Full House (джен)

Одна. Гермиона закрывает глаза и пытается вспомнить, каково это — быть не в одиночестве. Сейчас прошлая жизнь напоминает сказочный сон. Все чаще ей хочется, чтобы Гарри каждый вечер приходил к ней, а не к Джинни, чтобы оставался на ночь, пусть даже на диване в гостиной, но только бы был рядом. А в такие вечера, когда он не приходит совсем, Гермиона задумывается над тем, чтобы вернуться домой. Да, ей придется извиняться, но теперь, по крайней мере, она знает, за что именно. Ведь ушла-то она, и речь не только о квартире, а еще и о том, что она просто исчезла из жизни Рона и не пыталась его понять.

Открывая очередную мерзкую статью в газете, она вспоминает слова супруга: «Думаешь прыгнуть выше головы? Так вот, знай — у тебя не получится». Тогда она приняла это как вызов, а сейчас смотрит на реальное положение дел и понимает, что он был прав. Вот только не в ее характере возвращаться побежденной с опущенной головой, не в ее характере просить прощения, и день за днем она пересиливает себя, день за днем идет по выбранному пути, и не вспоминает, что она — женщина.

Она привыкает к тишине и вечера проводит в ожидании хлопка аппарации — Гарри всегда приходит именно так. А иногда, так и не дождавшись его, она засыпает прямо на диване в гостиной, не убрав документы и не переодевшись. Ее выматывает это бесконечное ожидание, оно только подливает масла в огонь, треплет и без того расшатанные нервы. И ничего удивительного, что однажды она срывается.

Она идет по коридорам навстречу людскому потоку, рабочий день только что закончился, и все спешат по домам, но у нее сегодня другие планы. Она точно знает, кто ей нужен и где его найти, и, естественно, оказывается права. Гарри сидит в своем кабинете, обложившись какими-то очередными бумагами, на которые даже не смотрит. Когда входит Гермиона, он мотает головой, будто очнувшись ото сна.

— Ты сегодня зайдешь? — она не здоровается — днем они уже виделись несколько раз.

— Нет, прости, — Гарри разводит руками, едва не сбрасывая со стола чернильницу. — Много работы.

— Гарри, сколько это будет продолжаться? — Гермиона не уточняет, что «это» — она не сомневается, что он поймет ее.

— Пока мы не поймаем того, кто травил Фоули, и пока не победим на выборах, — он пытается ее подбодрить.

— И до тех пор меня будут травить в прессе? — начинает заводиться Гермиона. Последнее время слово «победить» действует на нее, как красная тряпка на быка.

— Меня тоже, — устало и как-то обреченно говорит Гарри. — Потерпи еще немного.

— Сколько, Гарри? У тебя есть выход, уверена, тебе подпишут разрешение на допрос с Веритасерумом. Все будут оправданы, и журналисты успокоятся, — она не верит, что сейчас это говорит, и совершенно не хочет, чтобы это на самом деле произошло, но и так она больше не может. — Чего ты боишься?

Гарри молчит, он смотрит на нее, не отрывая взгляд, будто пытается что-то прочесть по ее лицу.

— Подожди, — медленно произносит она, кажется, начиная догадываться. — Ты боишься, что один из кандидатов действительно причастен? Может, ты еще на меня думаешь?

Гарри не отводит взгляд, и в его выражении лица, в его глазах Гермиона читает ответ на свой вопрос.

— Да как тебе такое только в голову пришло?! — она вскакивает, в несколько шагов преодолевает комнату и, взявшись за ручку, открывает дверь, когда до нее доносится его голос.

— Мне плевать, кто виноват, я буду защищать тебя до последнего. От всего, в том числе и от допроса.

— Пока у тебя получается плохо, — Гермиона ставит точку и, не замечая ничего на своем пути, идет к выходу из Министерства. Лучше этот вечер она проведет в одиночестве.

* * *

Утром вышедший «Пророк» удивляет даже много повидавшего Кингсли. А как иначе, если всю первую полосу занимает громадный заголовок: «Глава Аврората готов покрывать свою подругу, даже если она совершит убийство». Он внимательно читает газету, будто пытаясь запомнить каждое слово, а закончив, понимает, что кто-то в ближайшее время уйдет в отставку, а вот кто это будет — зависит от того, сколько правды в этой статье. Если она там есть, то уйдет Поттер, если нет — главный редактор. Довольно простой расклад. Кингсли закрывает глаза, на секунду задумываясь, какой бы вариант предпочел, и не находит ответа. Хотя нет, Поттер все же полезней. Но сначала надо разобраться.

