Упала, очнулась - султанша! (джен)

У Сулеймана не было времени злиться, впрочем, как и особого повода. Дел по горло, не хватало ещё из-за каких-то пустяков потерять душевное равновесие.

Но тяжёлый комок где-то под рёбрами согласен с ним не был.

Ну не мальчишка же он, в самом-то деле; следует держать себя в руках. Совет и паши ждать не станут, жизнь идёт, как шла. Всё хорошо, всё нормально.

Нор-маль-но.

И точка.

Только почему ему повышают настроение мысли о том, как он выйдет сейчас из покоев и внезапно обнаружит за углом труп своего зятя⁽¹⁾?

Сулейман старался быть справедливым. Искандер конкретно ему ничего плохого не сделал, наоборот — был помощником, на которого можно опереться не только ему, шехзаде, но и государству. Это достойно похвалы, достойно благодарности и уважения.

Но — нет. И хоть ты тресни. Неприятен, раздражает, мешает. Лучше бы не было.

Эта неспособность контролировать собственный разум рождала в Сулеймане сложную, адскую смесь страха и бешенства. Сегодня это, а завтра оплошность — и голова с плеч, причём необязательно от отца.

Сулейман идиотом не был. Видел, замечал оценивающий взгляд Искандера и понимал — он знает. Не обманулся лживыми улыбками, фальшивой любезностью. Вряд ли, конечно, будет организовано покушение, потому что, во-первых, уровень охраны единственного наследника был сейчас настолько высоким, насколько это возможно, и во-вторых… из-за взглядов? Серьёзно?

Осторожность, конечно, никогда не мешает, но в паранойю ей переходить всё же не следует. Только вот Сулейман не знал, перешагнул эту грань Искандер или ещё нет… а ставкой была собственная жизнь.

* * *

Неделю спустя.

Я чихнула.

— Ты заболела? — молниеносно, я бы даже сказала, с каким-то азартным вниманием спросила Валиде, сидящая рядом на удобном диване. В основном мы были в её покоях, но иногда, даже, скорее, редко, я приводила сестёр в свои.

Матушка стала замечать любые признаки недомогания так же быстро, как бабка в троллейбусе — свободное место.

На самом деле, мы с Искандером стали чаще выезжать на природу, к воде, которая мне так нравилась. Здесь всё-таки не столица с её удушающей атмосферой, а более свободная Маниса. И я, бегая на прохладном ветру в лёгкой одежде, действительно могла простудиться, но ведь тепло же уже! Да и солнце ярко светит…

— Нет, нет, — засмеялась я, — не думаю.

Шах надменно фыркнула.

— Ещё бы, ты ведь вообще не думаешь.

Фатьма мерзко захихикала, Бейхан начала пихать обеих паразиток локтями и укоряюще отчитывать, матушка ограничилась грозными взглядами, а я закатила глаза, вытянула из-за спины подушку и швырнула её в этот шипящий клубок змей.

Сулейман же, как обычно, отсутствовал. С самого нашего с мужем приезда у брата резко появилась туева хуча обязательных дел, которые требовали срочного внимания, и виделись мы только за едой.

Я подозревала, что он на что-то обиделся, но не могла взять в толк, на что. Ну уехала на недельку с мужем, имею же право! Ему это не понравилось? Типа, только прибыла погостить и сразу свалила?

С вами Шерлок Холмс и доктор Ватсон!..

Ладно, потом извинюсь. Не следовало всё-таки так срываться, но упустить возможность глотнуть хоть немного свободы было бы очень обидно.

— А-апчхи!

— Нет, ты всё-таки заболела, — взволнованно положила мне ладонь на лоб Валиде. — О Аллах, да ты вся горишь!

Я нахмурилась. Совершенно не чувствую температуры… ну, может, горло немного саднит, но и только. Не хриплю же.

— Немедленно к лекарше!

* * *

Восемнадцать часов спустя.

Сулейман вломился в двери моих покоев, словно гладиатор на арену. Лале и Мёге аж вздрогнули от грохота дверей, Мёге выронила книгу, которую мне читала, а Лале едва ухватила вышивку. Сёстры навестили меня с утра, но их быстро выгнали — опасно, могут заразиться. Хоть болезнь жизни не угрожает, но без неё всё же лучше. Матушка тоже была, но ушла, загруженная какими-то бесконечными занятиями гарема. Подозреваю, не только его, но доказательств нет. Искандер с утра пожелал здоровья и тоже свалил, папаша припахал его к каким-то санджакским делам.

