Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

Кайл

Гарри никогда не обманывал его, не использовал в тёмную, не причинял преднамеренной боли. В его взгляде Кайл никогда не видел ни жалости, ни ужаса — только простое, человеческое отношение. После школы брат без тени сомнения сказал ему, что они — семья — и им суждено держаться вместе.

Они не жили на разных этажах — они жили в одном доме, как родные, до самой его смерти.

И всё же, сам того не ведая, Гарри дважды сломал его — и дважды причинил такую боль, словно раздробил каждую кость в теле.

Первый раз — в далёком детстве, по дороге к хижине Хагрида. Тогда сильный маг бросил вызов первородной магии и на несколько минут подарил ему тело, каким оно должно было быть. Перед этим он честно предупредил Кайла, что самым болезненным окажется не само превращение, а жизнь после него.

Более чуткий человек, возможно, не сделал бы этого, но Гарри никогда не был хорош в понимании чужих чувств — он и в своих-то не разбирался. К тому же брат и представить не мог, что причинил вред, а сам Кайл никогда в этом ему не признался.

На обратном пути в подземелье он встретил мать, и Гестия улыбнулась ему — ласково, как ребёнку, который сам не ведает, что творит. Её улыбка обожгла его, словно адский огонь, а затем в сердце неожиданно родилась злоба — горячая, физически ощутимая и безбрежная.

Мальчишка еле доковылял до своей спальни, повалился на кровать и в слезах заснул, проснувшись всего через час. Накатила и разбудила его странная волна — она сильно сдавила грудь и у него перехватило дыхание. Он чуть не задохнулся и Серафим, услышав хрип в темноте, разбудил Гарри. Все подумали, что это очередная простуда, и сонный брат велел Хельге заварить ему ромашковый чай, шепотом пообещав излечить утром.

Кайл понимал, что отвар ему не поможет. Дышать ребенку мешало отчаяние от осознания горькой правды жизни — его тело и будущее у него отобрали. Если раньше он ещё злился, пытался бороться, разрывался между отчаянием и надеждой, то в ту ночь всё изменилось.

Гнев, боль, бессилие сплелись в одно-единственное чувство.

Лютую ненависть.

Эта ненависть нашёптывала годами, подсказывала брату и милорду, как сделать его семье больнее. Она эхом звучала в похищении сестры, в опустошении родового хранилища, в каплях яда из тела мертвеца, который обрёк одного на неподвижность, а другую — на медленное угасание разума. Он выдумывал для них новые и новые наказания, всю жизнь, и прекратил только недавно. Устал.

При этом он еще в детстве отучил себя завидовать здоровым ввиду бесполезности этого чувства. Старался не причинять зла ни живым, ни усопшим, и даже следы его ненависти никогда не коснулись друзей или младшего брата. Он чувствовал вину перед ним, по-своему любил, но прекрасно понимал, что тот никогда не примет от него никакой помощи. Поэтому Кайл старался не напоминать ему лишний раз о своём существовании, не хотел бередить душу.

С возрастом его скелет начал деформироваться сильнее, и к двадцати пяти годам лицо превратилось в жуткий многоугольник, а кости могли ломаться от любого движения. Он дожил до тридцати двух лет не благодаря чуду, а Гарри и его специально разработанной для него магии, но всему когда-то приходит конец.

Сердце некроманта смогло не почернеть в темноте и остаться добрым ко всем, за исключением матери и отца. Он даже простил Гарри свою вторую страшную боль — смерть Мериды.

Сблизившись с племянницей лишь после школы, он с удивлением понял, что казавшаяся бесшабашной девчонка — грустный человек с затаившейся в душе болью. Дочь убитой матери, сестра погибшего брата, ребенок мертвого отца. Она умела обмануть своей улыбкой кого угодно, но приходила к нему не за этим. В подземелье она плакала и молчала — знала, что он единственный, кто не будет ждать от неё смеха.

Он же был единственным, кто не одобрил её связь с Серафимом. Тот взял девушку не лаской, а напором, страстью, неумолимой волей. Парень любил её очень сильно, но не оставил ни свободы, ни выбора, словно она всегда принадлежала ему и настал час просто забрать своё. Любила ли она его? Влюблённому было всё равно…

Поэтому Кайл единственный, кто обрадовался любви Мериды к другому, когда она прибежала ему о ней рассказать, появившись в замке впервые после исчезновения. Сердце её пылало истинным чувством, а глаза горели огнем, будто она только-только по-настоящему начала жить. Выслушав девушку и все её секреты — он улыбнулся ей на прощание.

