Разоблачение государственной измены (джен)

Грасилия словно сквозь пелену наблюдала за торопливыми приготовлениями к ее отъезду в Монтерей. Разум, затуманенный лауданумом, почти не регистрировал происходящего, и она безучастно следила за хлопотами Пиппы. Вопросы о цели этой спешки казались непосильной ношей. Смутно припоминалось, как муж склонялся над ее постелью, что-то говорил, но слова ускользали, словно дым. Единственным желанием было, чтобы Пиппа прекратила суету и оставила ее в покое. Она закрыла глаза, позволяя себе раствориться в том внутреннем убежище, где ничто не имело значения, где ни одна тревога не могла коснуться ее.

Пиппа металась по комнате, собирая вещи своей госпожи в дорогу. Сердце ее разрывалось от желания спросить сеньору Грасилию, что взять с собой, но взгляд Грасилии был пуст и отстранен, выбор оставался за ней. Пиппа старалась изо всех сил, пытаясь угадать желания госпожи. Наконец, багаж был собран, и она пошла собирать свой собственный чемодан. Закончив, она принялась за самое трудное — одеть свою госпожу. Пиппа смачивала тряпочки в холодной воде, отчаянно пытаясь вернуть Грасилию хотя бы к подобию сознания. Она легонько хлопала ее по рукам и щекам, взывая к ней.

— Сеньора, — произнесла она с мольбой. — Сеньора, просыпайтесь. Нам нужно подготовиться к путешествию, — Грасилия попыталась сфокусировать взгляд. — Да, сеньора, вот и все, — подбадривала Пиппа. — Давайте, вы сможете. Нам нужно сесть, чтобы я могла вас одеть. Сейчас еще тепло, но к вечеру станет холодно.

Пиппа потянула свою хозяйку за руки и с огромным трудом усадила ее. Грасилия несколько раз моргнула и что-то невнятно пробормотала, пытаясь снова откинуться на подушки.

— Нет, сеньора! — воскликнула Пиппа. — Вы должны проснуться. Сеньор Сантьяго ждет. Его терпение лопнет, если мы не поторопимся.

В сердце Пиппы закрадывался страх. Что делать, если она не сможет разбудить сеньору Грасилию? Она содрогалась при мысли о том, какой гнев вспыхнет в темных глазах Сантьяго, если она не успеет подготовить хозяйку в отведенное время. В отчаянии она дала Грасилии пощечину. Когда это не помогло, она ударила ее еще раз, и тут же зажала рот руками, испугавшись собственной дерзости.

Но пощечины Пиппы на мгновение разрушили чары лауданума. Грасилия судорожно вздохнула и машинально подняла руку, коснувшись щеки в том месте, куда пришелся удар. Она слегка потерла ее, а затем вопросительно взглянула на Пиппу.

— Ты ударила меня, — сказала она не с обвинением, а с удивлением.

— О да, сеньора, — прошептала Пиппа, виновато опустив глаза. — Простите меня, пожалуйста, но мне нужно было вас разбудить.

— Разбудить меня? — рассеянно переспросила Грасилия. Наступила пауза, затем: — Зачем?

— О, сеньора, разве вы не помните? Сеньор Сантьяго отправляет вас в Монтерей, к вашему дяде, губернатору.

— Почему?

— Потому что этот ужасный разбойник Зорро пригрозил убить вас, если сеньор Сантьяго предаст суду предателя Диего де ла Вегу, — выпалила Пиппа, задыхаясь от волнения.

Слова Пиппы казались бессвязным потоком, но одно имя пронзило туман в ее голове — Диего де ла Вега.

— Диего? — тихо спросила она. Что-то было не так. — Диего — предатель, Пиппа? — спросила она, пытаясь ухватить ускользающую мысль.

Она не понимала, откуда ей это известно, но вдруг твердо сказала:

— Нет, это не так.

Что-то в ее сознании начало обретать форму, и она с внезапной ясностью вспомнила записку. Записку, которую она написала Диего. Она должна быть у нее под подушкой. Она потянулась за ней.