Первым делом он велит секретарю отправить записку Поттеру и уже через десять минут имеет возможность лицезреть его в своем кабинете. За что он всегда любил Гарри — за пунктуальность и за понятливость. Что-что, а эти два качества на курсах авроров прививают очень быстро. Вот только сейчас он застыл памятником самому себе и абсолютно не торопится начинать разговор, что наводит на нехорошие подозрения.

— И? Ты не хочешь мне это объяснить? — на стол с тихим хлопком падает свежий «Пророк».

Но это единственный звук, который нарушает тишину кабинета.

— То есть, ты хочешь сказать, что статья написана с твоих слов? — нехорошо щурится Кингсли. — Гарри, сколько лет ты работаешь?

— Что ты хочешь от меня услышать? — голос Поттера звучит устало и как-то обреченно. — Да, говорил. Нет, не прессе. Как узнали — можно только догадываться.

Слова повисают меж ними словно неосязаемая стена. Кингсли рассматривает сидящего перед ним подчиненного, будто видит впервые в жизни. Нет, конечно, все допускают ошибки. Все когда-то с чего-то начинали, вот только ему казалось, что Поттер тот период давно пережил.

— И что дальше? Мне писать заявление об уходе? — голос Гарри звучит напряженно.

— Пиши, — спокойно отвечает Кингсли, все так же не отводя взгляда. — Но пока только запрос на использование Веритасерума на подозреваемых. И постарайся добиться, чтобы все они подписали согласие.

Поттер кивает и уже собирается встать, но оказывается буквально пригвожден к месту следующими словами.

— А с заявлением на увольнение мы повременим, если понадобится, то напишешь и его, — Кингсли говорит, словно о погоде. Словно это что-то само собой разумеющееся.

Он встает из-за стола и отходит к окну, показывая, что разговор закончен, и знакомый до последней черточки пейзаж занимает его гораздо больше. Кингсли дожидается, пока хлопнет дверь, и лишь после этого выдыхает.

На стол уже привычно ложатся четыре папки, одну из которых он берет в руки и начинает листать. Наконец, достав из середины один лист, он долго вглядывается в него, а потом, приняв решение, откладывает в сторону пятой картой в этом странном пасьянсе. Зеленоглазый мужчина на колдографии непривычно щурится и оглядывается по сторонам.

* * *

Гарри не может сосчитать, сколько он за время службы написал запросов, заявлений и рапортов на имя Министра. Разве что помнит первое заявление — о приеме на работу в июне 2001-го, сразу после окончания курсов Авроров. И понеслось… Он никогда специально не пытался строить карьеру, не пытался прыгнуть выше головы, просто работал, делал то, что мог. Конечно, за спиной зубоскалили, что с таким прошлым все двери открыты, и, наверное, это на самом деле было правдой. Иначе как объяснить, что он сейчас сидит в кабинете Главного Аврора. Да, именно так — это больше не его кабинет. Перед ним на столе лежит еще одно заявление на имя Кингсли. На этот раз последнее и его, как и то, из 2001-го он тоже запомнит на всю жизнь. Печать Министра и резолюция там уже есть. Лучше так, чем растягивать на несколько дней.

Гарри методично складывает вещи в небольшую на вид, но расширенную магически картонную коробку. Он даже и не заметил, как оброс таким количеством абсолютно ненужных предметов. Последними в коробку отправляются колдографии жены и детей. Гарри обводит взглядом кабинет, чтобы удостовериться, что ничего не забыл, и выходит. Закрывая двери, он видит, что даже имя с таблички уже исчезло. Все правильно — будто его никогда и не было.

Он идет по коридорам и слышит шепотки за спиной — интересно, раньше он просто не обращал на них внимания, или его настолько боялись, что не решались злословить? Ну ничего, теперь-то они всласть перемоют ему кости. По дороге ему встречается Гермиона — она будто не замечает его, просто идет по своим делам. Спина прямая, губы поджаты, руки прижимают к груди толстую папку с бумагами. Гарри потом еще несколько минут смотрит ей вслед в надежде, что она обернется, но этого не происходит.

На улице идет мелкий противный дождь, он как нельзя лучше соответствует настроению Гарри, и он некоторое время просто ходит по улице. Впервые с начала этого года ему некуда торопиться, нечего делать, не к кому бежать. И даже домой не хочется — все равно Джинни пробудет в командировке еще неделю. Давно он не ощущал такого одиночества, давно не был предоставлен самому себе...