В памяти остался её воздушный поцелуй, брошенный на бегу, и медный всплеск волос, когда она выскользнула в темный коридор. Вдохновлённая, окрылённая, готовая признаться отцу. Который вместо понимания наговорил ей кучу бешеных слов, отравленных ядом обиды.

Через два дня она исчезла вновь — на этот раз навсегда.

Гарри просто не понял. Он устал искать её, сломленный тревогами, и в конце концов воспринял уход дочери как предательство. На самом деле дочь хотела, чтобы в её жизни стало больше отца и меньше легендарного темного мага. Мерида не собиралась закрываться от него в новом доме, наоборот — она мечтала видеть его там чаще.

Однако после своего первого признания, видимо, хорошо поняла, что он никогда не даст ей свободы. После чего сама отказалась от него и просила больше её не искать — в коротких письмах, где уверяла, что у неё и без него всё хорошо. Даже на бумаге эти слова казались жестокими.

Мерида совершила роковую ошибку — разбила сердце отцу, который никогда не прощал обид, не объяснила всего до конца, не дала шанса понять. Она хотела вырваться, но не осознавала, что для него уход дочери стал ударом, а её счастье — вызовом.

Девушке, в силу возраста, не хватило мудрости и терпения. Кровавый тиран мог любить, и любил всем своим чёрным сердцем, но его безграничная любовь к ней её буквально... убила.

Когда Кайл увидел племянницу в следующий раз, она уже лежала мёртвой на старом мягком диване — холодная, побелевшая, с веснушками и губами цвета тумана.

Он знал, кто стал её избранником — ему она призналась, и сразу оценил эту смелость. Поначалу девушка хотела не просто личного счастья, она планировала умолять Гарри о невозможном. Мерида мечтала о примирении двух сторон, хотя бы таком, где каждый день не проливаются реки крови. Но не успела озвучить отцу ни имя возлюбленного, ни рассказать о мечте.

Она с большим трудом освободилась из плена своей комнаты под его оскорбительные крики, словно птица из клетки, и улетела.

Кайлу не хватило капли живой крови кого-то из её родителей, чтобы вернуть душу обратно. Тело Гарри было для неё чужим, а спасение, заключённое в палочке, открылось ему слишком поздно. Будто неведомая высшая сила не оставила ей ни единого шанса.

Она скиталась по дому, пока остатки её сущности не начали угасать. Он пытался удержать несчастную, истощая себя до предела, но был слишком молод, чтобы совершить невозможное. В последний миг она лишь мягко провела рукой по его волосам, прощаясь, и шагнула в вечность за Гленном.

Дух её брата не излучал покоя, а в его взгляде, обращённом к сестре, читалась не только нежность, но и тревога. Завершив обряд, Кайл с ужасом осознал — ранняя смерть не была её судьбой, но и за гранью её не ждало умиротворение. Слишком темный след она оставила за собой, просто не успев искупить совершенного.

Он был почти рад, что никто, кроме него, не мог разглядеть Гленна так ясно. Пусть эта боль уйдёт вместе с ним.

Когда отказались срабатывать даже хроновороты — брат что-то тихо пробормотал о темном замке, где Тому удалось взять на себя только часть вины. Мол, они тогда всё-таки опоздали и проклятие её зацепило. Кайл сразу понял, о каком дне идёт речь — о дне, когда погиб брат Мериды и больше сотни других Целлеров. Потому не стал слушать дальше, вытер слезы, натянул капюшон и просто ушел. А зачем ему знать о племяннице что-то плохое, когда это уже ничего не изменит?

Он мог бесконечно вызывать её душу, снова и снова заставляя страдать — она умерла, и ничто в этом мире больше не могло её удержать.

Последующие годы брат зубами цеплялся за эту реальность, ожидая возвращения единственного близкого друга. Он играл роль так хорошо, что сам себе верил, будучи своим главным зрителем.

Однако от некроманта его темные мысли и тяга к покою по ту сторону, где нет сна, в который приходила бы мертвая дочь, не укрылись.

