Вознаграждение (гет)

Он пришел к ней вечером следующего дня, когда море за стеклами иллюминаторов как будто бы стало темнее (а может быть так казалось после мягкого света настольной лампы, наполнявшего собой каюту).

Книги окончательно осточертели, и Виви занимала себя тасованием одолженной у Шачи колодой карт, чувствуя как подступающий сон начинает постепенно воздействовать на сознание, делая пространство более расплывчатым, а состояние — рассеянным и отстраненным. Карты чуть слышно шелестели друг о друга в обволакивающей тишине. В голове, впервые за долгое время, не крутилось ни одной мысли, что приводило принцессу к настрою весьма умиротворенному.

И словно по воздействию Закона Подлости входная дверь отворилась, являя ее взору самого несносного человека на этом судне.

— Пошли, — сказал Трафальгар Ло, с недовольным видом скрещивая руки на уровне груди.

Закрывается — поняла Виви. Подсознательная психологическая защита от… неё? Серьезно, что ли?

Она отложила карты и протянула руку к стоящей у изголовья чашки — подарка одного из членов команды — милого светловолосого вихрастого мальчика, Куннарда. Чашка была небольшой, белой, с нарисованным узором из цветов эносимского льна. По словам дарителя — на Полярном Тане должно быть хотя бы что-то, что было бы достойно принцессы, и хотя он сомневается, что этот скромный подарок того стоит, это лучше, чем то грубое нечто без единой капли эстетичности, которое выделил ей кок.

Принцесса с такого заявления выпала в глубокий осадок, но подарок все-таки приняла — это было безумно мило, хоть визиты и были слегка утомительны — юноша горел идеей нарисовать ее портрет, заставляя позировать каждый раз, когда приходил; он сделал уже кучу набросков, но результат упорно его не устраивал, и каждый раз неугомонный художник начинал все сначала, к вящему ужасу и раздражению своего вдохновителя.

Но за кружку была ему благодарна. Особенно сейчас, когда это оказалось единственным, что помогло собраться с мыслями и взглянуть здешнему капитану прямо в глаза.

— Куда? — поинтересовалась она как можно невозмутимее, залпом допивая остывший чай.

Улегшаяся после разговора с Уни злость всколыхнулась с новой силой. Что он вообще о себе думает? Приходит, как будто так и надо, даже не думая извиняться. Как будто в порядке вещей оскорбить другого человека ни за что ни про что, просто потому, что так в голову взбрело.

— Ну и сиди тогда здесь, когда причалим, — рявкнул пират и развернулся, намереваясь уйти, но просвистевшая в миллиметре от головы кружка, стукнувшаяся о дверной косяк и разлетевшаяся на части, заставила его пересмотреть свои ближайшие планы.

— Да что ты о себе возомнил? — зашипела Уточка, успевшая за время полета подарка Куннарда сползти с кровати и теперь приближавшаяся к нему, злобно сверкая фиолетовыми глазами. — Думаешь, можно просто так взять, наговорить человеку гадостей, а потом еще и вести себя так, как будто это ты — невинно оскорбленный?!

Щеки у неё раскраснелись, откинутые за спину и аккуратно убранные за уши волосы рассыпались по плечам слегка взлохмаченными голубыми прядями. Выглядело это, что неожиданно, довольно устрашающе.

Впрочем, вся эта ситуация была настолько неожиданной, что Ло откровенно растерялся и вместо язвительно-раздраженной насмешки, которая непременно вылетела бы у него изо рта, будь это кто-то из его команды, либо из абсолютно левых людей, смог сказать только:

— Да чего ты взбеленилась?

Он ощущал по отношению к себе вопиющую несправедливость, и это его обижало. Как будто это он верил во всякие слухи. И вообще…

— Я взбеленилась? Я?! Это не я оскорбляю людей ни с того ни с сего, только потому, что мне этого захотелось!

Пират в ответ громко фыркнул.

— Не драматизируй!

На секунду принцесса поперхнулась воздухом от раздиравших её эмоций.

— Что…

— В конце концов, это не я сидел с таким видом, как будто вот-вот стану жертвой заклания на алтаре человеческого садизма!

