Легенда об Амрасе и рыси (гет)

Ярость бушевала так, что воздух вокруг начал плавиться. По крайней мере, было такое ощущение. Амрод вспоминал лучшие моменты своей жизни: рождение и мамин восклик, первый выстрел из лука, папин смех, мрачную уверенность перед толпой в Тирионе, когда он приносил свою клятву, встречу с Тауриэль. Тауриэль. Именно ее образ не давал ему сейчас погибнуть в этой неравной схватке с орками. Как же их много... Сейчас Амрод радовался, что Тауриэль так и не нашлась. Как он может защитить эту землю от зла, зная что если он проиграет, погибнет она? А так есть шанс, что Тауриэль сбежала за Мглистые горы, подальше от всех этих бед. Он искренне надеялся на это.

Поэтому в нем проснулась ярость, такая оглушительная и отчаянная, что его даже убить пытались издали, так он был ужасен вблизи. Он не знал, что происходит с его войском. Он просто бился и не сдвинулся с места.

Сеча длилась долгие два дня. Амрод, названный матерью Амбарто, ни разу не почувствовал усталости, но враг перед ним начал редеть. Такую ярость он испытывал впервые. Наконец он увидел своих. Все это время показалось ему какой-то жуткой бесконечностью, словно он всегда был здесь и только бился. Ни одной мысли в голове, только удары мечом, изуродованные физиономии, сплошная ночь. Это было вечностью.

До тех пор, пока не показались измотанные лица друзей, преисполненных непоколебимой решимостью. Он даже не обратил внимания на то, что Ноэрон внезапно дернулся и как-то неестественно упал. Он просто продолжал биться, пока видел перед собой перекошенные морды, исполненные лютой ненавистью.

Последняя такая, пронзенная его мечом, как-то странно и до сосания под ложечкой таинственно изогнулась в улыбке. Тварь смотрела прямо на него, не как на очередного врага, а на него, будто знала что-то. Потом замерла.

Амрод брезгливо вытащил свой меч, пришлось помочь ногой. Его начало преследовать тошнотворное чувство, что что-то случилось. Такое неопределенное, что становилось страшно. Он взял себя в руки и замер, впервые за два дня, пока остальные прорывались вперед.

* *

— Амбарусса. Эй.

— Чего тебе? — спросил Амрод.

— Ты помойся хорошенько. Полежи в ручье, — сказал Амрас обеспокоенно. — На тебе лица нет.

— Ноэрон погиб.

— Что?

— Я говорю: Ноэрон погиб.

Амрод посмотрел на брата. Брат смотрел в ответ с тревогой.

— Брось, ты что. Ноэрон лежит, прикованный к постели. Не может двигаться от ран.

— Его убили на моих глазах.

Амрод смотрел такими пустыми и страшными глазами, что Амрасу стало не по себе.

— Иди брат, спроси леди Авиэль, она хорошая целительница.

— Как скажешь.

Целительство лайквенди отличалось от их, но было в нем некое... единство с природой. Лайквенди лечили хорошо. Может, действительно поможет. Амрас смотрел вслед уходящему брату и боялся за него. Такая печать обреченности была в глазах, что невольно он увидел Маэдроса в Амроде.

Ноэрон действительно лежал и не мог двигаться от боли и усталости, он даже глаз открыть не мог. Вокруг бегали целители и те, кто помогал. Крепость выстояла, они сломили врага, не пустили дальше. Это был успех. И, к удивлению Амрода, немногие ушли в Чертоги Мандоса. Тяжелые будни обещали захлестнуть с головой, после того, как он полежит у леди Авиэль.

Ее тонкие пальцы аккуратно делали свое дело, она приговаривала что-то на своем языке. Ей помогали помощницы. Амрода направили в деревню лайквенди, где было намного тише и темнее. То, что нужно утомленному сознанию. Она видела его лицо, осунувшееся и посеревшее, без единой кровинки и желания жить.

