Парадокс выбора (джен)

Уильям проснулся поздно, когда свет уже не утренний, а ленивый, тёплой полосой скользит по каменным стенам и цепляется за занавески, пытаясь попасть в глаза. Общажная спальня дышала тихим послепраздничным покоем: тихо тлели свечи, пахло воском, одеколоном и чуть-чуть — вчерашним шампанским под небольшим градусом.

С храпом Эдвина покоя не было. Тот, как обычно, забыл закрыть за собой полог. Уильям, щурясь и всё ещё видя десятый сон, нащупал подушку и метко отправил её в цель. Глухой «бум», возня — и сонное ворчание:

— М-м… эй…

Полог дрогнул, Эдвин перевернулся на другой бок и затих. Стало полегче.

Немного позже Уильям вытянулся на простыне, отметив приятную пустоту в голове — без свинцовых мыслей, без привычного утреннего сопротивления миру и даже нежелания вставать. Всё, что было вчера, не приснилось. От одного признания это проступило в теле неожиданной лёгкостью, почти щекоткой в груди. Он едва заметно улыбнулся и поднялся плавным рывком.

У умывальника холодная вода щёлкнула по коже, прогоняя остатки сна. Перед зеркалом — следы помады у уголка рта, тонкая дуга, как пометка о сделанной работе. Парень усмехнулся, провёл влажной ладонью — и след исчез, будто его и не было. Голова сама, без спроса, подхватила знакомый мотив, приевшуюся мелодию из тех, что цепляются намертво, и он, сам того не замечая, вполголоса напевал, приглаживая волосы и придавая им божеский вид, по мнению самого парня, конечно же.

Тук-тук-тук.

Он мгновенно оборвал мелодию. Сова била клювом в оконную створку — настойчиво, ритмично. Уильям шагнул к окну и быстрым движением откинул щеколду, стараясь не разбудить остальных. В лицо хлынул свежий холод, пахнувший мокрым камнем и снегом с улицы. На подоконник мягко приземлился чёрный филин — тот самый. Гладкий, как тень, с масляным блеском глаз.

— Привет, — едва слышно сказал Уильям.

Птица протянула лапу. На ней — свиток, знакомая верёвка, тот же матовый воск. Моррисон невольно свёл брови. Он срезал нить, пальцами использовав малейший импульс магии — привычный жест — дал письму «пройти» через тонкую, едва зримую полосу чар: мимолётная проверка на самые очевидные гадости. Ничего. Филин коротко ухнул, как будто передал «своё сделал, жалкий смертный», и, расправив широкие крылья, исчез над двором, даже не став ждать награды за миссию по доставке. Уильям прикрыл окно, чтоб не тянуло сквозняком, и вернулся к кровати.

Задёрнул полог. Щелчок пальцев — под потолком кровати вспыхнул тихий «Lumos», теплый шарик света завис над ладонью, бросая мягкие отсветы. Писчая бумага была плотная, сухая на ощупь, почерк — уверенный, резковатый, с завитушками. Он развернул письмо, пробежал глазами по строчкам. Всё без сюрпризов: место — «Белая Виверна». Время — сегодня вечером. Подпись — ни имени, ни титула, только та самая чужая заботливость, что укладывается в слово «благожелательница».

Он скривился. Вчерашний день был идеальным: лёгкий, чистый, как первый снег, и запоминающийся. Хватило одного письма — и настроение на полтона ниже, будто кто-то незаметно навонял в комнате и вместо сахара кинули в чай соли. Уильям уронил голову на подушку, выдохнул тяжело, длинно, как выпускают пар в мороз. Два пальца нашли переносицу, потёрли, пытаясь разогнать назревающую тупую боль где-то у висков.

— Сегодня, значит, — произнёс одними губами. — Ну, конечно. Когда же ещё? Чтоб её…

Письмо сложилось вчетверо и скользнуло под подушку — не как секрет или что-то, что нужно спрятать, а скорее как напоминание, от которого никуда не деться. Сожжёт перед тем, как отправиться на встречу. Свет плавно покачивался, играя бледным кругом на внутренней стороне бордового полога, и этот круг казался вдруг таким залипательным… Он постарался отпустить лишние мысли: просто лежать, почувствовать, как матрас привычно прогибается под спину, как тепло от одеяла медленно возвращается в плечи.

