Парадокс выбора (джен)

В этот мирный зимний полдень большинство жителей Хогсмида предпочли сидеть дома вместо того, чтобы тащиться куда-то в столь снежную погоду. Вполне одобряемо. Ибо кому захотелось бы морозить нос, выйдя из тёплого, уютного убежища?

Тропинки, в прочем, были исправно истоптаны, а небольшие сугробы, в которые можно было бы провалиться по пояс, стабильно имелись возле каждого жилища. Всё было белым до такой степени, что вызывало лёгкую резь в глазах, если слишком долго всматриваться.

Лёгкие хлопья снега падали на окрестности и двух гуляющих гриффиндорцев в частности.

Уильям шёл, держась за руку с Лили, без какой-либо цели. Обычная прогулка, дабы развеяться, на которую его вытащила Эванс. Будь его воля, то и дальше бы сидел в башне и прокрастинировал, но увы и ах, его желаниям в очередной раз не суждено было сбыться. В прочем, когда было иначе?

Лили перевязала шарф повыше, фыркнула и, не выдержав, заговорила первой с небольшим возмущённым задором в голосе.

— Представляешь, — протянула девушка, нарочито закатив глаза, — Петуния прислала письмо. Точнее, фотокарточку. Они там все за столом, у мамы в гостиной: индейка, миски, свечи, улыбаются… и надпись на обратной стороне: «Жаль, что тебя нет».

— О как, — со слабым смешком кивнул Уильям. — В стиле «мы и без тебя прекрасно справляемся», получается?

— Ага! — Лили возмущённо сжала губы. — И ещё эти… как бы помягче… намёки. Она же знает, что я их терпеть не могу. Сфотографировать могла что угодно. Но нет — именно этот ракурс, где скатерть на полкомнаты, вместе с её лицом. Что это вообще должно значить?!

— Нельзя недооценивать силу правильно выбранного угла, — серьёзно, пряча улыбку, сказал Уильям. — И правильных кадров. У вас там семейная традиция пассивно-агрессивных открыток, да?

— Очень смешно, — пробурчала Лили, но немного улыбнулась. — Я сижу, значит, в пустой гостиной, а она мне: «Жаль, что тебя нет». Можно было написать «скучаем». Можно было не присылать вовсе. Но она выбрала «жаль». Бесит, м-м!

Они миновали витрину продуктового магазина «Дервиша и Бэндж», за стеклом мерцали латунные весы, стрелки на циферблатах дергались будто от холода. Около входа стоял деревянный манекен в нарядной мантии, ростом с первокурсника, покашливал и выпускал облачка пара, зазывая активными жестами каждого, кто проходил мимо.

— Знаешь, — сказал Уильям после паузы, — когда кто-то пишет «жаль», он хочет, чтобы тебе стало неудобно. Как будто ты нарушила сценарий. А сценарий у неё простой: ты сидишь дома, ешь индейку, любуешься красивой скатертью и соглашаешься, что всё правильно.

— Я нарушила сценарий, — вздохнула Лили. — Было бы смешно, если б не было так раздражающе. Она же не злодей, Уил. Она просто… Петуния. В своём репертуаре, в общем.

— Сёстрам иногда нравится напоминать, что одна — «правильная», — отозвался он. — А другая — хуже. Тут главное не путать роли, а то может начаться такой скандал…

— О, как элегантно ты меня записал в категорию «хуже», — Лили покосилась на него, но без злости. — Но да. Я ведь понимаю, она… ну, ей сложно. Ей всегда было сложно. А мне сложно от того, что ей сложно. Раздражает, честно говоря.

Они остановились у «Сладкого королевства». Из приоткрытой двери тянуло карамелью и мятой. На подоконнике лежали засахаренные ананасы, пересыпанные блёстками сахара, как снегом. Уильям ткнул носом в витрину.

— Сладкое — универсальное лекарство от семейных проблем. Доказано независимыми исследованиями имени меня. Берём?

— Берём, — сдалась Лили. — Но так и знай: если я сегодня съем слишком много, Петуния непременно почувствует это на расстоянии и поймёт, что её «жаль» не сработало.

— Зато ты будешь довольна, — довольно хмыкнул он.

Парой минут позже они уже шли с бумажным пакетом, из которого приятно пахло ванилью. Лили поймала тёплую засахаренную дольку пальцами, задумчиво пожевала, и часть её раздражения, казалось, растворилась в сладком.

— Ладно, — сказала девушка, украв у парня из-под носа ещё одну сладость. — Что бы ты ответил на моём месте?

