Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

Броуди

Она любила смотреть, как он спит, будто берегла его сон. А он, просыпаясь под этим нежным взглядом, заглядывал в зелёную глубину её глаз и улыбался, переполненный счастьем. В них было столько любви, что порой он смущался, не веря в своё право на такой подарок судьбы. Когда она, не раздумывая, отдала за него жизнь, мужчина понял, что любовь, как в песнях, случается. Только она не делает жизнь легче или приятнее. Она — убивает.

Гарри, абсолютное зло, а по сути просто мальчишка с черной душой, тоже любил дочь искренней отцовской любовью. Правда, так и не понял, в чем был не прав. После её смерти он лишь ожесточился, будто желая отомстить миру за ту безграничную боль, что разрывала его изнутри.

Парадоксально, но истинную причину всего осознал лишь Волдеморт — источник, начало и главный виновник войны за чистую кровь. Пережив сильное потрясение на её могиле, он на самом деле понял, что смерть не избавляет от горя, а создает его снова и снова. Он отыскал в себе свет и держит своё обещание, постепенно снижая градус войны. Темный маг, имя которого вселяет страх уже почти век, начал новую жизнь, будто искупив старые прегрешения. Броуди был уверен, что он когда-нибудь сменит имя и отправится на поиски новых целей, верных друзей, захватывающих приключений и станет совсем иным человеком. Бессмертный может себе позволить начинать жить заново столько раз, сколько стоит этот мир.

Не меньшей силы чувства к ней испытывал и Серафим. Будучи сломленным и жестоким человеком, он назло своей природе был способен жертвовать и любить бескорыстно, безответно, что поражало в нем больше всего и заставляло его уважать.

Броуди сам дышал с ней в унисон. Одно желание дотронуться до её кожи обжигало будто огнем. Мерида стала его наваждением, вселилась в него. Мысли о жене, живой или мертвой, и те отдавались в груди болью. А образ любимой не просто навсегда с ним — он буквально стал его частью.

Такая любовь могла стать убежищем, но превратилась в оружие, которым они ранили себя сильнее, чем даже врагов.

Глаза Серафима, в последний раз поцеловавшего дочь в щеку, потухли и стали похожи на глаза мертвеца. Ненавистный отец любимой отстрадал свой срок и трусливо сбежал, бросив всё, что имело для него смысл. Броуди же посвятил себя борьбе, совсем не бесполезной, но в сравнении с дочерью эта борьба была для него — пылью. Он слишком поздно осознал, что давно следовало бы отказаться от неё и спрятать ребёнка на краю света, подальше от прошлого.

Любовь — вновь оказалась губительной и, желая уберечь Эмилию от опасностей сурового мира, он опять сделал что-то не так. Она вырвалась из его рук с такой яростью, что одним этим чуть не разбила ему сердце.

Гилберт Трэверс предупредил его о желании Долохова забрать внучку. Дал понять, что к ней может втереться в доверие вторая дочь Снейпа. Описал некоторые подробности их поисков места её проживания, такие как розыск родственников членов общины.

Наверное, если бы предупреждение ограничивалось старшим Долоховым — он бы не вспомнил о палочке. Однако между строк Броуди прочел что-то важное. Пожиратель не упомянул, зачем другой дочери искать Эмилию. Только разговор со Скорпиусом расставил всё по своим местам. Цинния Снейп одна из немногих знала о девочке, но сходила с ума не от желания с ней познакомиться, а от эгоистичного желания возродить того, кто ушел уже дважды, в надежде покончить с собой навсегда. Из-за чего буквально третировала Темного Лорда, отказавшего ей в любой помощи.

Стоило Эмилии исчезнуть за барьером, мужчина понял — в чем его ошибка. Подросток взбунтовался, не получая ответов, только приказы, но Броуди никто не учил быть хорошим отцом.

Мужчина сам вырос в семье тиранов, где детей днями морили голодом в наказание за крошку, упавшую на пол. Настоящие мать и отец Броуди обладали звериной, необъяснимой жестокостью. За неделю до набега Балларда они забили до смерти его семилетнюю сестру, и мальчишка оказался до слез рад своему похищению, о чем никогда и никому не признался. Побои в клане Целлеров не шли ни в какое сравнение с побоями в клане, где ребенок начинал свою трудную жизнь. Он сохранил связь только с родным прадедом, знахарем и колдуном, водившим дружбу с феями, и не попавшим под заклятия Балларда. А после стал его главным наследником и получил замок, в котором они все выживают уже долгие годы.

Уроков доброты и правильного воспитания — он не получал ни от кого.

Впервые взяв на руки маленького Гленна в свои пятнадцать лет — парень поклялся защищать ребенка, помогать ему, и это был его единственный опыт в воспитании подрастающего поколения. Однако одно дело — подменить стекло, на которое ребёнка ставили коленями в наказание, иллюзией. Принести тайком еду или зелье от простуды. Не дать Балларду продать внука, как рабочий скот, в знак благодарности знакомому колдуну. И совсем другое — растить юную дочь.

Вытащив себя из болота ненависти, зла и обид буквально за волосы, Броуди не зачерствел душой, но и не стал идеальным.

Сдержаться и не убить — он умел, делал так всю жизнь. Но только небо знает, какого труда ему стоило подавлять в себе смертельную ярость. Наставлять — ему удавалось не хуже, чем быть брюзгой и тираном, который карает за малейшее нарушение правил. Любовь к дочери была для него нерушима, как скала, но она же становилась удушающей, превращаясь в бесконечные запреты и ограничения.

Они все наплевали на безопасность и аппарировали за ней следом, но путь неловкого ребенка отследить не могли — его словно не существовало в пространстве. По всей видимости Эмилия и сама не понимала, где же окажется.

Новенький — юный сирота из приюта, последний представитель рода светлых магов, истреблённого Гарольдом перед тем, как он попал под крыло Барти, — бродяжничал около полугода. Таких быстрых и юрких членов, как Рональд, у них давно не было. Пока остальные прочёсывали дороги и улицы, мальчишка успел обойти все переулки и именно он в последний момент увидел, как Эмилия добровольно аппарирует в неизвестность вместе с Гровером Крамом.

Юный, избалованный, он пошёл по стопам отца и деда по материнской линии еще до окончания школы. О его «подвигах» ходили легенды. Родившийся в богатстве и роскоши, этот ублюдок тяготел совсем к другой стороне мира. Само слово «перемирие» вызывало у него отвращение, поэтому он участвовал во всех кампаниях Гарольда и был к нему приближен.

Гровер будто пришёл в этот мир взрослым. Несмотря на свои прекрасные отношения с деканом Гриффиндора, к которому был искренне привязан, он не унаследовал от него ничего. Скорее, он вобрал в себя все грехи своего жестокого и разнузданного отца — и умножил их в несколько раз. Будто несколько мёртвых поколений падших магов выбрали себе единственного наследника из живущих.

Броуди не так испугался бы, услышь он, что Эмилию забрал с собой Гиббон или Сивый. Эти двое точно не причинили бы дочери Мериды вреда. Но Гровер Крам? От этой мысли у него по коже побежали мурашки. Оставалось надеяться, что мерзавец действовал не спонтанно, выискивая новую игрушку для взрослых утех, и что в итоге Эмилия попала совсем не к нему.

Отследить уже его путь — талантливо скрытый темной магией — никто из них так и не смог.

Сейчас он пожинал плоды своих ошибок, сидя на диване в доме, который больше не был настоящим домом — лишь пустой оболочкой, у которой вырвали сердце. Уже неделю здесь не раздавался звонкий детский смех, воздух больше не хранил тёплый аромат травяного чая, заваренного заботливыми руками дочери, а по вечерам тишина давила так, что хотелось кричать. Некому было пожелать сладких снов, некому прижаться к нему в ответ, и самым страшным было понимание, что этот голос, этот смех, этот уют — всё это может стать прошлым, которое он никогда не вернет.

Малахитовое дерево на приставном столике, а также амулет у него на груди — сработали одновременно. Сложную охранную паутину могил Мериды и Розы порой было сложно понять. Она сигнализировала обо всем — о природе потревоживших её магов, могла передать намерения, предупреждала об отслеживающих заклинаниях, припрятанных в пространстве хитрецами. Но этим утром малахит — её любимый камень под цвет глаз — лишь вспыхнул и погас. Кто-то ненадолго посетил могилу и исчез, не оставив даже следа.