Кайл пытался ему объяснить, что его вечная душа навсегда прикрепилась к его личности, будто сросшись с ней воедино, и что в истории такое случалось. А прошлые деяния и прожитые дни никогда его не отпустят, останутся частью его сущности, но ему было всё равно. Маг просто хотел уйти и освободить этот мир от себя.

За кулисами своей игры он творил зло даже в отношении тех, кого любил. Собственными руками уничтожил сына Фрейи, отправив нерождённого в небытие, а в тело сына поселил вызволенную душу того, чьё тело когда-то забрал.

Брат запутался, выгорел от боли, истощился от зова крови и утратил всякую способность видеть границы между правильным и непоправимым. Жгучее желание искупить ошибку и совершить что-то хорошее завело его в тот же тупик, с которого всё началось — к смерти невинных.

Позже он догадается, что ему просто не дано творить добро, но ошибку будет уже не исправить. Сейчас в его сыне живёт посторонняя, пусть и светлая личность, которой следовало бы переродиться где-то далеко от мира магии и обрести своё счастье. Станет ли счастливым Регулус в мире милорда, где его с ранних лет обучал боевой магии Гровер Крам?

Гарри не выносил мальчишку, но ещё больше не выносил собственных, недобрых чувств к нему. В теле невинного ребёнка обитал чужак, враг милорда и незнакомец, который никогда не разделит его идеалов. И всё же он был ему хорошим отцом, исполняя и эту роль безупречно. Так, что даже самый проницательный маг не мог бы заподозрить его в нелюбви.

Кроме Фрейи.

Однако её любовь к Гарри была какой-то безумной, безусловной, и она никогда не винила его за чувства, которые он не мог в себе изменить.

На момент смерти отца Регулусу было восемь лет — он тяжело переживал утрату, отгородившись от всех. Кайл его хорошо понимал, ведь сам сразу не мог вспомнить кого-то, кто искренне любил бы этого мрачного мальчишку с нежной улыбкой.

Для матери он всегда был на втором месте после мужа.

Цинния, нежно относившаяся к нему в раннем детстве, забыла о брате, погрязнув в своем горе и переживаниях юности. Белла, едва услышав имя новорожденного внука, отказалась даже смотреть на него. Он сам, помогавший вызволять душу из заточения озера, старался мальчишке на глаза не попадаться. Регулус казался ему потерянным, несчастным и недолюбленным. Стоило ради такого тревожить того, кто уже и забыл, что был человеком?

Ирония жизни была в том, что настоящим другом мальчишке был тот, кто не любил его едва ли не сильнее всех остальных, то есть отец. Гарри постарался на славу, не желая ранить ребенка и хорошо понимая природу своей нелюбви. Свет и тьма боролись в его старшем брате не на жизнь, а на смерть, и изредка свет побеждал.

В конце концов мать решила проблему печального ребенка просто — оставляла его у друзей и знакомых, чтобы он не скучал. Регулус больше времени проводил с Тодеусом и его сыновьями, чем дома. Фрейя не стеснялась оставлять его даже в семье Гилберта, забирая мальчишку домой ночевать.

Кайл уловил ветер перемен в тот самый момент, когда увидел сына брата во дворе замка. Мальчишка смеялся, кружил вокруг фонтана и ловил ветер в парус своего воздушного змея. А Темный Лорд, сидя на каменной кромке, лениво следил за ним, задумчиво улыбаясь.

Ничем не примечательная сцена не могла взволновать никого, кроме того, кто знал тайну мальчишки. Проходящие мимо маги склоняли головы перед Лордом, даже не подозревая, что этот детский смех — первый аккорд смены эпохи.

Некромант понял, что Темный Лорд закрыл страницу прошлого и устремил взгляд в будущее. В день своего возвращения он, увидев Регулуса за спиной отца, поднял на Гарри всё понимающий взгляд, и в ответ брат просто кивнул.

Судя по задумчивой улыбке там, у фонтана — эти перемены не война, не кровь, не разрушения, а нечто иное.

Милорд перерождался в своем бессмертии, познавал новые грани чувств и засматривался на новые горизонты. Словно там, за стеной — вымолил у кого-то прощение. Вскоре он даже перестал отдавать приказы на уничтожение мелких ячеек грязнокровок, просочившихся в магический мир. В его голове явно зрел план — успокоить этот бушующий океан, окрашенный братом в цвет алой крови.