— Идеальный ответ? — Уильям подкинул в руке второй пакетик с карамельными палочками, поймал. — Отправить им магическую фотографию, где всё движется, и написать: «Не переживай, сестрёнка, у меня тоже всё замечательно». Но это, возможно, эскалирует конфликт.

— «Эскалирует конфликт», — передразнила она мягко. — Мистер Моррисон, вы ужасно дипломатичны.

— Альтернатива — ничего не отвечать. Или честно: «Мне неприятно получать такие фото. Если скучаешь — пиши, что скучаешь. Если не скучаешь — не пиши».

— Прямо и страшно, — призналась Лили. — Но звучит правильно. Я… — она прикоснулась перчаткой к его локтю, будто боится потерять мысль, — я всегда боюсь, что если скажу прямо, всё развалится. Как будто наши отношения с Петунией держатся на тонкой нитке, и ещё чуть-чуть — хрясь, и всё.

— Нитки редко рвутся от правды, — осторожно сказал Уильям, подбирая нужную метафору. — Чаще от того, что мы делаем вид, будто нитки нет вообще. Ну, понимаешь суть?

— Какой умный, — сказала Лили, закатывая глаза. — И всё равно… страшно.

— Страшно это не значит, что нужно игнорировать. Ответь как-нибудь нейтрально, и всё, проблем то.

— Это я умею, — согласилась она, и уголки губ поднялись. — Напишу: «Спасибо за фото. У меня тут тоже стол, правда, без красивых украшений, и мне очень даже нравится».

— Великолепно, — кивнул он. — И, главное, честно. Ну, относительно, конечно.

Они снова замолчали — не из неловкости, а потому что было хорошо просто идти рядом. У входа в «Три метлы» толпились плечистые третьекурсники с Пуффендуя, в шапках с помпонами, спорили, кто платит за сливочное пиво. Изнутри доносился мягкий ропот голосов и звон кружек. Уильям открыл было рот, но Лили сама продолжила:

— Тут ещё момент. Родители. Они же между нами… как подушки: мягко, тепло, но не разобрать, кто кого поддерживает, — она задумалась. — Мама мне, например, пишет: «Лили, не ругайся с сестрой». Папа же: «Лили, мы рядом». А Петуния присылает фото. И в итоге я будто должна сгладить всё одна, решив проблемы.

— Ты не должна, — сказал он осторожно. Влезать в чужие семейные разборки — себе дороже. А уж когда втягивают насильно, не осознавая этого… — Вы обе что-то должны друг другу, раз вы родные сёстры. Но «решить всё одна» — не честно по отношению к тебе.

— Это звучит приятно, — улыбнулась Лили. — Знаешь, мне иногда кажется, что я живу между миром, где любят всё обычное, и миром, где любят заклинания. И в каждом из них я кого-то расстраиваю.

— А в этом, третьем, где мы просто отдыхаем, кого ты расстраиваешь? — Со слабой улыбкой спросил Уильям.

— Себя, когда дуюсь, — призналась рыжеволосая и сразу фыркнула. — Хотя сейчас уже меньше.

— Прогресс, — неторопливо начал Моррисон, поинтересовавшись: — Может, нам для закрепления результата попробовать что-то радикальное… вроде знаменитого Кафе мадам Паддифут?

— Радикально отвратительное? — Лили расплылась в улыбке. — Давай. Я потом, конечно, буду жаловаться на сердечки на потолке, но если это отвлечёт меня от Петунии…

— Жаловаться — твоя сильная сторона, — охотно согласился парень. — У меня же слушать.

— Нет, твоя сильная сторона — отвечать умными словами на мои эмоциональные бури, — парировала Лили. — И вообще, иди ты блин. Жаловаться это моя сильная сторона, ага, пф-ф. Давно по голове не получал, дурачок?

Скользко и правда было — по каменным плитам, покрытым тонким льдом, их в паре мест ощутимо повело, но они удержались, почти синхронно, и это само по себе рассмешило обоих. Мимо пронёсся мальчишка с мохнатым капюшоном, таща за собой санки, на которых громоздилась коробка из «Совиного почтомата». Он оглянулся, взмахнул варежкой Лили — видимо, её знакомый — и исчез за поворотом.

— Если серьёзно, — задумчиво продолжил Уильям, немного сбавив голос, — можешь считать, что письмо это не нападение. Это приглашение в её игру. А ты ведь не обязана играть. Ты можешь предложить свои правила.

— А если она не согласится? — Заинтересованно спросила Лили, поняв сравнение.