Барти перехватил его прежде, чем он успел сорваться, а Джеймс и вовсе встал на пути, не давая пройти. Слова были не нужны — они боялись, что этот день потребует третьей могилы, и хотели уберечь его от страшной участи увидеть её тело.

За эти дни Броуди словно ссохся, плечи сгорбились, лицо осунулось, а взгляд потух.

— Я сам! — твёрдо сказал Крауч.

Вернулся он куда менее бодрым, глаз старался не поднимать, а в голосе его больше не звучало утешающих нот.

Барти широким шагом подошёл к дивану и протянул листок.

— Не понял сразу, что это письмо, — глухо сказал он. — Оставили так, чтобы его мог прочесть кто угодно…

Броуди пробежал глазами текст, дошёл до конца и замер, узнав знакомые круглые буквы, выведенные дорогой рукой. Взрослый, сильный мужчина, он потерял дочь во дворе родного дома, а она ещё и прощения у него просит…

Неожиданно Барти ловко забрал из его рук листок и передал Монти. Вскоре его прочитали все, кто находился в комнате. Тайна происхождения Эмилии, словно туман, окутала их мысли, и теперь на Броуди смотрело множество укоряющих глаз.

Он и дочь были светловолосыми, и до определённого возраста это не вызывало вопросов. Но с годами девочка теряла с ним внешнюю схожесть. Она не была копией ни Серафима, ни Антонина, но имела черты обоих. Броуди подозревал, что, заглянув в старый семейный альбом Долохова-старшего, Эмилия наверняка нашла бы там кого-то похожего на себя.

Она выглядела хрупкой, утончённой, грациозной — даже несмотря на подростковую угловатость. Пшеничные локоны спадали мягкими завитками, отливая золотом, а точёные черты лица — высокие скулы, аккуратный носик, нежные губы — создавали образ почти неземной.

Но главное — это глаза.

Цвета молодой листвы, с лёгкой поволокой, словно в них таились мечты. В её красоте не было резкости и яркости, только кротость и мягкость — как у героини старинной картины, шагнувшей в реальность.

Поэтому уже одно то, что ублюдок Крам похитил её для деда, а не для себя — утешило отца, который и в школу то её отправил с тяжелой душой. А детские признания в любви от мальчишек заставляли его сердце замирать от тревоги. Дочь могла быть упрямой, но оставалась ребёнком — доверчивым и неспособным постоять за себя.

Этим она сильно отличалась от Мериды, которая в том же возрасте обладала твёрдым характером своего отца и уже размышляла о глобальных проблемах и политическом строе. Хотя, скорее, жизнь с Гарольдом, начавшаяся со знакомства с миром Тёмного Лорда, просто не оставила ей выбора. Броуди же создал для Эмилии иной мир — уютный кокон, в котором не нужно было быть частью борьбы, а нужно было лишь расти и быть счастливой.

Монти, прежде чем задать вопрос, почему-то закрыл глаза.

— Броуди… там нет подписи. Гарольд мёртв, все твои тоже. Ты не хочешь нам ничего рассказать?

— Только не выдумывай, — предупредил Кеннет. — Кто этот дед и чья Эмилия дочь? Где она сейчас, чёрт тебя побери?!

Маклагген злился, потому что Броуди действительно скрыл важную правду. Когда-то они с трудом пережили появление в их мире дочери врага — бойкотировали её присутствие, отказывались от еды, грозились уйти из общины. А потом с трудом пережили её гибель от его рук, ночами рыдая в подушки, потому что сильные и смелые на людях рыдать не должны. Однако враг умер, оставив после себя не только боль и раны, но и свою кровь в лице прекрасной Эмилии.

Они растили её как старшие братья, каждый вложил в неё частичку души. Оберегали, учили, любили — так, как могут любить только те, кто в жизни потерял слишком много. Со смертью её деда они впервые почувствовали облегчение, словно Пожиратели остались за границами их уютного дома. Врагов и без них было достаточно. А теперь Броуди предстояло снова открыть эту дверь — назвать имена тех, кого они всей душой ненавидели. Его слова должны были вернуть их в ту самую тьму, от которой они так долго бежали.

Родной отец его дочери всегда оставался верен тому миру, и его деяния во времена, когда он сидел за длинным столом в замке Салазара, были не менее ужасны, чем поступки самого Гарольда.

— Броуди… не тяни, — прошептал Джеймс, резко поднимаясь на ноги, не в силах усидеть в кресле. Напряжение в комнате было таким, что казалось — воздух дрожит.

— Письмо написал Антонин Долохов, — чётко и громко произнёс Броуди.

Кеннет сначала закрыл лицо руками, потом вскочил, словно обожжённый, и метнулся в тёмный угол, не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями.

— Какой же я идиот… — донёсся оттуда горький шёпот.

Остальные смотрели кто куда, но только не на него. Монти побледнел и уставился в потолок, Барти — в пол, а Джеймс просто вышел, хлопнув дверью.

— Серафим?! — внезапно закричал Кеннет, и его голос содрогнул тишину. — Этот психопат — отец Эмилии?!

— Я её отец! — рявкнул Броуди, не выдержав.

— Раз ты её отец, не думаешь, что стоило нам прочитать письмо Гилберта, а не нести чушь о новой поисковой магии? Предупредить нас?! — Кеннет всё больше заводился, в голосе уже слышалась злость.

Спустя время Броуди осознал ошибку — следовало зачитать письмо вслух, а не пересказывать, смещая акцент на поиски дома. Мужчины постарались стать ещё осторожнее в перемещениях, залатали даже гипотетические бреши, но никто и подумать не мог, что защищать заклятиями надо Эмилию.

— Трэверс дал обещание не Мериде, а лучшему другу… — пробормотал Барти, покачивая головой, словно не в силах осознать происходящее.

— Мы бы лучше её оберегали, что-то придумали… Броуди! — с обидой воскликнул Монти. — Долохов, один и второй, это не шутки!

В этот момент дверь хлопнула во второй раз — вернулся Джеймс. Он выглядел предельно сосредоточенным и деловым. Остановившись в нескольких шагах от дивана, маг принялся нервно отстукивать ритм ногой по полу.

— Так, друзья мои, — произнёс он пустым голосом. — Не забыли ещё, кто породил этого монстра? Гровера?

Все чуть не фыркнули, оскорблённые этим вопросом.

— Правильно — он старший сын Тодеуса Крама, — мужчина кивнул. — Он же Люпин, он же потомок Блэков… Напоминать, что Тодеус спелся с Антонином ещё когда обучал вас всех в летней школе?

— Ну уж нет, — буркнул Кеннет. — В детстве мы все его обожали. Напоминать о таком нам точно не надо... Давай к сути!

Вздохнув, маг продолжил, но совсем погрустнел.

— Мы слишком зациклились на том, что этот юный гад — Пожиратель, — тихо сказал он. — Но это оказалось второстепенным. В первую очередь он — сын своего отца, правнук нашей обожаемой Андромеды…

— Нет… — прошептал Монти.

— Подошел к её комнате — просто поговорить, а она испугалась и выбежала через второй вход. Уверен — больше уже не вернется. Тодеус нашел к ней… подход.

Страх накрыл комнату, заполнив её ледяной тишиной. Если даже тот, кто поил их с ложечки, когда они едва переступили порог юности, кто перевязывал им раны и стирал с лиц горькие слёзы, смог предать… Что же это за сила столь неумолимая — предательство?

Гойл покачал головой:

— Она прожила здесь столько лет… Как она смогла?

— Монти, ты же сам хотел убрать её подальше от Эмилии! — резко бросил Барти. — Не понимаешь? Ей рассказали, что она не только внучка Гарольда Снейпа, но и Антонина Долохова… Вот и сорвало крышу!

— Гремучая смесь, точно… — прошептал Кеннет.

Броуди пристально посмотрел на Маклаггена, и тот мгновенно ощетинился.

— Не надо так на меня смотреть, — с укором сказал он. — Люблю её так же, как и до этого разговора! Просто не понимаю… Что нам теперь делать? Войну им объявить?

