя яркими, разноцветными книжечками, брошюрками и буклетиками, монолитовцы скрылись в лесу. Книжонки пестрели изображениями румяных, широко улыбающихся монолитчиков, значками атома и красочными рисунками мего-кристалла.

«Попал», — отстранённо подумал Киселяй, выходя к Барьеру, но на губах его сама собой расползалась учтивая улыбка. А при виде блокпоста фрименов глаза немедленно наполнил свет неземной.

— Здравствуйте, — лучась просветлением, кротко сказал Киселяй. — Давайте поговорим о Монолите. Посмотрите наши брошюры…

Темнота.

Тишина, если не считать назойливого зудения электр в тоннеле под железнодорожной насыпью.

Ночное дежурство, предполагающее охрану своего командира и товарищей от порождений Зоны, охочих полакомиться человечинкой. Хотя, на Кордоне с порождениями было не особенно густо.

Рядовой Обломов не скучал. Он нервно прохаживался взад-вперёд, то и дело поглядывая на часы. Занятие заведомо бесполезное, потому что часы давно намертво остановились. А если им вдруг и случалось пойти, то стрелки неизменно крутились в обратную сторону. Иногда со скоростью пропеллера. Но рядовой волновался и на часы смотрел, чтобы успокоиться. Ожидание сводило с ума. Если бы не спящие товарищи в вагончике за спиной, Обломов бы ржал и бил копытом. И гривой бы даже потряс, наверное.

Где-то в районе ягодиц рядового вдруг раздался длинный, шипящий звук, плавно переходивший в немелодичный треск. Обломов подскочил от неожиданности, а потом быстро извлёк из заднего кармана штанов небольшую рацию.

— Это ты, Клеопатрочка? — взволнованно задышал в рацию часовой. — Приём?

— Приём, — согласилась рация. — Ку-ку, мой мальчик! Приём.

Обломов сладострастно содрогнулся и попросил:

— А можно продолжить с того места, на котором мы остановились? Приём.

Рация задумчиво побулькала, но в следующий момент решительно отказалась.

— Нельзя, мой сладкий, уплочено. Приём.

— Ну, ладно, — без особой грусти согласился рядовой. — Я всё сделал. Приём.

Рация насморочно втянула воздух, пару раз пукнула и интимно зашептала:

— Знаю, малыш, и в награду я медленно снимаю с себя противогаз. Приём.

— О, да-а, — простонал Обломов. — Ты блондинка с пухлыми губами? Приём.

— Да, мой могучий воин, — каркнула рация так громко и неожиданно, что рядовой в испуге обернулся на вагончик — не проснулся ли кто. — Я сексуальная блондинка страстно целую своими пухлыми губами фильтрационную коробку твоего противогаза, а потом срываю его к чёртовой матери. Приём.

— О-о-о, — трясся рядовой. — Я нежно беру в свои сильные руки твои большие и круглые гранаты из разгрузки. Приём.

Рация учащённо задышала, но помехи превратили её усилия в предсмертный хрип туберкулёзника. Рядовой, однако, был слишком увлечён собственными ощущениями, чтобы обращать внимание не подобные мелочи.

— Я вся горю! — бесновалась рация. — Мои подсумки дрожат от страсти. Я беру тебя прямо за бронежилет и…

— Это что ещё за мачмала, твою мать через семь ворот да с погонами?!

Рядовой Обломов выронил надсадно хрипящую рацию и, мертвея, обернулся. За спиной стоял грозный капитан Сраламазалынский, разбуженный буйными непотребствами Обломова.

У рядового на смену жаркой страсти пришёл тихий ужас и осознание скорой смерти. Рация, очевидно, тоже это поняла, потому что торопливо вякнула:

— На том же месте в тот же час. Отбой. — И отключилась.

Получив в морду и ещё три ночных дежурства вне очереди, рядовой Обломов удовлетворённо курил и улыбался. Пока в вагончике есть запасы тушёнки, водки и сигарет, у него каждую ночь будет секс.