Пиппа, подумав, что ее хозяйка снова собирается прилечь, нежно взяла ее за руку:

— Нет, сеньора! Пожалуйста, позвольте мне помочь вам одеться. Время неумолимо, и каждая минута дорога. Присаживайтесь, я вам помогу.

В сознании Грасилии по-прежнему царил хаос, но теперь луч внимания был направлен на записку. Она спрятала ее под подушку… как давно? Время потеряло очертания. Неужели она все еще там? Грасилия вновь потянулась к заветному месту, но Пиппа мягко остановила ее и принялась освобождать от пут одеяла, облачая в дорожное платье. Задача осложнялась тем, что Грасилия почти не помогала, словно завороженная, не отрывая взгляда от подушек у изголовья.

Наконец, Пиппа, убедившись, что одежда сидит как надо, просияла.

— Теперь займемся прической. Сеньора, прошу вас, посидите спокойно, пока я принесу щетку и гребень. Мы уложим ваши волосы, чтобы вы могли предстать перед сеньором Сантьяго, прощаясь с ним.

С этими словами она направилась к комоду.

Грасилия, воспользовавшись моментом, лихорадочно нырнула рукой под подушку. Там было пусто. Паника волной захлестнула ее, и она принялась ощупывать все вокруг, словно одержимая. Где же она? Неужели ее нашли? Она должна быть здесь!

Пиппа обернулась и увидела, как Грасилия в отчаянии роется под подушками.

— Что случилось, сеньора? Что-то не так? — встревоженно спросила она.

— Где она, Пиппа? — взмолилась Грасилия. — Помоги мне ее найти!

Видя, что хозяйка в смятении, Пиппа отбросила подушки в сторону, и в самом изголовье, почти у края матраса, показался сложенный листок бумаги. Еще немного, и он бы соскользнул на пол под кровать.

— Ах! — выдохнула Грасилия, выхватывая бумагу и прижимая ее к груди. Она не помнила, почему этот клочок так важен для Диего, но знала — он должен быть у него. Обязательно. — Пиппа, — прошептала она, — ты должна пообещать мне, что немедленно отнесешь эту бумагу Диего де ла Веге. Обещай мне!

— О нет, сеньора Грасилия, — воскликнула Пиппа, в ужасе от одной этой мысли.

Де ла Вега — преступник. Он сидел в тюрьме в куартеле. Она не могла туда пойти. Но Грасилия не знала об этом. Из-за болезни и обилия лекарств ее оградили от страшной правды о Диего де ла Веге. Пиппа не хотела омрачать ее разум этими ужасными новостями.

— Ты должна, Пиппа, — настаивала Грасилия. — Я приказываю тебе отнести эту записку Диего де ла Веге… или его отцу, — Глаза Грасилии расширились, и она пронзительно посмотрела на Пиппу. — Ты слышишь меня, Пиппа? Немедленно отнеси это Диего… или его отцу!

Испугавшись, что хозяйка теряет рассудок, Пиппа сглотнула и покорно произнесла:

— Да, сеньора. Я отнесу бумагу Диего де ла Веге.

Она взяла записку из дрожащих рук Грасилии и спрятала ее за пазуху. Она подыграет безумной просьбе, лишь бы успокоить сеньору. План сработал. Грасилия тут же расслабилась, хотя взгляд ее по-прежнему был прикован к Пиппе.

— Я обещаю уйти, как только мы уложим вам волосы и наденем теплый плащ, — заверила Пиппа, одарив ее лучезарной улыбкой, дабы уверить в своих добрых намерениях.

— Очень хорошо, — отозвалась Грасилия, протягивая слабую руку, чтобы обнять Пиппу, хотя это причиняло ей боль. — Ты никогда не нарушала своих обещаний, Пиппа. Ты — добрая женщина и верный друг.