— Не сердись на него, Броуди, — усмехнулся Джеймс. — Раз уж твоя уверенность в безопасности Эмилии не оправдалась… Может, поделишься уверенностью в том, что мы её найдём? А то у меня, честно говоря, такой уверенности нет.

Броуди поднялся на ноги, нахмурился — и в комнате моментально стихли все звуки.

— Прекратите истерику, — спокойно сказал он. — Ещё одна претензия ко мне — и вы покинете мой дом. Дорогу все знаете! Только прежде мозги вам подчищу… Ну? Лес рук, как я посмотрю?

Маги напряглись, но подчинились: расселись по дивану и стульям, стараясь успокоиться, хотя в глаза ему по-прежнему не смотрели. Глава их общины мог быть суров и с чужими, и со своими — злить его специально никто не хотел.

Броуди медленным шагом прошёлся перед ними, сцепив руки за спиной. Первоначальное потрясение улеглось, и отец принял реальность, в которой его дочь сейчас — рядом со своим дедом. Долохов, конечно, мог причинить ей вред случайно, не говоря уже о намеренной работе над её личностью, но о нем никогда не говорили, как о безумце. Пожиратель был куда более уравновешен, чем Волдеморт и Гарольд вместе взятые — всегда, всю свою жизнь. Именно этим он и заработал себе репутацию самого умного и опасного убийцы своего времени.

— Мы не будем искать Эмилию — в этом нет смысла… — глухо сказал Броуди.

На ноги вскочил Кеннет.

— Ты что, поверил этой бумажке?! — он ткнул пальцем в письмо, лежащее на столе. — Она всего лишь ребёнок, вдали от дома! Ей страшно! Как это — не искать?!

— Ты хочешь меня живьем на части разрезать? — зло спросил Броуди, глядя ему в глаза.

— Извини… Погорячился, — буркнул он.

Некоторое время в комнате царила напряжённая тишина, пока Броуди не заговорил вновь.

— Закон на его стороне. Гарольд знал, где внучка, и… позволил ей здесь жить. Серафим каким-то чудом уговорил его оставить ребёнка в покое. Антонин просто выполнял его волю, пока тот был жив.

Подождав, пока стихнут удивлённые вздохи, Броуди тяжело вздохнул сам.

— Да, ваш бывший однокурсник и враг оставил мне дочь без борьбы. Он считал, что его мир, его тьма для Эмилии будут… опасны.

Монти скривился.

— Надо же! Как эта мудрая мысль ему в голову пришла? Заблудилась, бедняжка?

— Монти… — с укором произнёс Броуди.

— Но он прав! — вмешался Кеннет, в голосе которого слышалась смесь раздражения и отчаяния. — То, что Серафим однажды поступил правильно, ещё ничего не значит. Он просто чудовище! С холодной кровью! Больной маг… Ты это понимаешь, Броуди?

— У него все права на Эмилию, — выдавил он, с трудом подбирая слова. — А кровь у него вполне горячая… и, возможно, поможет ему поступить правильно во второй раз.

— Это что еще значит? — Джеймс нахмурился.

— Это значит, что только он может открыть дверь замка Салазара так же легко, как дверь собственного дома.

— У тебя есть с ним связь? — маг начал нервничать и поправлять дужку очков. — Насколько я знаю — его многие искали, даже его отец, но…

— Вот эта громкая огнедышащая троица, — он кивнул на младших мужчин. — Им пора преодолеть страх перед Серафимом.

— Чудовищем! — резко бросил Кеннет и зажмурился, словно в его памяти всплывали картины из прошлого.

— Вы дружили… — мягко напомнил Броуди. — Он пытался найти тебя и убить, по команде сверху. Но так и не убил. А вот жизнь однажды спас точно. Без команды!

Кеннет напрягся, но промолчал.

— Всё равно… чудовище… — почти беззвучно выдавил он, но в его голосе уже не было былого запала.

— Хорошо, чудовище, — решив не отрицать очевидное, маг почувствовал тяжесть на сердце. — Но иногда, чтобы спасти будущее, приходится встретиться с кошмарами прошлого.

Он медленно обвёл взглядом каждого из них.

— Эмилия — это моё будущее, но Серафим — ваше прошлое. Достаньте его из-под земли, выманите, заманите, но я хочу видеть его здесь. Перед собой.

Броуди выдохнул и добавил:

— Это приказ!

* * *

Отдать приказ было легче, чем дождаться от парней результатов. Серафим уже начал ему сниться, но даже во сне не раскрывал тайны своего пребывания. Это была такая глухая стена, что Броуди пошел на отчаянный шаг. В один из дней Скорпиус Малфой, пренебрегая всеми мерами безопасности, рискуя свободой и жизнью, но сумел подбросить послание Гилберту Трэверсу.

В ответном письме, оставленном по указанному адресу, маг клялся, что не видел старого друга со времени их последнего визита на могилу Мериды. Он также добавил, что будет следить за событиями в жизни девочки, если та появится в замке, и позаботится о её безопасности, если возникнет необходимость. Пока же о том, что Антонин заполучил внучку, он узнал впервые — именно из письма.

Мысли о том, что его ранимая дочь, воспитанная по принципам отторжения зла «другой стороны» сейчас находится под опекой одного Пожирателя, а второй уже готов о ней «позаботиться» вовсе не успокаивали. Представляя Эмилию в их компании, Броуди хотелось выть и кидаться на стены.

Он мог бы вынести рядом с дочерью только одного Пожирателя — того, кто действительно мог бы позаботиться о ней бескорыстно. Он лично видел свет в его пасмурных глазах, когда тот смотрел на девочку, а еще видел, как он погас, когда им пришлось расстаться.

Однако поиски нужного чудовища ни к чему не приводили, и на пути встречались только совсем бесполезные.

Все маги, воспитанные Гарольдом — стали ключевыми фигурами в магическом мире. Кто попроще — тех пожаловали в министры или руководители филиалов, но остальные… Кто-то возглавил ковен ведьм, контролирующий сами источники магии. Кто-то открыл Колледж Тёмных Искусств, куда отбирали самых сильных юных магов планеты, причесывая их души под себя и тем самым укрепляя фундамент системы. Изучали же в нем такие сложные и редкие предметы, что само их разглашение — строго каралось.

Тодеус Крам, не отличающийся тонкостью магических умений, скорее силой, пару лет назад передал бразды правления разведкой некоему Иллайдже Смиту, о взрослой жизни которого они мало что знали. А потому восприняли назначение неимоверно толстого сновидца на пост главного по безопасности с откровенной усмешкой. Маг еле передвигал ноги толщиной с тумбочку. Впрочем, когда людей Адриана стали хватать в собственных постелях, а каждый их шаг предугадывать, улыбаться они перестали.

Сам Крам пошел на повышение и возглавил институт Черных Стражей, где самых жестоких магов учили искать червоточины среди своих и отказываться от собственной личности. Пожиратель получил в свое распоряжение судьбы тех, кто их вершил, и вселял ужас во всех магов без исключения. За глаза его называли «инквизитором» и вел он себя соответствующе.

Броуди в принципе не мог припомнить кого-то из «стаи» Гарольда, кто не поражал бы воображение своим умением покорять себе магию или не занимал важный пост. Муштра темного мага создала из них нечто особенное — цельную и крепкую паутину, где каждый надежно занимал своё место. Серафим точно был из их числа — опасный и талантливый паук, скрывший себя от чужих глаз такой магией, что её невозможно было засечь.

Броуди знал одно — Долохов не менял имя, уверенный в себе даже сверх меры.

— Так кого он… ловит?! — в сотый раз интересовался Маклагген, нависнув над ним, словно на допросе.

— Людей! — в который раз ответил маг.

— То есть не кошек и собак? Спасибо, Броуди, ты сузил круг вариантов!

— Больше совсем ничего не говорил?

— Монти, нет!

— Надо подумать, что он любит… — прошептала Клэр, поглаживая живот.

— Убивать, — удивлённо отозвался Барти. — Что же ещё?

Они сидели за длинным деревянным столом на кухне и пытались придумать хоть что-то.

— Резать ещё, до костей… — задумчиво произнёс Гойл.

