Раб Божий (джен)

Собрания ближнего круга были невыносимо скучны. Никаких важных решений тут не принималось, все действо ограничивалось пафосными воззваниями Лорда к своим подданным. Стратегия и тактика разрабатывались в тиши рабочего кабинета Волдеморта. Он вызывал к себе по одному, в крайнем случае по двое и вот тогда, вроде бы между делом, давал настоящие задания и спрашивал о выполнении старых. Плелись интриги, разрабатывались планы, в которых акции устрашения имели второстепенное значение. Иногда гости оставались на ужин, иногда ночевали в поместье и выходили к завтраку. Северус учился быть незаметным, сохраняя достоинство — спасибо Люциусу, не устающему поучать. Он учился независимому, но не наглому виду — Лорд не выносил даже намека на вызов от своих последователей. Учился понимать намеки, искусно вплетенные в светскую беседу. Он оттачивал науку жизни по-слизерински: не говори прямо, не показывай слабостей, не открывай карты, даже тому, кому веришь. Не то, чтобы такая жизнь ему не нравилась: впервые он имел то, что хотел и не испытывал больше смеси из зависти к другим и отвращения к себе, у него было интересное дело и перспективы, а потери… Разве возможно без потерь? Получая одно, отказываешься от другого.

Он искренне верил, что для него настала белая полоса: он же с лихвой заплатил за это своей любовью к Лили. Он перестал ждать от нее весточки, почти не вздрагивал, когда какая-нибудь сова садилась на его подоконник. И все-таки он надеялся. Их с Лили столько связывало, не могли же их отношения просто оборваться и все? Он старался об этом думать как можно реже, сосредотачиваясь на заданиях своего хозяина.

Он варил зелья, экспериментировал то так то эдак, немного удивляясь, что разнообразные яды и зелья, наподобие первого «Жидкого Круцио» поручались ему крайне редко. Он присутствовал на собраниях ближнего круга и ждал, когда ему поручат что-то действительно важное.

Сова от Лили прилетела на исходе лета, поздно вечером. Северус узнал ее белую полярную сову. От волнения его затошнило, он трясущимися пальцами развязал пергамент и стал читать, тяжело опираясь на стол.

«Ты так и не навестил мать. Я надеялась, что в тебе есть хоть что-то человеческое и мне больно осознавать, что я снова ошиблась в тебе. Она очень серьезно больна, Северус. Ты потом будешь жалеть о своем решении. Эйлин просит передать, что она молится за тебя. Лили».

Он смял пергамент и со злостью швырнул его в камин, поджег Инсендио и тут же бросился, пытаясь достать письмо из огня, но пергамент уже превратился в пепел. Северус застонал, распахнул окно и выгнал птицу, даже не подумав предложить угощение. Сова, недовольно ухнув, улетела. К лучшему. И так было ясно, что ответа Лили от него не ждет.

Он постарался забыть об этом письме, но подспудно то и дело возвращался мыслях к болезни матери. Он знал, что однажды она умрет — даже волшебники не вечны, но ему всегда казалось, что это произойдет когда-нибудь потом и только сейчас он осознал, что это «потом» может наступить значительно быстрее, чем он ожидает.

Он надеялся, что сможет забыть письмо, что чувство вины по отношению к матери не будет его терзать слишком сильно, и правда — окклюменция помогала, но все равно он мысленно то и дело оправдывался перед невидимым собеседником.

Не прошло недели, как его вызвал к себе Лорд. Выслушал отчет о работе над сложнейшем зельем, которое позволяло вернуть память после Обливиэйта — Северус никак не мог достичь желаемого результата.

— Ты стал рассеянным. Что тревожит тебя? — Лорд сел в кресло, положив ногу на ногу. — Я слушаю.

Северус стоял перед ним, склонив голову. Никогда прежде Лорд не проявлял заинтересованности, никогда не задавал подобных вопросов и Северус не знал, какого ответа ждет хозяин.

— Моя мать… моя мать тяжело больна. Я давно не навещал ее, и я волнуюсь, но...

— Почему она не обратится к врачам? В Мунго работают, увы, даже те, кого там быть не должно и однажды мы это исправим, но есть и те, кому можно доверять. У нее не хватает денег?