В комнате снова стало слышно мелочи: как ворочается Фрэнк, шуршит одеялом практически проснувшийся Адам. Всё это складывалось в ту самую утреннюю негу, когда мир ещё не очнулся окончательно и можно позволить себе лишние две минуты тишины.

Он закрыл глаза и позволил памяти подкинуть пару деталей из вчерашнего вечера: смех, упругое тепло рук и мягкость губ, искренний взгляд, от которого не нужно ожидать какой-либо подлянки. Этого хватило, чтобы уголки губ сами потянулись вверх, несмотря на бумагу под подушкой и на обязательства, которых он не просил.

— Ладно, — сказал Моррисон себе тихо, как ставят точку. — Разберёмся.

Свет погас по второму щелчку. Полог снова втянул его в темноту, но она была не пустой — тёплой, домашней, в которой хотелось задержаться ещё на пару часиков и не дать чужим планам украсть весь день. Эх, ладно. Сегодня вечером — «Виверна». А сейчас — ещё мгновение покоя. Он позволил себе это мгновение, ровно одно (ибо знал, что сразу уснёт, если приляжет, даже несмотря на то, что уже умылся), и только потом сел, аккуратно притихнув, чтобы не разбудить никого, и начал собираться дальше — спокойно, без суеты.

Просыпались по одному, как лампы под потолком — тускло, неохотно. Шуршали пологи, звякали пряжки на ремнях брюк, Фоули приглушённо ругался, наступив на собственный ботинок. Уильям, завязывая галстук, краем глаза заметил: у Фрэнка на щеке бледноватое пятно, знакомая дуга — след помады, вытянувшийся от угла губ к скуле. Лонгботтом, умываясь, старательно тер мылом лицо, но след всё равно проступал призраком. Уильям тихо хмыкнул, никак не комментируя, и отступил к двери.

Внизу, в гостиной, тепло держалось крепче, чем наверху. Камин тлел ровно, огонь переливался в решётке, потрескивая так, будто сейчас окончательно затухнет. Ковры приглушали шаги. У большого окна, где обычно после уроков собирались играть в шахматы, на низком диванчике сидели Лили и Марлин, почти соприкасаясь плечами, и шептались. Перешёптывание срывалось хихиканьем — коротким, сдержанным, как у тех, кого учили вести себя прилично, но радость всё равно прорывается.

Уильям остановился на секунду, позволяя себе лишний вдох — просто чтобы улыбка сама появилась, не вымученная. Потом подошёл тише, чем следовало, и преувеличенно строгим голосом спросил почти у самой спинки дивана:

— О чём таком вы обе тут шепчетесь?

Девушки вздрогнули так синхронно, будто репетировали пару часов к ряду. Лили распахнула глаза и обернулась, прядь волос перекинулась через плечо. Марлин метнула на него взгляд виноватой школьницы, однако сразу выпрямилась и с достоинством произнесла:

— Ни о чём таком мы не сплетничаем. И вообще, — она посуровела, — не подслушивай, а то прокляну.

— Как скажешь, Марлин, как скажешь… — мирно, с тенью иронии сказал он, обходя диван.

Только теперь заметил: МакКиннон сидела не прямо на сиденье, а на небольшой подушке, и время от времени незаметно меняла положение — то левее, то правее, словно подбирала удобство. Щёки у неё горели, взгляд блестел так, будто её только что обсыпали искрами. Лили ободряюще на неё посмотрела и снова что-то шепнула на грани слышимости — слово растворилось в шёпоте, но было понятно: тайна явно только на двоих. И если вспомнить, с кем вчера Марлин пропадала…

— Поздравляю, — сказал Уильям, даже не пытаясь сдержать уголки губ.