— Тогда это будет её выбор. И твоя граница останется твоей, — пояснил он, сжав ладошку Эванс немного сильнее. — С границами сложнее всего, особенно в семьях. Их кажется будто не существует, но если их не обозначить, ты потом долго отвоёвываешь собственное право голоса.

— Ты говоришь как психолог, — прищурилась Лили.

— Я просто умный, это бывает полезно в жизни, знаешь, — чуть самодовольно усмехнулся Моррисон. — И люблю, когда всё идёт своим чередом.

Она смотрела на него пару шагов, ничего не отвечая — только дыхание более ровное, взгляд мягче. Снег под ботинками чуть поскрипывал. С крыши «Скобяной лавки» свисали сосульки, и от одного порывистого звука ветра где-то вдалеке заскрипел флигель.

— Мы уже почти пришли, кстати, — напомнила Лили и подняла взгляд к гирляндам, перекинутым над улицей. — Красиво… У них же тут всё настоящее: еловые ветки, ленты, свечи, даже игрушки. И тихо.

— Согласен, всяко оригинальнее тыкв на Хэллоуин в замке каждый год.

— Умник, — беззлобно улыбнулась Эванс, шутливо пихнув парня в бок.

Уильям не мог этого спустить просто так, и в итоге между ними завязалась шутливая потасовка локтями. Спойлер: девушка победила.

Они прошли мимо местного канцелярского магазина, откуда вылетела пара сов — быстро, бесшумно. Лили на миг остановилась, глядя им вслед.

— Ты знаешь, — сказала Лили, чуть запнувшись, — я ведь скучаю по дому. Это глупо, после всех взаимных обид и недопониманий, которые между нами постоянно происходят, но скучаю. По маминой яблочной шарлотке, по папиным смешным шуткам, которые не смешные. По… — она замялась, — по Петунии тоже. По той, которая в детстве могла смотреть на меня без этой… обиды между нами. Странно, наверное?

— Это не глупо и не странно, — ответил Уильям, чуть приобняв девушку. — Это нормально. Скучать — не значит соглашаться на всё. Я вот тоже скучаю по родителям.

— Спасибо, — сказала Лили тихо, немного неловко улыбнувшись. — Я иногда забываю простые вещи, э-хе.

Они свернули на новую улицу, часть которой полностью была занята заведением для безумцев. Над дверью «Кафе мадам Паддифут» дрожал кружевной колокольчик, и изнутри просачивалось что-то розовое — свет? Пар? Сахар в воздухе? Аммиак? — и приглушённое «ах-ах» малочисленных парочек, которые даже в такое время тут присутствуют.

Моргана и Мерлин всеблагие, так вот он… розовый ад наяву!

— Ну, вот он, — сказал Уильям с видом верховного генерала, — объект исследования: розовая аномалия неизвестного класса опасности, предположительно воздействует прямо на сознание. Вы готовы к миссии, рядовой Эванс?

— Я морально готовлюсь, — драматично сообщила Лили, прижимая перчатку к груди. — Если я начну использовать уменьшительно-ласкательные обращения, просто вытащи меня наружу, пожалуйста, как можно быстрее.

— Если ты скажешь «крошка-пирожочек», я тебя на руках вынесу, — пообещал Уильям, отсмеявшись.

— Договорились, — кивнула она, и тут же, неожиданно для них обоих, добавила: — Ты знал, что ты забавный?

— Это взаимно. Вот ты знала, что ты похожа на хомячка, — сказал Моррисон, специально чуть потыкав в щёку девушки, — особенно когда ты дуешься?

— Я не дуюсь, — хотела возразить она, но улыбнулась. — Или чуть-чуть.

— Чуть-чуть можно, — согласился он. — Для контраста.

— Ладно, — Лили глубоко вдохнула. — Давай ещё пару кругов по улице. Я додумаю письмо. А потом уже и в аттракцион сердечек. Пока ещё не готова.

— Рационально, — согласился парень, пожевав губу и кивнув. — Ходьба улучшает формулировки для письма, ты знала?

Они сделали большой круг по Хогсмиду. Лили действительно думала — он чувствовал, как меняется её молчание: сначала колкое, потом вязкое, наконец ровное. Это тот самый следующий этап, на котором парочки могут чувствовать настрой друг друга? Он эволюционирует?!

Девушка время от времени ловила его взгляд, будто проверяя, тут ли он, и каждый раз находила. Уильям, не настаивая, подбрасывал мелкие реплики — как дрова к медленному огню.