После того, как источник раздражения выплеснулся, стало легче. Не в последнюю очередь потому, что растерянность удалось скрыть — да, после Эносимы он знал, что Уточка вполне способна на что-то подобное, но вот уже второй раз она проявляла это настолько без предупреждения, что он оказывался совершенно не готов к такому повороту событий.

— Я не смотрела на тебя так! Но, вероятно, тебе очень хотелось этого, раз ты умудрился разглядеть то, чего никогда не было! — во имя обуздания переполнявших её эмоций, принцесса несильно, но ощутимо ударила оппонента кулаком в плечо. — Кретин!

Несмотря на ситуацию, Трафальгар развеселился.

— Ну надо же, какие речи!

Уточка снова прожгла его злобным взглядом, принявшись размашистым шагом ходить по абсолютно хаотичной и спонтанной траектории и выговаривая все, что думает о его манере держать себя со своими союзниками, пусть даже вынужденными и временными, сопровождая свои речи не менее размашистой жестикуляцией.

Проще говоря — она действительно была в ярости.

Интуиция говорила, что это — прекрасная возможность сыграть на обстоятельствах в свою пользу.

Тем более что девушка как раз подошла к нему и ткнула пальцем в грудь.

— Контролируй свою агрессию!

Ло посмотрел на неё сверху вниз и нарочито аккуратно отодвинул палец в сторону.

— Хорошо. Буду, — она была ниже на целую голову, и это порождало внутри него новые поводы для насмешек. — Пошли, Мелочь.

— Не называй меня так! — вспыхнула Виви.

— Как скажешь, Мелочь, — мужчина ухмыльнулся и, протянув руку, легонько дернул первую попавшуюся под руку голубую прядку. Прядка оказалась мягкой, но густой. Весьма приятной на ощупь, хотя и совершенно не похожей на шерсть Бепо.

— Ты! Совершенно! Невыносим! — девушка с силой встряхнула его за плечи, после чего её, видимо, отпустило, потому что она снова залилась краской, но на этот раз — совершенно не от злости. — Извините…

В такие моменты Ло был совершенно уверен, что у неё раздвоение личности. Одна — тихая, молчаливая и примерная, больше похожая на маску, а вот вторая… вторая оставалась для него вне зоны доступа — в отличие от команды, — и выходила только тогда, когда она начинала отвечать на его подначивания или рядом находился кто-то третий.

И как раз вот этому второму «я» он вполне себе симпатизировал (насколько он вообще мог симпатизировать посторонним). Наверное, именно поэтому ему так нравилось выводить её из душевного равновесия.

— Извинения приняты.

Принцесса недовольно поджала губы. Повисла неловкая пауза. Неловкая — потому что мысль о том, что такими темпами взаимоотношения не наладишь, пришла к нему уже после того, как слова вырвались изо рта.

— Ты никогда не исправишься, да? — в женском голосе послышалась обреченность. — То есть… я хотела сказать…

Точно раздвоение.

— Может, ты уже определишься?

Его это раздражало. В конце концов, он со своей стороны был достаточно честен, не строя из себя кого-то, кем совершенно не является. Разве это не заслуживало такой же честности в ответ? Он же не собирается лезть к ней в душу, хотя их жизненные истории почти одинаковы. Почти — потому что у Арабасты, в отличие от Флеванса, еще был шанс спастись.

— Ты не поверишь, но я не убиваю людей только за то, что они мне «тыкают». Уж точно не тех людей, которые делят со мной и моими людьми стол и судно. Особенно, если они с ними ладят. Особенно, если нас связывают определенные договоренности.

— И много их было? Таких людей, — в фиолетовых глазах загорелись искорки любопытства.

— Кроме тебя?

Ло вспомнил своего канонира, Иочи, выловленного на удочку Пенгвина на одном из островов — как потом рассказал спасенный, они с накама подверглись нападению легендарного Гекко Мории, и все, кроме него самого, погибли или попали в плен, потому что лишились своих теней.