Так что сидели мы втроём, не тужили, читали, сплетничали, рассказывали смешные истории и просто разные случаи из жизни, и тут вдруг… прилетает. Карлсон, мать его.

Здрасьте.

— Почему мне не доложили?!

— Ты всегда занят, — деланно-равнодушно пожала плечами я, стараясь меньше напрягать горло, но выходило всё равно хрипловато. Права была мама, как есть права. — Решили не отвлекать.

Сулейман смерил меня яростным взглядом. Его недовольное молчание было слышно даже от дверей.

— Где твои лекарства? — грозно спросил он.

— Не помню, — хмыкнула я, — кажется, утром закончились.

Лекарша приходила, конечно, и лечила под наздором матери, так что ничего с такого тихого троллинга ей не сделается, куча свидетелей. Но побесить брата — это святое.

Лале и Мёге, судя по их виду, старались мимикрировать под цвет стен, лишь бы не обратить на себя внимание раздражённого шехзаде. Если он начнёт на них наезжать, я окорочу, но всё равно находиться тут неприятно, понимаю.

На несколько секунд Сулейман затих, видимо, обдумывая вариант дать бактериям сожрать меня.

— И ты не послала за лекаршей?!

Честное слово, буквально за час сей бурный деятель превратил мои покои в палату интенсивной терапии. Был натащен ящик (пусть маленький, но реально ЯЩИК) всяких бренчащих пузырьков, какие-то тряпки, припарки. Пришла ещё врачиха. Ибрагим приволок банки, которые, кажется, она велела мне ставить, если не произойдёт облегчение состояния.

Всё, теперь я уверена, что Валиде куда-то свалила, такой кипиш в гареме она бы не пропустила. Встречается с каким-нибудь пашой по делам сына?

— Я сам буду тебя лечить, — гордо заявил брат, по-видимому, окончательно ебанувшись.

Угу. Позвольте представиться, известный на всю Империю целитель Сулейман Пиявкодавин. По-моему, он просто издевается — и наслаждается этим.

— Не будешь, — лениво протянула я, наслаждаясь плавно текущей из него эмоциональной рекой. — Потому что я пойду сейчас в хаммам.

— Не мойся, пока болеешь! — гаркнул он. — Неужели тебя всему надо учить?

Интересно, это почему? Чтобы выделившиеся с потом мёртвые бактерии лежали на коже как угроза для новых?!

Около двух минут мы молча сверлили глазами друг друга, пока я не поняла, что действительно никуда не пойду и не отвела взгляд в знак поражения. Если подумать, это имело некоторый смысл — мыться быстро значит мыться холодно, а долгое время находиться в жарких парах воды больному человеку тоже вряд ли на пользу пойдёт.

— И пей сироп, — продолжал укреплять свою власть брат. Меня посетило подозрение, что он делает это не из заботы о моём здоровье, а просто для вырабатывания покорности. Что ж, если таковы его извинения… я их приму. И мне тоже стоит.

— Прости. Я скучала.

Такие простые слова помогли понять, что, оказывается, его плечи были всё это время напряжены, а брови слегка нахмурены. Но, как ни парадоксально, ситуации это не улучшило, потому что теперь он занялся только игрой во врача.

Худшим вариантом было, когда лечить меня принимались одновременно Сулейман и Валиде. Всё — хоть вешайся. В лучшем случае они тратили немного своего пыла на выяснение, чьих знаний по медицине больше и от чьего лечения мне будет лучше. Лекари, которых звали для консультации, скромно помалкивали сбоку.

В ином же случае родственная забота выливалась на меня со всех сторон. Только успевай отбиваться.

— Мы сделали всё, что могли, шехзаде, болезнь не опасная, остаётся только ждать.

— Недавно я прочитал про иглоукалывание, — с нездоровым энтузиазмом произнёс брат.

Клянусь, в Сулеймане дремлет садист.

* * *

Несколько дней спустя.

— Мне нужно с тобой поговорить, — заявила я, входя в покои брата. Он, сидя за столом с бумагами, поднял бровь и равнодушно-рассеянно посмотрел мне в глаза.

— Я занят. Что случилось?

— Это по поводу Бейхан.