— Я тебе не рассказывала, — сказала Лили, когда они снова вышли на главную улицу, — но в прошлом году Петуния прислала мне картинку с вырезанной из журнала выцветшей розой. Без слов. Я месяц думала, что это значит.

— А что оказалось? — Спросил Моррисон с интересом.

— Она так тренировалась делать коллажи для подарка маме, — вздохнула Лили. — И случайно вложила одну заготовку не в тот конверт, ну и знаешь же нашу шебутную сову. А я… — она развела руками, — накрутила трагедию.

— Бывает, — просто сказал он. — Мы часто читаем чужие намерения как карту поля битвы.

— Звучит красиво, — заметила Лили.

— Если хочешь, я могу из этого сделать ещё три псевдо-заумные метафоры, у меня большой словарный запас, — предупредил Уильям.

— Спасибо, не надо, — рассмеялась она. — Мне и этой хватит на сегодня.

Смех Лили был чистый, искренний. Парень любил её смех. Любил то, как он снимает напряжение — не на полчаса, как сладкое, а глубже, как когда наконец решаешь неразрешимую проблему.

— Знаешь, — сказала она вдруг, чуть тише, — я подумала: может, я отправлю ей ответную фотографию. Но… нормальную. Не магическую. Чтобы не казалось, что я хочу подразнить. Просто я у окна Хогвартса. И подпись: «Скучаю. Напиши, когда сможешь».

— Это звучит идеально, — согласился парень, которого отношения сестёр хоть и не сильно трогали, но было интересно, как всё кончится. — Тепло и честно. Если хочешь наладить отношения, тогда самое то.

— Тепло и честно, — повторила Лили, словно проверяла на вкус. — И… с тобой у меня почему-то получаются такие формулировки. Одна я бы опять ушла в «а вот ты!..»

— Мы команда, — пожал плечами гриффиндорец. — Ты огонь, а я чайник. Чип и Дейл…

— Худшая метафора за день, — фыркнула рыжеволосая. — Но смешно. А что за Чип и Дейл, кстати?

— Да так, не бери в голову. А вообще, я стараюсь, — развёл руками Уильям, невольно вспомнив огрызок от прошлой жизни.

Они постояли немного у ограды, глядя на то, как снег мелко сыплет и как у далёких крыш мягко дымятся трубы. Хогсмид в такие минуты казался миниатюрой в стеклянном шаре: потряс — и снег пошёл, ещё раз — и всё вновь по новой, сначала.

— Что же, дальше откладывать смысла нет… — Лили смирилась с видом обречённой на казнь преступницы. — Идём. Если я начну кашлять сердечками, то сразу же спасай.

— Буду делать искусственное дыхание здравым смыслом, — со смешком пообещал он.

— Тоже метод, так ещё и приятный, — хихикнула рыжеволосая.

Они снова подошли к двери «мадам Паддифут». Колокольчик тихо звякнул, будто проверяя их настрой. Лили пару секунд всматривалась в него, а потом коротко кивнула, будто ставила галочку в списке внутренних дел.

— Тогда вперёд, — сказала она и распахнула дверь. — Посмотрим, что там такого находят… другие парочки.

Уильям улыбнулся, наслаждаясь предвестником будущих позорных воспоминаний. На секунду он оглянулся на улицу: снег всё так же падал, гирлянды тихо покачивались. Мир за дверью оставался прежним — спокойным, белым — и от этого внутри было ещё спокойнее. Они шагнули в тепло и стойких запах ванили — и будто казались в другом мире.

Внутри было тесновато, кружевные салфетки действительно лезли в глаза, на стенах висели фарфоровые сердечки, колдо-фото котиков, а на каждом столике находились цветы в крошечных вазах. Лили огляделась, сделала вид, что ей плохо от избытка романтики, и, едва заметно стукнув его локтем, скорчила заговорщицкую гримасу.

— Если что — план «крошка-пирожок», — прошептала она.

— Я наготове, — ответил Уильям.

И они двинулись к свободному столику, всё так же держась за руки — не крепко, не на показ — просто потому, что так естественнее и комфортнее.

Повсюду сверкали сердечки из зачарованного сахара, в углах крутились гирлянды из бумажных голубков, и каждый второй посетитель явно пребывал в состоянии, будто мир сузился до объекта, сидящего напротив. Уильям, переступив через порог, почувствовал, как воздух становится гуще, будто насыщен липкой сладостью, от которой хотелось откашляться.

Что же, это будет… крайне занимательный опыт. И уникальный, наверняка единственный в своём роде. Ибо больше он сюда точно не зайдёт даже под Империусом.