Иочи, спасшийся исключительно благодаря своевременному прыжку за борт, горел желанием мести, и понимая, что одному ему с этим не справиться, намеревался собрать себе команду, но на плоды его стараний напали люди клоуна-пирата Багги, потопив судно, перерезав людей и забрав то немногое золото, что он сумел накопить.

Пираты сердца не предлагали ему остаться, но и не гнали, и Иочи остался, вот уже четыре года являясь надежным боевым товарищем, не оставившим, впрочем, своей мечты стать сильнее и отомстить.

Но этот случай был единственным исключением из сложившегося правила.

— Ни одного.

И уж совершенно точно — ни одной женщины. До недавнего времени, конечно же.

Воспоминание об Иочи повлекло за собой другое воспоминание, а именно — для чего он сам сюда пришел.

— А теперь, если ты закончила упражняться в напряжении голосовых связок, то тебе придется пройти со мной. Должен же кто-то поставить тебе диагноз.

Уточка тяжело вздохнула. Кажется, она подумала про то, что он безнадежен и, в общем-то, была права.

— Ладно, — девушка быстро смела осколки чашки ногой в угол и, с нервным выдохом прикрыв глаза, повернулась лицом к двери. — Как… как скажешь.

* * *

В операционной оказывается самый настоящий госпиталь, который Виви если и видела, то не помнила — последний раз она была здесь в состоянии крайне далеким от адекватного.

Тогда вокруг струилась ласковая, шелковая тьма, иногда разрезаемая обеспокоенными голосами и, кажется, где-то вдалеке вспыхивал яркий, холодный свет от ламп над операционным столом, хотя девушка не была в этом уверена. Голоса — единственное, что впечаталось в мозг отчетливо, только вот о чем они говорили памяти не было. Зря, наверное. Или нет?

В любом случае, сейчас все было иначе — вязкая темнота, наполнявшая пространство до того, как мужская рука щелкнула выключателем, расползлась по углам и теням, отбрасываемым стоявшими здесь предметами.

Виви слабо понимала в медицине, владея исключительно навыками оказания первой помощи, но это не мешало ей сказать с уверенностью — здешнее оборудование стоило целое состояние.

— Нет, я не разрушал никаких больниц, — очевидно, немой вопрос отпечатался у неё на лице слишком явно. — Она досталась мне уже такой.

— И каким же образом? — девушка послушно уселась на жестом указанный ей стул.

— Выиграл в карты семь лет назад, — он с усмешкой натянул белый халат и поставил возле неё банку с какой-то прозрачной зеленоватой субстанцией. — Впрочем, они действительно были медиками. И даже попытались отобрать ее обратно, в чем, как видишь, не преуспели.

— Вы… ты убил их?

— Всех до единого. Видишь ли, Уточка, то, чего я никогда не прощаю людям, — это предательство и нарушенное слово. — Однажды, в далеком детстве, они с Кодзой видели, как пустынный лев охотился на антилопу, и сейчас, глядя в эти серые ледяные глаза, Виви узнавала этот взгляд — так хищник смотрит на жертву перед тем, как отгрызть ей голову. — Советую тебе хорошенько это запомнить.

— Я не собираюсь делать ни того, ни другого.

«Потому что невыгодно», — мысленно довершил фразу Уточки Ло.

Чисто логически нельзя отрицать такой вариант. Сейчас ей конечно это не выгодно, но там, в окружении своих людей, испугавшись за целостность казны, которая, вообще-то, очень пригодится на восстановление порушенного, Уточка вполне способна показать совсем иную свою сторону. В конце концов, детям Флеванса тоже обещали даровать жизнь, а Дофламинго показывал себя милым и заботливым, а в итоге…

Пожалуй, стоит временно забрать её сердце себе на хранение, когда они высадятся в Арабасте — это будет прекрасной гарантией того, что она не сможет ничего ему сделать, даже если очень захочет. Достаточно будет только как можно сильнее сжать кулак, и у песчаной страны не будет никакой принцессы.