— Вот видите, мы уже близко, — Барти попытался изобразить энтузиазм. — Серафим в мире маглов ловит людей, чтобы резать и убивать!

В ответ раздались нервные смешки — совсем не весёлые.

— Скорее всего, он спрятался в пространстве, — протянул Джеймс, отпивая чай. — Даже если его имя на первых полосах газет — его всё равно как бы и нет…

Они использовали все поисковые заклинания, задействовали все связи на американском континенте, но безрезультатно. Теперь оставалось только сидеть здесь и фонтанировать глупостями от отчаяния.

— Он так может? — поразилась Клэр.

— Лучший ученик Гарольда… — прошептал её муж и невидящим взглядом уставился в пол.

— Но не мог же он… совсем отказаться от магии? Никогда не поверю! — возразила женщина.

— Клэр права, — Броуди положил руки на стол и осмотрел присутствующих. — Серафим должен был следить за событиями.

— За тобой, то есть? — недовольно уточнил Кеннет.

— Броуди… — протянула Клэр и замялась. — Это его ты однажды оставил охранять дом, а меня запер с Эмилией в комнате? Он приходил годами, да?

Воздух стал тяжелым и все взгляды обратились к мужчине. Тот предпочел промолчать, но молчание послужило красноречивым ответом.

— У вас странные… отношения, — пробормотал Монти. — Как-то я бы понял, переметнись он на нашу сторону… Но ты сам сказал — он верен системе!

Атмосфера накалилась, и Джеймс попытался разрядить обстановку:

— Ну, не всем же быть предателями, в самом деле… Андромеду мы так и не нашли, смею напомнить. Это лучше, считаете?

Маги задумались, вздохнули с пониманием, а Монти даже хлопнул Броуди по спине.

— Прости, старина, просто всё будто… заново!

В этот момент голос подал Рональд, который возился в углу, очищая картошку к ужину.

— Не выйдет!

Все обернулись к нему с немым вопросом.

— Чего? — переспросил Джеймс.

— Розье поскользнулся на банановой кожуре, Вуд придавил камень, который она сама случайно сдвинула, а твою жену, — он кивнул на Броуди, — убил родной отец. Они умирают очень редко — по своей вине!

— Их тьма защищает… — пробормотал Кеннет.

— А вас? — мальчишка не удержался. — Вы не доучились, но тоже — ученики! Не думаете, что поэтому до сих пор живы?

— Любишь ты умничать… А где от тебя прятаться, когда подрастёшь? — вздохнул Монти.

— Не ищите его — подумайте, как он может сам вас найти!

— По объявлению? — фыркнула Клэр и тут же замерла, словно её осенило, и даже щеки руками обхватила. — Слушайте, а ведь действительно…

С большим опозданием, но маги поняли — объявление лучший выход. Отказавшись от идеи опубликовать в Пророке какой-нибудь ребус или загадку из прошлого — вдруг Серафим, поглощенный своей жизнью, эти интеллектуальные изыски попросту не заметит, они решились на другой шаг.

Уже через пару дней передовица воскресного Пророка гласила: Главу британского крыла «Ордена грязнокровок» постигла суровая кара. Имени ребенка, как и подробностей, они не раскрыли, но в целом статья вышла зловещей.

В понедельник, около одиннадцати утра, Броуди просигнализировал всем, что границу их владений пересек неизвестный, не пожелавший приземлиться на кухне и идет к ним пешком.

Больше Броуди не мог держать соратников «за скобками» этой истории. Всё должно было произойти здесь и сейчас. В гостиной его дома мгновенно собрались самые близкие — те, кто шёл с ним бок о бок долгие годы.

Он медленно осмотрел их лица, словно глядя со стороны. Гойл, слишком грустный для будущего отца, нервно теребил короткую рыжую бороду, будто желая вырвать её вместе с тревогой. Барти, бледный, словно призрак, прятал худые руки в растянутые рукава поношенного свитера, сквозь растянутые петли которого угадывались синие прожилки вен. Маклагген сжал кулаки, и напряжённая поза ясно говорила, что в его жизни давно нет покоя.

Когда-то они сделали выбор — самый сложный из всех возможных. В юности, ещё мальчишками, они отвернулись от тьмы, оставили за плечами всё, что имели, и выбрали путь совести, а не благополучия. Им пришлось начать с нуля, сломать себя и собрать заново по кусочкам, доказав миру свою храбрость. Они сумели выжить, но так и не стали счастливыми.

Теперь тьма возвращалась, приближаясь к ним по знакомой тропе, шаг за шагом, и с каждым мгновением тяжесть прошлого становилась всё ощутимее. Они боялись, но не самого Серафима — чудовища, убийцы и близкого друга, который давно стал врагом. А того, что он ярко напомнит им, кем они были прежде.

Тень приблизилась к полупрозрачным дверям — её владелец двигался неслышно, словно осторожный хищник, а затем она отворилась.

Серафим шагнул вперёд — уверенно, с легкой угрозой — и на мгновение замер. В его движениях не было и намека на страх, лишь раздражение, скрытое за безмятежностью. Перед ними стоял уже не юноша, а мужчина — уверенный в себе, безупречно собранный и опасный.

Чёрная рубашка, идеально сидящие строгие брюки, тонкая кожаная обувь, резкий, насыщенный аромат парфюма. Волосы, прежде взъерошенные, теперь были уложены с безупречной точностью. Серафим, в отличие от присутствующих, не отказался от светского лоска, а довёл его до совершенства.

Он смотрел на них всё так же, как и всегда — равнодушно, с ленивой небрежностью, словно на старую, наскучившую декорацию. В его взгляде не было ни тепла, ни любопытства. Только отстранённость, за которой пряталась внимательность зверя.

Иллюзия безразличия пропала, когда он встретился взглядом с Броуди.

Тот понял и резко вскочил с дивана, словно его ударило молнией.

— Нет, нет, нет! Она жива, Серафим! — выкрикнул он, подняв руку и отрицая худшее.

После чего быстро обогнул диван и подбежал к нему.

Слова заставили Серафима пошатнуться — он резко выдохнул и опёрся о приставной столик.

Броуди положил руку ему на спину, успокаивая.

— Ну не мог же я выдать им всё, с именами… Прости.

Серафим не отпрянул, не скинул его руку, а только коротко кивнул в знак благодарности.

— Где? — прошептал он.

— У твоего отца…

Гость выпрямился, шумно выдохнул и снова посмотрел Броуди в глаза.

Тот понял его без слов, развёл руками и постарался еще раз успокоить:

— Давай начистоту — это лучше, чем мёртвая!

— Он может хорошо прятаться, — возразил Серафим. — А статья подсказала ему, что я в дороге.

— Ничего, с подростком в пещере не спрячешься, а еще возраст...

Когда Броуди вновь развернулся к своим то понял, что их мир чуть-чуть изменился. Глаза размером с блюдце и вопрос в них его почти разозлили. Их с Серафимом связывала жизнь — жизнь Эмилии. Они с ним понимали друг друга так, как могли понимать только отцы. Борьбу, идеологию и прочие вещи в их взаимоотношениях нельзя было рассмотреть даже в увеличительное стекло, настолько эти мелочи были не существенны по сравнению с дочерью.

Родной отец был совсем не равнодушен к девочке. Он отступился, чтобы ей жилось лучше. Так же, как поступил с её матерью — из-за большой любви. Броуди понимал это всей душой, и будь на Серафиме хоть три метки Пожирателя Смерти, одна из которых на лбу, он готов был просить прощения у него на коленях за свой недосмотр.

Парни не имели своих детей, жили борьбой против тьмы, а кто-то и вовсе был предан родителями. Отец Барти моментально заменил его Честером, появляясь с ним даже на обложках журналов, так что большинство и не заметило смены «юного персонажа». А мать Гойла после его ухода родила еще двух детей и нигде словом не упоминала о старшем.

Только у Кеннета родителей убил тот, кого Серафим считал не просто кумиром, а близким для себя человеком. Вот возмущение Маклаггена он еще мог принять, но не других.

— Рассказал? — спросил гость и кинул равнодушный взгляд на парней.

Броуди кивнул.

— Недавно, а стоило… раньше.