Они заняли маленький столик у окна, хотя из него виднелась лишь стена соседнего здания. Лили сперва старалась делать вид, что всё нормально: разглядывала витиеватую роспись на чашке, изучала сахарницы, крутила ложку. Уильям, впрочем, не выдержал первым и тихо пробормотал, что теперь понимает, почему сюда так любят заглядывать «влюблённые школьники». Это прозвучало с долей иронии, но и с оттенком признания — место будто нарочно создано для того, чтобы заставлять пары ощущать себя неловко.

Они попытались поддерживать разговор, но каждый раз сталкивались с атмосферой, которая будто выталкивала любые серьёзные слова. Лили пару раз взглянула по сторонам и заметила за соседними столиками две пожилые пары: кто-то сидел, держась за руки, кто-то шептался с видом величайшей тайны, а кто-то просто выглядел так, будто весь мир можно было смело забыть. Она скривилась и шепнула Уильяму, что ещё минута — и её стошнит от количества розового в комнате.

Парень рассмеялся, и это прозвучало немного громче, чем он хотел. Несколько голов обернулись, кто-то аж шикнул на него! От этого Лили стало ещё более неудобно, и она, ухватившись за повод, предложила неожиданно резко: может, лучше допить чай на ходу? Её улыбка в тот момент была слишком широкой, чтобы быть естественной.

Уильям понял намёк. Он согласился, кивнул и тут же отодвинул чашку. Ему было очевидно, что они оба в этом кафе чувствуют себя словно на витрине, выставленные под общее наблюдение. Даже их смех звучал как-то неестественно, будто подражание тем, кто умеет вести себя в подобных местах свободно.

Что же, не прошло и пяти минут, как они тактически отступают на перегруппировку.

Лили первой поднялась, поблагодарила официантку и почти незаметно потянула Уильяма за рукав, пока тот рассчитывался. Их уход выглядел поспешным, но, по сути, это и было бегство. Стоило выйти на холодный воздух, как Лили шумно выдохнула, словно выбралась из удушливого плена. Она стиснула пальцами варежки и заявила, что в жизни больше туда не зайдёт.

Уильям только усмехнулся, заметив, что теперь хотя бы они знают, почему это место вызывает у других такой восторг. Лили ответила, что восторг там находят только те, кто не задумывается ни о чём, кроме собственных вздохов и ахов. И в этот момент они оба вновь рассмеялись искренне, легко. Смех вышел лёгким, чистым, без налёта неловкости.

Они двинулись дальше по улице, подальше от приторного кафе, и с каждым шагом становилось легче дышать. Холодный воздух возвращал бодрость, а лёгкое ощущение неловкости уступало место спокойствию — будто они сумели пройти маленькое испытание на двоих и выйти из него только ближе друг к другу.

Романтика… пудрит ему мозги похлеще приворотного. В прочем, не он один такой уникальный на весь мир. Должна же и в его жизни когда-нибудь наступить белая полоса?

Лёд у озера блестел ровной поверхностью, только кое-где испещрённый следами коньков. Рядом с деревянным настилом, где можно было переобуться, стояли десяток мальчишек и девчонок из Хогсмида, а неподалёку несколько учеников старших курсов, которым именно вот сейчас захотелось покататься на коньках. Делали это парами, подбадривая друг друга возгласами. Холод пробирал до костей, но от дыхания поднимались белые облака пара, и в воздухе витал какой-то особенный, звонкий покой зимнего вечера.

Да и согревающие чары не давали совсем уж перемёрзнуть, став настоящей ледышкой.

Уильям первым уселся прямо на снег и натянул транфигурированные коньки, завязал шнурки тугим узлом, как будто собрался выйти на профессиональные соревнования. Лили возилась дольше, несколько раз сбивалась, и он посмеивался, глядя, как она сердито дёргает шнурки.

— Ты же понимаешь, — заметил он, поднимая брови, — что так затягивать их всё равно бесполезно. Они будут спадать, и ты точно упадёшь.

Лили вскинула голову и покосилась на него, прищурившись:

— Ага, спасибо за поддержку. Может, сразу мне подушку привязать к спине?

— Неплохая идея, — отозвался Уильям невозмутимо. — Сбережёт спину.

Она фыркнула, но уголки губ дрогнули. Через минуту они вышли на лёд. Под ногами скользко, и первые шаги получались скорее угловатыми, чем плавными. Лили ухватилась за его руку и попыталась сделать пару осторожных движений, но почти сразу качнулась в сторону.