Он понял сразу и посмурнел. Проворачивать ту же схему, что и со мной, было опасно — одна жалоба, и пострадают сразу пятеро: я, он, муж, сестра и Валиде, так как не смогла уследить и достойно воспитать. Причём, когда пару лет спустя настанет очередь Фатьмы, ставки возрастут до шестерых или даже семерых. Слишком высокая цена за девственность.

Разум говорит молчать, а сердце — кричать.

— Ты можешь дать ей эту идею, но чтобы сказала она сама, не ссылаясь явно на мою поддержку?

С Искандером прокатило. Почему с Ферхатом не должно?

— Могу, но бесполезно. Это же Бейхан, она никогда не сможет выдать такое в лицо жениху, даже если запомнит слова.

Сулейман забарабанил пальцами по столешнице, погружаясь в размышления. Какое-то время я молча ждала, но потом не выдержала и предложила идею, долго крутившуюся на уме:

— Яд?

Брат вскинулся, сурово смотря мне в глаза. Это было не по его правилам, не по его принципам, но… но сексуальное насилие над женщинами тоже в них не числилось. Так что колбасило нашего наследника явно не по-детски.

— Он молод и здоров, поэтому сложно будет подобрать такую отраву, которая не вызвала бы подозрений, то есть подходила бы под симптомы резкой внезапной болезни. Сложно, но, вероятно, возможно, — продолжала развивать тему я. — Кроме того, есть вариант устроить несчастный случай, однако глобально это проблему не решит, потому что за следующего ей уж точно придётся выйти — если у дочери пачками мрут женихи, любой отец заинтересуется.

— А с ней самой ты говорить пробовала?

— Нет, планировала сегодня. Но, думаю, уже довольно точно знаю, что услышу.

— Вот и иди, — фыркнул Сулейман. — Может быть, вообще ничего предпринимать не придётся, она же хочет мужа и детей.

Я подавилась воздухом. Замуж, вероятно, хочет, но не за незнакомца же! Как можно быть таким наплевательки-бессердечным?!

Очень даже хорошо можно, такие обычно дольше и здоровее всех живут. А теперь заткнись и иди, действительно, разбираться к сестре — иначе может получиться причинение добра и нанесение справедливости.

Сулейман кликнул придверного евнуха и вежливо выпер меня вон, посоветовав дополнительно навестить матушку. Чтоб тебя понос на Диване прошиб, ирод!

Я тоскливо вздохнула, кивнула Лале с Мёге, и мы отправились в очередное путешествие по коридорам. Бейхан, Бейхан... Что же мне сказать тебе? Как настроить на нужный лад? Как помочь?

Да и потом, с чего я решила, что она откроет мне душу, выложит всё, что чувствует? Достаточно долго ведь не виделись, а писала я ей только в строках материнских писем. Потому что, во-первых, не было возможности (да и нужды) отправить гонца конкретно к ней, во-вторых, я уверена, Валиде досматривала бы письма. Да, плохо, да, некрасиво, но мало ли что, мало ли кто. Нужно обеспечивать безопасность детей всеми силами, и я её понимала. Даже в том крайне маловероятном случае, когда письмо дошло бы Бейхан в руки нераспечатанным, я уверена, она бы рассказала о его содержании матушке.

— Сестра? — тихо окликнула я, заходя в покои. Рабыни пропустили без единого писка, потому что я нахожусь в иерархии выше неё, а значит, имею право заходить, когда захочу. И разрешения не требуется. А громогласно уведомлять — спасибо, не надо, и к родне иду, и всё-таки не настолько сильна разница в статусах. Я — старшая, пусть и отличие между нами всего в полтора года.

Фатьма бы обязательно отпустила какую-нибудь колкость, Шах, пока не превратившаяся в Снежную королеву, начала бы возмущаться, а Бейхан, отложившая книгу, лишь обрадовалась моему появлению.

— Хатидже, здравствуй! Рада тебя видеть.

Мы обнялись, я вздохнула и приготовилась к тяжёлому разговору, когда нельзя выдать лишнего, а узнать надо как можно больше. К сожалению, что-то мне подсказывает, что уже скоро количество таких бесед в жизни возрастёт.

— Как ты относишься к своему жениху, Ферхату?

Улыбка Бейхан слегка дрогнула.

Примечания:

Дратути, это снова я. Несу смешнявку, но не всегда доношу

1) Чаще всего зятем называют мужа дочери, но муж сестры — тоже зять.

Вернуться к тексту