Дни потянулись скучные и однообразные, по мнению Амрода. Вокруг суетились все, включая его, конечно. Едва Ноэрон встал и начал ковылять еле-еле, как ему нашли работу, не требующую большой затраты сил. А Амроду было все равно. Он не чувствовал ничего, даже мыслей не было.

Приехал еще один брат, с обозами, женщинами и детьми. С таким же уставшим лицом. И его войско потрепало значительно сильнее. Женщины несли своих раненых мужчин на себе. Шли они долго, приходилось все время делать привалы. Но они торопились, это было опасно. Лайквенди тут же примчались навстречу. Их увидели и привели до того, как Амрод увидел Карантира. Амрас приказал своим готовить хижины и домики, шалашики. Он не ожидал, что обычно враждебно настроенные, лайквенди будут так помогать. Они многих приютили, особенно тяжело раненых, пока строились дома и искались новые места. Кто-то поселился в замке.

Амрод обреченно думал, что эти женщины далеко не все из нолдоров, очень многие из них носили личика местных белериандских красот. И дети тоже были не нолдорские, в основном. Как же их мало осталось.

Карантир помог своему народу. На него смотрели с благодарностью, хоть и с опаской. Его гордые воины не ложились спать раньше своего господина, не просыпались позже. Делали все наравне с ним, а Карантир не знал усталости. Карантир смотрел на Амрода и смутно догадывался о чем-то. Понимал без слов, мрачный-мрачный Карнистир. Смуглое лицо, как у матери, сгоревшее на солнце, и тяжелый мрачный взгляд. Ничего не изменилось, он таким ходил и в Амане. Зато только он мог понять Амрода, который теперь звал себя в мыслях Амбарто.

Права же была мать. Прошли деньки легкие и беззаботные, когда он думал, что счастлив испытать ту близость с женщиной, которая его бросила. Теперь он понимал, что в этом омуте он сгинет в одиночестве, и его близнец ему не поможет. Он злился и мучительно страдал от агонии, поселившейся внутри и сжигавшей все дотла. Он был одинок, был оставлен неизвестным миру существом, которое смотрело на него так доверчиво. Этой милой женщиной, которая не ведая, натворила столько бед его несчастному сердцу. Но он все равно продолжал любить и надеяться, должны же вести куда-то эти мысли.

Война поспешила напомнить о себе, о том, что не место и не время таким вещам, как любовь под этим смертным небом. Напомнила, как страшен враг и как коварны его планы. Напомнила о проклятье с клятвой, о том, что невозможно завести семью, когда на плечах лежит неподъемная ноша. Хорошо, хорошо, что она ушла. Уж лучше так, чем знать, что твоя женщина погибла. Он себя бы не вынес.

* *

Ходил Амрод, погруженный в свои мысли, и не замечал вокруг ничего. Амбарусса оставил на время попытки сблизиться и помочь. Амрод сидел с Карантиром в тишине ночами напролет. А потом оба шли работать. Работали все так усердно и старательно, что успели привести в порядок крепость и близлежащую округу за три недели.

Иногда, Амрас замечал, леди Авиэль ненавязчиво предлагала свою помощь. Она явно знала больше о сердце его брата, чем он сам, и это было тягостно. Амрод не хотел так закрываться, но не знал как открыться навстречу.

Карантир как-то вечером сказал, что несчастная любовь способна уничтожить эльфа, и что Амроду пора бы вспомнить о своих обязанностях.

— А я, по-твоему, ничего не делаю, да? — хмуро спросил Амрод, пробуя вино.

— Да.

Амрод посмотрел на Карантира, как всегда невеселого, глядящего на него прямо и не скрываясь, и тяжело вздохнул.

— Легко сказать.

— Переключись на что-то.

Амрас молча наблюдал и слушал. Приезд Карантира очень всем помог. Его хозяйственность и хваткость, а также мрачная уверенность, заставляла так или иначе отвлекаться от ненужных проблем. Жаль, что таким образом, но так вовремя, Карантир оказался рядом.

Вот уж кто никогда не предаст, так это родные. Вместе, такие одинокие в своей иссушающей жизненные соки клятве. Амрод не единственный, кто потерял свою любовь.