— С чем ещё? — Мгновенно вспыхнула блондинка, набирая в грудь воздуха для праведного возмущения.

— Со… всем, — отозвался он туманно, и, не давая ей развернуть тираду, сделал шаг назад. — Я, пожалуй, пойду. Дел полно, знаете, и всё такое.

— Уильям! — Праведное возмущение так и было слышно в голосе Лили, вступившейся за подругу, но он уже был у арки с дверью.

«Ай да Блэк», — подумал парень, выходя в коридор. — «Никогда своего не упустит. И правильно, хе-хе». Радость за Марлин вышла чистой, без примеси зависти или раздражения — редкая штука, которую приятно в себе заметить. Ох уж подростки, стремящиеся попробовать всё запретное вот прямо сейчас и сразу…

Замок, как и обещал календарь, дышал выходным днём. Большинство старшекурсников только ворочались в постелях. Те, кто пониже курсом, существовали небольшими группками — парой-тройкой человек, меняющих маршруты по настроению. В коридорах было просторно. Свет из высоких окон ложился широкими полосами, и тонкое марево пыли в этих полосах плавно кружилось, не спеша падать. Где-то наверху лениво стукнула створка, в ответ протянулся гул сквозняка, заставив слабо вздрогнуть от порыва бодрящего ветра.

У портрета Полной Дамы кто-то шептал пароль, зевая в кулак. Дама на полотне, кутаясь в меха, благосклонно кивнула, но Уильяма уже не задерживало ничто — хотелось пройтись, дать голове догнать настроение. На стенах — гобелены, приглушённые, как будто и они взяли выходной по блату. Доспехи, обычно любившие пощёлкать коленями у прохожих за спиной, сегодня вели себя прилично: стояли по стойке «смирно», и только редкое эхо шагов отзывалось в пустых шлемах, которые видели далеко не одно поколение учеников.

Он свернул к лестничному пролёту — та, по привычке вредничая, чуток сместилась, но всё же уложилась туда, куда ему надо. Пахло вездесущим воском, холодным камнем и тонкой струйкой какой-то выпечки с кухни (и как только он это уловил?). Эльфы, видно, уже раскатывали тесто на поздний завтрак. Где-то за поворотом пробежали двое первокурсников — в свитерах, с растрёпанными волосами, один держал в руках метлу, другой — котика, прижимая его как раненого героя. Завидев старшекурсника, они притормозили, переглянулись и, подавив смех, прошмыгнули дальше. Уильям машинально кивнул им, не прерывая шаг.

Воздух был лёгким, бодрящим своей прохладой. Он поймал себя на том, что идёт медленнее обычного, а ещё слишком уж ударился в метафоры, позволяя замку «играть» на фоне: часам — отмерять время глухо и важно, картинам — перешёптываться из рамы в раму, камню — быть камнем и хорошо впитывать тепло. Плечи сами расправились, взгляд стал спокойнее. Как будто всё встало на место: люди там, где им и должно быть, чувства ясные, не требующие лишних пояснений.

На развилке коридоров он задержался у окна. Снаружи — двор, укутанный свежим снегом, тонкие следы от ранних учеников тянулись к теплицам. Над башнями лениво ползли белые, пушистые облака. Ему захотелось ещё минуты тишины и полного, умиротворяющего покоя.

— Хороший день, — сказал он вполголоса, ни к кому конкретно не обращаясь.

Лёгкий, холодный, как впервые надломленный иней. Вот бы зима не заканчивалась... Уильям спустился по каменным ступеням во внутренний двор и вышел к снегу, где всё ещё держались чёткие следы утренних неспящих человеков. Воздух резал ноздри чистотой: дыхание вставало облачком и тут же растворялось. Он выбрал дорожку не натоптанную — туда, где от теплиц шёл тонкий пар от согревающих чар, а стекло цвело белыми прожилками красивых рисунков от мороза.