Или будет — если она окажется умницей, в чем мужчина сильно сомневался, несмотря на то, что ему отчасти хотелось верить, что она именно такая, какой показывает себя команде. Точнее, он даже почти поверил в это, но голос благоразумия постоянно был начеку, напоминая, что он уже обжигался в прошлом. И что не следует покупаться только на милую мордочку и показательно добрые жесты — та же шлюха из Красной Комнаты на Эносиме была вполне невинна на первый взгляд, что, конечно же, оказалось абсолютнейшей фальшью. А может быть, Бепо был прав? Может быть, ему действительно следует пролечиться от паранойи?

Все это было слишком сложно и непонятно. Ему было бы гораздо проще, если бы Уточки вообще никогда не возникало на его жизненном горизонте, а отношения с женским полом не выходили из устоявшихся рамок купли-продажи на пару-тройку часов вне его личной территории, которая, до захода в это треклятое Виски Пик, всегда была пропитана атмосферой безопасности, без единого чужеродного элемента.

С которым, кстати, все было не то чтобы идеально, но достаточно для того, чтобы снять ограничения, которые накладывала необходимость соблюдать постельный режим.

— Проваливай.

Виви послушно покинула помещение, аккуратно прикрыв за собой тяжелую железную дверь.

Оставшись в одиночестве, Трафальгар со злостью пнул кушетку, на которой она сидела, и принялся метаться по пространству широкими шагами, после чего упал на стул и обхватил голову руками.

Все было бы не так страшно, неси он ответственность исключительно за себя. Но у него была команда, и не было права подводить их, ведь если с этими придурками случится что-нибудь по его вине, тогда…

— Ты тут еще не заспиртовался?

Это оказался Курре, с привычно пофигистичным видом прислонившийся к дверному косяку, скрестив руки на груди.

— Нет, — буркнул Ло, крайне недовольный тем, что его уединение нарушено. — Хочешь предложить свои услуги?

— Зависит от способа спиртования, — Курре многозначительно подмигнул, но сразу же посерьезнел. — Ты какой-то странный в последние пару дней. Нет, ты, конечно, по жизни странный, самый странный из всех придурков, которые мне попадались, но тем не менее. В чем проблема?

Ло счел, что наилучшим выходом будет не отвечать ничего, но Танао, кажется, и сам все понял, отлепившись от дверного косяка и усадив свою пятую точку четко на то место, где недавно сидела Уточка.

— Дай угадаю. Твоя зона комфорта нарушена, твой привычный ритм жизни нарушен, тебя мучают теории заговоров, и вообще ты похож на улитку, которая вроде и пытается изучить окружающий её мир, но чуть что — моментально прячется в раковину.

Ответом ему было все то же угрюмое молчание, красноречиво разбавленное средним пальцем.

— Ты серьезно думаешь, что будь тут какой-то подвох, мы бы его не почуяли за все это время?

— Около двух недель. Маловато будет.

— Учитывая, в каких условиях мы находимся — более чем достаточно. Я знаю, о чем ты думаешь. Про Дофламинго и всю эту историю, так?

— Допустим. Допустим даже тот факт, что вы все правы, а я ошибаюсь. А дальше то что?

— Ничего, — Курре пожал плечами. — Переставай загоняться и просто представь, что теперь она стала одной из нас. В конце концов, это действительно так. Пусть даже на время. Не говоря уже о том, что это ты затащил её сюда.

— Я не…

— Ты ведь взял её на борт, верно? Согласился помочь, чем продлил её присутствие. Притащил её на руках со своей шапкой на голове. Мы тебя не заставляли. Она тебя не заставляла. Никто, никак на тебя не влиял, и каждый из нас принял бы любое твое решение. Твое, понимаешь? Это был твой выбор. И ты все еще можешь поменять его, просто высадив её на следующем острове и уплыв без неё. Мы ведь пираты, так? Для нас такие выходки в порядке вещей.

Ло попытался представить себе что будет, если он действительно высадит Уточку на следующем острове и пойдет своим путем. Она будет проклинать его вероломство. Команда — погрустит немного и забудет, несомненно сделав свои собственные выводы. Он нарушит свое слово, Арабаста падет, и будет он ничем не лучше Дофламинго, Верго и им подобным. Даже хуже.

— Я не могу.

— Тогда прекращай загоняться и видеть угрозу там, где её нет.