Кайл понимал замысел, но принять — не мог.

Брат был нужен миру только как оружие — без права на покой, без права на простое человеческое счастье. Разве он не заслужил иного? Неужели ему не дано было прожить хоть немного без боли, без необходимости убивать, без наказания за любовь? Почему он хочет всё остановить именно сейчас, когда его уже… нет? Воевать и сохранять власть тьмы, значит, должен был Гарри? А как жить в мире — то без него?!

— Ни живой, ни мёртвый я… — прошептал Гарри в их последнюю встречу. — Уйду сегодня ночью. Сил совсем нет… Простишь меня?

Брат не смотрел на него, рассеяно перебирая артефакты в шкафах и заглядывая в котлы, словно искал ответы в темных глубинах стекла и металла.

Кайл задумался, а потом тихо, но твёрдо произнес:

— Я всегда прощаю тебя.

Гарри кивнул, будто убедившись в чем-то важном, и наконец посмотрел на него — с легкой, почти безмятежной улыбкой.

— Все записи теперь у тебя. Сможешь продлить себе жизнь, — Гарри на мгновение замер, вглядываясь в его лицо. — Сможешь ведь, да?

Кайл отвел взгляд.

— Нечего продлевать, Гарри…

Они оба знали правду. Кайл был ходячим трупом, и никакая магия не могла этого изменить. Гарри упрямо отказывался принять реальность, снова и снова придумывал способы обмануть смерть, но даже его сильнейшие заклинания уже не работали.

— Значит, прощаемся, — глухо произнес Кайл. — Ненадолго.

Гарри шагнул к нему быстрым, чуть нервным шагом и крепко обнял.

— Люблю тебя, брат, — прошептал он, зажмурившись. — Продержись сколько сможешь… Ты нужен Циннии.

Кайл не стал упрашивать его, перечисляя тех, кому нужен он сам. Гарри прекрасно знал все имена. Проблема была в том, что среди них — самого главного не хватало.

Брат был счастлив уйти — ему до чертиков надоело каждое утро встречать рассвет и улыбаться, после чего идти выполнять свою черную миссию. А ночью, едва закрыв глаза, снова и снова слышать глухой удар её тела о пол, просыпаться в холодном поту… только для того, чтобы дождаться утра и вновь натянуть эту улыбку.

Некромант принял его решение, но червь сомнения в нем шевельнулся, стоило ему понять окончательно — милорд знает, кто такой Регулус, и они планируют жить дальше без Гарри.

Возможно даже, что мальчишка подрастет, станет ему новым лучшим другом и исполнит совсем иную роль, сценарий которой был под запретом для брата.

Цинния его, конечно, замучила своими слезами, но они стали лишь каплей, переполнившей его чашу терпения. Разозлившись на милорда, обладая необходимыми знаниями, он решил начать с поиски палочки.

В тот момент он еще не знал, на кой черт ему сдался волос, пусть и обладающий магической силой. Однако их отец был жив, а Белла давно умерла, и выбора — чье тело попытаться вернуть к жизни у него не было. Кровь правит бал не только над живыми, но и над мертвыми, и чтобы бросить вызов судьбе — нужна была живая кровь одного из родителей. Вдруг и более менее «свежий» волос бы пригодился?

Получить живую каплю крови умершего спустя тридцать лет после гибели, и тем самым увеличить шансы в разы — он не мечтал.

Беспокойный дух Вилфреда чуть не умер повторно от раздражения, полчаса втолковывая ему, что именно скрыто в палочке дочери Гарольда. Раскрывать скрытые высшими силами знания — ушедшим за черту было нельзя. Кайлу сильно повезло, что умерший никогда не жаловал правила и всегда искал лазейки, чтобы их обойти.

— Ну вот у тебя на голове волосы к чему крепятся? — устало спросил дух, смотря на него, как на придурка, ведь задавал наводящие вопросы уже минут десять.

Некромант сидел за столом, а тень, видимая только ему, беспокойно металась по залу.

— К черепу! — выпалил он первое, что пришло на ум.

— Идиот! — рявкнул мертвец, взметнувшись над полом. — Подергай, проверь давай! К черепу они у него крепятся… Какая кривая тебя в некроманты привела, такого пустоголового, а?!

— Вилфред!