Шёл не быстро, не ради цели — ради самого процесса прогулки, дабы проветрить голову. Снег тихо скрипел, пальцы в перчатках согревались только от того, что он держал их в карманах, сжимая кулаки. Над Чёрным озером уже стояла тонкая корка льда, от берега до середины — словно кто-то половину страницы аккуратно загрунтовал синим ковром. Пара воронов, уложившись на ветку, по очереди каркали в сторону башен, и этот звук странно подходил к дню — не громкий, но твёрдый.

«Глупо?» — спросил Моррисон себя, уходя взглядом вдоль линии каменной стены. «Ещё как». Прятаться от встречи с Лили, когда след помады-то смылся, а её взгляд от утренней встречи всё равно сидит под кожей — глупее некуда. Но голова была забита Вернер. Белая Виверна, время, короткая подпись, слишком много недосказанного, чтобы выйти на разговор с Эванс и не напортачить. И слишком мало шансов провести тот правильно, если идти сейчас. Лучше подождать, когда он с полностью трезвой головой сможет всё обсудить с Лили.

Уильям петлял вдоль кромки леса, заглянул на минуту к полю для квиддича: кольца торчали из сугробов, как три замёрзлых знака вопроса. Подумывал зайти к Хагриду, но тогда это наверняка затянулось бы надолго, да и хотелось побыть одному. В галерее между башнями задержался в полосе солнца — редкий луч выцеживался сквозь тучи и ложился прямо на камень. Несколько младших, из тех, кто решил погулять снаружи, затачивали палочки-ветки, строили снежного дракона, который получался больше кроликом по виду. Завидев старшекурсника, они притихли на миг, но он только вновь кивнул и пошёл мимо. Легче было молчать. Да и с чего они ведут себя, будто воды в рот набрали?.. Не такой уж он и страшный… Наверное…

К полудню снег стал плотнее, шаг перестал проваливаться даже на пару сантиметров. Уильям занял себя на ещё круг — через мостик к совятне и обратно. С башни тянуло запахом перьев и пыли, и он вспомнил: чёрный филин, бумага под подушкой, деловитое «сегодня». Пальцы сами сжались в кармане — не от холода. Он выдохнул, поставил мысленно флажок: не дать сегодняшней встрече полностью похерить настроение. Хотя бы то, что осталось до заката, — оставить себе.

Солнце, не поднимаясь высоко, начало клониться. Снежная белизна сдвинулась в тёплый персиковый, стекло окон заблестело золотым. Он вернулся: по дороге заметил, как гигантские тени башен понемногу удлиняются и лягут на внутренний двор, будто закрывая книгу. Пахло выпечкой, желудок вежливо напомнил, что неплохо бы поесть впервые за день, но мысль о «Виверне» снова перехватила внимание. Набить брюхо он всегда успеет, чай не помрёт от голода.

У портрета Полной Дамы народу было… да не было его. Он назвал пароль, «Ананасовый пончик», поднялся в гостиную — тепло встряхнуло с плеч остатки снега. В центре, за низким столом, Фрэнк и Адам рубились в волшебные шахматы: фигуры покашливали, ворчали, ругались шёпотом и явно соревновались между собой в маразме, путая ходы. Несмотря на это, у Адама всё было безупречно выстроено — ровные линии, аккуратные развилки, у Фрэнка же — натиск, горячие ходы и периодические ахи башен, которым сносили крыши и резали напополам.

— О, живой, — не поднимая глаз, сказал Адам, двигая слона и делая вид, что медлит. — Лили тебя искала. С обещанием всех кар небесных. Список впечатляет, могу заверить.

— М-м, — отозвался Уильям, не пытаясь подобрать тон. Он опёрся ладонью о спинку кресла, посмотрел, как пешка Адама ловко забирает коня Фрэнка, и добавил: — Мне нужно уйти по делам. Если спросит — меня в школе нет.

— Принято, — Адам даже не удивился, только прищурился, как делает человек, который заметил лишнюю деталь в рисунке. — Долго тебя «нет»?

— Вечер, — сказал Уильям и кивнул Фрэнку. — И, пожалуйста, не геройствуй. Здесь шахматы, а не поле боя.

