Зрячий (джен)

Мадара возвращается раньше, чем рассчитывал, и успевает застать отца в той же комнате. Он держит в руках то самое письмо, смотрит задумчиво, вертит в руках свернутые кольцом пряди.

— Я отправлю его завтра к полудню. У Сенджу будет время, чтобы обдумать это предложение. У нас — чтобы подготовиться, — Таджима прячет улыбку, поджимая уголки губ. — Как думаешь, сын, кто сейчас сильнее — ты или Хаширама?

Мадара усаживается рядом с ним, пожимает плечами. Отец чуть наклоняет голову, не отводит внимательного взгляда.

— С этими новыми глазами — может быть, и я, — он совсем недолго молчит, размышляя. — Но он с детства пытается придумывать новые техники, может быть, ему удастся меня чем-нибудь удивить.

— По слухам, он осваивает новую стихию, — задумчиво говорит отец. — Дерево.

— Интересно будет проверить, чего оно стоит против огня, — Мадара молчит, размышляя. От него ожидают иных соображений, и он решается высказаться. — Если Сенджу решатся напасть — думаю, я успею использовать сусаноо. Но мне нужно, чтобы и ты, и брат были рядом.

— Так, — кивок. — А что будешь делать с нашим пророком?

— Итама… — Мадара касается подбородка, держит паузу. — Я не хотел бы его убивать. Но если придётся уходить с боем — он будет обузой.

— Его убьют свои, он слишком долго пробыл у нас.

Мадара пытается никак не выразить своё раздражение, отвечает, не думая:

— Значит, я сделаю это быстро.

Если подумать, это лучшее, что он может сделать для брата Хаширамы. Хотя, конечно, можно попробовать придумать что-то иное. Время пока ещё терпит, есть шанс, что найдёт такое решение, которое позволило бы выполнить и требование отца, и то самое обещание.

А отец хмурится, складывает листок письма, заворачивая в него пряди. Вытянув руку, кидает его на стол.

— А теперь послушай. Если дело дойдёт до боя — ты поспешишь уйти вместе с Изуной. Будет возможность быстро убить Итаму — воспользуешься, он слишком много знает о нашем клане, но помни, что вы оба мне важнее, чем его смерть. Не сможешь —добью я. А ты возглавишь клан после меня.

Мадара смотрит. Слова… Они звучат странно, они как летящие высоко в небе птицы — такие же чужие и непонятные.

— А я останусь и задержу их.

— Но сусаноо не пробить никакой техникой, мы уже успели проверить. Отец, тебе нет нужды жертвовать собой.

— Не спорь. Ты не знаешь всех возможностей Сенджу, как и я.

Мадара вздыхает.

— Я понял, отец. Но даже если Сенджу откажутся заключать союз, я не откажусь от этой мечты.

Таджима насмешливо хмыкает, напоминая, чего стоят все эти пустые фантазии без чёткого плана действий. Мадара не опускает взгляд, хоть и смущён.

— Это — моя цель. Я знаю, что мне ради неё надо делать. И я знаю, что клан Хьюга меня поддержит в этом.

Последнее явно было лишним, но прикусывать язык уже поздно. Отец выглядит удивлённым, и он решается объяснить и свою уверенность, и причины такого поступка.

— … Сначала я думал, что мне пригодится один из главной ветви, потом узнал, что он должен стать главой клана, договорился о тренировках, — мечтательная улыбка. — Он интересный человек…

— Ты не собирался мне об этом рассказывать, верно?

Мадара склоняет голову. Да, он виноват, что смолчал, но вины за собой не чувствует, и потому стоит прятать взгляд. Отец собирает пряди у затылка, держит, слегка встряхивает кистью. Чисто символическое, но всё равно немного обидное наказание.

— Глупый ребёнок, — это звучит почти нежно, — я всегда на твоей стороне. Даже когда ты пытаешься совершать непростительные ошибки. Но пока я глава клана, я должен знать обо всех твоих решениях, связанных с другими кланами. Ясно?