Мелкий дождь сменяется ливнем, луна должна была давно взойти, просто ее не видно из-за облаков. На улице становится совсем пустынно, а редкие пешеходы слишком торопятся в тепло, чтобы обращать внимание на бесцельно шатающегося мужчину в странной одежде. Лишь иногда проезжающие мимо такси останавливаются, предлагая подвезти, а один особенно добрый водитель даже готов сделать это бесплатно. Но Гарри это не интересует. Он ходит по улице, пока у него остаются силы, в надежде, что он вернется домой и тут же уснет, и, лишь дождавшись этого состояния, наконец, аппарирует.

Не осторожничая и не боясь никого разбудить, он включает свет и пытается скинуть тяжелую, насквозь промокшую мантию. Он так занят собой, что замечает Джинни, лишь когда, издав тяжелый вздох, она приваливается к дверному косяку.

— Гарри, что с тобой? — она подходит и помогает ему освободиться от мантии. У нее сонный вид, и, если присмотреться, то можно увидеть, что простая дорожная мантия сильно помята, будто она спала в кресле, хотя так, скорее всего, и было.

— Ничего, все в порядке, — пытается он успокоить ее. — Просто гулял. Ты как здесь?

— Под дождем? — полностью игнорирует вопрос Джинни. — Только не говори, что это из-за работы!

Она, наконец, вспоминает, что волшебница и заклинанием сушит одежду Гарри, чтобы тут же крепко его обнять.

— Я приехала, как только узнала, — выдыхает она куда-то в район его ключицы. — Все будет хорошо, Гарри. На Аврорате свет клином не сошелся.

Он поглаживает Джинни по вздрагивающей спине и неосознанно начинает улыбаться. В этот момент он верит, что все будет хорошо.

* * *

На допрос под Веритасерумом Гермиона идет как на казнь. Ей невероятно стыдно уже только от того, что придется отвечать на вопросы на глазах у коллег, у подчиненных. За все годы работы она не задумывалась, что чувствует человек по ту сторону. А ведь далеко не всегда они допрашивали преступников, скорее наоборот, когда человек сам просит о допросе, он чаще всего оказывается невиновным. Хотя встречались ей и индивидуумы, которые надеялись обмануть зелье. Она проходит в кабинет, и ей протягивают стандартный бланк согласия. Сотни таких прошли через ее руки, вот только она не представляла, что когда-нибудь ей придется заполнять такой самостоятельно.

Руки слегка подрагивают, когда она берет перо, чтобы поставить свою подпись. Ей почти не верится, что всего лишь чуть больше недели назад она сама предлагала Гарри этот вариант. А в итоге своими руками разрушила его карьеру, а возможно — и свою собственную. В бланке согласия перечислены вопросы, которые ей зададут — один из законопроектов, в разработке которого она принимала непосредственное участие. Но она даже не читает их, просто расписывается и поднимается, чтобы пройти в комнату допроса — она знает, ее уже ждут.

Ей хочется по привычке пройти и занять свое место возле стены в дальнем углу, с него очень удобно наблюдать за допрашиваемым, вот только приходится себе напомнить, что сегодня наблюдать будут за ней.

Она обводит взглядом всех людей в помещении в надежде увидеть Гарри, но его нет и быть не может. Вместо него здесь какие-то люди, Гермиона, конечно, знает их всех по именам, но почему-то их лица сейчас кажутся совсем незнакомыми.

Ей протягивают стакан с водой, в которую уже добавлено зелье, и она залпом выпивает его — отступать поздно, скоро все закончится, и, возможно, даже пресса перестанет трепать ее имя, хотя она в этом уже совсем не уверена. Сознание будто затуманивается, в голове возникает ощущение легкого тумана, будто после бессонной ночи или бокала вина на голодный желудок. Ей задают вопросы, и она отвечает на них раньше, чем успевает задуматься.

— Подливали ли вы яд или любое другое зелье мистеру Фоули?

— Нет.

— Просили ли вы или приказывали кому-любо устно или письменно подлить зелье мистеру Фоули?

— Нет.

— Знаете ли вы кого-либо причастного к отравлению мистера Фоули?

— Нет.

Она ждет, пока прекратится действие зелья, ей кажется, что кто-то из присутствующих обязательно сейчас задаст ей какой-нибудь неудобный вопрос, пусть и не имеющий отношения к делу.

«Не хватает ли вам Гарри Поттера, мадам Грейнджер?» — «Да».

«Целовали ли вы Гарри Поттера?» — «Да».

«Любите ли вы Гарри Поттера?» — «Да».