— Скажи ещё мне тут, — буркнул Фрэнк, пытаясь спасти ладью. — Ладно-ладно, передам, если увижу. Но ты это… — он поднял взгляд, только сейчас сообразив, кому передавать — и качнул головой. — Сам всё равно поговори.

— Поговорю, — коротко сказал Уильям. Ещё советы любовные он от него не получал… пф-ф! Не дорос Лонгботтом ещё, не дорос!

Он поднялся в спальню, ощущая, как гул камина и шёпот фигур остаются внизу, как оставляют внизу ненужное оружие перед входом в святая святых. На верхнем уровне свет уже был скупой. Моррисон достал из шкафа тёмную мантию с глубоким капюшоном, строгий костюм, тёплый чёрный шарф — ничего лишнего, чтобы не бросаться в глаза в «Виверне», и достаточно аккуратно, чтобы стыдно не было. Кожаные перчатки с хорошим хватом того же цвета, палочка — на привычное место, дабы сразу выхватить при нужде.

«Хорошо, что с шестого курса можно выходить за территорию замка на выходных», — подумал он, проверяя внутренний карман на наличие зелий. И про себя отметил: запрет устроил бы из вечера головоломку на выживание. А так — запись в журнал, подпись, печать, всё как у людей. С МакГонагалл договориться просто: знания по её предмету, дисциплина, никаких идиотских выходок — и репутация, которую он выстраивал с первого курса, сейчас работала за него. «Не подведите доверие, мистер Моррисон», — как будто слышал он её строгий, но честный голос. Хорошая всё же женщина…

Парень застегнул мантию, глянул в зеркало — не для тщеславия, для проверки: взгляд держится ровно, плечи на месте, не ссутулены, лицо спокойное. Внутри — тянущая нить тревоги, натянутая на один колышек под названием «Вернер» и второй — «Лили». Потянуть неосторожно — перекосит всё к чертям.

Кажется, романтический бум заразил его поэзией в мыслях. Мило.

У дверей он задержался на миг, прислушиваясь к звукам внизу: смешок, щёлк очередной шахматной фигуры, шорох страниц.

— Ладно, — сказал он себе так же спокойно, как утром. — Пора.

До Хогсмида дойти было делом пятнадцати минут. Короткое ощущение пустоты в желудке, вестибулярный аппарат вновь матерится благими словами и вот он трансгрессировал. Уильям вышел посреди Косой Аллеи, огляделся и, не спеша, по проторённой дорожке свернул к той вывеске, что помнил по прошлому разу.

Снег лежал небрежно — не тащившийся ровным покровом, а крошечными буграми и лентами, где волшебные сапоги прохожих пробивали тропки. По Косой улице шли редкие прохожие, фонари отбрасывали на дорогу длинные тени, и от их света казалось, что улица вымерла. Волшебники тут не лезли с лопатами — почему-то у них было общее презрение к обязанности расчищать красоту природы, ну, или тотальная лень. Снег медленно таял, скрипел под ногами, а воздух был острым, как напоминание, что мир всё ещё реальный, даже если в нём полно чудес.

Дверь впустила, и внутри, в запахе старого дерева и легких хмельных напитков, он снова почувствовал ту же знакомую линию — место, где люди прятали серьёзные слова за видом обычного паба.

Вверх, на второй этаж, он прошёл без стука и лишних расшаркиваний, почти молча. Комната была той же: низкий стол, пара кресел, тусклая лампа, и окна, в которые падали снежные хлопья. Она сидела в кресле, ровно так же, как запомнил — ни на йоту не изменившаяся. Тёмные волосы, собранные в обычный пучок, серьёзный профиль. В её взгляде — лёгкая приязнь и ещё нечитаемая палитра чего-то.

— Ты рановато, — сказала она, не поднимаясь, и голос ее был сух, но без пассивно-агрессивных ноток.

— Ты меня дёрнула сюда. Что нужно? — Он прямо подошёл, усевшись напротив и начав немного грубовато. Мог бы сейчас сидеть рядом с Лили, а не вот это вот всё.