— Это она тебя послала?

Курре закатил глаза.

— Вообще-то, — тут на его лице проступила тень смущения, — я вас видел. Ну, когда ты очень «галантно» назвал её дурой и вылетел как если бы за тобой гнался Дофламинго в женском платье.

Мозг услужливо визуализировал это сравнение во всей красе, и мужчины не удержались от ухмылок, после чего подчиненный снова вернулся к амплуа личного психотерапевта для капитана.

— Не столько видел, сколько слышал.

— Подслушивал.

— Очень надо. Я слышал, как ты её обозвал, потом увидел, как ты вылетел, пронесся мимо меня и даже не заметил, потом я, следуя изначальному плану, пошел на кухню за бутербродами, где увидел, что какая-то неизвестная мне падла, — еще один выразительный взгляд, — их уничтожила. А, ну и еще нашел Уточку в состоянии глубочайшего офигевания, от которой и услышал эту восхитительную историю про вашу полуночную игру в молчанку. Просто возможность обсудить это подвернулась только сейчас.

— Я хочу ей верить, — Трафальгар окончательно осознал, что это действительно было так. — Она — забавное, наивное существо, которое очень мило пытается исполнять роль курицы, в данном случае уточки-наседки, но…

— Она человек, а не существо.

— Правда, что ли? А я то все думаю — надо же, какая интересная утиная разновидность! Вот спасибо, раскрыл глаза!

— Пожалуйста, — старший из братьев Танао недовольно насупился. — Напомни, какого черта я вообще подрабатываю твоим психологом за бесплатно?

— Потому что я твой капитан и это целиком и полностью твой выбор, на который никто не влиял. И ты все еще можешь поменять его, высадившись на ближайшем острове. Мы ведь пираты, так? Для нас такие выходки в порядке вещей, — настроение поползло вверх. Особенно радовало недовольное выражение лица собеседника, насуплено ворчащего что-то про самую большую ошибку в своей жизни.

Дверь снова открылась, являя взору просунувшегося внутрь Уни.

Не операционная, а проходной двор.

— В шахматы сыграть не хотите? — новоявленный с энтузиазмом встряхнул коробку, внутри которой заманчиво загремели фигуры.

Это было лучшим способом обдумать все, не погрузившись снова в пучину опасений и подозрений.

— С удовольствием, — отозвался Ло, выходя в коридор и тут же заглядывая обратно. Курре все еще сидел на кушетке и никуда не торопился. — Пошел вон.

* * *

Вокруг простирался сосновый лес. Лес, по которому он со всех ног бежал за огромной белоснежной улиткой, сжимая в руках размозженную, похожую на переспелый арбуз, голову Дофламинго.

Неизменные очки потерялись где-то в лесных дебрях, явив миру остекленевшие глаза в форме сердечек.

Улитка добежала до утеса и сиганула вниз, на скалы. Ло затормозил на самом краю, чудом удержавшись на ногах, но утратив ношу. Он наблюдал за летящей вниз головой заклятого врага и чувствовал внутри детскую обиду и отрешенную растерянность, сменившуюся ужасом, когда из пропасти поднялась Уточка, сидящая верхом на Полярном Тане. Её голубые волосы развевались по ветру, а зубы приобрели ни много ни мало — треугольную форму.

Пират поспешно начал отползать назад, отмахиваясь от преследовательницы непонятно откуда взявшимся в руках талмудом по анатомии.

Субмарина валила деревья, обзаведясь огромной зубастой пастью в передней части корпуса, совершенно не думая о том, что она собирается сожрать своего хозяина.Уточка прыгнула на него, выбив из рук спасительный талмуд. Ло смог ухватить её за горло, но ощутил, что кто-то кусает его за левую ногу. Этим кем-то оказалась утраченная голова, непонятно где нашедшая свои очки.

Уточка воспользовалась секундной форой и голыми руками вырвала сердце у него из груди.

— Это моя фишка! — попробовал было возмутиться обладатель Опе-опе, но тут треугольные зубы песчаной принцессы вонзились в добычу. Ло заорал от боли и проснулся.

Тело покрывала холодная испарина, сердце колотилось как ненормальное.