Гость оторвался от столика и плавным шагом, в спокойствии которого словно крылась издевка, подошел к дивану. Все вскочили на ноги — смотреть на него снизу-вверх никому не хотелось.

Ухмыляясь только уголком губ, он остановился напротив Барти.

— Недоедаешь, что ли? — тихо спросил он и неприятная ухмылка стала заметнее. — Или по папочке скучаешь? Замечу, на страницах Пророка лучше смотрится Честер…

— Не тебе мне про… папочку! — со злостью бросил мужчина, делая шаг вперёд.

Серафим хмыкнул, словно с одобрением, и приблизился к Монти.

— Борода тебя старит, приятель, — сказал он ровно, без эмоций. — А у Джиневры сейчас полно молодых и красивых детей… Знаешь, наверное?

— Ищешь в других ту же грязь, что и в себе? А в нас её нет, Серафим! Удивлён?

— Удивлён твоей наивностью, — тихо отозвался тот, делая шаг к Кеннету. — Она есть во всех...

Маклагген явно готовился сбежать — он даже не пытался делать вид, что ему легко, и просто отвел взгляд.

Серафим невесело усмехнулся и, точно сжалившись, произнес:

— Хотел спросить тосковал ты по мне или нет, но вижу, что нет.

Он обернулся к Броуди и обвел рукой присутствующих.

— Это они одного ребенка найти не могут?

— Мы все, — буркнул Броуди и тоже отвел взгляд. — Нас много, но ход в мир твоего отца… твой мир — нам закрыт.

Серафим прошел к свободному креслу и упал в него, вальяжно усевшись и постукивая палочкой по колену — доверять здесь всем подряд он явно не собирался.

— Рассказывайте, — холодно приказал он. — С самого начала! Только фотографию мне её принесите…

Последние слова он произнёс почти беззвучно, но Броуди их услышал — и сердце у него дрогнуло. Отец понятия не имел — как выглядит его ребенок. Тем не менее пришел ей на помощь, когда тот, кто видел её каждый день с рождения — так позорно дочь потерял.

Кеннет принес со второго этажа колдографию и протянул Серафиму.

Тот взял снимок и впервые за всё время утратил браваду. Долго молчал, разглядывая девочку, прежде чем глухо пробормотал:

— Постараюсь вернуть…

А потом, выслушав всё, поднялся и коротко объявил:

— Я к Тодеусу.

Монти нахмурился:

— Зачем? Она же не у него…

— Бороду отрастил, а мозги? Поговорить! — бросил Серафим и ушёл.

Они не спешили покидать дом, хотя не знали, когда вернется Серафим и вернется ли вообще.

Минут через пять Кеннет, задумчиво глядя в стену, пробормотал:

— У него хорошая жизнь…

— Хоть у кого-то, — с горечью выдохнул Барти и направился на кухню. Вскоре оттуда раздался свист закипающего чайника.

— Как он? — тихо спросил Броуди, кивнув в сторону Крауча.

Монти медлил с ответом, но убедившись, что Барти не слышит, шепнул:

— Болеет. Плохо всё…

Отец не просто заменил сына — он пытался убить его. Загонял заклятиями, проклятиями, охотился. Опозорив именитого Пожирателя, тогда ещё мальчишка нажил себе врага, которому не было равных. Старший Крауч мог быть весёлым и даже любить своих детей — но только пока они не переходили ему дорогу.

Поцелуй дементора еще жил где-то там, глубоко в его извращенной убийствами душе, и здравомыслия не добавлял. Они защитили парня и отбили почти все, кроме одного, и его последствия медленно забирали у Барти здоровье.

Совсем подкосила его гибель Эдиты, которую он нежно любил. Женщину всё же выследили Стражи, когда она пыталась проведать больного отца. Теодора отправили в Азкабан, где он вскоре умер, а младшую сестру брат похоронил сам, втайне от всех. Из злости к ним, за её — как он считал — сломанную судьбу, мужчина никому из родных не сказал, где именно. Барти не мог даже положить цветок на могилу любимой.

Разум подсказывал им, что Барти умирает, сражённый болезнями, но сердце отказывалось в это верить. Он больше не фонтанировал энергией, не бросался им на шею после очередной шутки собственного авторства и почти никогда не смеялся. Пытался, конечно, но с некоторых пор у него выходило всё хуже. Мужчина действительно недоедал — его воротило от пищи. Излечить его мог только очень сильный маг, способный спорить с самой магией, и в приступе отчаяния Броуди даже подумывал обратиться за помощью к Волдеморту, хотя и не рассчитывал на успех.

Тёмный Лорд не обещал наполнить мир счастьем и добротой — он обещал уменьшить кровопролитие, затушить ненависть и прикладывал к этому все усилия. Он отменял кровожадные законы и почти перестал отдавать приказы о нападении на всевозможные ячейки несогласных. После его возвращения Трибунал казнил провинившихся всего пару раз — не ежедневно, как было при Гарри. Он тормозил маховик вечной боли медленно, с умом, не желая никого от себя отпугнуть. Однако не отказывался от власти, от выстроенной системы и уж тем более не стремился набиться к «свету» в друзья

От тяжёлых мыслей его отвлёк Серафим — он вернулся всего через час. Никто толком даже не успел его обсудить или решить, как с ним себя вести. Маг выглядел хозяином своей судьбы, случайно оказавшимся в компании бродяг, и горькая правда о неказистости собственной жизни накрыла их с головой.

Он прошёл к своему креслу, бросив взгляд только на Барти, у которого чашка в руках дрожала от слабости, и не заметить этого было невозможно.

— Тодеус принёс мне свои извинения, — начал Долохов. — Он и не догадывался, что я вообще могу вернуться, и сожалеет. Антонин успел пару недель прожить с Эмилией в замке, но статья его спугнула, и он исчез.

— Куда? — Броуди не выдержал и задал глупый вопрос.

Серафим заглянул ему в глаза и сочувственно покачал головой.

— Не знаю, Броуди… — тихо ответил он. — Мы с его сыном аппарировали к дому, куда он её привёл, но там их уже нет. Гровер предложил покрутить глобус и кинуть в него дротик — так, по крайней мере, появится хоть какой-то шанс угадать.

— Этот юморной ублюдок тоже попросил прощения? — процедил Монти.

— Тоже, — подтвердил Серафим. — Обещал искать её, пока не найдёт. Тебя что-то смущает?

— Смутит, только если найдёт. Уж лучше с твоим папашей, чем с этой мразью.

— Он продолжает дело семьи, — жёстко отрезал Серафим. — Не все так легко отказываются от своего долга, как ты, Монти…

Маклагген вскочил, предвидя намерение друга кинуться в рукопашную, и силой усадил Гойла обратно.

— Прекратите, — пробормотал Броуди. — Он вас дразнит, как детей! Серафим, это обязательно?

Коварная ухмылка скользнула по его лицу, на миг испортив красоту, и маг лишь пожал плечами.

— Это просто забавно, — честно признался он. — Терпеть их не могу.

Броуди поднялся, раздражённый этими подростковыми перепалками.

— Все в этом доме знают, что ты был, есть и будешь… таким, — обратился он к Серафиму. — Всё равно прошу тебя остаться здесь. У меня нет ни малейшего желания снова искать тебя, когда появится новая информация.

Услышав приглашение, Кеннет буквально зарычал.

Кинув на него обеспокоенный взгляд, Броуди продолжил:

— Просто помни, что те, кого ты терпеть не можешь, растили твою дочь. На втором этаже есть свободная комната. А через полчаса у нас обед в замке. Я тебя провожу…

Хорошо понимая, что Серафим воспринял приглашение как повод развлечься, Броуди всё равно ни о чём не жалел. Потерять его из виду сейчас — всё равно что дважды потерять дочь. Если сам «инквизитор» с сыном просят у него прощения, значит, на его сторону в поисках Эмилии встанут многие старые приятели, и упустить этот момент он не мог.

За столом собрались не все — только те, кто знал о Серафиме, или молодая, но ответственная поросль. Остальных оставили обедать в своих комнатах. Пожиратель разглядывал их без малейшего стеснения, а вот маги прятали взгляды. Тьма, исходившая от него, выдавливала из них любую смелость и пробуждала не самые приятные воспоминания. Большинство не одобряло Броуди, но тому было плевать.