Она с усмешкой, слишком тонкой, чтобы быть искренней, склонила голову.

— Ни привет, ни как дела, ну что за манеры пошли… Прости, что оторвала тебя от столь важных школьных хлопот, — проговорила Вернер, и ирония разрезала слова как холодный нож. — Но у меня есть дела поважнее, чем выбирать удобный день для встреч. Ты же не сидишь в лучах славы весь день, что не можешь отлучиться? Что нового в Хогвартсе, кстати?

Уильям простучал пальцами незамысловатый мотивчик, не мигая смотря на «коллегу».

— Слизнорт устроил бал. Всё красиво, свечи, шампанское, все играют в подобострастие и танцуют, — произнёс он ровно, как будто читал сводку погоды. — Ничего особо примечательного, в общем.

Внутри, как чёрная искра, проскользнула мысль, от которой он чуть помрачнел: не говорить же ей, что Гарри Поттер теперь не родится? Он не берётся предсказать реакцию на такое заявление. Хотя вроде они это уже и обсудили ранее, но всё равно напоминать о больной теме… некультурно, как минимум. А Моррисон ведь воспитанный… не-молодой-но-молодой-человек, хах.

— А у тебя? — Парень добавил, теперь уже мягче, и в голосе появилась очевидно приторная забота. — Как ты? Ещё не устала от своих друзей?

Девушка откинулась, глаза не отрывались от его лица, как будто пыталась вычитать из мимики что-то, чего не произнесли. На лице у неё лишь ироничное выражение, мол, он сейчас это серьёзно спросил?

— Всего-то, — легкомысленно бросила она, будто перечисляла блюда в меню. — Пожиратели переманили дементоров и скормили им весь Азкабан. Куча трупов, массовый побег тварей высшей категории опасности, да и только. Обычные будни магической Англии, понимать надо.

Уильям на мгновение осёкся, сбившись с мыслей. Время в комнате стало тоньше, как натянутая струна. Он перевёл взгляд на окно, на слабо падающий тонкими снежинками снег — нужно было о что-то зацепить мысль, прежде чем она сорвётся в бездну.

Вот так, конечно…

— …Превосходно, — сказал он сухо, когда голос вернулся. — Тогда почему газеты не орут об этом в каждом заголовке? Та же Скитер?

— Потому что Минчум, — ровно ответила Адриана, едва заметно приподняв бровь. — Он пеной изо рта изводится, душит любые намёки на просачивание новости. У него сейчас работа простая: делать вид, что всё под контролем. Но это вопрос времени. Кресло под ним трещит — скоро щепки полетят. И когда полетят, орать начнут все. Особенно те, кто сегодня молчит громче всех.

Он кивнул — коротко, по делу. Новости… да дерьмо гиппогрифа это, а не новости, если быть честным.

— И чего тебе от меня по итогу нужно? — Спросил Уильям, не тратя слов на вежливость.

Почему при каждой их встрече у него такое чувство, что Вернер — энергетический вампир и ей доставляет удовольствие играть на его эмоциях? Это жу-жу-жу неспроста… Как же всё было проще до этого лета, ох… Ворчит уже, будто старик какой.

А ещё у него есть небольшой вопрос к тому, как Адриана так спокойно делится секретной, вроде как, информацией. Наверняка ведь она давала какую-то клятву о неразглашении или что-то такое. А может и нет, кто их разберёт. Крауч-младший же в оригинальной истории сдал своих подельников... Хотя опираться на канон при таких вводных дело крайне неблагодарное. Арг-х, сложно!

— Нашла время проведать, — сказала она так, будто ничего более естественного не существует.

Тяжёлый выдох, мрачный взгляд глаза в глаза. Как же ему сейчас хотелось взять и швырнуть в неё что-то безобидное, но очень неприятное… Удержать себя в этот раз было довольно тяжело, но он справился. Превозмог сам себя, хе-хе.

