Смерть Альбéрта Рудольштадта. Одинокая светлая странница (гет)

«Я более не испытываю потребности говорить с тобой. На мою ду́шу более не давит этот груз, — Консуэло села на стул рядом с постелью своего возлюбленного и вновь начала́ гладить застывшие прекрасные черты Альберта, и, опять сняв одеяло, стала медленно и благоговейно гладить и целовать его ру́ки, — хотя печаль моя не стала слабее. Отнюдь. С каждым мгновением, приближающим этот вечер, моя скорбь становится всё сильнее и глубже. Господи, лучше бы я не осознавала этого с такой ясностью… Но я чувствую, что наконец сказала тебе всё — в моём сердце больше нет этой тяжести. Я успела — хотя так боялась, что мне не хватит времени. И теперь мне хочется просто сидеть рядом с тобой и молчать. Если бы твоя жизнь не оборвалась так скоро и трагично, если бы я не была виновна в твоей смерти — то, без сомнения, ты смог бы полнее — нет, даже не так — полностью — открыть мне свои сердце и помыслы. Ибо ты жаждал этого — я читала эти желания в твоих глазах. Это происходило бы и благодаря тому, что я задавала бы тебе нужные вопросы о твоих планах и идеях, и всё это происходило бы между нами абсолютно естественным образом. Я убеждена в том, что мы стали бы друг другу хорошими, интересными собеседниками. Да, прежде я лишь внимала тебе. Но, как я уже́ говорила — я верила в то, что со временем у меня было бы, о чём спрашивать тебя. Я могла бы что-то уточнять, или, быть может, даже спорить с тобой, и ты бы принимал моё несогласие и объяснял мне то, что я оказывалась бы не в силах постичь самостоятельно. И объяснял с уважением и терпением — в этом я не сомневалась бы никогда. Но, быть может, могло быть и так, что я оказывалась бы права́, и ты также с вниманием и уважением принимал бы мою точку зрения и слушал мои разъяснения. Ты когда-то сказал мне: «После того как ты и я создадим Орден Невидимых — вместе же мы достигнем высших его ступеней. Мы станем вести друг друга к этой вершине. И очень скоро мы станем равны по рангу и сможем вместе выполнять те задания, которые станут нам поручать старейшины». Увы, тогда я не смогла, не успела понять до конца, что значили эти слова́. Мы не закончили разговор в тот вечер — последний перед тем, как сюда приехал Андзолетто, и, ничего не подозревая намеревались завершить нашу беседу завтра… Но… Господи… мы так недолго знали друг друга… И я приложила бы все старания для того, чтобы стать твоей соратницей, научиться всем методам воплощения твоих идей, о которых ты рассказывал мне, и кои уже́ успели стать нашими общими», — при двух последних мыслях к скорбному выражению её лица́ добавились какая-то строгость, серьёзность, глубина и ещё бóльшая, странная задумчивость.

Наша героиня думала обо всём и ни о чём одновременно. Консуэло смотрела уже́ не на земной облик своего избранника, но куда-то сквозь него, держа холодную руку Альберта у своих губ.

Однако уже́ очень скоро наша героиня словно очнулась и оглянулась на стол, где в кажущемся хаосе, живописном в своей обманчивости для натур поэтичных, и являвшем собой порядок, вéдомый при жизни лишь её покойному возлюбленному — лежали бесчисленные не разлинованные листы, исписанные тёмно-серыми чернилами, тонким почерком.

Консуэло бережно положила остывшую ладонь Альберта на белую постель, накрыла своего любимого человека одеялом — так, словно боялась помешать его глубокому и безмятежному сну.

— Прошу, позволь мне посмотреть твои записи, чтобы лучше узнать, о чём ты думал, к чему стремился. Я не уверена в том, что смогу понять всё, что увижу в них — однако я постараюсь приложить все усилия. Это важно для меня даже сейчас — когда я впредь не буду иметь возможности говорить с тобой. Это будет продолжением всех наших бесед, коим не было суждено состояться в будущем. И, быть может, хотя бы мысленно я смогу что-то ответить тебе и попытаться предположить, каковы были бы твои дальнейшие слова́.

И Консуэло медленно поднялась и, беспрестанно оглядываясь к своему любимого, вновь подошла к столу, устроилась за ним, опустив глаза к записям, в первые мгновения держа руки на краю стола, не смея прикасаться к бумагам и лишь глядя на них с уважением, трепетом и нерешительностью.

— Я постараюсь разобраться во всём, насколько смогу… Разумеется, ты привёл бы всё здесь в должный порядок, коли бы Господь не забрал твою ду́шу так скоро… О, Всевышний, как же мне искупить этот грех?..

Она на секунду сомкнула веки, и, вновь открыв глаза́, наконец начала вчитываться в строки, оставленные её возлюбленным — со страниц, что лежали сверху.

И первым, что заметила наша героиня прежде содержания, была красота почерка.

— Эти буквы и слова — их внешнее изящество — несомненно, отражение твоего внутреннего мира.

— Устав Ордена… Правила… Десять заповедей… — шептала наша героиня, беря в руки лист за листом, — Я убеждена — ты помнишь их наизусть, они вырезаны в твоём сердце как на гранитной плите, как на скрижалях Моисея. Здесь же ты записал их лишь для облегчения собственной работы — как основу, как тот фундамент, на коем зиждилась бы вся наша деятельность. Наша… или… твоя?.. Ведь я, как тогда, так и сейчас — не чувствовала в себе должной степени силы воли и разума, чтобы жить во имя светлого будущего всего мира. Да, быть может, всё это я смогла бы развить и укрепить в себе, идя с тобой рука об руку, однако… сейчас поздно, слишком поздно думать об этом… Но, Всевышний! Всё было почти готово! Тебе — нам — оставалось только приступить к реализации твоих великих планов!.. Как же досадно, больно, обидно! Я разрушила всё! Это было смыслом, сутью твоей жизни, а я уничтожила эту самую жизнь! Творец готовил тебя для этого — но я же стала твоим самым злейшим врагом! Господи, я заслуживаю несчастной судьбы — так покарай же меня! Покарай по всей справедливости, по всей строгости! Я жду этого, о, Создатель! Альберт любил меня, но я недостойна ни Твоей любви, ни самых благородных и возвышенных чувств этого святого человека!..

Сквозь слёзы, вновь затуманившие взгляд, что становились всё ближе к рыданиям, наша героиня продолжала читать — до тех пор, пока прозрачная капля не размыла половину одного из слов, а дыхание не сбилось окончательно.

Тогда Консуэло дрожащими руками вновь придала заметкам то положение, в коем застала их и, отирая слёзы, поднялась и опять медленно пошла к постели своего избранника, вновь села рядом, поставила локти на колени, и, сцепив пальцы в замо́к, опустила на них голову и закрыла глаза́.