Молчание давило так, что маги старались лишний раз не стукнуть вилкой по тарелке, а у многих напрочь пропал аппетит.

Клэр, самая общительная из них, не смогла вынести этого напряжения:

— Серафим, могу я спросить… а чем ты занимаешься? Там, где живёшь?

У того, кому она осмелилась задать вопрос, возле глаз вдруг появились морщинки, словно он пытался сдержать улыбку.

— Убиваю.

Монти захрипел что-то нецензурное, поперхнувшись картофелем, остальные замерли, уставившись на гостя, а Броуди сложил руки на груди и вздохнул, понимая, что Серафим просто глумится.

Женщина оказалась не из робкого десятка и всё же решилась уточнить:

— Кого… убиваешь?

— Тех, кто убивает детей.

Молчание стало другим — словно время застыло. Кто-то замер с чашкой в руках, а кто-то, как Рональд, и вовсе её уронил.

Парень вылез из-под стола, подобрал пропажу и восхищённо воскликнул:

— Ого!

Получив подзатыльник от старшего Маркуса, он слегка обиженно вернулся на место.

— То есть… ты… помогаешь? — Клэр говорила уже слегка охрипшим от волнения голосом.

— Клэр, да замолчи ты уже! — грубо одёрнул её муж.

Назло старому другу Серафим решил ободрить Клэр и широко ей улыбнулся. Обаяние этого убийцы могло ночью осветить темную комнату, и Клэр уловки не поняла, попытавшись улыбнуться в ответ. Монти, знающий его куда лучше, лишь раздражённо дёрнул жену за рукав, но та сердито нахмурилась.

— Не знаю, помогаю я или нет, но удовольствие получаю, — ответил он. — А если ты хотела спросить, есть ли во мне свет, но постеснялась своего грубого мужа… В моей работе — свет меркнет, совсем бесполезен.

— Ты работаешь в магловской службе, которая расследует преступления и ловит преступников?! — не выдержав, гаркнул Броуди. — Верно?!

— Броуди, ты испортил нам всю беседу! — маг скривился, но кивнул, подтверждая.

Почти все с облегчением выдохнули и принялись за еду. То, что нежеланный гость в их доме подчинён хотя бы какому-то порядку, а не блуждает по улицам в поисках случайных жертв, их почти осчастливило.

Спустя пару минут, без особого интереса поковырявшись в тарелке, Серафим сам задал вопрос:

— Клэр, а ты не могла бы мне сказать… как пропала Эмилия?

Та, проигнорировав предостерегающий взгляд Броуди, с какой-то трогательной готовностью выпалила:

— Вырвалась от отца прямо здесь, на крыльце. Не захотела отдавать ему палочку матери. А что, он тебе не сказал?

— Да чтоб тебя, Клэр! — заорал Монти, возмущенно жестикулируя. — Перед тобой картинка, маска, шутка природы! Он — не такой! Тебе не обязательно быть с ним... честной!

— Прекрати уже кричать на беременную… — спокойно прошептал Серафим. — Какой смысл, раз виновата природа?

После чего он откинулся на стуле, чтобы лучше видеть Броуди, и строго спросил:

— Ты потерял дочь в собственном доме?

Ощущая вину куда сильнее, чем Серафим мог понять, Броуди просто отвернулся и промолчал. Ему не было стыдно перед парнями, чьё возмущение он ощущал кожей, — только перед тем, кто когда-то доверил ему всех, кого любил.

— Прости… — он нашёл в себе силы сказать лишь это.

Кеннет посмотрел в тарелку, словно проклинал размер порции, и принялся уплетать жаркое за обе щеки, своим примером призывая остальных поступить так же.

Серафим поставил локти на стол и на мгновение закрыл лицо руками, но быстро пришёл в себя, снова обретая уверенный вид.

— Барти, ты в моём присутствии ничего не ешь или в принципе? — спросил он вскоре.

— Обдумываю вопрос… — пробормотал мужчина.

— Врёшь и не краснеешь, — усмехнулся Серафим. — Но если вопрос всё же есть… задавай.

— Как Гровер узнал, что Эмилия аппарировала? — буркнул Крауч.

О еде забыли все и в ожидании уставились на Серафима.

Маркус вслух предположил:

— Крам к бабке в доверие втерся, да?

Серафим смотрел на них в немом изумлении.

— Салазар, держи меня крепче... Какие же вы все… наивные! Когда вы её отсюда выгнали, подробности её жизни просочились к Тодеусу. Хватать старуху он не стал, воля Гарри и всё такое, но оставил лазейку для связи. В нужный момент Гровер, как достойный правнук, вызвал бабку и передал увесистый мешок галеонов. Убивать её тоже никто не собирался — и в мыслях не было. Родственница, всё же... Андромеда Блэк сейчас наслаждается жизнью где-то у океана. Конец истории!

Клэр побледнела и схватилась за живот:

— Она… сдала путь сюда?

— Нет, — спокойно отозвался Броуди. — Он ей недоступен.

— А так бы сдала! — весело подытожил Серафим и ухмыльнулся.

— А ты… сдашь?

Он внимательно посмотрел на женщину:

— Я знаю этот путь много лет. Как сама думаешь?

Она всхлипнула и заплакала.

— Не бойся — здесь дочь моя выросла, — тихо сказал Серафим. — От меня никто никогда не узнает…

— Я не поэтому, — заикаясь, ответила Клэр. — Галеоны? Ей нужны были… галеоны?!

С шумом отодвинув стул и всё еще держась за живот, заплаканная женщина выбежала из кухни, а Монти отправился за ней.

— Некоторые ответы на сложные вопросы — просты до обидного… — задумчиво изрек Серафим.

Раздраженный голос Кеннета разрезал тишину:

— Ты об Эмилии не забыл, умник? Она не такая, как её мать. Боится всего... Что твоему папаше от ребенка надо? Ответ на этот вопрос — ты тоже знаешь?!

Серафим нахмурился, словно тень по лицу пробежала.

— Знаю.

— Ну?!

— Любить, пока еще жив…

После обеда Серафим не дал ему покинуть кухню и легонько подтолкнул в сторону, прошептав:

— Барти умрёт через пару дней. Ты знаешь?

Броуди словно бревном по ногам удрили. Он даже наклонился вперёд, хватаясь за стену, чтобы устоять. Глаза заволокло туманом — эмоция была такой силы, что он едва не задохнулся.

— Какие пару дней… Шутишь? У него просто плохой аппетит!

— За ним уже пришли, Броуди, — тихо ответил маг. — Они стоят за спиной.

— Кто?!

— Мёртвые…

— Он ещё даже не жил, — сдавленно прошептал маг. — Третий десяток перешагнул, а так и не жил. Только и делал, что от отца своего отбивался. Снейп его меньше доставал, почти отпустил, а этот длинноносый ублюдок…

Он только поднял глаза на Серафима, как в кухню ворвался Кеннет.

— Так и знал! — рявкнул он. — Шепчетесь? За нашими спинами? Мы все в одной упряжке!

— Заткнись, — ледяным тоном произнёс Броуди.

Кеннет не просто замолк, а даже отступил на шаг.

Но они слишком хорошо знали друг друга, чтобы тратить время на пустые обиды.

— Что случилось? — спросил он уже другим, дрожащим от волнения голосом.

— Вам Барти через пару дней хоронить, — вместо него ответил Серафим. — Расстроился!

Сглотнув, Маклагген посмотрел на Пожирателя:

— А ты не слишком радуйся… Знаешь, кто сильнее всех расстроится, когда узнает? Твоя дочь. Он её всё детство с рук не спускал!

Серафим перестал ухмыляться и тяжело вздохнул:

— Могу ему помочь. У него нарушена регенерация, работает в обратном направлении…

— Помоги! — отчаянно выкрикнул Кеннет.

— Что? Просишь меня? — он снова ухмыльнулся.

— Да!

— Как-то даже неловко… Думал, спорить будешь, — пробормотал Серафим. — А он согласится принять помощь… от меня?

— Мы ему не скажем, — твёрдо ответил Кеннет. — Обмани его.

Серафим на мгновение закрыл глаза и покачал головой.

— Нет, мне надо будет дать ему свою кровь — когда он в сознании и готов её принять. Уговори его — иначе никак.