— Спасибо за беспокойство, мамочка. Куда бы я без него, — едко отрезал он, и ирония прозвенела чисто, как ложка о край стакана.

Вернер бросила на него насмешливый взгляд — короткий, колкий — и не стала развивать тему. Шум за окном чуть усилился.

— Как мне связаться с тобой? — Спросил парень уже нормально, деловым тоном. — Конкретно.

— Проще всего — Патронусом, — без паузы ответила Адриана, не став разводить политесы. — Задаёшь передачу сообщения. Только когда я одна, это важно. И без имён, без лишних деталей. Дойдёт, куда надо.

Моррисон чуть наклонил голову, отмечая детали — как она положила ударение, как обрубила «лишних». В этой простоте слышалась вся серьёзность вопроса.

— Понял, — сказал он. — Когда ты одна. Передача. Никаких имён.

— Ровно так, — произнесла она, и на секунду в голосе проступило одобрение — не за покорность, за точность и понятливость.

Следующего, кто будет ожидать от Уильяма полную покорность — парень лично убьёт без капли сожаления. Эта травма после Софии в его жизни ещё не зажила.

Комната снова стала очень тихой: лампа едва потрескивала, часы на лестничной площадке отмеряли секунды глухо, как падающие в снег камешки. Снизу, из зала, донёсся приглушённый гул — кто-то проходил по коридору, и деревянные ступени отозвались старческим вздохом. В запахе воздуха смешались воск, холод и лёгкая горечь старой бумаги.

— Если что-то изменится, — добавила она спустя короткую паузу, — ты это узнаешь первым, не беспокойся.

Лампа на длинной ножке отбрасывала чёткий овал света — ровно такой, в каком принято говорить вещи без украшений. Уильям чуть склонился вперёд, локти — на колени, голос — сухой, как пергамент.

— Ты в Пожирателях, жива и, судя по лицу без шрамов, относительно цела. Значит, умеешь швыряться всем крайне неприятным.

Адриана едва заметно приосанилась — как человек, которому показали в зеркале его настоящее достоинство, а не комплимент. В уголке губ дрогнула сдержанная усмешка.

— Приятно, когда замечают очевидное, — отозвалась она.

Тянуть резину он не собирается. Если уж он и не получает никакого удовольствия от этих встреч, то нужно банально использовать их потенциал на максимум. Разум уже привычно отбросил лишние мысли при взаимодействие с коллегой, разбивая всё на две категории: выгодно и лишняя трата нервов.

— Тогда к делу. Учи меня. Убойным чарам, грязной работе, всему, чем ты владеешь. Ради будущего, — сказал Уильям прямо. — Война будет, и в наших общих интересах, чтобы ни один из нас не умер. Особенно в твоих — ты, насколько понимаю, очень хочешь покинуть кружок любителей чёрного в живом и невредимом виде.

Она не ответила сразу. Перевела взгляд на стекло — за ним уже падал крупный, тяжёлый снег — и обратно. Несколько секунд в комнате тикали только часы на площадке.

— Допустим, — медленно, с заминкой произнесла Адриана. — Но чаще двух раз в месяц не надейся. Иначе кто-то обязательно сложит пазл. Встречи — короткие, предметные. Ничего лишнего, только отработка и нужные лекции. Следов — ноль. Я сама с тобой свяжусь, когда всё организую.

— Да ты у нас сама логика, — закатив глаза, кивнул Уильям чуть более расслабленно. — Место — по твоему усмотрению, полагаю.

Он собирался было вернуться к деталям, но мысль, давно вертевшаяся на языке, всё-таки вырвалась, потворствуя любопытству:

— Кстати, скажи… Беллатриса. Она уже настолько безумна, как и в известной нам истории? И правда внешне похожа на… актрису, — он усмехнулся краем губ, — ту самую, как там её, Картер? Кортни?

Адриана подняла бровь — не так, чтобы осудить, скорее уточнить детали. В свете лампы у неё обострились черты лица, но голос остался абсолютно ровным.