Пару минут пират отчаянно пытался понять, где он и что вообще происходит, а когда понял, то с облегченным выдохом откинулся обратно на спинку кресла.

Часы над приборной доской показывали полпервого ночи, но сна больше не было ни в одном глазу. Попытки заснуть ни к чему не привели, и поэтому мужчина не нашел ничего лучше, чем выползти из уютной, но такой раздражающей сейчас капитанской рубки и пойти обходить свои владения.

Полярный Тан был погружен в сумрак, и только из-под двери общей комнаты пробивалась слабая полоска света, сразу же привлекшая его, как огонь от свечи приманивает к себе мотыльков.

В комнате находились трое.

Карре, облачившийся в белоснежную рясу и водрузивший на голову подсвечник, в котором горело несколько свечей, ходил по кругу, в центре которого лежала фотография Курре, проткнутая кухонным ножом.

— Умри… умри… умри, глупый старший брат, — увлеченно бормотал парень, делая одному ему понятные пассы руками.

Куннард увлеченно чиркал карандашом по листу бумаги, то и дело бросая горящие взгляды на сидящую в кресле Уточку, которая подобрала под себя ноги и с сонно-умиротворенным выражением лица тасовала колоду карт.

— Что тут происходит?

— Я проклинаю брата, — невозмутимо отозвался Карре, посылая капитану самую невинную улыбку и возвращаясь к своему занятию.

Остальные его не услышали, а если и услышали, то не подали виду. Это было неважно. Вопрос был скорее риторическим, чем действительно нуждающимся в ответе.

Ло подавил зевок и уселся на диван, устремив взор на колдуна-самоучку. Он уже привык к тому, что Карре мечтал о смерти брата, всячески сообщая последнему об этом и проводя ритуал за ритуалом без единого результата — несмотря на показушную ненависть, он ни разу не воспользовался возможностью осуществить свою мечту.

Ритуал, судя по всему, уже подошел к завершению — парень обошел последний круг, снял с головы подсвечник и, подняв фотографию, удалился к себе в каюту, пожелав товарищам злобной ночи.

Комната погрузилась в тишину, но ненадолго — сон сморил горе-художника раньше, чем тот рассчитывал, наполнив помещение громким храпом.

— Итак, мы снова одни.

Принцесса широко зевнула, прикрыв рот рукой, но этого было достаточно, чтобы убедиться — её зубы были самыми обычными, а вовсе не треугольными.

— Практически, — собранные в хвост волосы голубой змеей скользнули по плечу. — Я пойду. Поздно уже.

— Сыграем? 

Вопрос настиг девушку у самой двери, заставив переступить с ноги на ногу.

— Во что? А… — взгляд упал на так и не выпущенную из рук колоду. — Да, можно попробовать.

Не удостоив её словесным ответом, Трафальгар перебрался на пол. Пришлось последовать его примеру, подавив обреченный вздох — сон уже начинал брать свое, а теперь…

Теперь сонливость улетучилась словно по волшебству — в карточной игре следует держать ухо востро. Особенно с таким противником — было очевидно, что он не собирается играть честно. Она тоже не собиралась. А это значило, что потребуется максимальный уровень внимательности и концентрации.

Играли молча, то и дело смеряя друг друга подозрительными взглядами. Ей катастрофически не везло — он словно видел её карты насквозь, то и дело оставляя победу за собой. Это неимоверно бесило, разжигая желание взять реванш.

Ну не может же ему везти постоянно? Должна же она выиграть хоть раз. Вот сейчас. Сейчас.

Победа так и не наступала, взращивая в груди странное чувство, оповещающее о том, что где-то здесь наверняка таится подвох, но подвох упорно не находился, по крайней мере до того момента, как проснувшийся внезапно Куннард сел на диване, потирая глаза руками.

— Капитан, а зачем вы поставили мою карандашницу на кресло?

Капитан послал ему укоризненный взгляд, а принцесса стремительно обернулась, действительно узрев за своей спиной отполированную до зеркального блеска подставку для карандашей, в отражении которой было прекрасно видно, какие карты находятся у неё на руках. И которая совершенно точно еще недавно стояла на полу, рядом со своим хозяином. До тех пор, пока на неё не повлияли втихую силой дьявольского фрукта.