Она улыбнулась, и Пиппа внезапно ощутила жгучий укол вины за то, что обманывает свою хозяйку. Но другого выхода нет. Как только она сообщит сеньору Сантьяго, что его жена готова, времени на передачу каких-либо сообщений уже не останется. А сеньоре вовсе не обязательно знать об этом.

— Спасибо, сеньора Грасилия, — ответила Пиппа. — А теперь позвольте мне расчесать ваши волосы.

-Z-Z-Z-

Снаружи к парадной двери магистрадо подъехала карета, запряженная четверкой лошадей, а за ней — два всадника-улан.

— Ждите здесь, — бросил сержант Гарсия кучеру и, обогнув доктора Авилу, решительно направился к двери.

Доктор должен был в последний раз взглянуть на свою пациентку перед дальней дорогой. Магистрадо сам открыл дверь.

Гарсия отсалютовал:

— Ваше Превосходительство, дилижанс прибыл. И доктор Авила тоже.

Доктор склонил голову в учтивом поклоне.

— Спасибо, сержант, — сказал Сантьяго, не упомянув, что Гарсия констатировал очевидное.

Ничто не могло омрачить его настроения. Сохраняя невозмутимое выражение лица, он произнес:

— Моя супруга еще не готова, но, уверен, это ненадолго.

«Что же их задерживает?» — в нетерпении подумал он. Служанке должно было хватить времени, чтобы привести Грасилию в порядок. Шаги внутри дома заставили его обернуться. Это была Пиппа.

— Сеньор Сантьяго? — спросила она.

— Да, Пиппа?

— Сеньора Сантьяго уже готова.

— Хорошо. Где ее багаж?

— В ее комнате, сеньор, — ответила Пиппа.

Сантьяго, махнув рукой Гарсии, обратился к нему:

— Сержант, поможете мне с багажом сеньоры. А вы, доктор, осмотрите мою жену.

— Слушаюсь, — ответил сержант, и они оба проследовали за Сантьяго в дом.

Грасилия сидела на краю кровати, облаченная в то же дорожное платье, в котором они прибыли в Лос-Анджелес. Она повернула к нему лицо, и Сантьяго поразила ее неземная прозрачность. Обычно болезнь лишь отнимала у нее силы, но сейчас ее кожа, глаза и волосы словно излучали потусторонний свет, необъяснимое сияние, будто она уже наполовину покинула этот мир, и лишь тончайшие нити удерживали ее дух в бренном теле. Сантьяго мысленно одернул себя, обвинив в разыгравшемся воображении. Он снова взглянул на Грасилию и увидел лишь то, что видел всегда: измученную болезнью женщину, бледную, исхудавшую, изможденную болью и лекарствами. Нахмурившись, он попытался понять, что же ему померещилось, но доктор уже суетился вокруг его жены, и он решил, что увиденное не имеет значения. Ему просто хотелось поскорее покинуть эту комнату.

— Пойдемте, сержант. Эти две сумки — ваши, а я возьму эти, — сказал он, поднимая два тяжелых чемодана.

— Слушаюсь, магистрадо, — ответил Гарсия, и они вышли из комнаты.

— Ну что, сеньора Сантьяго, как вы себя чувствуете? — спросил Авила в своей докторской манере.

После встречи с Хорхе Грасилия ощущала прилив сил и ответила тихим, кротким голосом, прерывающимся на паузы, чтобы собраться с мыслями:

— Вы… на самом деле не хотите знать, доктор Авила. Я… благодарна вам… за вашу доброту, но моя… болезнь — это нечто слишком… выходящее за рамки ваших возможностей. Я… ни в коем случае не виню вас.

— Мне очень жаль, сеньора, искренне жаль, — сказал Авила, глядя в глаза своей пациентки. Ему казалось, что он видит в них отражение ее души. — Мы так многого не знаем, так мало можем сделать для человека в вашем положении. Мне кажется, что я подвел вас.

В этом признании доктор никогда прежде не признавался ни одному из своих пациентов.