— Если обобщать, то да. Скулы, линия рта, взгляд — попадание заметное. По части «безумна» — нет. Непредсказуема, да. Жестока, да. Но не сломана. Мозги на месте.

Она на миг отвела глаза, будто примеряя чужую судьбу к холодной стене.

— Если и станет той, о ком ты говоришь, то причина будет явно не естественной. Либо Азкабан расшатает рассудок, либо другой фактор сломает то, что сейчас относительно цело.

Уильям коротко кивнул. Актёрская игра Беллатрисы из фильмов ему запомнилась настолько ярко, что он пронёс эту память с собой сквозь целый мир. А это многого стоит. Утолить же интерес через ту, кто явно знакома с Лестрейндж — и вовсе обязательное дело.

Тусклый свет ламп под потолком заливал комнату мягким, выцветшим золотом, словно кто-то нарочно хотел придать этой встрече оттенок старого кино. На столе остывал чай, про который оба благополучно забыли. Атмосфера держалась где-то между лёгкостью и напряжением — как вальс, где каждый шаг то сближает, то снова отдаляет.

Уильям позволил себе усмешку, глядя прямо на собеседницу:

— Так что, ваш Тёмный Лорд уже стал тем самым страшилищем, которым пугают детей? Всегда было интересно, в какой момент он стал ящерицей, знаешь.

Вернер чуть прищурилась, и на губах у неё появилась тень иронии.

— Хочешь узнать наверняка? Встреться с ним сам. Думаю, впечатления будут… незабываемые.

Парень не удержался, хохотнул коротко и свободно, будто эта шутка рассекла вязкий воздух комнаты. Она же только качнула плечом — лёгким, грациозным жестом, как будто это всё для неё игра.

На мгновение повисла тишина. Лишь начавшийся слабый дождь постукивал по подоконнику, напоминая, что ночь всё ближе. Ох уж эта переменчивая погода… Вернер встала, поправила рукав пальто, и в её движениях ощущалось что-то нарочито беззаботное, хотя взгляд оставался сосредоточенным.

— Мне пора, — сказала она, и прозвучало это так же спокойно, как если бы речь шла о прогулке.

Уильям не удержал лёгкой усмешки, заметив:

— Как всегда, уходишь первой. Вся в делах, а?

— Ну, у меня свободного времени на прокрастинацию, увы, нет, — ответила Адриана, и уголки её губ тронула едва уловимая улыбка.

Они разошлись без пафоса, будто всё это было обычной встречей, — хотя каждый понимал, что в этих беседах куда больше, чем случайная болтовня.

Он остался один, задумчиво следя за тем, как дверь мягко закрылась за её спиной. Теперь предстояло другое — возвращаться к Лили, объяснять ей своё внезапное «исчезновение», сглаживать острые углы, и, конечно, задабривать этого рыжего хомячка. И где-то среди всех этих забот маячила ещё одна, куда более абсурдная задача: освоить заклинание Патронуса, чтобы поддерживать с Вернер связь.

Всего лишь Патронус. Подумаешь. Парень хмыкнул про себя и откинулся на спинку стула, глядя в потемневшее окно. Ночь казалась слишком спокойной, чтобы всерьёз верить в простоту предстоящего.

Что в итоге он имеет?

Скорая (наверное) предстоящая практика во всяких убойных штуках под наставлением коллеги. Знание о Беллатрисе и присутствии зачатков чувства юмора у Вернер. Новость о перевербовке дементоров и скором политическом взрыве. Ах, да, и ещё усталость от активной работы мысли. Ну, это того по крайней мере стоило…

Верните его в прошлое, курс эдак на третий, когда забот у него толком и не было. Всё было бы так проще. Ну пожалуйста…

…

Однако ничего не произошло. Как сидел один в полумраке пустой комнаты, так и остался сидеть.

— Эх, — тяжело выдохнув, Уильям неспешно встал с кресла, протерев лицо ладонью, — ладно, пора возвращаться, а то МакКошка и головомойку устроить может…

Хотя, справедливости ради, он бы предпочёл этот вариант, чем видеть сердитую Лили.