— Ладно, — призрак вздохнул и стал прозрачнее, словно собирался уйти, но остался. — Скажем так… могло бы то, что растет у тебя на голове, долгое время расти само по себе? Без питания?

— Витамины в палочке, что ли?! — взревел маг в отчаянии. — Да ты хоть после смерти научись говорить, как нормальные люди!

Призрак закатил глаза, и Кайл мысленно чертыхнулся. Он слишком хорошо знал, что даже вопросы попроще были под запретом для его гостя.

Он честно стер из памяти местоположение дома, где оставалась дочь Мериды и Серафима со своим приемным отцом. Призрака же позвал затем, чтобы тот проник в его разум и поискал следы уничтоженной информации. Запускать в сознание чужих мертвецов было рискованно, но живым он доверял еще меньше.

Сосредоточившись на одной мысли — на адресе, который нужно было восстановить, — он не сразу уловил суть того, что пытался донести до него Вилфред. Тем более что спрашивать его о подобных вещах Кайл даже не думал.

— Витамины, говоришь? — вдруг оживился призрак и застыл в воздухе. — А как они туда… поступают?

Кайла осенило.

— В палочке… магию волоса питает капля живой крови Гарри, — выдохнул он, потрясенный собственной догадкой.

Вилфред, навечно юный и лукавый, шутливо поклонился, подмигнул и, не сказав больше ни слова, растворился в воздухе. Кайл едва удержался, чтобы не протянуть к нему руку — не хотел отпускать. Гибель кого-то из своих, с кем связывало общее детство, до сих пор отдавалась в сердце тянущей болью.

А сколько их похоронил Гарри? Ради чего? Чтобы теперь, когда его не стало… милорд передумал?

Тайной остался не только адрес — целую неделю Кайл безуспешно пытался извлечь его из своей памяти, прибегая то к чужой помощи, то к собственным ухищрениям.

Не меньше его терзала другая загадка: кто же велел Розье раскрыть ему правду о той капле?

Оставив заботы о палочке целеустремленной сестре, объединившейся с Антонином, некромант начал подготовку к обряду. Главным условием его успешного проведения — была его смерть, а эта подруга к нему очень спешила.

Проснувшись накануне утром, Кайл попытался схватиться за стул, чтобы подняться, но тонкое запястье с хрустом сломалось. Он не должен был даже родиться, и теперь, по прошествии отпущенного срока, застрявший меж двух миров некромант не просто медленно погибал — он буквально рассыпался в труху.

Успеть с первой частью обряда — он еще надеялся, а вот выкрасть останки брата и вернуть плоть к жизни без чьей-либо помощи… это было уже невозможно. К тому моменту — он будет далеко за чертой искать душу брата и выдворять её в этот мир.

А как взять кровь у Северуса так, чтобы об этом никто не узнал? Он не ходит, но ум его всё еще ясный!

Не меньше бессонных ночей ему принесли размышления о милорде — слишком долго его не было рядом, и за эти годы брат успел стать ближе него многим. Когда-то Кайл и помыслить не мог что-то скрыть от великого мага, но теперь страх уступил место равнодушию. Недовольство новыми приказами зрело в каждом из них по-разному, прорастая, словно сорняк — в самых темных уголках разума.

Задачу облегчал сам милорд — он был поглощён законодательством, дипломатией и не замечал обиды, затаившейся внутри уже не совсем его ближнего круга. Все оставались преданными его миру, но всё чаще отводили взгляд от него самого. Когда же он отменил директиву Гарри о необходимости иметь пропуск при переходе между мирами, к нему в подземелье пришёл Тодеус Крам.

Мрачный, он просто молча сидел на диване минут двадцать, занимая почти всё пространство, прежде чем хрипло спросил:

— Это что, конец, Кайл?

— Посмотрим, — уклончиво ответил некромант.

Пожиратель нахмурил густые брови и всё понял.

— Обращайся, — кивнул он. — В любой день года и в любое время суток. Хорошо?

Глава разведки, когда-то заменивший Яксли, а затем взлетевший еще выше в своей блистательной карьере, считался угрозой всему живому в стране. Приверженность его идеям чистой крови и абсолютной власти над неразумными не имела границ. Он тяжело переживал уход Гарри и был по-настоящему к нему привязан, но еще тяжелее ему было пережить смирение милорда перед смертью его лучшего друга.