Вечером Барти уже не смог подняться на ноги. Он просто отвернулся к стене и молчал. Броуди бывал в его комнате, но только сейчас рассмотрел в ней его юношеские рисунки на дальней стене.

Нарисованные угольным карандашом, они все не отличались особой жизнерадостностью. Парень рисовал тогда членов общины, пейзажи, новые для него, выросшего в городской черте. На бумаге он изображал новый мир, словно пытаясь с ним свыкнуться. Здесь было много портретов юной Эдиты еще тех лет, когда чувства между ними не вспыхнули, но уже зародилась симпатия. Много портретов тех, кто уже никогда не вернется. Был даже портрет похожей на Барти утонченной женщины с каштановыми волосами по пояс. Броуди догадался, что это мать — бросившая сына уже очень давно.

Крауч все эти годы веселил и подбадривал других, хотя у самого в душе явно царила тоска.

Броуди привлек внимание групповой портрет — один из немногих выполненных в цвете. На нем маг моментально узнал Мериду. Она вместе со всеми сидела на крыльце школы. Один подросток — был закрашен черным, но остальные сияли и улыбались. Среди них был и Серафим, расположившийся ступенькой выше рыжеволосой подруги, положив руки ей на плечи, и будто бы защищал от невзгод.

Броуди вдруг осознал, что неумолимо стареет. Он прошел через многое, не проронив ни слезинки, но сейчас, глядя на этот рисунок, был готов просто сесть на стул у кровати Барти и разрыдаться.

За спиной раздался хриплый голос Кеннета:

— Это была колдография. Он её порвал, а потом по памяти… ну, ты понял.

— Черным… это он Гарри?

— Ага, его, — тихо подтвердил мужчина. — Что делать-то будем, Броуди?

Барти сказал им, что отказывается от его магии, его крови, что ему постоянно холодно, одиноко и он просто просит их всех его отпустить. Три часа уговоров — не принесли результата.

Он снял со стены рисунок, подошел к Краучу и осторожно показал:

— Посмотри, дружище…

Лежащий с трудом приоткрыл глаза, взглянул на лист бумаги и тут же отвернулся:

— Все враги, кроме парочки…

— Когда вы там сидели, они врагами не были, Барти, — мягко произнес Броуди. — Серафим тоже им не был. Он просто хочет помочь. Не требует ничего взамен…

— Может, он и не требует, — Крауч кивнул. — Но его тьма, его кровь, запретная магия… Ты сейчас шутишь? Перечеркнуть всё? Ради этой жизни? Лучше уходите, прошу…

Стук в дверь не дал Броуди грубо наорать на умирающего. Он даже обрадовался, что есть повод прервать разговор.

Серафим по-хозяйски зашел в комнату, уселся на стул и постучал Барти пальцем по спине.

Тот не видел, кто зашел, но увидеть Долохова точно не ожидал.

— Ты?! — с трудом выдавил Крауч.

Следом за Серафимом, запыхавшись и уже без стука, влетел Монти.

— Клэр сказала… что ты… эмм…

— Зашел, да! — маг неожиданно рассвирепел. — Шел мимо и вдруг мысль в голову стукнула — не заавадить ли мне твоего разнесчастного друга?!

— Ну ладно, чего ты, в самом деле… — мужчина смутился своего страха за Барти и поспешил присоединиться к Броуди и Кеннету, стоявшим поодаль.

— Уйдите все… — прошептал Барти и хотел было снова развернуться спиной.

— Нет, — жестко произнес Серафим и дотронулся до палочки. — В глаза мне смотри!

Кеннету не понравилось такое отношение к больному и слабому, но ему оставалось только раздраженно вздыхать.

— Чем тебе эта жизнь не угодила? — холодно и с осуждением спросил Долохов.

— Ты себя ни с кем не перепутал? — больной искренне опешил от вопроса. — Ты мне не друг, не родственник… Да ты меня раз пять за те годы чуть в труху не развоплотил! Еле ноги от тебя унес!

— Отвечай.

Крауч вдруг обмяк, словно смирившись, и выдохнул:

— Надежды не сбылись... Одиноко! — он зажмурился, решаясь сказать что-то серьезное. — Я знаю, что ты не дурак, Серафим, ну правда… Сам не видишь, чем не угодила? Зрение подводит, да?

— Тебя любят, ты не один... Это я хорошо вижу! Пачкаться моей магией не желаешь? Темная слишком? Думаешь, тьма не может приносить миру пользу? Может.

— Барти, прислушайся… — тихо сказал Броуди. — Мы все любим тебя!

Серафим склонил голову набок.

— Ты ведь хотел быть на меня похож, помнишь? До того, как сбежал? Мы тренировались вместе, ты просил тебя учить, чтобы стать лучше…

— Я тогда не понимал, что быть лучшим в вашем понимании — значит причинять боль лучше других.

— А сейчас что ты делаешь, по-твоему? Усвоил мои уроки? Напрасно. Я вот даже не могу догадаться, как это — когда тебя любят… А ты? Пренебрегаешь? Разбрасываешься тем, о чем другие только мечтают?

Ощутив, что сейчас просто завоет, Броуди начал переминаться с ноги на ногу и задел картину на стене. Та с грохотом упала и пока он её водружал на место, Серафим глаз с него не сводил.

— Всё ему отдал, — вдруг сказал он. — Знаешь почему? Хотел, чтобы Мерида, а потом и Эмилия — жили в любви.

Барти отвел взгляд в сторону:

— Серафим, не надо…

Но тот лишь усмехнулся.

— А сам прекрасно обхожусь без неё. Меня боятся, уважают… но не любят. Никто! А мне уже и не надо… Я на своём месте! Хочешь уйти со мной? Чтобы ты со своими несбывшимися надеждами тоже нашел… своё место?

У стены скептически хмыкнули сразу трое, но Барти смотрел в глаза врага внимательно, словно ребенок, прислушавшийся к наставлению взрослого.

— Ты просто потерялся, устал от этого мира. Живешь… бесполезно!

— Так, уважаемый, — вмешался Монти. — Ты его смерть ускорить пришел?

— Куда? — внезапно спросил Крауч, и в комнате воцарилась тишина.

— Туда, где даже моя тьма защищает невинных, где она нашла себе применение. А уж твоя светлая душонка — и подавно найдет.

— Я читал книги о Дамблдоре, — пробормотал Барти. — Так ты сейчас точно как он разговариваешь…

Серафим расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и фыркнул:

— Представляю, как ему было сложно нести подобную ересь, я даже вспотел!

Крауч легко улыбнулся, уловив иронию — и в самой фразе, и в попытке чудовища сделать ему комплимент.

— Ты сразу пришел на помощь, к дочери… Не такой уж ты и… — прошептал он, но не договорил.

— Скоро найду её — и снова уйду, — маг поспешно перебил его и взглянул на Броуди. — Надеюсь, что уже навсегда.

— Как найдешь?

— Что, проснулся интерес к жизни?

— Серафим, мне важна твоя дочь, ответь!

— Гарри защитил Эмилию своей магией. Кайл ищет её следы в пространстве. Старается самые свежие, а там как получится, разберемся... Цинния отдала ему кулон Мериды и он работает с ним. Не выйдет — обращусь к милорду. Не откажет!

— Стащил его из-под носа… с шеи снял… — прошептал Броуди, глядя в пол.

— Завтра мы с Гровером начнем проверять точки, где его магию засекут… Найду, слышишь, Целлер?

Мужчина присел у стены, глубоко дыша.

— Они хотят его возродить, — произнес он сдавленным голосом. — Иначе зачем бы Цинния… или как там её… искала Эмилию? В ней для неё только и ценности, что палочка матери!

— Хотят, — кивнул Серафим. — Это слишком невероятно, но… Кайл тоже во многом — невероятен.

— А ты? — прошептал Кеннет. — Хочешь его… возрождения?

Долохов ответил не задумываясь:

— Очень мило с твоей стороны сомневаться, — он покачал головой. — Мне кажется, не обрадуется один только Гарри…

Броуди просто не успел пихнуть Маклаггена в бок. Он не ожидал такого откровенного вопроса ни от кого из них, и сейчас опасался, как бы Барти вновь не потерял те слабые искры интереса к жизни, что в нем разжег Серафим. По всей видимости он опасался зря — тот глаз не спускал с однокурсника, и в них теплился живой интерес.