За два дня до описываемых событий.

Темнота.

Тишина, если не считать злобного рычания в пустых желудках спящей братвы.

Ночное дежурство, предполагающее охрану АТП от сталкерья и мутантов. Хотя, с мутантами в последнее время стало не очень, а сталкеры осторожничали.

Шмыга злобно выругался, хотя больше всего хотелось заплакать, как малыш. Но реальные пацаны не плачут — это аксиома. Желудок сводило голодной судорогой, одолевала никотиновая ломка и жестокое похмелье. Сезон гоп-стопов не задался.

Не выдержав мук голода, бандит вышел в ночь с намерением хоть крысу добыть на ужин. Или завтрак, как получится. Кордон казался вымершим: ни крыс, ни собак, ни даже ворон. Справа громоздилась железнодорожная насыпь, у которой маячил тёмный силуэт часового.

Пройдя ещё немного, Шмыга споткнулся обо что-то мягкое. Бандит идентифицировал это как труп военного. Вспыхнувшая было радость быстро погасла — ничего съестного или ценного при нём не оказалось, кроме небольшой, чёрной коробочки, в которой Шмыга опознал рацию.

Бандит уселся на труп и пригорюнился. Жрать хотелось невероятно. Шмыга поймал себя на том, что при мысли о трупе у него начинается обильное слюновыделение, словно у отравившегося кота. Гадая, сколько можно выручить за рацию, бандит механически нажимал на кнопочки. Рация вдруг ожила и забубнила.

— Есть кто живой? — От волнения голос у Шмыги сделался совсем тоненьким. — Приём.

— Здравствуйте, девушка! — обрадовано отозвался Обломов. — Как вас зовут? Приём.

Сначала оскорблённый до глубины души бандит хотел послать рядового туда, куда реальный пацан ни за что не пойдёт, но потом в голове его созрел дьявольский план.

— Меня зовут Клеопатрочка, — пропищал Шмыга, стараясь не заржать. — Положи в кабину грузовика на заброшенной ферме десять банок тушёнки, десять бутылок водки и блок сигарет, а я прошепчу тебе на ушко интимную сказочку на ночь. Ты всё понял, мой мальчик? Приём.

— Да, Клеопатрочка! — с энтузиазмом гаркнул Обломов и крадучись отправился в вагончик на добычи. Вот это подфартило, так подфартило!

Утро обухом ударило по голове, заставив сморщиться и открыть глаза. Черепная коробка трещала после изрядной порции дешёвого бухла, руки дрожали, а в желудке неприятно ворочался ком величиной с кочан капусты. А пить как хотелось! Сидорович отыскал взглядом ведро с водой. Вон оно родимое стоит у стены на лавочке. Не утруждая себя поисками кружки, барыга опустил лицо в воду и долго пил, шумно отфыркиваясь. Постоял, прислушиваясь к ощущениям. Вода, поворочавшись, неохотно улеглась в желудке. Мочевой пузырь проснулся и настойчиво засигналил.

Кряхтя и мерзко ругаясь сквозь зубы, торговец поднялся по лестнице и вышел из бункера. Мерзко, сыро, холодно. И воняет свежим воздухом. Приспустив штаны, Сидорович лениво пошарил рукой в ширинке. Ничего не нашёл. Мозг, нокаутированный последствиями вчерашних возлияний, не посылал никаких тревожных сигналов и вообще, кажется, ещё пребывал в летаргии. Поэтому торговец, выпучив глаза в никуда, продолжал ощупывать себя, пока окончательно не убедился в бесплодности своих изысканий.

Окрестности Кордона огласил пронзительный женский визг. Второй визг последовал практически без остановки. Псевдоплоти прижухли по кустам. Слепая собака шарахнулась в сторону и попала в аномалию. Пулями взвились в небо вспугнутые вороны. А потом Сидорович, потрясённый необычным тембром своего голоса, а главное — отсутствием кой-чего необходимого, грохнулся в обморок.