Темный Лорд, незаметно для остальных, даже прекратил занятия Гровера с Регулусом, несколько раз забрав мальчика перед уроками. А ведь молодой Крам был единственным, кто мог повлиять на его душу. В глазах ребенка вспыхивал огонь восторга при одном взгляде на своего опасного наставника, и только он мог вылепить из мальчишки кого-то… иного.

Кайл хотел счастья ребенку, хотя бы в этой жизни, и не считал Гровера хорошей компанией для доброго и послушного мальчика. Однако это его отец попросил Пожирателя научить Регулуса основам магии, когда тому едва исполнилось семь. Мотивы такого странного поступка — остались ему непонятны. Гарри то ли пытался исправить ошибку и не дать сыну вырасти врагом для семьи, то ли думал, что тому пригодятся навыки в борьбе со злом и верил в его светлую душу. Об этом знал только он сам, но оставил свои мысли в тайне.

* * *

Спустя пару месяцев Цинния, наконец, сообщила ему и матери, что палочка у неё. Правда, наотрез отказалась объяснять, как им с Антонином удалось её получить, пообещав рассказать всё после того, как они попробуют вернуть отца к жизни. Успех был не гарантирован. Гарри мог слишком сильно воспротивиться, а его душа — одна из сильнейших в мире. В этом случае поиск палочки, как и она сама, не имели бы ровно никакого значения.

Обман, то есть похищение юной Эмилии, быстро раскрылся. Некромант увидел подростка в замке вместе с дедом, поразился её нежности, мягкости, знакомым зеленым глазам и с трудом сдержал горячее желание крепко обнять.

Кто он такой для неё? Никто, почти мертвое страшилище из подвала…

Кайл сурово отругал сестру, поверившую Антонину, и сделал всё, чтобы ребенок вернулся домой. После чего передал письмо с извинениями Серафиму через Тодеуса и постарался забыть эту историю.

Кайл обладал всего одним доводом, способным повлиять на брата, и ровно одним шансом. Других таких некромантов на земле не было, а скорее всего, уже и не будет. Он сосредоточился на обряде и старался думать только о нём. Провести его нужно было на погосте — от идеи выкрасть тело из могилы они отказались. Потеряй они по пути хотя бы одну косточку — и шанс будет навсегда упущен, а врата в иной мир больше никому не откроются.

Антонин поведал о планах Тодеусу, и тот обещал сделать всё возможное, чтобы в ночь обряда и последнюю ночь в жизни Кайла, ни одна капля чужой магии и ни один любопытный взгляд не проник на могилу настоящего Гарольда Снейпа.

Сейчас они с сестрой стояли перед дверью их старого дома. Он больше не выглядел ни аккуратным, ни красивым, ни даже просто жилым. Красная черепица полиняла, в занавесках даже с улицы были заметны дыры, а палисадник давно засох, и цветы в нём заменил колючий кустарник.

Один хорошо заботился о родителях, но ни его усилий, ни усилий домовиков — на внешнюю красоту жилища уже не хватало. Кайл стоял на крыльце, глядя на печальное отражение своих давних грехов, и не решался войти. Он отравил еще крепкого отца, забрал у матери последние крохи разума — и давно перестал о них думать. В самых жутких кошмарах он не мог представить, что однажды ему снова придётся переступить этот порог… ради капли отцовской крови.

Тем не менее, у него хватило совести не отправлять за ней кого-то другого или, что ещё хуже, перекладывать задачу на Циннию.

Девушка вцепилась в его руку так крепко, что едва не ломала хрупкие пальцы, будто пыталась удержаться за единственную опору. Страх перед прошлым сковывал её мысли. Она всегда знала, чья она дочь, но сознательно избегала встречи с теми, кто дал ей жизнь.

Истории Гарри и Кайла — тех, кто сильнее всех пострадал от рук Северуса и Гестии, — были весомой, но не главной причиной. Гораздо страшнее для неё было осознание того, что где-то во вселенной произошла чудовищная ошибка. Что мир, по неведомой прихоти, нарушил ход судеб. Она чувствовала в Кайле брата, но в Гарри — только отца. Будто её душа должна была прийти в этот мир не иначе, как его дочерью, и никакой иной связи между ними просто не могло быть.

— Ты уверена? — тихо спросил Кайл.

— Я с тобой! — без колебаний ответила она, откидывая за плечи длинные и черные, как ночь, волосы.

