— А теперь, дети мои, прошу вас — подойдите ко мне, чтобы я смог наконец поприветствовать вас, дав своё благословение…
Консуэло понимала без лишних слов, что ей предстоит принять этот ритуал последней и потому на время отошла в сторону.
Наша героиня невольно наблюдала за тем, как родные Альберта склоняются перед служителем церкви, как дают ему обе свои руки́, чтобы он мог вложить в них свою ладонь, как тот осеняет каждого святым крестом и как обнимает, крепко прижимая к себе и утешая, вкладывая в эти объятия все свои чувства, всю поддержку и понимание, и как все они едва сдерживают слёзы от таких нежности, тепла и сочувствия, дающих силы жить дальше и вместе с тем являющихся символами безысходной неотвратимости случившегося.
Когда настала очередь Консуэло — она, несмотря на всё ощущение своей недостойности, нашла в себе мужество подойти к священнослужителю и так же опустила голову и потупила взор — наша героиня была рада тому, что может сделать последнее.
Консуэло вложила свою холодную, хрупкую, почти белую ладонь в ру́ки священника.
— Дочь моя, не казните себя. Вы нужны этому миру. Ваши страх и сомнения — не грехи. Поднимите же глаза, чтобы я мог перекрестить вас.
— Но достойна ли я видеть этот крест, на коем был распят Тот, Кто принял смерть за всех нас?..
— Вы — быть может, как никто… — проговорил служитель веры особенно приглушённым голосом, не желая невольно обидеть или смутить близких Альберта Рудольштадта.
И наша героиня наконец посмотрела в глаза́ священнослужителя.
— Что ещё я могу сделать для Альберта? — с мольбой и отчаянием, со слезами на глазах, тихо, почти шёпотом, но с пронзительной интонацией задала она вопрос святому отцу.
— Ничего. Вы не должны ничего делать намеренно. И вам также не нужно было брать на себя ту непосильную работу, что вы уже совершили. Просто живите. Не прячьте свои чувства, но и не изводите себя виной. Лучшей благодарностью вашему возлюбленному станет ваша свободная, но по-своему счастливая жизнь. Вы сможете нести свет, коли освободитесь от этого самонаказания. Прошу вас — послушайте меня. Я уверен в том, что все родные вашего избранника не однажды говорили вам подобное, но, быть может, моя речь сможет убедить вас. Ваша душа́ способна подарить этому миру много милосердия и счастья.
Когда священник сказал свои слова́, наша героиня, вновь опустив взгляд, отошла назад.
— Теперь же — как это ни прискорбно, и как понимают все, здесь присутствующие — настала пора выполнить то, для чего я пришёл в ваш дом. Прошу вас проводить меня в спальню гра́фа и рассказать подробно, как произошла его кончина. Последнее нужно для того, чтобы я мог сделать точную запись в метрической книге. Как я понял из ваших слов и слов прислуги — госпожа Консуэло присутствовала при его уходе в мир иной, а господин доктор после подтвердил этот факт. Свидетельства господина Сюпервиля так же необходимы мне ввиду его знаний в области медицины и так как он пытался помочь несчастному молодому гра́фу при его жизни. И, если ещё кто-то считает, что может сообщить какие-то важные детали — то вас я так же прошу подняться со мной.
Доктор Сюпервиль и Консуэло выразили молчаливое согласие, а граф Христиан как отец усопшего, по праву вызвался проводить священника в покои умершего Альберта Рудольштадта.
Канонисса, барон Фридрих и Никола Порпора остались внизу.