— Это нечестно! — заявила она, шлёпая свой карточный веер на пол «рубашками» вверх. — И не по правилам!

О том, что она и сама не прочь нарушить правила, Виви конечно же умолчала — не пойман не вор, а даже если он что-то и видел, то у него, в отличие от неё, нет ни доказательств, ни свидетелей.

Мужчина, однако, на её обвинения никак не отреагировал — судя по всему, его совесть была полностью атрофирована, и атрофирована уже довольно давно.

— Не умеешь играть — не берись.

— Я требую реванш, — в груди кипело праведное возмущение. — И на этот раз — без жульничества!

— Ты требуешь реванш уже двенадцатый раз подряд. Впрочем… — тут он повернулся к все еще сидящему подчиненному. — Мне кажется, тебе пора спать. Спокойной ночи.

Куннард смерил его неожиданно неприязненным, как на секунду показалось Ло, взглядом, но послушно отправился к себе в каюту, унося с собой картину и многострадальную карандашницу.

Пожалуй, Бепо был прав. Пора лечиться.

Теперь они действительно остались вдвоем, и Виви почувствовала себя не в своей тарелке, с трудом удержавшись от того, чтобы скрестить руки на груди. Вместо этого она горделиво (по крайней мере она надеялась, что это выглядит горделиво) вскинула голову и перемешала колоду, великодушно разрешив противнику сдвинуть «шапку».

Наружу вырвался еще один зевок. Отошедший на какое-то время сон снова начал покушаться на её сознание, что было ни капельки не хорошо — невнимательность неумолимо вела к поражению, а она была обязана отыграться.

Ясное дело, что честной игры ждать не придется, но, по крайней мере, его жульничество не будет настолько наглым, а у неё появится шанс.

Какое-то время воздух разрезался только шелестом и ожесточенными шлепками падающих друг на друга ламинированных картинок. После кучи мелкого сора в самом начале партии, ей наконец-то пошла хорошая карта, не без некоторых манипуляций, конечно же, что наполняло душу предвкушением и ликованием.

Дама, король — оба козыри. Три туза. У них обоих было по пять карт, а это значит — даже если он отобьет тузов, то против козырных будет бессилен — козырной туз ушел в «бито» где-то в середине затянувшейся партии, а значит — самая высшая карта сейчас у неё в руках.

Выиграть в карты у самого Хирурга Смерти — пожалуй, это заслуживало быть поводом для гордости. Только вот пошло все не так, как она рассчитывала.

— Что это? — удивленно спросила девушка, тупо смотря на то, как покрытые мелкими козырными тузы перекочевывают в отбой, уступая место парным вальтам.

— Мой ход, — кривя угол губ, отозвался мужчина. — Вскрывайся.

Дама и король послушно явили себя во всей красе.

— Получается, у нас ничья?

— Выходит так, — теперь зевота перекинулась на него. — А пошла бы с козырей — могла бы выиграть. Точнее выиграла бы. Реванш?

Сыграть с Хирургом Смерти вничью тоже было весьма неплохим раскладом. В конце концов, она почти у него выиграла. Выиграла бы, если бы эйфория не вскружила голову раньше времени. И хотя ей упорно казалось, что эта козырная восьмерка не всплывала уже в игре раньше, она не была в этом уверена. Да и спрашивать было рискованно — она точно помнила, что дама покрыла бубнового короля ходу примерно на десятом, и что ей стоило огромного труда незаметно достать её обратно. Если он это заметил, но не подал виду, то не стоило его провоцировать. Ведь ничью можно и отменить.

— Завтра, — принцесса потянулась и поднялась на ноги. — Я, правда, очень устала.

— Завтра у нас будут занятия поинтереснее, — колода, интерес к которой резко потерялся, так и осталась лежать на полу в распотрошенном виде.

— Что ты имеешь ввиду? — резинка, сдерживающая хвост, начала сползать. Виви подтянула её потуже, мимоходом отбросив волосы за спину.

— Остров близко.