— Ой! — Она вцепилась в его рукав, едва удержав равновесие и громко вскрикнув.

— Держись крепче, — поспешно сказал парень, пытаясь подстраховать её. Но стоило самому перенести вес, как коньки поехали в разные стороны, и бедняга едва не сел на шпагат прямо на льду.

Секунду они стояли, пошатываясь, словно на качающемся полу, потом оба одновременно прыснули от смеха.

— Великолепно, — отдышавшись, произнесла Лили. — Мы явно пара чемпионов.

— Ну, по крайней мере, падать будем синхронно, — ответил Моррисон и, не удержавшись, добавил: — Это уже что-то.

Они медленно двинулись вдоль берега. Лили делала короткие, осторожные шаги, будто пробуя поверхность, а Уильям старался сохранять видимость уверенности, хотя и сам с трудом управлял ногами. Когда она снова пошатнулась, он подхватил её за талию.

— Ты хоть предупреждай, когда собираешься падать, — немного обеспокоенно пробормотал он.

— Прости, у меня не выходит планировать это заранее, — тихо ответила Эванс, быстро целуя Уильяма в щёку и неловко отстраняясь.

Несколько раз им приходилось останавливаться, чтобы отдышаться от смеха и перевести дух. Уильям, заметив группу малышей, которые ловко крутились на льду, покачал головой:

— Смотри на них. Они будто родились в этих коньках.

— И что, — парировала Лили. — Мы тоже ещё дети. Просто… очень неопытные дети.

— Ты хочешь сказать — неуклюжие.

— А ты уверен, что у тебя есть право меня так называть? — Эванс ухмыльнулась, вспоминая, как он пару минут назад чуть не рухнул вместе с ней.

Уильям вздохнул, признавая поражение:

— Хорошо. Мы оба безнадёжны.

Постепенно людей становилось меньше. Мальчишки из деревни ушли, поднимая шум и бросая снежки по пути. Пары старшекурсников одна за другой покидали озеро, и вскоре площадка опустела. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в тёплые розовые и золотистые тона. Тени удлинялись, воздух становился ещё насыщеннее, и вокруг воцарилась редкая тишина.

Лили первой нарушила молчание:

— Знаешь… всё-таки здорово, что здесь почти никого не осталось.

— Согласен, — кивнул он. — Никто не видит, как мы позорно боремся за жизнь.

— Это не позорно, — возразила она. — Это… весело.

Он посмотрел на неё, и заметил, как щеки слегка покраснели не только от мороза. Она снова сделала шаг, едва не оступилась, и он инстинктивно подхватил её за руки.

— Осторожно.

— Ты только не отпускай, — испуганно прошептала Лили, стараясь удержать равновесие.

— Даже не собираюсь.

Несколько мгновений они стояли почти вплотную, чувствуя дыхание друг друга. Неловкость висела в воздухе, но она была не тяжёлой, а какой-то светлой. Очередное касание мягких губ.

Лили улыбнулась, отвела взгляд, потом тихо сказала:

— Если мы вдруг упадём вместе, это же не страшно, да?

— Нет, — ответил он. — Главное — упасть рядом, чтоб потом помочь встать.

И они снова рассмеялись, облегчая ту тонкую, неловкую напряжённость, которая успела возникнуть. Но где-то внутри обоих теплилось другое чувство: именно в этих падениях и смешных попытках удержаться на льду возникала особенная близость, которой раньше ещё не было.

Вскоре Уильям предложил:

— Давай прокатимся вон туда, к середине. Там лёд совсем чистый.

— Ты уверен? — Недоверчиво спросила Лили.

— Конечно. Что может пойти не так?

Ответ оказался предсказуемым: через несколько шагов он сам споткнулся о невидимую трещинку, и если бы не девушка, точно рухнул бы. Лили заливисто рассмеялась, поддерживая его, и с улыбкой добавила:

— Теперь я чувствую себя героем. Спасла тебя от позора.

— Да-да, твоя заслуга, — буркнул парень, немного насупившись.

Так, держась друг за друга, они постепенно освоились и смогли сделать пару более уверенных кругов по небольшой площади. Ноги ныли, дыхание сбивалось, но уходить со льда не хотелось. Небо к тому времени почти потемнело, на нём загорелись первые звёзды, и холод становился всё ощутимее. Но тишина, редкие звуки скрипящих коньков и лёгкий смех делали этот момент по своему незабываемым.