Северус поднял глаза, быстро посмотрел на Лорда — его лицо оставалось бесстрастным и понять, шутит ли он или действительно заинтересован в его горестях было непросто.

— Она не хочет обращаться за помощью в Мунго. Она… отец, это все отец, — словно прорвало плотину. — Я не знаю, как он сумел и как добился этого, но он… Она отказалась от магии! Она сломала палочку! — он замолчал, уже сожалея, что сказал, и тщетно ища оправдания — если б он даже не сказал, Лорд бы добрался до правды.

— Что ж… Вот тебе доказательство того, о чем я неустанно твержу. Маги живут в резервации, как отсталое племя дикарей. Маглы берут в жены волшебниц, и посмотри, что они делают с ними. Разве так должно быть? Разве не волшебники должны управлять этим миром? Мы обладаем такими возможностями, но позволяем маглам притеснять нас, диктовать свои условия. Они боятся нас и они готовы на все, чтобы уничтожить нас. Они проникают в наш мир, как черви, они уничтожают магию изнутри и при этом некоторые призывают относиться к ним с уважением! Уважаешь ли ты своего отца, Северус?

— Нет, — ответ был совершенно искренним. Всю свою жизнь он получал доказательства того, что Тобиаса не за что уважать. Отец не умел колдовать, он не мог заработать приличных денег, чтобы содержать семью, он не мог даже постоять за себя и иногда приходил из бара с синяками. Над ним смеялись соседи! Он был полным, абсолютным ничтожеством и невыносимо было сознавать что он, Северус, сын такого ничтожества.

— Ты осознаешь, что твой отец, магл, повинен в том, что твоя мать больна?

— Да, если бы не он, если бы не эта дурацкая затея отказаться от магии!

— Именно. Почитай книги, Северус, волшебник, который отказывается от волшебства по своей воле — чахнет. Это великий дар и нельзя просто так взять и отказаться от него.

— Мама… мама часто рассказывала мне о величии магических родов. Она надеялась, что я смогу… — он замолчал. Лорду наверняка были совершенно неинтересны его честолюбивые устремления.

— Я понимаю тебя, Северус. И надеюсь, что твои личные переживания укрепят тебя в решимости служить нашему делу, освободить мир от тирании маглов, так ведь?

Северус кивнул.

— Вот и отлично. Навести свою мать, свари зелье, которое вернет ей силы, бери любые ингредиенты. Жизнь волшебника — великая ценность. В жилах твоей матери течет чистая кровь. — Лорд поднялся, подошел вплотную. Если издалека он производил впечатление красивого мужчины, то вблизи алый отблеск его глаз и что-то змеиное в лице наводил ужас. — Убей своего отца. Сделай это. Докажи себе, всем нам, что ты готов к борьбе с врагами магии. Помни, что сделал он. Это будет не убийством, это будет актом очищения. Те, кто хотят уничтожить магию, не имеют права на жизнь. Ведь так?

Северус тяжело дышал. Убить. Убить отца? Когда-то он хотел этого, но вспышки ярости были такими яркими, но такими быстротечными. А теперь он должен был хладнокровно сделать это?

— Я никогда не убивал… — промямлил он.

— Подумай, не торопись. В твоих руках множество возможностей сделать это. А теперь иди, навести свою матушку.

Северус низко поклонился и, не поворачиваясь, попятился к двери.

В своей комнате он заперся и упал на кровать.

Это было то задание, которое он обязан выполнить, он прекрасно осознавал это — Лорд не потерпит непослушания, не потерпит пререканий, значит — он должен убить отца? Северус знал, что однажды ему придется убить кого-нибудь и был так обеспокоен, чтобы Лорд не узнал о Лили, не приказал причинить боль ей или ее близким, что о своей семье даже не подумал. Он вздохнул, опустил щиты окклюменции. В принципе, совершенно необязательно убить отца, наводя на него палочку, глядя в его глаза. Есть же яды: несколько склянок было надежно спрятано в этой комнате.

Северус встал, решив, что обдумает это потом, не сейчас. Он взял из собственных запасов общеукрепляющее зелье, прошел на кухню, велел эльфам собрать корзинку с разными сластями. Он не хотел появляться перед родителями с пустыми руками, но это было продиктовано не столько желанием порадовать их, сколько потребностью показать, что он живет в достатке: об этом говорил новый, самолично купленный сюртук и первые в жизни отличные ботинки. Он был уверен, что мать заметит.