Грасилия взяла его за руку.

— Не… утруждайте себя, доктор Авила. Возможно, вы… не смогли… помочь мне, но вы помогли… многим другим. Никогда… не забывайте их.

Авила слабо улыбнулся, а Грасилия милостиво кивнула.

— Вам понадобится лауданум для путешествия, сеньора? — спросил он. — У меня есть с собой одна бутылочка. Я ожидаю поставку из Мехико на следующей неделе, но вы можете взять эту, если она вам необходима.

— Нет... спасибо, доктор, — сказала Грасилия. — У меня есть… все, что мне нужно. Оставьте… то, что у вас есть… для своих пациентов здесь.

— Gracias, сеньора, — сказал Авила, и замолчал, не зная, что сказать еще.

Принимать решение ему не пришлось, потому что в дверях спальни вновь появился магистрадо. Авила поднялся.

— Ну что, доктор? — спросил Сантьяго.

— Я бы предпочел, чтобы ей не пришлось совершать столь длительное путешествие, Ваше Превосходительство, но я полностью понимаю ваши доводы. У нее с собой достаточно лауданума, чтобы облегчить боль, и ее служанка знает, как его давать. Если поездка в Монтеррей будет проходить в несколько этапов, ей будет очень некомфортно, но она сможет перенести тяготы пути.

Авила знал, что это неправда. Сеньора Сантьяго выдержит путешествие, но заплатит за каждую пройденную милю непомерную цену. Просто больше ничего нельзя было сделать, чтобы ей помочь.

Пока они говорили, Грасилия блуждала мыслями по лабиринту слов доктора Авилы. Монтерей… Зачем ей ехать туда? Что заставило Хорхе решить, что именно там ее место? Она жаждала, чтобы густой туман, застилавший сознание, развеялся, чтобы она смогла, наконец, понять, что происходит.

— Хорхе? — позвала она слабым голосом.

— Да, любимая? Я здесь, — сказал Сантьяго, взяв ее за руку и подавив дрожь от ее холода. — Прости меня, любовь моя, но мы должны как можно скорее увезти тебя от опасности. В пути будет несколько остановок, тебя будут охранять уланы днем и ночью. Но подумай вот о чем: чем скорее ты тронешься в путь, тем быстрее утихнет боль, — он повернулся к доктору Авиле: — Так будет лучше, — тоном, не терпящим возражений, произнес он. Доктор склонил голову в знак согласия. — Теперь вы можете идти, доктор. Я искренне благодарен вам за заботу о моей жене.

Авила поклонился еще раз и поспешно удалился.

— Опасность? Какая опасность? — прошептала Грасилия, почти неслышно, словно разговаривая сама с собой, так тихо, что Сантьяго не расслышал ее слов.

Он проводил взглядом доктора, пока тот не скрылся за дверью, затем повернулся к ней. Он подошел к кровати и всмотрелся в ее лицо. Грасилия встретила его взгляд, и он увидел, что ее глаза затуманены пеленой лекарств.

Сжав губы, он произнес:

— Пойдем, Грасилия, жена моя, любовь моя. Сейчас мы отнесем тебя в карету.

Грасилия не уловила ни презрительной насмешки, ни ледяного холода в голосе Хорхе. Она лишь почувствовала, как он обхватил ее руками, приподнял и прижал к своей груди. Она судорожно ахнула от пронзившей ее тело боли и попыталась сдержать стон, но безуспешно. Руки Сантьяго непроизвольно напряглись, услышав этот до боли знакомый звук. Он поспешил к карете, неся жену на руках. Несмотря на боль, где-то в глубине души Грасилии разлилось тепло, когда муж снова прижал ее к себе. Она вспомнила их первые дни после свадьбы, и то, как он, полный нежности, обнимал ее тогда. Она отдалась этому воспоминанию. Здесь, в его объятиях, она чувствовала себя в безопасности. Она прильнула к нему крепче.