Когда они, наконец, остановились посреди озера, вокруг уже не было ни души. Лили огляделась и тихо произнесла:

— Смотри… мы остались совсем одни.

Тишина окутала окрестности. Над головой раскинулось уже тёмное небо, но ещё с остатками золотистого отблеска заката на горизонте. Силуэт Хогвартса, возвышающийся над берегом, был величественным и спокойным, одним своим видом внушая трепет.

Лили немного сжала его руку, словно проверяя, стоит ли он твёрдо. Её дыхание было видно в холодном воздухе.

— Кажется, и правда… — сказал Уильям и вдруг почувствовал, что слова будто больше не нужны.

Он стоял очень близко к ней. Настолько близко, что мог рассмотреть отдельные пряди волос, выбившиеся из-под её шапки, и тёплый румянец на щеках. Девушка чуть подняла голову, глаза блеснули в свете догорающего заката и света, падающего от далёких окон замка.

Уильям наклонился. Движение вышло уверенным, а Лили не отстранилась. Их губы встретились.

Первое ощущение — удивительная мягкость. Её губы оказались чуть тёплыми от дыхания, и это тепло сразу контрастировало с морозным воздухом вокруг. Уильям заметил, что сердце бьётся слишком громко — казалось, оно стучит прямо в ушах. В груди появилась лёгкая дрожь, но не от холода. Приятно…

Его пальцы сжали её ладонь крепче, будто он боялся, что если отпустит, момент рассыплется. Лили сделала крошечное движение вперёд, и поцелуй стал чуть увереннее. Уильям знал, как и что делать, но сейчас всё происходило само собой: простое, тихое соприкосновение, в котором было больше смысла, чем в десятках разговоров.

Он ощутил лёгкий вкус — почти незаметный, но яркий именно потому, что был новым. Носом коснулся её щеки, уловил запах зимы и чего-то чуть сладкого, будто от конфет, которое они ели раньше. На секунду потерял равновесие, коньки качнулись, но Лили удержала его за руку. Они оба едва не рассмеялись от неловкости, в прочем, не прерываясь.

Когда он наконец отстранился, дыхание перехватило. Казалось, воздух стал гуще, а тишина — глубже.

— Да, — только и смог вымолвить он, хотя хотел сказать что-то остроумное.

Лили улыбнулась, в глазах мелькнуло смущение. Она тихо сказала:

— Так ты выглядишь куда лучше, чем обычно, знаешь?

— Может, и так, — ответил парень, будто прочувствовав этот момент сразу на всех уровнях.

Она слегка прижалась к нему плечом, и оба посмотрели в сторону замка. В свете далеких факелов замёрзшее озеро блестело, как стекло, а вокруг стояла зимняя тишина, в которой не было ничего, кроме них двоих.

Вечером, когда уже совсем стемнело и мороз окреп, они поднялись по тёплым лестницам и вошли в почти пустую гостиную. Огромный камин горел ровно, с тихими хлопками. На столике у окна дымились две кружки — кто-то оставил чайник и блюдо с печеньем, будто по заказу, которые пара без лишних обсуждений захватила себе. В креслах — трое первокурсников, склонившихся над шахматами. Остальное пространство — пустое и спокойное.

— Сядем тут? — Тихо спросил Уильям, показывая на диван у огня.

— Давай, — кивнула Лили, снимая шарф и перчатки. Щёки у неё были ещё розовыми после холода, в волосах прятались тонкие снежинки.

Он подлил в кружки свежего чая, поставил блюдце с шоколадным печеньем между ними. Пальцы оттаивали, возвращалась чувствительность, плечи расслаблялись.

— Значит, Паддифут в чёрный список? — Слабо усмехнулся Уильям.

— Ага, — подтвердила Лили, поднося кружку к губам. — Проклятое место, в котором легко можно сойти с ума.

— Справедливо. Но пирожные у них нормальные.

— Слишком сладкие, — качнула она головой. — Хотя розовая глазурь была полезной,

после второго кусочка я перестала переживать. Наверное, меня морально готовили к падению на льду.

— Падали мы честно, — сказал он. — По очереди. Никто не пострадал. Почти.

— Почти, — повторила Лили и, улыбнувшись, коснулась пальцами его рукава. — Спасибо, что ловил.

— Спасибо, что не утащила меня на дно. Я уже видел, как мы ползём к берегу на четвереньках, а потом год отсиживаемся в библиотеке, чтобы никто не вспомнил.

— Да мы и так там полжизни проводим, — хмыкнула она. — Но сегодня библиотека подождёт.