— Не хочу больше никаких войн с Гарри, — тихо сказал он. — Кто ты там в той… службе?

— Главный бес! — ответил он и хитро ухмыльнулся. — Ну что, начнем?

— Начнем… — кивнул Барти.

Это был очень неприглядный ритуал, безусловно, самой черной магии, которую Броуди только мог себе представить. Обездвиженное и посеревшее тело Барти, начертанные на его запястьях кровью Серафима знаки, капли крови, которые тому пришлось проглотить, воцарившийся в комнате леденящий холод… Пожиратель и впрямь олицетворял темные силы.

После того, как Барти просто заснул, а Серафим вышел всё в той же манере — не обращая на них никакого внимания — Броуди кинулся за ним и догнал возле лестницы.

— Стой! — он схватил его за руку. — А дальше? Кто будет платить?

Серафим посмотрел на него непроницаемым взглядом:

— Барти я вывел из-под удара. Не переживай, он выспится и пойдет на поправку.

— А кто тогда? Эта магия… Она не исчезает просто так!

— Я вернул её отправителю. Теперь его черед мерзнуть, — нехотя ответил Серафим. — Не думай, что это доставляет мне радость. Просто он уже… стар. Понимаешь меня?

— Клянусь, я никому не скажу, — пробормотал он, разжимая пальцы. — Спасибо тебе…

Серафим чуть помедлил, затем отвел взгляд:

— Пожалуйста, прекрати жалеть меня.

Броуди вскинул брови.

— Прости, что?

— Жалость делает слабее, а я должен остаться таким, каким меня создали.

Этот безумец действительно нашел в сердце Броуди крохотное местечко. Для него Серафим был душой, закованной во тьму, но способной любить даже в цепях. Тем, кто легко мог выбрать боль вместо слабости и одиночество вместо лжи. Он рушил все представления горца о добре и зле, как вода рушит замки из песка. Умом он понимал, что жалеть нераскаявшуюся тьму, это как опустить перед ней меч, и корил себя за слабость. Но и не жалеть никем не любимого отца его дочери тоже не мог.

Он прикусил губу и прошептал Пожирателю в спину:

— Ты слишком рано перестал верить в спасение, Серафим…

Маг вернулся в комнату к Барти и застал мужчин у окна. Приблизившись к ним, он понял, что те тоже молча смотрят на стройную фигуру Пожирателя, шагающего к границе.

Кеннет его заметил и прошептал:

— Серафим когда-то нас всех собрал… — его голос прозвучал глухо, словно мысль, вырвавшаяся случайно.

— Кого? — спросил Броуди.

— Меня и Мериду, — пояснил Маклагген. — Выбрал нас среди многих… первыми.

— Не знал, — удивился горец. — Она никогда не рассказывала…

— Нам с ней было не по себе в летней школе. Она пришла от маглов, я — со стороны проигравших. Серафим заметил нас и… протянул руку. До сих пор помню этот момент. Он буквально затащил меня в своё убежище, и только там я смог отдышаться. Перестал вздрагивать от каждого звука.

Броуди слегка нахмурился:

— Тогда он был другим, да?

— Совсем, даже несмотря на свою кровавую мечту, побои в приюте, — Кеннет задумчиво склонил голову. — Он был рассудительным, взвешенным. А потом… жизнь сделала своё дело.

— Что случилось?

Маклагген пожал плечами.

— Впервые убил в одиннадцать лет и всё сразу посыпалось... Серафим просто нас защищал, от всего своего черного сердца. Но переступил черту, ему понравилось, и он не стал искать дорогу назад. Гарри и тот за него боялся, так выбежал... Можешь себе представить? Знал, наверное... Мы видим, что ты в него веришь, и сами хотим верить, но это очень опасно. Тьма сожрала темного мага с потрохами, Броуди.

— В лице Снейпа — не в последнюю очередь, — пробормотал Монти. — Серафим перенял у него всё, что смог…

— А помнишь, как он выпил зелье Кэс, чтобы «беременную» Мериду не пучило? Мы после пожара узнали, а он тогда всё подслушал, не так понял…

— А Гленн её потом из-за стола, как куклу, вытащил, и он от ревности чуть не взорвался? — подхватил Монти. — Покраснел, как помидор! Дайанна его ещё веером с перепугу обмахивать начала.

Они легко рассмеялись, на мгновение отбрасывая тяжесть прожитых лет, но Броуди лишь слабо улыбнулся.

— А я тогда к ним пересел, — негромко сказал Гойл.

— Со своего стола? — переспросил Кеннет.

Гойл коротко кивнул.

— Мои друзья, моя сестра… Все они сидели за столом Слизерина. А меня шляпа почему-то отправила в Гриффиндор...

Броуди вдруг шумно выдохнул и провёл рукой по лицу.

— А… я? — неожиданно спросил он.

Кеннет обернулся:

— Что — ты?

— В моём лице… — горец нахмурился, но так и не договорил.

Маклагген всё понял без слов. Не раздумывая, он резко оторвался от окна и обнял Броуди за плечи.

— Хандрить вздумал, старина? — в его голосе прозвучала привычная издёвка, но в глазах читалась тревога. — Ты меня на свободу за шкирку тащил, помнишь? Пёс из меня вышел — ну совсем никакой, скорее кот-переросток…

Монти прыснул, а Кеннет продолжил:

— Мы с тобой в своё время даже конвой подкупили, чтобы выпустить несчастных. Всё — ради свободы!

— Не вышло ж ничего, — фыркнул Монти. — Охрана струсила. Забыл?

— Ну да, — легко согласился Кеннет. — Пришлось по старинке — налёт, палочки, темнота…

— Большинство приходили, делали свой вклад, излечивались от зла и уходили жить дальше. На свободу, да… А вы — остались, — голос Броуди дрогнул. — Вам некуда было идти… А это ведь я закидывал полезных школьников предложениями перейти, организовал переписку, тайные встречи…

— И? — Кеннет склонил голову.

— Твоего отца тоже…

Маклагген тихо вздохнул.

— Решение мы приняли сами, Броуди. А моего отца убил Гарольд в тот момент, когда мы уже почти покинули дом. Каллум нас сдал — мой лучший друг, слизеринец… Твоей вины в этом нет.

— Серафим тебе душу разбередил? — вдруг спросил Гойл с легким прищуром и в задумчивости потер подбородок. — Или… старость?!

Броуди шутливо погрозил ему кулаком и, наконец, усмехнулся:

— Просто… не хотел бы я для вас быть тем, кем для Серафима был Снейп.

Кеннет посмотрел на него долгим взглядом, а затем покачал головой:

— Мы сами выбрали, кем быть, и пожертвовали всем ради этого выбора. Счастья мы не дождались, потому что не ждали его!

Ближе подошел Монти и тоже положил руку ему на плечо.

— А ты дал нам самое важное — дом и семью. Место, куда можно вернуться. Если ты хоть на мгновение посмеешь усомниться в том, что сделал правильно… мы заставим тебя поверить. Табуреткой по голове! Серьезно тебе говорю!

Все рассмеялись и тяжелый камень с души Броуди куда-то исчез.

Горец и сам по сей день верил, что те, кто выбрал свет, не сделали этого из-за надежды на счастье или личное благополучие. Они пожертвовали всем ради того, во что верили, и продолжали бороться, даже не ожидая награды. Для них всегда существовала только одна цель — победа добра, и эта цель оставалась неизменной, несмотря на потери, боль и годы сражений.

Они не обманывали себя — кровь на их руках не смыть, но если цена их грехов позволяла другим жить в мире, значит, они были готовы её заплатить.

Тихий, настойчивый голос сомнения всё равно не унимался, нашёптывая, что во тьме тоже были те, кто сражался без надежды на награду и с верой, не менее сильной, чем у тех, кто стоял на стороне света. Что эта битва разных магов не имела конца, а грань между противниками часто становилась зыбкой, почти призрачной. Броуди отказывался слушать этот холодный шёпот. Пока кто-то верил в свет — эта схватка была не напрасной...