Летом в Паучьем тупике было не так мерзко, как в любое другое время года. Зелень деревьев скрадывала обшарпанность домов, окна были открыты и все это придавало улице более жилой, светлый вид.

Северус привычно огляделся и поднялся на крыльцо. Дверь была не заперта, в кухне хозяйничал Тобиас:

— Здравствуй, сынок… — он замер, держа в руках поднос с печеньем.

Северус остановился, разглядывая отца. За то время, что они не виделись, Тобиас, вроде как, стал плотнее и выглядел более здоровым. Злость тут же ударила со всей силы: пока мать умирала, эта пиявка становилась только здоровее, словно высасывала из матери силы.

— Где мама? — спросил он холодно, не удостоив отца приветствием.

— Наверху, в комнате, ей стало лучше. Вот, пеку печенье, она его любит, — Тобиас мотнул подносом и несколько штук упало на пол. — Вот я растяпа! — он поставил поднос и принялся подбирать упавшую выпечку. Северус только сильнее сжал зубы и, ничего не сказав, стал подниматься наверх.

Комната, когда-то разгороженная на две, снова стала единым целым. Кто-то сделал ремонт, на стенах были новенькие, светлые в гирляндах садовых роз, обои, потолок не пересекали трещины, старая кровать была покрыта новеньким пледом.

— Здравствуй, сынок, как я рада, — мать сидела на кровати и читала книгу. Северус остановился в дверях, не в силах сделать последние шаги. Она не просто похудела, исхудала и стала совсем старой, некрасивой, хотя ей не было и пятидесяти. Но она улыбнулась и глаза засияли и стало казаться, что она на глазах молодеет.

— Я рада, что ты пришел, нам надо поговорить. Я очень боялась, что не увижу тебя. Твоя подружка, милая девочка, Лили, она заходит ко мне. Не часто, но все же… Как ты? Садись рядом.

«Милая девочка»? Он прекрасно помнил, какими эпитетами награждала мать Лили, когда узнала, что юный Северус познакомился с «грязнокровкой». «Посмотри на меня и на мою жизнь! Неужели тебе мало этого? Маглы и их отродье может принести только горе, только горе!» — кричала Эйлин. И вот теперь — «милая девочка»?

— Вот, я принес… — он поставил на низкий столик рядом с кроватью корзинку, достал из нее ароматный мясной пирог. — Это тебе.

— Ты очень добр, — она сжала его ладонь и потянула к себе. — Садись же, оставь, я не голодна. Тобиас такой молодец, он очень изменился, слава Всевышнему.

— Мама, тебе надо обратиться к врачам Мунго.

Эйлин нахмурилась.

— Нет, дорогой, я не буду. Болезнь не наказание, но испытание моей веры. Нет, Богу виднее, сколько мне жить…

— Но ведь это глупость! — закричал он, — глупость! Ты — волшебница, мам! Как ты, ты можешь говорить подобное!

— Успокойся, — голос Эйлин звучал твердо. — Лучше расскажи как живешь ты.

— Я. Я служу Лорду Волдеморту. Он великий волшебник, он невероятный человек, нет, он больше чем человек, он — всемогущ. Он знает, я уверен, секреты бессмертия и он встанет во главе волшебного мира, а потом…

— Господи, какая глупость, — сказала тихо Эйлин. — Ты говоришь о нем, как о Боге, но он — не Бог и чем выше он заберется, тем хуже будет падение. И мне искренне жаль, что ты рядом с этим… дураком.

— Да он… — Северус подскочил, — вы, вы все не стоите его мизинца. Он великий, но ему есть дело до меня, он беспокоился о тебе, он послал меня сюда, а ты…

— Сядь, — Эйлин указала на место рядом с собой. — Это не твоя вина, а моя и я неустанно молюсь, чтобы Бог простил меня. Это я забила тебе голову ерундой, когда рассказывала сказки о великом роде Принцев.

— Сказки?

— Конечно, все, что видела я — это нищета и убожество, на этом фоне даже этот дом выглядел дворцом. Я ничего не знаю о своих предках, только те сказки, которые рассказывал отец, но сдается мне, он выжил из ума еще до моего рождения.

— Но колдографии!