Он в последний раз дёргает пряди, ерошит волосы и убирает руку. Мадара трясёт головой, улыбается, выпрямляясь.

— Я запомню, отец.

* * *

Перерыв. Время отдохнуть после очередной выматывающей тренировки. Буцума доволен обоими сыновьями, смотрит с одобрением. Они достаточно далеко, не увидят, не возгордятся своими успехами. Какие же они оба ещё мальчишки, даже Тобирама.

Жарко. Небо совершенно чистое, яркое, ни облака — только там, где солнце, виден чёрный силуэт птицы. В тени — хорошо, прохладно. И мысли неторопливы, и можно наблюдать, как в шутку уже сражаются сыновья. Буцума чуть улыбается: лучше бы, если бы они или всерьёз занялись тренировкой, или отдохнули, но и для смеха тоже должно быть время. Пусть их.

А вода — прохладная, чистая, свежая. Хоть и набрал ещё утром, когда только рассвело, она не нагрелась, и её приятно пить. Такие мелочи — одна из многих причин ценить жизнь.

Буцума щурится, смотрит на солнце сквозь листву и встаёт. Время для отдыха кончилось, пора продолжать. Птица с резким криком камнем падает вниз, кажется — прямо под ноги, и кунай сам выскальзывает в руку. Рядом нет ни мыши, ни кролика, неужели сокол принял человека за добычу? Или, того хуже, это чьё-то призванное существо?

А птица совсем рядом, она шумно машет крыльями, замедляя своё падение, расправляет серый пёстрый хвост. Буцума замечает привязанную к её лапе бумагу и, поколебавшись, протягивает руку. Мгновенье спустя её когти сжимают запястье, она наклоняет голову, смотрит в лицо — и складывает крылья, замирает. Сыновья уже рядом.

Буцума перехватывает кунай, срезает нити, роняя сложенную бумагу — сокол взлетает, скрывается меж ветвей. Умная птица.

— Письмо? — спрашивает Хаширама. Слишком нетерпелив, но смотрит внимательно.

— Это держал в руках Учиха Таджима, — говорит Тобирама и хмурится. Ему уже опять плохо на солнце, старший касается его плеча, кажется, даже лечит.

Ничего подозрительного в этой бумаге нет, да и не принято делать ловушки в переписке с главами кланов. Из середины выпадают две перевязанные алой нитью пряди, Буцума ловит их и вздрагивает, узнавая, и разворачивает письмо. Чёрные знаки сплетаются в затейливую вязь, изгибаются насмешливо, но смысл остаётся один и тот же, и выжженный чакрой веер не теряет своей чёткости.

— Учиха Таджима предлагает тайную встречу. Трое на трое — он сам, Мадара, Изуна и… Итама.

Хаширама выглядит удивлённым, но не больше, будто бы для него весть, что младший брат жив, уже знакома. Второй сын хмурится, стоит, скрестив руки на груди, щурится от солнца. И заявляет:

— Это ловушка.

— Итама может быть жив, — осторожно замечает старший. Тянет руку, касается кончиками пальцев скрученных прядей, замирает, прикрыв глаза. — Это его волосы, я уверен. И они срезаны недавно.

Он знает больше, чем говорит, это видно по наглости в его взгляде. Буцума раздражён.

— И ты предлагаешь согласиться на встречу?

Тобирама отходит в сторону, не собираясь вмешиваться. Старший сын смотрит с вызовом.

— Да. Я сильнее Мадары. С моими древесными техниками, — он качает головой, — он мне не противник.

Буцума резко, без замаха, бьёт — Хаширама валится на землю, прижимает ладонь к щеке. Наконец-то на его лице настоящее удивление.

— Никогда не смей недооценивать врага.

Эти слова следовало бы вбить ударами, но хватит сейчас и ки — и сын склоняет голову. Взгляд искоса на младшего: обычно он защищает брата, а сейчас только губы скривил — и молчит. Не спешит заступаться.