Такие же, какие достались от отца всем его детям без исключения. Отца, что заживо гнил на старом диване, отравленный мёртвой плотью, медленно распадаясь, словно сама смерть забыла о нём. Ни один живой маг не мог его исцелить. Только мёртвый… но тот и при жизни не испытывал такого желания.

Кайл вздохнул, соглашаясь.

— Тогда отпусти мои пальцы — мне больно, милая…

— Ой! — она резко разжала руку и виновато улыбнулась.

Подняв палочку, он дотронулся до замочной скважины, и они осторожно вошли в дом. В нос сразу ударил горький запах зелий и старости. Внутри было очень чисто, блестела даже ваза, которую когда-то опрокинул отец, откинутый в сторону Гарри.

Подняв глаза на лестницу перед собой — некромант содрогнулся от воспоминаний. По этим начищенным до блеска ступеням он когда-то спустился в другую жизнь, ещё будучи наивным, несмышлёным ребёнком, и больше уже не вернулся.

Жалел ли он когда-то о своей детской решительности?

Нет.

Он знал из донесений, что отец сейчас живет в гостиной, а мать — наверху. Наверное, только поэтому он и решился посетить этот дом.

Двери, под которыми ребенок когда-то подслушал тайны родителей, были распахнуты. Кайл смело шагнул в них, имея в голове четкий план — взять кровь, стереть память и следы их с Циннией пребывания. Палочка в его руках была на изготовке, пусть сжимать её так же сильно, как прежде, он больше не мог. За его спиной шла сестра и страховала его на случай, если он её не удержит.

Мать сидела в кресле напротив дивана и что-то вязала. Следы былой красоты на лице пятидесятилетней женщины никуда не исчезли. Волосы были такими же белоснежными, а кожа с еле заметными морщинами почти идеальной. Она выбивалась из окружающей обстановки, где бал правила тяжелая болезнь, одиночество и неприглядная старость.

На диване лежал дряхлый старик с крючковатым носом, тонкая, словно бумажная кожа которого обтягивала уже даже не плоть, просто кости. В нем жили только глаза — темные, но всё такие же проницательные.

Северус заметил его моментально и сразу же закричал:

— Авада Кедавра!

Легко отбив заклятие, Кайл хмыкнул:

— А ты даже медленнее меня…

Но жестом приказал Циннии оставаться за его спиной.

— А поздороваться? — нервно съязвила сестра, чем несказанно удивила Кайла.

Цинния редко шутила, ещё реже смеялась и никогда не язвила. Она явно чувствовала себя здесь не в своей тарелке, и он не собирался мучить её дольше, чем необходимо.

— Цинния? — отец нахмурился, приподнялся на локтях, вглядываясь в неё.

Услышав знакомое имя, мать оторвалась от вязания.

— Почему так рано? — спросила она с укором. — До ужина ещё четыре часа!

Взглянув на жену с грустью, старик отвернулся, словно ему было больно её видеть.

— Птенцы отродья слетелись… — процедил он с ядовитой горечью. — Добить пришли?

Цинния, вопреки предупреждению брата, шагнула вперёд, не сводя глаз со старика.

— Выросла… — пробормотал он, пристально вглядываясь в её черты. — Надо же… тоже на него стала похожа. Магия?

— Кровь, — буркнула сестра. — Мы ненадолго, а когда уйдём — никто ничего даже не вспомнит.

Старик, казалось, совершенно не интересовался причиной их визита.

— Ты называла его… папой?

Цинния повернулась к Кайлу, словно спрашивала разрешения и, получив едва заметный кивок, ответила:

— Сейчас я тоже его так называю, — её голос прозвучал глухо. — У меня было детство, папа и мама. Это было… хорошее детство.

Мать замерла, рассеянно уставившись в окно.

— Оно было бы в сто раз лучше, если бы он тебя тогда не нашёл… — прошептал Северус и закрыл глаза, то ли от обиды, то ли просто от усталости. — Он твой самый страшный враг… Неужели это так сложно понять?

— Неправда! — со злостью выкрикнула сестра. — Он меня любил! Он мог любить! А ты — нет!

Кайл тихо, но твёрдо напомнил:

— Цинния, мы не разговаривать к ним пришли…

Она закрыла глаза, делая глубокий вдох и, успокоившись, кивнула.