Они замолчали на короткую паузу, слушая, как трещит полено и как горячий чай выравнивает дыхание. В гостиной пахло сухим деревом, шерстью и немного корицей.

— Хороший день, — сказал Уильям.

— Очень, — ответила Лили. — Мне понравился.

Она чуть подалась ближе, подогнула ноги и подвинулась так, чтобы локоть касался его локтя. На ней был свитер аккуратной вязки, с тёплыми и немного колючими рукавами. Моррисон посидел так минуту и только тогда переварил остатки неловкости, которая была ещё днём.

Пауза растянулась. Они пили чай, переглядывались, возвращались к коротким воспоминаниям дня. Лёд. Кафе. Снег, который ещё утром казался ослепительным, а вечером преобразился в ровное более тёмное полотно за окнами.

— О чём думаешь? — Спросила она, глядя в огонь.

— О будущем, — честно ответил парень, медитативным взглядом следя за языками пламени. — Всё слишком сложно, чтобы о нём не думать.

— И что с этой неделей будем делать? — Лили повернула голову. — Дай три варианта.

— Первый. Завтра снова озеро. Но без коньков. Прогулка вокруг. Второй. Делай со мной, что захочешь: библиотека, задания, снежки, кино… ну, не кино, его тут нет. Ты поняла.

— Поняла, — кивнула Лили. — А третий?

— Третий — чай и разговоры. Как сегодня.

— Склоняюсь к третьему, — сказала она и положила голову ему на плечо.

Уильям замер. Её вес распределился осторожно, без давления. Волосы касались его шеи. От неё шёл тёплый, спокойный запах — шампунь и что-то травяное. Он не двигался несколько секунд, просто запоминал. Потом чуть повернул голову, чтобы не мешать ей. Дыхание стало глубже. Он понял, что его руки не знают, куда деваться, и положил ладонь на подлокотник, второй обнял её за плечи. Сидеть так оказалось легко.

— Можно так посидеть? — Спросила она негромко.

— Можно, даже нужно, — также тихо ответил парень. — Сколько захочешь.

— Отлично. Тогда считаем, что планы на вечер выполнены.

— И перевыполнены.

В камине осело полено, огонь коротко вспыхнул и стал ровнее. Гостиная принадлежала только им двоим.

— Знаешь, — начала Лили, — когда мы сегодня шли обратно, у меня было странное ощущение. Будто день сложился точно так, как нужно. Просто… правильно.

— Согласен, — сказал он. — Я редко так думаю. Но сегодня думаю именно это.

— Приятное совпадение, — она улыбнулась, не поднимая головы. — Ты иногда очень серьёзен. Даже слишком. Но я рада, что всё так вышло.

— Я тоже рад, — неторопливо отозвался Уильям. — И ещё рад, что ты утянула меня в Хогсмид. И что я согласился на Паддифут.

— Вот это смелость, — усмехнулась она. — Настоящий подвиг.

— Запишем в летопись. «Выжил после кружевных салфеток».

Внутри поднималось тихое, простое чувство. Без высоких слов. Он проверил, насколько крепко она устроилась, и осторожно пододвинул к её коленям плед.

— Спасибо, — прошептав, она прижалась ещё крепче.

— Пожалуйста.

Они ещё немного посидели молча. Потом разговор вновь вернулся к дому.

— Думаешь ехать к родителям после каникул хотя бы на день? — Спросила Лили.

— Наверное, нет. Не буду их лишний раз дёргать, они люди занятые.

— Я тоже так решила, — сказала она. — Маме напишу завтра.

— Если захочешь, я схожу с тобой на совятню. Постою за компанию, пока ты думаешь.

— Смешно, — хмыкнула Лили. — Но да, давай.

Он снова кивнул. Молчание стало плотнее, но не тягучим. Ему не хотелось заполнять его шутками. Достаточно было присутствия.

Огонь трепыхнулся и стал ниже. Чай остыл, на блюдце осталось одно печенье. Уильям взял его, разломил пополам и молча протянул ей. Лили взяла свою половинку и улыбнулась почти незаметно.

— Завтра встанем поздно, — с лёгкой улыбкой, заточив печеньку, расслабленно сказала девушка. — Потом напишем письма. Потом — прогулка. План устраивает?

— Устраивает. Полностью.

— Ну и хорошо.

Пара сидела ещё долго, пока уже окончательно не начало клонить в сон. Ничего лишнего, никакой спешки. Только вечер, диван, чай и двое, которым наконец-то было достаточно простого совместного времени.

Романтическая арка Уильям в самом разгаре.