— И что? Разве по ним поймешь как на самом деле жили люди и были ли они счастливы? Трудны испытания твои, Господи, — прошептала она и перекрестилась, — но ничего. Северус, я не прошу тебя отказаться от волшебства, хотя надеюсь, однажды это произойдет, и я… я не буду больше говорить об этом. Твоя дорога — только твоя, но я прошу, приходи сюда и не смотри на своего отца, как на ничтожество. Он хороший человек и он любит тебя.

— Ну да, конечно, — проворчал Северус, — любит, а как же.

— Мы не всегда поступаем правильно, иногда делаем такие ошибки, которые нам не прощаются…

Он сразу же, как наяву, увидел сцену у озера. «Грязнокровка», выкрикнутое в запале и окончательно разрушившее все.

— Позволь дать тебе настойку, она укрепляет силы.

— Ты варил ее при помощи волшебства?

— Нет, — соврал он, — это просто сбор трав, почти что чай.

Эйлин посмотрела на него пристально, потом кивнула и приняла из его рук небольшой фиал темного стекла, откупорила крышку и вдохнула аромат, закрывая глаза. Северус мог поклясться, что на ее щеках появился румянец, словно жизненная сила потекла в нее и он снова уверился — во всем виноват отказ от волшебства.

Эйлин выпила все, до капли, и блаженно откинулась на подушки.

— Ты обманул меня. Я чувствую волшебство. Знаешь, что происходит с теми, кто отказывается от использования магии?

— Они заболевают и умирают? — невесело пошутил он.

— О, нет, — Эйлин улыбнулась. — У всех, я знаю, по-разному, но — нет. Болезнь — это всего лишь недуг тела, но душа, милый, душа… Я получила дар предвиденья, он не имеет ничего общего с предсказаниями…

— Мама, — сказал он с отчаяньем, — тебе нужна помощь волшебников!

— Нет, ты не готов меня услышать, — Эйлин нахмурилась. — Пусть, но, скажи, что даст тебе служба у этого Лорда.

— Я всем докажу, что со мной надо считаться, — жестко сказал он.

— Гордыня, — вздохнула мать, — самый тяжкий грех. Гордыня толкает на нас на поступки, о которых мы жалеем больше всего, Северус.

— Гордыня? Мое желание жить по-человечески, а не в таких трущобах, заниматься любимым делом — это гордыня?

— Закончим этот разговор, он не приведет ни к чему хорошему. Слишком рано… Но дас Бог, я успею… — она снова вздохнула. — Значит, ты счастлив сейчас?

Были ли он счастлив? Нет, если бы рядом была Лили, но это было невозможно — даже если опоить ее Амортенцией, то разве Лорд позволит маглокровке переступить порог его поместья?

— Я доволен тем, что имею. Посмотри, я сам купил себе одежду и обувь, мне прислуживают эльфы и Лорд ценит меня. Возможно, он возьмется обучать меня, — заявил он гордо.

— Прости, милый, — Эйлин прикрыла глаза, — я устала. Попроси Тобби принести мне чай.

— А я уже несу, — дверь открылась и на пороге появился Тобиас с подносом, на котором стоял чайник, три чашки и вазочка с печеньем. Он поставил все на столик, подвинув корзинку, которую принес Северус. — Ох ты, забыл сахар, сейчас, — и торопливо ушел.

Северус смотрел на кривые, местами подгорелые печенья и думал, что этот криворукий магл даже печенья нормально сделать не в состоянии.

— Не суди отца. Он настрадался тоже с нами. Это тоже испытание, быть рядом с тем, кто может больше тебя. Но мы смогли помириться и сейчас я счастливее, чем была когда-то…

— Значит, мы оба счастливы, почти, — произнес он.

— Почти, — Эйлин слабо улыбнулась. — Налей чаю.

— Я… я должен идти, — он не хотел сидеть за одним столом с отцом, он не хотел смотреть на него, думая, что должен убить, сейчас это было бы слишком.

— Хорошо, я надеюсь, ты еще зайдешь?

— Я буду приходить, мама, но подумай, в Мунго тебе помогут.

Эйлин в ответ лишь пожала плечами. Северус склонился над матерью и легко коснулся ее лба губами. Почему-то его не покидало ощущение, что он все сделал неправильно.