Ей кажется, или зелье не позволяет врать даже себе — иначе как объяснить то, что она с такой легкостью признает чувства, которые пугали ее все это время? Как объяснить то, что сейчас она верит в это?

Она чувствует, как туман рассеивается, и выходит из комнаты, забирает сумку и идет домой, никто не смеет ей сказать ни слова, она не слышит даже извинений, хотя на них ей сейчас в любом случае плевать. Господи, как хорошо, что это закончилось.

* * *

Гермиона почти привыкает к одиночеству. Когда заканчивается травля в прессе, жизнь становится почти сносной, по крайней мере, у нее не портится аппетит каждое утро за завтраком во время чтения «Пророка». Хотя и другие новости не вызывают в ней никакого отклика. Она едва ли не перелистывает скандальную статью про настоящего отравителя Фоули, коим оказывается его дражайшая супруга, предварительно насыпавшая маггловский яд в кофе, прежде чем уехать отдыхать. Гермиону даже не волнует, что ее из-за этой суки травили в прессе. Она смотрит на фотографию и не испытывает ничего — так проще, когда все чувства спрятаны под замком. А иначе? Иначе она не выдержит — аппарирует к Рону или к Гарри, кинется на них с объятиями и будет просить прощения, но она так устала быть слабой и демонстрировать это всем. Она хочет закончить эту историю и до сих пор надеется выйти победителем, в особенности, когда на следующий день на первой странице «Пророка» появляется заметка о том, что Фоули снимает свою кандидатуру, чтобы заняться решением семейных проблем. Хотя какая теперь семья, когда его молодой супруге светит Азкабан…

Гермиона постоянно следит за результатами предварительных опросов, которые теперь появляются куда чаще, а еще она отсчитывает дни до голосования. Она не знает, что будет после, особенно, если она проиграет. Но что-то же должно измениться?

А еще ей пишет Джинни — единственный человек из прошлой жизни, с которым она поддерживает отношения. Джинни пишет о детях, о домашних хлопотах, о работе и квиддиче. Ее письма наполнены теплом и каким-то светом, Гермиона сама никогда не умела так писать, поэтому первое время ей даже неловко отправлять свои сухие ответы, начинающиеся обычно с «У меня все хорошо» и заканчивающиеся «Передай привет мужу». Гермиона не знает, передала ли Джинни хоть один ее привет, но имя «Гарри» в ее письмах встречается лишь однажды. Буквально за неделю до выборов она узнает, что Гарри со следующего года будет преподавать на курсах авроров. И все, больше никаких комментариев по этому поводу. Гермиона даже успевает засомневаться в том, правда ли это, когда точно такая же информация появляется и в газете.

Она пытается представить друга в качестве профессора и невольно улыбается. Вспоминает занятие АД на пятом курсе, как впервые вызвала Патронуса и еще кучу всяких мелочей, она уверена, что из Гарри выйдет отличный преподаватель.

* * *

В день голосования перед Кингсли лежит три папки, четвертая отправилась в мусорную корзину в тот день, когда Фоули снял свою кандидатуру, а вот листок с фамилией Поттер до сих пор лежит в ящике, и Кингсли надеется, что, возможно, еще ничего не кончено, несмотря на радость директора аврорских курсов

Кингсли смотрит на колдографии двух женщин и думает — слишком близко развязка, слишком скоро ему предстоит раскрыть карты. Да, он не думал, что все зайдет так далеко, что полетят головы, но несмотря ни на что — это первые выборы, которыми он наслаждался. И ему немного жаль, что все кончается так скоро, ведь он только вошел во вкус.

Уже вечером будут результаты, уже вечером он освободит этот кабинет, чтобы никогда сюда больше не вернуться. А его «никогда» действительно означает «никогда». Он уверен, что оставляет страну в достойных руках, а его ждет весь мир. В конце концов, он заслужил отпуск за тот двадцать один год своей жизни, который отдал стране. Его ждут тропические острова и горные храмы, его ждут гигантские пирамиды и величественный Версаль. Это будет совсем скоро, но это все же будет потом, пока у него есть совсем немного времени, чтобы закончить партию. Пасьянс почти разложился. Он убирает со стола третью папку и отправляет ее в мусорку, туда, где уже лежит одна. Еще чуть-чуть — и к ним присоединится третья. Кингсли еще не знает, какая, но уже не может повлиять на результат.

Раздается тихий стук, и в дверь заглядывает обеспокоенный секретарь.

— Господин Министр, к вам мистер Поттер, впустить?