Сантьяго изо всех сил старался не выдать ни единой эмоции, неся Грасилию на руках. Он не мог позволить даже этой измученной женщине, что лежала у него на руках, увидеть, что на самом деле творилось в его сердце. Он должен сохранять каменное спокойствие. Он должен сосредоточиться на главном. Скоро он будет свободен.

Он вышел на залитую солнцем площадь и увидел, что там собралась толпа, чтобы поглазеть на происходящее. Большинство, если не все эти люди, никогда не видели Грасилию с того самого дня, когда она приехала в пуэбло много месяцев назад. Им, конечно же, было любопытно взглянуть на жену магистрадо. Все они знали, почему ее везут в Монтерей. Многие стояли, сняв шляпы в знак уважения к жене магистрадо, и пришли пожелать ей счастливого пути. Сержант Гарсия распахнул дверцу кареты, и Сантьяго осторожно внес Грасилию внутрь и усадил на сиденье. Пиппа забралась в карету следом за ней и заботливо накрыла колени Грасилии толстым одеялом, расправив его складки на полу кареты.

Грасилия осознала только то, что муж выпустил ее из объятий, и слезы обиды и грусти навернулись на ее глаза.

— Хорхе? — позвала она, протягивая к нему слабую руку.

Зная, что каждый его жест — под пристальным вниманием, Сантьяго бережно взял руку Грасилии в свою и запечатлел на нежной коже трепетный поцелуй.

— Теперь, любовь моя, нам предстоит расстаться, — прошептал он, его голос был полон горечи. — Я должен отправить тебя в безопасное место, и кто, как не губернатор, защитит тебя? Передай от меня поклон своему дяде, когда приедешь в Монтерей. Каждый день, проведенный вдали от тебя, будет для меня вечностью, моя любовь. Как только рассеется мрак опасности, к тебе примчится гонец с вестями. Я буду писать тебе день и ночь.

Он снова коснулся ее руки губами и поспешно вышел из кареты. Он не заметил, как сержант Гарсия украдкой вытер глаза, смущенно оглядываясь, не стал ли кто-то свидетелем его слабости.

Сквозь пелену лекарственного забытья Грасилия смогла уловить лишь одно слово: «опасность».

— Опасность? Хорхе, какая опасность? — прошептала она, но ее голос утонул в повелительных командах, которые Сантьяго отдавал сержанту.

— Сержант Гарсия! Уланам — двигаться впереди кареты и смотреть во все глаза, выискивая малейшую угрозу. В их руках — жизнь моей супруги.

— Так точно, Ваше Превосходительство! — ответил Гарсия и поспешил передать приказ уланам и кучеру.

Сантьяго окинул взглядом собравшуюся толпу и остался доволен произведенным эффектом. В их глазах он читал лишь сочувствие к нему и его хрупкой, больной жене, а также полную поддержку его решения защитить ее от дерзкого разбойника Зорро. Сам судья Васка вышел из гостиницы, чтобы почтить своим присутствием столь трогательную сцену. Он кивнул Сантьяго и жестом пригласил его подойти. Несколько минут они провели в оживленной беседе.

Воспользовавшись моментом, Гарсия приблизился к окну кареты и заглянул внутрь. Сняв шляпу, он учтиво произнес:

— Сеньора, примите мои глубочайшие сожаления о том, что вам приходится покидать наш город, но позвольте заверить вас, что мои уланы будут оберегать вас на всем пути до самого Монтерея.

Грасилия смотрела на него, словно сквозь туман, не понимая смысла его слов. Но она уловила теплоту в его голосе и, тихо прошептав «Спасибо, сержант», едва заметно кивнула.

Гарсия улыбнулся, ответил кивком и уже было собрался отойти, как вдруг что-то вспомнил.

— Одну минуту, сеньора, — сказал он, доставая из внутреннего кармана небольшую книгу. — Пожалуйста. Это — подарок от дона Диего де ла Вега. И к нему прилагается записка.

Он протянул книгу, и Пиппа протянула руку, чтобы принять ее.