Утро обухом ударило по голове, заставив сморщиться и открыть глаза. Сидоровича почему-то не отпускало устойчивое дежа вю, словно сегодня он уже просыпался. Белая, сонная муть развеялась и показала небритую ряху Волка, нависшую сверху. Выражение у ряхи было томное и игривое.

— Привет, красавица, — ласково сказал Волк. — Чего испугалась? Дядя Волк не даст тебя в обиду.

Торговец изумлённо смотрел на него снизу вверх. Серьёзный и обстоятельный Волк не был ранее замечен в шуточках и розыгрышах. Сидорович оттолкнул его и сел. Под засаленным жилетом что-то необычно колыхалось и как будто даже мешало. Опустив взгляд, барыга с ужасом обозрел два внушительных бугра, до предела натянувших рубаху. Он прихлопнул их руками, и пронзительный девичий крик вновь потряс до основания окрестности Кордона.

— Сиськи!

— Клёвые, — похвалил Волк. — Давно таких не видал.

Не веря, что всё происходит на самом деле, Сидорович вскочил и скатился обратно в бункер. Там он долго корчил рожи перед огрызком зеркала и вертелся, пытаясь рассмотреть себя по частям. Зеркало упорно показывало мрачную бабищу с громадной грудью и широкой филейной частью. У прилавка, прилипнув любопытными мордами к решётке, торчали несколько сталкеров во главе с Волком. Наблюдение за повадками и словарным запасом бабищи привело их всех к потрясающему выводу:

— Оба-на, Сидор, ты что ли?

— Родненькие, — всхлипнула бабища, — признали. А как это, а?

На вопрос ответить никто не смог, но единогласно решили, что метаморфоза всем нравится. Особенно, если Сидоровна не отыщет в закромах рубашку своего размера и продолжит ходить в этой.

А в это время далеко-далеко на севере Зоны.

Призрачное дрожание кутало Монолит и делало его похожим на большой кусок голубоватого желе. Повсюду в живописных позах валялись трупы почивших сектантов. Причудливо изгибаясь под всевозможными углами торчали из спекшегося песка металлоконструкции. В общем, тот ещё дизайн. Но уютно.

У Монолита стояли два сталкера в покоцанной пулями броне и радостно ухмылялись. Было от чего, надо признать.

— Что загадал, Стрелок? — спросил тот, что постарше.

— Стать легендой Зоны, конечно, — пылко сказал второй. — Всю жизнь мечтал.

— Э-эх, молодой ты ещё, глупый. Хлопотно это. Накладно. И спасибо никто не скажет.

— А сам-то? — раскипятился Стрелок. — Вечно ты, Призрак, меня троллишь. Тебя прям все в очередь благодарить выстроятся. Меня в этой очереди точно не будет. Сам-то что загадал, умник?

Хитрая рожа Призрака приняла загадочное выражение. Он поманил Стрелка поближе и заговорщицки сказал вполголоса:

— Помнишь, как мы начинали? На Кордоне-то.

— Помню, конечно. Особенно того жадного козла барыгу. Я его, сука, до самой смерти помнить буду, — возмущённо сказал Стрелок. — Поимел нас по полной программе и не единожды. Всё, всё, что нажито непосильным трудом — всё в его карманах осело.

— Во-от! — покивал головой Призрак. — А помнишь, что я сказал ему, когда мы уходили?

— Ну-у… ща… Ты так много всего тогда говорил. Сказал, что он жадный козёл, нах… Что ты его вертел вместе с его бункером… Что вернёшься и поимеешь его сам по полной программе.

Призрак воздел палец кверху.

— Во-от! Теперь не только ты, но и вся Зона мне спасибо скажет. Готовься, Сидорович, я иду-у-у…

Поделиться…