— Подойди, — негромко попросил Северус. — Попрощаемся…

Она металась между страхом и желанием сделать этот шаг, но без разрешения брата не решалась.

— Чего ты всё на ублюдка смотришь? — взвился старик. — Не убью! Я твой отец!

— Вы оба — родители… — сестра задумчиво посмотрела на Гестию. — Это не помешало ей укоротить Кайлу жизнь, а тебе пытаться убить Гарри.

Старик прищурился, но вместо гнева на губах появилась тень довольной улыбки.

— Что, подыхает наш великий некромант? Наша легенда? Хорошо… хоть что-то меня перед смертью порадует. Вторая радость будет — первая уж на том свете…

— Подойди к нему, — вдруг сказал Кайл. — Это действительно последний раз — он умирает.

После чего бросил короткий взгляд на Северуса.

— Палочка?

Старик поднял руку с палочкой и Кайл её отлеветировал к приставному столику у двери.

Цинния оглянулась на брата, потом нерешительно шагнула вперёд и медленно подошла к старику. Северус осторожно взял её за руку, как будто действительно хотел лишь попрощаться. Он разглядывал ладонь дочери, словно бесценную реликвию, а когда она мягко выскользнула из его пальцев, по впалым щекам скатилась слеза. Сестра не выдержала — провела ладонью по его седой голове, а затем украдкой вытерла собственные слезы и направилась к матери.

Гестия взглянула ей в глаза, улыбнулась… и отвернулась. Цинния не отступила — не сильно сжала её пальцы, но достаточно, чтобы мать почувствовала и вздрогнула.

Кайла сцена родительской немощи не тронула. Он видел в жизни слишком много настоящего, леденящего душу горя.

— Ладно… — глухо пробормотал Северус, не отрывая взгляда от Циннии. — Тебя, может быть, он и любил…

Кайл не дал сестре ответить — пора было покончить с этим визитом.

— Северус, — холодно произнёс он. — Нам нужна пара капель твоей крови.

Опытный маг замер лишь на мгновение, но этого хватило, чтобы в глазах мелькнуло понимание. Он дёрнулся, но вспомнил, что палочки под рукой нет.

— Хитрец… — усмехнулся он горько, с ненавистью. — Братья!

Кайл не удержался — уголки губ дрогнули в ответной ухмылке.

— Твоей… живой крови, — тихо уточнил он.

Северус смотрел на него, и в его взгляде читалось отчаяние. Он явно был готов на что угодно, даже убить себя, лишь бы у его мёртвого сына не осталось ни единого шанса.

— Цинния? — спросил старик сестру, идущую к брату в слезах. — Ты с ним?

— С кем я?

— Она не поняла, — успокоил его Кайл.

Северус кивнул и отвернулся, устало уткнувшись в спинку дивана.

— Не делай этого — оставь зло там, где ему место…

— Папа — не зло!

Она закричала слишком громко, с горьким надрывом.

— Цинния, успокойся! — он её одернул.

Посмотрев на дочь еще раз, долго и пристально, словно пытался запомнить каждую черту, старик закрыл глаза.

— Всё равно не смогу вам помешать, — прошептал он. — Только не забывайте — вы для него не семья, вы — слуги.

— Ты всю жизнь обманывался на его счет умышленно, — спокойно сказал Кайл, снимая с шеи кулон. — Просто так жить спокойнее, когда монстры — это просто монстры…

— В мудрецы подался? — язвительно поинтересовался старик.

— Скорее, в мертвецы… — пробормотал Кайл и, опираясь на трость, доковылял до дивана. — Ты руку от меня прячешь? Думаешь, я не достану?

Он с лёгкостью вытащил из-под одеяла морщинистую ладонь старика и уверенно уколол его палец. После чего очистил память родителей, но неожиданно для себя сжалился и оставил образ Циннии в голове отца. Из памяти Гестии он решительно удалил все образы, хотя они и без этого в её разуме не задержались.

По возвращении домой сестра рыдала в объятиях матери до ночи. Фрейя, узнав обо всём, неделю кричала на него, стоило им пересечься взглядом. Кайл же был уверен, что поступил правильно, явившись в родительский дом вместе.

Им обоим нужно было закрыть эти страницы прошлого. Циннии — чтобы начать новую главу жизни, ему — чтобы поставить в ней последнюю точку...