— Завтра в полдень, на той равнине. Втроём. Не выматывайте себя на тренировке, — Буцума оглядывает обоих и уходит. Остаток дня придётся потратить на старейшин и бумаги. Если это ловушка — сыновья должны вырваться, а клан не должен оставаться без главы.

* * *

Уже ночь — и не спится. Хаширама понимает, что надо отдохнуть, чтобы действительно быть готовым, но сон не идёт. Самое простое решение — сделать себе чай, что поможет уснуть, и он неохотно встаёт и бредёт к кухне.

А брат не спит тоже, видно, что у него светло — и Хаширама переступает порог его комнаты и чуть улыбается: как всегда, сидит со своими расчётами, придумывает новую технику. Может, младшего и считают не столь талантливым, но невозможно не восхищаться его умом и терпением и не испытывать гордость, видя, что он снова закапывается в свои черновики, разложенные вокруг в строгом порядке. И Хаширама знает: то, что он сам сделает по наитию, пробуя и пытаясь, у него станет выверенной до предельной простоты техникой.

— Тоже не спишь, — в голосе брата слышна усталость, он оборачивается и перекладывает часть свитков с пола на стол. — Завтра будет сложнее.

— Итама действительно жив, — негромко говорит Хаширама, присаживаясь рядом на расчищенное место.

Младший устало трёт лицо, жмурится, смотрит сквозь пальцы.

— С чего ты взял? — он фыркает, но ясно слышно отчаянное “я тоже хочу в это верить”. — Эти волосы могут быть чьи угодно на самом деле.

Хаширама едва касается кончиками пальцев его затылка, ероша мягкие белые пряди, оглаживает — и лечит. Взгляд брата становится мягче, он позволяет себе опереться плечом. Боль, вызванная усталостью, потихоньку отпускает его. Можно ответить.

— Помнишь ту встречу на реке, самую первую?

Короткая пауза. Сам он снова видит в мыслях, как замер друг перед своим братом. Знать бы, о чём думает Тобирама...

— Помню, — еле заметный кивок.

— Когда я ушёл к реке оплакивать смерть Итамы, Мадара сказал, что он жив, и пообещал присмотреть.

— И ты поверил ему? — брат оглядывается, смотрит так, будто хочет ударить. — И он знал, из какого ты клана?

— Он был моим другом, — Хаширама не отрывает взгляда от дрожащего огонька свечи. — Другом. Понимаешь? Мы доверяли друг другу. Он ещё сказал, что его сам Итама просил доверять мне.

— Наивный старший брат…

— Об этом не лгут. Он тоже защищал своего младшего брата.

Тобирама вздыхает, хмурится. Наверное, сокрушается, что брата всё равно не переупрямить, и от этой мысли становится грустно. Не настолько, чтобы демонстративно унывать, как раньше, да и не поведётся младший на это, но всё равно — грустно.

— Завтрашняя встреча всё равно может быть ловушкой, а я так и не закончил ту технику.

— Там будет Мадара, — Хаширама касается его плеча, на мгновенье сжимает пальцы в молчаливом обещании и встаёт. — Я хочу верить, что он по-прежнему мой друг.

Тобирама пожимает плечами и начинает собирать черновики. Хаширама, без слов понявший намёк, возвращается к себе, так и не сделав чай, и долго лежит, глядя в потолок. Он весь в своих мыслях, и воспоминания тревожат его. Мадара отрёкся от их дружбы, назвал глупым бредом мечты — но действительно ли он так думал? Действительно ли он искренний в своём желании убить?

Мысли тревожны, но сны его легки и приятны. В них много солнца и смеха, и он снова ребёнок — и рядом Мадара. Они бегают наперегонки, тренируются и разговаривают, и делятся своими мечтами — и не заботит никого, из какого клана друг.

А внизу в шелестящей листве видны яркие крыши их деревни.