— Что это у вас там, сержант? — спросил Сантьяго, забирая у него книгу.

Гарсия был застигнут врасплох. Он даже не слышал, как подошел Сантьяго.

— Всего лишь книга, Ваше Превосходительство, — пролепетал он.

— О? И от кого же? — Сантьяго вытащил записку, спрятанную под обложкой. — Подарок от Диего де ла Веги? — произнес он, бросив взгляд на Грасилию, которая безучастно смотрела на него, снова погрузившись в лекарственный туман.

Сантьяго открыл книгу и быстро пролистал несколько страниц. Он заметил пометки, сделанные рукой Диего, на полях. Пробежав глазами несколько из них, он усмехнулся, отметив, насколько они научны.

— «Здесь мы видим яркий контраст между просвещенными умами и теми, кто скован цепями устаревших традиций», — громко прочитал он.

Большинство остальных заметок были выдержаны в том же духе. Он заметил, что Гарсия и остальные, собравшиеся вокруг, с любопытством наблюдают за ним. Он мысленно пожал плечами. Что тут такого? Грасилии все равно недолго осталось, как и самому Диего де ла Веге. Он протянул книгу Пиппе и повернулся к жене.

— Вот, моя дорогая, у тебя будет что почитать в дороге. Должен ли я поблагодарить де ла Вегу от твоего имени?

При втором упоминании имени Диего туман в голове Грасилии немного рассеялся, и она произнесла:

— Да, пожалуйста, сделай это. Graciás.

Она бросила быстрый взгляд на Пиппу, гадая, какой была реакция Диего на отправленную ею записку. Грасилия нахмурилась, пытаясь понять связь между ее мужем и Диего. Опасность? Связана ли эта опасность с ним? Прежде чем ее мысли успели обрести хоть какую-то форму, ее муж заговорил снова.

— Сержант, пора, — скомандовал Сантьяго. Его сердце бешено колотилось в груди. Да, действительно пора. Повернувшись к пассажирам кареты, он произнес: — Adios, любовь моя. Да ускорит Господь твое путешествие и сохранит тебя в безопасности.

Отвернувшись от кареты, прежде чем их взгляды могли снова встретиться, он отступил назад и указал на кучера.

— Вперед! — скомандовал Гарсия, и карета, в сопровождении двух улан, отправилась в путь в сторону Монтерея.

Некоторые из толпы махали вслед уходящему дилижансу, пока он не скрылся из виду. Гарсия был одним из них, но тут же спохватился, заметив, что магистрадо смотрит на него.

— Сержант, можете возвращаться в казарму, — обратился к нему Сантьяго. — Больше нет необходимости выставлять охрану вокруг моего дома.

— Но, Ваше Превосходительство, — возразил Гарсия. — А как же Зорро?

— Я сам в состоянии позаботиться о себе, сержант, — ответил Сантьяго, для убедительности коснувшись эфеса шпаги. — Вы и капрал Рейес можете пойти поесть и отдохнуть, прежде чем капитан Хидальго отдаст вам дальнейшие приказы.

— Слушаюсь, Ваше Превосходительство, — отчеканил Гарсия, отдал честь и жестом пригласил Рейеса следовать за ним в казарму.

Сантьяго проводил их взглядом, а затем перевел его на дорогу, где скрылся дилижанс. Поглаживая бороду, он попытался скрыть промелькнувшую на лице радостную улыбку. Взяв себя в руки, он повернулся к оставшимся на площади людям и произнес:

— Прошу вас, занимайтесь своими делами. Все будет в порядке. Расходитесь.

Он мягко, словно овец, оттеснил их в стороны. Кто-то, улыбаясь ему, уходил группами по три-четыре человека, кто-то возвращался в свои лавки или на рыночные прилавки, а кто-то направлялся в таверну пропустить стаканчик. Однако он все еще ощущал их страх, который внушил им своей угрозой в лице Зорро. И это его вполне устраивало.